Митра, покровитель воинов. Таинственный, суровый, ненавидящий сомнения, но вызывающий их по крайней мере в начале освещённого пути — достоин ли ты называться именно воином? А хочешь ли? Воина от солдата отличают в частности спесь, норов, некая самоуверенность. Солдатские добродетели — дисциплина, смирение и послушание. Если так подумать, то Архип сегодня, конечно, обратился к солнцу, вернувшись вчера из-за лимеса другим человеком. Лучшим, нежели до перехода? Едва ли.
— Я бы преподнёс Митре один из своих луков, Гай, хотя и не знаю, нужна ли богу сильных такая жертва, — вздохнул центенарий, — ни птицы, ни скота, ни денег у меня нет. Да и вряд ли он поможет в таком... хитром деле. Это же совсем другая "война".
В этот момент из-за двери донёсся голос Воробушка. Расслабившийся было перед товарищем Архип невольно вздрогнул. Что из разговора слышала патрицианка? Важны ли ей вообще слова деревенщин? Есть хочет, хм.
— Будь другом, Гай, скажи рабам принести поднос с пищей. Потом ещё расскажешь про солнечного бога.
Они распрощались. Приободрённый соратником центенарий всё равно долго молчал прежде чем ответить вновь невидимой собеседнице.
— Форкий не твой отец, нет. Может, Океан. Может сам Зевс. Я бы сравнил тебя с дочерью его Тюхе, вы зовёте её Фортуной.
Вот уж точно слепой случай им судья. Архип сглотнул и прочистил горло.
— Хочу просить... прошу, кхм. Не гневайся, выслушай. Призрак не ты, я так сказал, чтобы скрыть твой дар. Не хочу... не хочу, чтобы из-за него тебя сочли колдуньей. Не хочу тебе зла.
Слова никак не выстраивались, дорога к прощению получалась изломанная, кривая, полная ям и трещин.
— Я простой саггитарий, эксплоратор, лишь вчера возвышенный до центенария. Наверно незаслуженно. Не умею ещё всегда думать трезво, различать нужды и желания, примирять долг и совесть. Увидел тебя, испугался. Вчера мы прошли настоящий Тартар. Там, в ночном лесу за Дунаем. Владения сильного колдуна, его козни на каждом шагу. Гигантский вепрь размером с нескольких коней разбросал наших по зарослям, маня в ловушку по ковру из трупов. Шли, не зная, когда натыкаемся на ветки, а когда — на свисающие с них кишки растерзанных бедолаг. Разили нападающих волков и воронов, но не перешагивали тела, а ступали в чёрные лужи там, где те только что были. Чёрная кровь на клинках и стрелах. Дикий рёв, не тише десятка боевых рогов целой армии варваров. Если то были не духи и не демоны, то как бы я увидел тебя в саду? Этот проклятый лес научил меня.
Нестерпимо захотелось преломить какую-нибудь веточку или палку, услышать простой и чёткий хруст. Тишина за дверью колола в бок незримым готским копьём.
— Потому взял ветеранов, напомнил о магии, о духах. Они не подумают на тебя, разве что в ином смысле... но то... это, кхм. Они не будут болтать напраслину! Это всё рабы, их грязные сплетни, но наши уже вправляют им мозги, поверь. Не было никакого изнасилования. Страх и уважение сильнее досуга и любопытства, и легионеров боятся, а меня уважают. Только вот ты, г-госпожа, ты...
Слово власти с трудом поместилось во рту, а вышло неловко, с треском и щелчком, словно выроненная деревянная тарелка. Непривычно и неуютно было величать госпожой ту, кого только что считал воровкой, ведьмой и шпионкой. За дверью не видать её лица, и так и проще, и сложнее. Снова боль в голове, жар в ладонях. Вспомнилась недавняя обида на злые слова патрицианки, на её обвинения, полуправду и обман. Поздно. Невысказанное тогда рвалось наружу теперь.
— Ты выше страха, а уважать моё глупое влечение не за что. Нет-нет, ты прекрасна, и говоришь так лепо, голос твой... кхм, я хочу сказать, я хочу сказать...
Весь пунцовый от стыда, Архип даже отвернулся от двери. Стоило уйти посторонним, как бурное море Афродиты вновь стало тянуть на дно водоворотами неуместных наивных чувств.
— Я лишь надеялся услышать всю правду, о злодеяниях твоих родителей, от которых ты бежишь, о твоих страданиях и чаяниях. О чём-то, что было бы достаточным.
Он осёкся, чуть было не хлопнув самого себя по щеке. Нет, за такое его точно нужно казнить. Развёл себе разговор по душам с арестанткой! Признался практически, что готов был отпустить такую нарушительницу за чуть более красивую историю!
— Ну ты же правда не могла знать про Луция и про именно его корабль, хотя ты и не похожа ни на шпионку, ни на воровку! И чары твои скудны, раз не прибегла к ним до сих пор, а значит и правда лишь одну улыбку тебе даровала занятая Афродита. Теперь я могу лишь на мудрость магистриана уповать и на его к тебе милосердие. Потому буду просить его о нём, буду продолжать твердить о недоразумении. Ты ничего не крала, колдовство не применяла, а побежала лишь от испуга, от моего грубого окрика, от неотёсанности. Дальше всё зависит от тебя. Я лишь об одном смею просить.
Архип замялся, сделал глубокий вздох.
— Я признаю, я не должен был обыскивать тебя так... рьяно. Ты умеешь становиться невидимой, может и сатир какой также под локоть меня толкнул, навёл морок? Никак не понимаю, как посмел подумать, что я могу, что ты можешь... что мы можем. Прости меня, госпожа! Я готов принести извинения прилюдно. Только... только не говори магистриану о том... о том, о чём говорила его секретарю, этому Марку. Магистриан суров к тем, кто подводит его. Некоторых он травит собаками, а то и сжигает заживо. Мне он за домогательство к знатной патрицианке легко прикажет дать сто кнутов, а после такого на ноги встают единицы. Госпожа? Госпожа, ты тут?