Когда либурна остановилась у берега, арабке пришлось держать себя в руках, чтобы не потребовать, чтобы ее первой пустили на берег. Но такой восторг был непозволителен царице, и посему женщина, укрывшись за привычной надменностью, стала у борта, обозревая низкие лесистые берега взглядом завоевателя, приведшего воинов на покорение новой неизвестной земли. И только потом, когда воины, рабы и слуги первыми оказались на суше, она, облачившись в длинное платье цвета благородной оливы и укрыв аккуратно уложенные верной орнатрикс волосы серебристо-серым платом, позволила себе спуститься в лодку. В идеале, конечно, следовало дождаться, когда для нее разложат шатер, и только тогда покинуть корабль, но желание перестать ощущать под собой постоянную качку было слишком сильно.
С каждым взмахом весел сердце ее заходилось от счастья: дитя огня и земли, она была далека от обширной водной глади, хотя и признавала за ней величественность и красоту. На следующего вместе с ней Архипа лахмидка старалась не смотреть, но все равно при каждом случайном взгляде чувствовала, как начинают алеть щеки и шея от переполняющей ее дикой смеси сладости и раздражения. Умом Фейруза понимала, что никакой вины сарбаза в этом нет, но то, что знает разум не всегда принимает душа. Тем более, что на воина у нее были еще планы…
Вновь зачесались запястья, скрытые под широкими браслетами из витой бронзы. И пускай это было не так сильно, как после неудачного омовения, но вновь напомнило изгнаннице о досадной промашке рабыни. По зрелому размышлению, пускай и постфактум, царица начала склоняться к тому, что вины Аттии в этом нет: рабыня делала ровно то, чему ее учили, и так, как ее учили, не зная о том, как тело ее госпожи отреагирует на лаванду. Собственно, и сама Фейруза не могла этого предполагать: вероятно, пропитавшая кожу морская соль превратила обыкновенный цветок в нечто подобное яду. Несчастный случай – да, дурное предзнаменование при начале путешествия – несомненно, но не умышленный вред. Впрочем, даже такие выводы не заставили арабку как-то извиниться перед Аттией, словом ли, делом ли: раб должен смиренно и покорно принимать от хозяина равно дары и наказания. При случае она подарит ей кольцо или наручи – знак того, что продолжает ценить ее услуги.
Когда под остроносыми сапожками, украшенными богатой вышивкой, оказалась земная твердь, сквозь надменную маску проросла довольная улыбка. Удовлетворенно кивнув спутнику, лахмидка распорядилась поставить ее шатер на окраине лагеря, а потом, на закате, доставить с либурны рабыню Сунильду. Затем же, в ожидании, пока все будет готово, она распорядилась расстелить у кромки леса цветастое одеяло, где и расположилась, отдыхая. Заботы подданных и спутниках о делах праздничных ее беспокоили постольку поскольку – то нее ее дело, как будут славить богов те, кто еще не узрел чистоты бехдин.
Отстраненная от всеобщей суеты, она, скрестив под собой ноги, терпеливо ждала своего часа, наслаждаясь приближающимся временем, словно драгоценным шаробом. Но покой ее был нарушен Архип-сарбазом. Открыв глаза Фейруза внимательно выслушала мужчину, не перебивая его и не переспрашивая, а потом похлопала по ткани рядом:
- Садись.
Снова смежив веки, она задумалась. Распоряжения Луция звучали разумно, да и негоже было бы, чтоб лагерем на равных командовали двое: это дикари могут позволить себе несколько вождей, а румы и фарси – люди цивилизованные, и понимают всю важность единоначалия. Но, с другой стороны, отдавая распоряжения в обход ее, магистриан высказывал некоторое пренебрежение и подрывал авторитет царицы как в глазах слуг ее, так и перед посторонними. Если в плане службы знающих танец клинка дев из разных бану у лахмидки не было принципиальных возражений, то касательно распоряжений рабам и слугам возникали некоторые вопросы. А вот верный Архип-сарбаз показал себя молодцом: и лояльность свою открыто продемонстрировал, и ситуацию проанализировал, хотя это и не входило в его обязанности, и, к тому же, сделал первый шаг к тому, чтобы уверовать в благость аташа.
Телохранитель сделал все, как должно, и даже немногим более, а посему царица могла проявить благосклонность. Ласковая улыбка сжатых губ, блеснувший довольными огоньками темный взгляд и плавный кивок головы, заставивший пойти волнами тонкую ткань плата:
- Ты поступил мудро, Архип. Я и вправду обсудила вопрос охраны с магистрианом, и посему прошу проконтролировать один вопрос службы проливающих кровь дев: они не должны стоять на охране в большей степени, чем люди Цельса. Если на пост заступит каждый десятый рум, то я не отдам для патруля больше, чем одну из десятка дев. Было бы неправильно, если большинство людей Луция праздновало, а моих – нет. А посему пока что не вмешивайся, но наблюдай.
Протянув своему защитнику виноградную гроздь цвета запекшейся крови, она продолжила стелить плавную речь:
Что же до прочих его распоряжений… Если к Цельсу пойду я, объясняя, что он не прав, то будет выглядеть, словно я иду к нему на поклон, а этого позволить нельзя. Поэтому я прошу тебя напомнить магистриану, что он – не единственный начальник в этом походе. А заодно напомнить шифокору и маджису, что они не обязаны слушаться приказаний перфектиссима: их домина – я.
Фейруза и сама отведала сочную виноградину, дарящую небу свой сладость своего сока. Закусывая ее медовой лепешкой, она нарочно тянула время, наблюдая сквозь неплотно сжатые ресницы за реакцией своего защитника. Выждав некоторое время, она продолжила как ни в чем не бывало:
- Я рада, что ты решил стать воином светлого Митры: ведь Солнцеликий – один из любимых детей Ахура Мазды, язат Солнца и благославенный защитник справедливости. Я даже, - она прищурилась, предаваясь светлым воспоминаниям, - когда служила царю армян, посетила скалу Мгери Дур в Ване, где родился Булавоносец. Ты сделал мудрый шаг, тем более почетный, что ты знаешь, зачем это для тебя нужно, мой будущий полубрат по вере. Я дозволяю тебе отлучиться до заката, Архип-сарбаз, и верю, что ты станешь достойным воителем Светоносца.
Посмотрев на сагиттария, она властно повелела:
- Склонись ко мне.
И, целомудренно поцеловав мужчину в лоб, кивнула:
- Иди.