— Не хочу записку, Пат, — Воробушек упала на кровать. — Выдумаешь тоже. «Отнесу, кому скажешь». Да уж известно, кому. Будто у меня большой выбор. Не домой же я буду письмо писать, в самом деле.
Она перевернулась на спину и потянулась, задумчиво глядя на то, как полощутся на стене бросаемые занавесками тени, и как их режет тонкое лезвие света, бьющее меж ними, но только дунет ветер — и они срастаются заново.
— Зачем ты сказала тому, молодому, что хочешь спрятаться на корабле от отца? Что, по-твоему, он сделает, чем тебе поможет? Да и все они? Недолгим вышло твоё путешествие. Сбежала от родителей только затем, чтобы тут же к ним вернуться. Вот ведь ирония судьбы.
— Серьёзно? Вот это ты придумал, пока меня допрашивали и передавали с рук на руки? Очень остроумно, — девчонка резко села на кровати, хлопнув кулаком по белью. — К тому же... Зачем мне было врать? Я сказала ему как есть.
Ей не верили, понять это нетрудно. У центенария было больше всего оснований — при мысли об этом Воробушек не могла не усмехнуться, — однако и варвар-этериал, назвавшийся Эморри, всего лишь принял её слова к сведению, сложив вместе с остальными, словно камни в кладку; все они, разных форм и размеров, должны были выстроить ему башню, с которой будет отчётливо видно всё как есть. Наверное, так и должна выглядеть его работа. Он работал. И не похоже, что он в интересах занимать чью-либо сторону, её или Архипа, и то, что он не римлянин, безусловно ему в этом помогает. Самым податливым к её представлению оказался куриал Марк Аврелий — к чести или стыду своего древнего рода с владениями на перекрёстке Постумиевой и Анниевой дорог, он, кажется, сильнее прочих проникся её вдохновенным признанием. К нему она дорогу нашла — и нашла бы, может, ещё не одну, пересекающуюся с остальными путями в его сердце, не случись всё так быстро, не будь с ним варвара Эморри, не будь много других «не». Но хотя бы так. Его стараниями она не сидит сейчас в каком-нибудь погребе — а всё оттого, что действительно позволила себе быть искренней, почти коснувшись в разговоре своей настоящей мечты. Но не коснулась, остановившись где-то посередине, испугавшись, что даже человек вроде Марка Аврелия станет над ней смеяться. Хватит с них со всех только части правды. Она бежала от воли отца, от предстоящего брака, одна мысль о котором была ей сейчас ненавистна, и от жизни с человеком, которого она никогда не полюбит. Думала спрятаться на корабле, лишь бы отец не прознал. А дальше будь что будет, пусть спохватится, пусть бесится, пусть мечет молнии, как Зевс-громовержец, но поздно — она будет чувствовать себя непобеждённым титаном. Посреди моря-то он корабль не развернёт? И уж тем более не вернёт её назад, когда судно войдёт в устье Борисфена, куда лежит её путь.
Миссия магистриана должна быть важнее отцовского гнева, так? В крайнем случае, её вопрос решали бы уже на другом берегу — но к тому времени у них с Эвпатридом созрел бы новый план. Что же до магистриана и его долга...
— Теперь тебе предстоит тяжёлый разговор, — Пат снова напомнил о себе навязчивым чириканьем. Воробушек почувствовала, как его глаз, похожий на бусинку чёрного перца, уставился ей в губы, едва она открыла рот, намереваясь что-то возразить. — Как ты хочешь, чтобы поступил магистриан?
— Пфф, — Воробушек фыркнула и повторила то же, что ответила Татиону: — Правильно.
— Это... сложно. Во многих смыслах. Ну а как ты хочешь, чтобы поступил я? Твоя поимка вызвала большой переполох. Снаружи происходит много интересного. Хочешь, я тебе покажу?
— Да уж я насмотрелась. Знаешь, что? Лети-ка лучше послушай, о чём там на важном обеде совещаются. Вдруг пригодится.
Из-под крыши, нависающей над окнами второго этажа, выпорхнула щебечущая птичка, а в комнате девочка встала с кровати и прошлась, снова потягиваясь и разминаясь. Она заглянула сквозь щель в занавесках, расширив её пальчиком.
— Эй, центенарий Архип, — раздался из окна вкрадчивый, немного насмешливый голос. — Архип, все обедают, я тоже есть хочу. У меня одно-единственное яблоко было, ты и то забрал. У тебя задача меня охранять, а не голодом морить.
Ей, кажется, удалось рассмотреть кого-то, но это был не Архип. Воробушек отошла от окна, сделала несколько лёгких танцующих шагов и села под дверью.
— Я думала, ты меня опять под окном поджидаешь, но ты сменил тактику! — из-за двери раздался смех. — Теперь с главного хода меня сторожишь. Архип! Ты зачем своих людей так запугал? Какого такого призрака ты им велел стеречь? Цену себе набиваешь, мол, не за девчонкой бегал, а за горгоной, которая взглядом завораживает. В камень обращает. Эй, центенарий. Верный сын Рима. На какую из дочерей Форкия я, по-твоему, больше всего похожа, Архип? Судя по тому, что ты говорил своим людям, на Эвриалу, мстящую за убитых сестёр. Или... О! Ну конечно, на Медузу! Ведь с ней у нас такая похожая история, да?