— Эй, вы в порядке?
"Да ты что, усомнился разве? Сплюнь и отмоли, ты чего. Нам с Эрвигом эта кровь вообще не нужна была! Сидели на вилле думали, куда бы ее столько деть, а тут такой случай подвернулся — грех упускать. Спасибо, что спросил. Кстати, не можешь мне еще пару порезов нанести? А то как-то слишком мне хорошо, я вон, аж на ноги могу подняться. Не годится же, ну".
Эморри отрезал кусок балахона Бозы и перевязал лицо, чувствуя, как пропитывается ткань. Хотелось на кого-то разозлиться, но, увы, было не на кого — только шла потоком бессвязная бравада. Адресованная в адрес чучела эдакого хрестоматийного часового-раздолбая, который и воровку упустил, и покушение на жреца проглядел, и ответов честных при допросе не дал, и с серыми призраками не разобрался, а потом и вовсе заснул на посту, и ему потехи ради заменили копье в руке на деревянный фаллос. При всем при том, что для настоящего гнева имелась богатая почва, выходил он каким-то мертворожденным. Все Эморри знал. И понимал тоже все. Понимал, что охрана в большинстве случаев ничего не может. Ибо инициатива всегда на стороне того, кто наносит удар. Понимал, что если человека хотят убить, его почти всегда убивают — с течением временем, с работой над ошибками или с ростом возможностей, но убивают. Не мечом — так ядом. Не в бою — так на брачном ложе. Не на суше — так на воде. Не один убийца — так дюжина или две. По-настоящему достойная защита — это та, что находит и пресекает в зародыше; та, что сама наносит удар. Защитник должен идти на опережение. Потому что убийце достаточно лишь одной его ошибки.
Все эти Кесарии, Аврелианы и Альбины окружают себя десятками вооруженных людей, перетягивают каких-то меднокожих женщин из заморских пустынь, возводят ограды у своих вилл, распределяют патрули и маршруты — полный ажур. А потом девочка от горшка два вершка за здорово живешь обходит это все, пролезает в окно кабинета и, например, закидывает в бурдюк с вином вытяжку волчьего корня. Ну и толку-то тогда? Самообман все это, причем крайне странный, с собственной жизнью в качестве ставки. В голове ветер, в жопе дым. Только убийце от этого всего тяжелее не становится. Даже как-то наоборот, наверное.
Перекипев наедине с собой, Эморри устало покивал и уже который раз сплюнул кровь.
— Родите где-нибудь коня и повозку, — от бушующей в голове бури подошедшие солдаты не ощутили и ветерка. — Под слово дукенария. Тело Бозы он тоже захочет увидеть, его нельзя здесь бросать. Раненым я займусь. Оставьте воду, если кто нес ее с собой.
Он забрал с Кая все, что посчитал значимым для ближайшего будущего — оружие, колчан со стрелами и перевязь. А затем, нарезав еще ткани на ветошь, на получетвереньках подполз к Эрвигу. Попытка встать вызвала лишь помутнение и белый шум в голове.
Глядя на рану на бедре, Эморри поискал взглядом, что можно применить в качестве жгута. Нашел достаточно быстро — пояс, на котором Эрвиг нес меч, вполне мог сойти — но, уставившись на него, вдруг забыл, что хотел сделать. Рассудок, подорванный кровопотерей, явно сдавал. Как только Эморри переходил к новой мысли, память почти без остатка теряла след предыдущей, оставляя лишь неясные обрывки.
Пояс. (что-то длинное и гибкое). Мне нужен был пояс. (а зачем?) Что-то длинное и гибкое. (пояс). А зачем? (был нужен).
Так шли секунды, а из раны Эрвига все вытекала и вытекала кровь. Момент прозрения был подобен пробуждению под набат. Кровь же! Остановить кровь! Спешно, уже теряясь, сколько времени ушло без толку, Эморри принялся убирать ее и накладывать жгут. Рану промыть еще успеется.