Тяжёлый был переход. Пожалуй, самый тяжёлый из всех морских и речных, что испытывал Архип. А спроси его кто, почему так, то и не каждому бы ответил прямо и честно. Да никому не ответил бы, если задуматься. Кто понимает, тот не спросит, а остальным не надо.
Праздничный отдых на суше был бы кстати, и ведь не только простым легионерам, телохранительницам и морякам, но и лидерам отряда тоже. Может, Фейрузе на пользу пойдёт, может, порадуют её (и всех вокруг) капризные боги доброй своей волей, если ещё живы, конечно, те, в кого она верит. Хотя, могут ли быть боги добры к ней? Любые боги. Даже живые. Даже здравствующие. Гордые и могучие, но занятые выживанием, продлением своей вечности...
В тайне от всех, Архип тихо переживал кризис веры, всё больше думая о Митре. Великие воины по крайней мере оставляют после себя великое оружие и великие наставления. Неважно, жив ли Митра и прислушивается ли он к своим последователям. Он не терпел зла. Он умел его различать. Митраисты знают. Митраисты научат.
А после обряда... после обряда каким он там вообще будет? Каким перестанет быть?
Архип смотрел на знакомых язычников отряда и не чувствовал их трепета, закрывал глаза и не находил внутри отклика их радости, их предвкушения грядущего празднества. Что-то уже умирало в нём, раненное злом восьмилетней или одинадцатидневной давности, злом, свившим гнездо в одном или двух сердцах. После обряда он умрёт и оживёт заново с теми же органами и той же памятью, но обновлённой душой. Младенцы и мертвецы в Венералиях не участвуют.
На приглашение Архип задумчиво помотал головой.
После обряда ему нужно будет побыть одному.
Не в дозоре и не на пиршестве.
Рядом и нигде.