История XX. Кальвин.
Эта история начинается в Антиохии — третьем городе Империи, а по мнению местных жителей, ещё и самом красивом. Действительно, как не восхититься высотой обширных стен, на западе построенных на берегу реки, а на востоке проложенных через три холма, и оттого нависающих над широкими улицами, так что прекрасная жемчужина Востока более всего напоминала чуть накренённую каменную чашу... Но не обманывайтесь роскошными домами — законы обязали куриалов жить в городах, но источник их необычайного богатства невозможно отыскать не выйдя за ворота.
До самого моря на запад, до таврийских гор на севере, на многие мили на юг — всю встречались обширные поместья местной знати. Именно плодородная, напоминающая своей мягкостью морскую гладь, почва местных долин составляла подлинное богатство Антиохии. Земля — и люди на ней живущие. Благороднейшие из земных мужей обратили себе на службу сотни горных ручьев и сам могучий Оронт, воздвигнув огромную сеть норий и каналов, доставляющих воду на самые отдаленные поля. Антиохия не знала крайнего голода даже в засушливые годы и даже снабжала хлебом всю округу — на весь мир славятся сады и пашни Дафны — по словам Либания такое же изобилие можно отыскать разве что на прекрасной Сицилии. Известны и горные виноградники Сильфиды, горной гряды к юго-востоку от претория, и белийские плантации оливок, и аманийские кедры и сосны, что считаются лучшими материалами для постройки кораблей...
За процветание жители Антиохии платят едва ли не наивысшие в Империи поземельные налоги — иногда с каждых двадцати акров земли. Такова цена богатства. Говорят, что местному достаточно просто прогуляться по горам, чтобы отыскать множество редчайших растений от целебных до использующихся в изготовлении красителей. Часто землевладельцы посылают рабов собирать дикорастущий белийский виноград — вино из него считается одним из наиболее изысканных и даже поставляется в Константинополь. Наконец, всякий ценитель знает красоту антиохийских лилий, без которых обходится редкий сад...
Ещё один верный знак того, что область не бедствует — здесь почти нет пастбищ, местные скотоводы разводят по большей части быков, которых продают для нужд земледелия. В редких местах непригодных к пахоте можно встретить овец и коз, служащих источниками мяса, молока и шерсти — и все же мясо в город везут обычно из Колхидики, морскую рыбу из Селевкии, речной же особенно богато озеро Акко, где живут самые вкусные во вселенной угри.
Богатства хватает на всех — огромные поместья богачей соседствуют с мелкими крестьянскими хозяйствами, всякая земля порой ограничена скалами или водой, так что собственность, в прочих областях Империи нуждающаяся в защите от посягательств, здесь разделена между семьями самими богами, так что даже богатейшие куриалы обыкновенно не властвуют над обширными просторами, а лишь владеют едва ли не сотнями мелких имений, разнесенных по всей области. Беднейшие из земледельцев и те могут позволить себе свыше десятка рабов — в то время как знати выгоднее отдавать землю свободным арендаторам за фиксированную плату или вовсе долю от урожая.
Но этот действительный источник изобилия Марк Домиций Кальвин не увидит очень и очень долго — его жизнь началась в 1096 году от Основания за городской стеной, и первые четырнадцать лет жизни, Антиохия для мальчика будет единственным известным ему миром, причём миром колоссальным! Шутка ли, четыреста тысяч человек населения — и это не считая крестьян, ежедневно приносящих в огромных корзинах продукты своего труда на многочисленные городские рынки.
Род Домициев относился к старым куриальным династиям, достаточно обеспеченным чтобы содержать несколько десятков рабов и поддерживать свои поместья в порядке, но на протяжении последних семидесяти лет тонущим в блаженной праздности. Вы состояли в родстве почти со всеми, кто хоть что-то значил в городе, но едва ли кто-то признал бы за вами первенство. У твоего деда, Марка Домиция Ветуса, было четыре сына — твой отец, Марк Домиций Модест, пользовался первородством, за ним по старшинству следовали Марк Домиций Барб, Марк Домиций Ветус Младший и Марк Домиций Евмолпий. А поскольку отцу твоему в момент твоего зачатия было всего восемнадцать лет, с младшим дядей по возрасту тебя разделял срок меньше декады.
Первое твоё сознательное воспоминание относилось к 347 году по христианскому счислению и касалось религии — ещё крепкий и жилистый, но уже болезненно бледный дедушка приносит подношение ларам в семейном святилище. Вокруг него собрались дядья — едва вошедший в возраст, а значит и в курию, дядя Барб, которого прозвали так, потому что он отращивал жидкую бороденку под эллина, скучающий и немного пьяный дядя Ветус, уже в свои четырнадцать полный дядя Евмолпий...
Отца не было.
Позднее ты узнаешь, что сразу после твоего рождения, Марк Домиций Модест всерьёз озаботился собственным будущим и убедил отца оплатить ему юридическое образование в Берите. Правда, это была сентиментальная версия матери, мол «папа думал о тебе». В действительности стать юристом можно было только получив риторическое образование, так что скорее всего картина была немного иная. Низкорослый, рано облысевший после того, как его несколько раз лечили ртутью (за что его и прозвали Кальвином, то есть «лысым» — прозвище, перешедшее тебе), Модест, делал карьеру твёрдо решив, что однажды род его станет сенаторским. Жена? Сын? Всё это играло для него исключительно второстепенное значение.
Когда отец-таки вернулся в город — тебе было семь — то поступил на службу асессором в оффиций консуляра Сирии при посредничестве родных. Тогда же вы с матерью переехали в новый дом, поменьше дедовского и всего с четырьмя рабами, зато свой. Рабов ты помнишь — особенно кухарку Сарру и камеристку мамы Зару. Поначалу, из-за сходства имён, ты считал их сёстрами, но так уж вышло, что выглядели Сарра и Зара ощутимо по разному, даром что обе темноволосые, первая кудрявая, тонкогубая и большеглазая, а у второй волосы прямые как солома, густые брови, полные губы и смешной длинный нос вроде птичьего клюва. Да и говорят они между собой по гречески, и даже когда думают, что находятся наедине, не переходят на родной язык. Ещё был отцовский раб от ног Камани, кожа у которого была так черна, словно его покрыли слоем полированного черного дерева.
И наконец, был Прим. Твой раб, а заодно и друг, даром что на пару лет старше. С этим мальчиком была связана какая-то загадка — Сарра была ему матерью, а отца у него вовсе не было. Когда ты с детской непосредственностью спрашивал кухарку, мол, разве так бывает, та почему-то странно смотрела на тебя, а один раз даже расплакалась. Не то чтобы тебе было дело, папа учил держаться с рабами строго, а мама Сарру не любила и наказывала за малейшую провинность. Но кухарка была добрая и никогда не закладывала тебя родителям если ты таскал с кухни сладости, так что когда она плакала, было в этом что-то неправильное.
Вскоре после переезда мать понесла и родила Марцию, твою сестру. Примерно тогда же твоим обучением систематически занялись — денег на покупку учителя у семьи не было, потому к вам в дом приходил один из рабов философа Евсевия Питтака, который учил тебя латыни, греческому и основам счета. У него тоже было имя, но все звали его просто «Педагог» так что именно это нехитрое прозвание и отложилось в твоей памяти. Может, потому что этому гнусному типу было разрешено пороть тебя, если ты не слушался.
Поначалу ты обещал купить его и спустить шкуру едва подрастешь, но потом подсчитал, что исполнить обещанное сможешь только лет через двенадцать. Долгий срок, а спина болит сейчас. Так что пришлось учиться со всем старанием.
Ещё в твоём детстве были процессии! Яркие, красивые! Украшенную цветами корову вели одетые в белое счастливые люди, поющие гимны. Затем животное убивали, но и это было хорошо, потому что принося жертву, люди могли попросить у далеких и равнодушных богов что-то для себя. А потом большую часть мяса жарили и ели со всякими вкусностями, на таких праздниках много пили и можно было под шумок даже глотнуть, по-варварски, неразбавленного вина.
В общем, хорошее было детство.
Дела у папы шли на лад — в город приехал Цезарь, Флавий Клавдий Констанций Галл, которому для чего-то очень нужны были надежные юристы. Цезарь, как тебе объяснили, это второй человек в Империи, соправитель и наследник самого Божественного Августа. Что до Галла, то он ещё и женат был на Константине, родной сестре императора.
— Быть замеченным таким человеком, и опомниться не успеешь как я стану сенатором!
Хвастал отец матери. Ему приходилось много работать, иногда целые дни проводя в суде. Ты не удивлялся — в Антиохии стало куда тревожнее. На улицах ходили военные патрули, солдаты постоянно с кем-то дрались, но и граждане от них не отставали — богатых били бедные, богатые били бедных, верующие били галилеян, галилеяне били верующих — и все вместе били иудеев.
Раньше тебя выпускали на улицу с Примом, теперь же всякий раз чтобы шагнуть за ворота виллы, следовало получить разрешение отца, и даже тогда тебя неизменно сопровождал Камани.
Как-то ночью, ваш дом закидали комками грязи неизвестные, Сарра сказала, что это изменники мстят всем, кто помогает Цезарю трясти осиное гнездо. Годами, они скапливались под городом как крысы — сепаратисты, галилеяне, персидские шпионы, колдуны! Как болезнь они разъедали этот город.
Твой отец делает хорошее дело.
Здесь стоит сказать, что в тот момент ты слабо понимал все эти незнакомые слова. Разве что кто такие колдуны знал точно, да ещё слышал, что они живут в Персии. Потому и сепаратисты и галилеяне в тот момент тоже могли показаться тебе чем-то вроде страшных колдунов, наводящих порчу и губящих посевы.
В другой раз, напротив, отца пригласили на обед к самому Цезарю! Как же он был горд! Матери, тебе, даже рабам, по такому случаю были куплены шелковые туники и новенькие плащи. Никогда прежде ты не видел таких величественных мужей, таких прекрасных, усыпанных жемчугом и только что не покрытых златом, женщин. Вы сидели конечно не за господским столом — зато в самом начале подошли к хозяевам, преклонили колени и поцеловали пурпурные сандалии.
Особенно тебе запомнилась Цезарисса — прежде ты никогда не видел женщину, так явно сочетающую в себе очевидные лета с очарованием молодости. Если бы не морщинки в уголках глаз и губ, а также на лбу, ты никогда бы не подумал, что женщина эта чуть не вдвое старше твоей матери, до того она была красива и величественна. Даже волосы Константина носила уложенными в изысканную прическу, формой и обилием жемчужных нитей напоминающую округлую стемму. На фоне этой женщины большеглазый, коротковолосый Цезарь с его бритым подбородком казался просто мальчиком-рабом.
— Какой красивый мальчик.
Сказала государыня твоему отцу, когда ты поцеловал её сандалию. Кальвин-старший мигом нашёлся с ответом, все же он был отменный оратор.
— Как и вся наша семья, Божественная Цезарисса, сын мой принадлежит тебе. Бери, раз красота его услаждает твой взор.
Императрица рассмеялась.
— Детей мне ещё не подносили. Как твоё имя, человек, и кому ты служишь?
— Марк Модест из рода Домициев, госпожа. А господин мой — Славнейший Гонорат.
Константина ещё раз внимательно посмотрела на тебя и что-то в её взгляде заставило тебя намертво опустить глаза в пол.
— Мой брат Констант брал на воспитание знатных юношей. Что скажешь, муж мой, не последовать ли нам их примеру? А впрочем, это следует обдумать. Иди же, Марк Модест из рода Домициев, и знай, что скоро я спрошу у тебя твой подарок, так или иначе.
Никто в семье не сомневался, что так и будет.
Все ликовали — мать грустила молча.
Спустя месяц, среди ночи раздался стук в ворота. Едва раб открыл, как в дом влетел дядя Евмолпий.
— Схватили! Всех схватили!
Кричал он не заботясь о том, чтобы его не услышали.
— Легионеры хватают декурионов! Одного за другим, каждого, кто входит в курию! Папу схватили, братьев Барба и Младшего схватили! Бежать нужно, бежать!
На сей раз женщины плакали. Мама, рабыни. Плакали и собирали вещи. Отец торопил их, но вы не успели. В ворота снова постучали.
Дядя Евмолпий выглянул на улицу через потайное окно и побледнел.
— Легионеры...
Пришлось открыть ворота. В дом вошло разом человек восемь, в полном вооружении. Вёл их декан в шлеме с большим гребнем.
Мужчины выступили вперёд, белые как смерть, дрожащие. Они надеялись, что заберут только их, а ты никак не мог понять — почему отец, всегда такой уверенный в себе, знающий что сказать, молчит. Почему не объясняет этим бандитам, что служит Цезарю, что Цезарь накажет их за любые злодейства! Вы ведь курия! Ни один воин не посмеет схватить куриала под носом у императора, пусть и не Августа!
Но папа ничего не говорит. Только молча поднимает над головой обе руки.
— Мы здесь не за вами.
Коротко бросил легионер.
— Цезарисса желает получить свой подарок. Мальчик может взять с собой раба.
Непривычно ехать на лошади через город, да ещё и в окружении воинов. На мрачных улицах сегодня горело множество факелов, легионеры вытаскивали из домов каких-то людей. Раз ты видел какого-то пьяницу, верно упавшего на мостовую в лужу пролитого вина, рядом с ним стояли на коленях несколько женщин и рыдали. Солдаты норовили поднять их, кажется, чтобы обнять и утешить, но те упирались и тянулись к телу пьянчуги как будто тот просто прилёг на мгновение и вот-вот должен был встать и отвести семью домой...
Странная ночь.
Ты будешь жить во дворце, с ещё двумя десятками юношей из семей куриалов. Будешь жить в роскоши, и ничего не услышишь даже о том, чем завершилось досадное недоразумение с солдатами, о котором говорил дядя Евмолпий. Иногда будут приходить отец и мать, которые объяснят, что добрая Цезарисса взяла тебя на воспитание. В общем, всё было хорошо...
И все же ощущение некой неправильности ситуации не отпускало тебя. Как будто той ночью ты увидел краем глаза совсем иную жизнь, и как бы мало одежды не было на прислуживающих вам сириянках (тебе, впрочем, было десять, так что ты ещё не понимал самой сути, а просто глазел на нечто новое), это ощущение не уходило.
Да и другие дети не то чтобы выглядели счастливыми.
До тебя долетали обрывки разговоров тех, кто постарше.
— Заложники...
— Курия перебита...
— Чтобы не бунтовали...
Правда стоило подойти поближе, как юные куриалы тут же затихали.
— О чем это вы говорите? Зачем мы здесь?
Как-то осмелился спросить ты. Дети сочувственно переглянулись и, наконец, один из них неуверенно попытался ответить
— В городе много бунтовщиков. Нас сюда взяли чтобы защитить. Понимаешь? Чтобы даже если что-то случится с нашими семьями, наши рода не прервались.
Он попытался изобразить улыбку, но больше никто не улыбнулся.
Цезариссу ты видел редко. По большей части она приглашала вас по двое или трое, когда желала послушать пение — петь вас учил раб-евнух, тот же, что преподавал вам классическую поэзию. Если императрице нравилось, как вы поёте, то она обнимала вас и кормила сладостями. Если не нравилось — евнуха заменяли другим евнухом.
Как и всегда память размыла многие из этих встреч, оставив лишь одну. Самую яркую. Тогда евнух приказал наказать тебя, а ты, чувствуя за собой смелость и правду, решил вымолить прощение за какую-то шалость напрямую у госпожи. И ты увидел ее, величественно-прекрасную как и всегда с одной маленькой оговоркой. Божественная Констанция была пьяна — более того, компанию ей составляли собственные рабы.
— А, мальчик...
Окликнула тебя императрица. Ты уже и забыл зачем пришёл. А она видя как ты пятишься знай себе смеётся.
— Не бойся, глупый. Ты даже не представляешь, как тебе повезло. Мой муж император, властитель всего Востока. Скоро ты подрастешь, и он одарит тебя поместьями и титулами, должностями и рабами... Если конечно твои родители не станут бунтовщиками, но они же не станут? Кто же станет бунтовать когда у единственного сына такое замечательное будущее?
Рабская свита противно хихикает. Константина замечает это и оглядывается на них с видом Юноны. Все звуки стихают.
В блестящем будущем нет ничего смешного.