Язычество.
Луций никогда не чувствовал, что его задевает поклонение иным богам, как человека. Вся пламенность твоей веры берется из семени сомнения. Заставить других поверить, заставить их отречься от своей веры – есть результат сомнения, когда разумом ты хочешь верить, но душа твоя не может вытерпеть сомнения поблизости и остаться христианской.
Луций был лишён этого сомнения. Нельзя верить или не верить в то, о чём ты просто знаешь. Хотя так стало недавно, но он и раньше чувствовал что-то похожее.
А как же радость от того, что кто-то разделил с тобой истинную веру, отрекся от своих заблуждений?
А никак. Когда вы оба слепые, и ты, выйдя на дорогу, тянешь его с собой из канавы – это одно. Когда ты зрячий, а у него повязка на глазах и он не хочет её снимать, ты просто говоришь: "Эй, дорога левее!" – а если он не слушает, то чего ж теперь сделаешь... Не слушает и не надо, ты просто идешь дальше, потому что дел у тебя по горло.
Но всё это было личное отношения, а кроме личного, есть ещё и связанное со службой. Луций был христианин, лицо христианской части отряда, Фейруза – кем бы она ни была, а также её люди – были ближе к части языческой. Не нужна вражда между ними но и смешивать их не следовало.
– Те, кто нынче готовят нашу трапезу, есть рабы. Но сегодня особый день, и когда они присоединятся к нам, они будут наши братья во Христе. А потому тот, кто предаётся веселью с язычниками, пока брат его готовит пищу, чтобы все мы могли вкусить её во славу Господа, не будет допущен к трапезе, – объявил он солдатам, проследив за их взглядами.
У обоих частей лагеря был праздник, и Луцию не хотелось, портить его ни тем, ни другим. И если кто-то из солдат желал пойти к язычникам и посмотреть на их обряды – так тому и быть, ведь мы не одобряем, но и не запрещаем их, а как запретить смотреть на то, что само по себе разрешено? Пускай.
Просто за это солдату придётся заплатить своей трезвостью. А чем больше трезвых людей в лагере – тем в случае нападения лучше.