Гектор
— Знаешь, зачем ты здесь?
Старик-центенарий прослужил уже тридцать шесть лет, служба срослась с ним так крепко, что уже нельзя было сказать, где человек, а где верный слуга Рима. Солдаты прозвали его "Семь Львов" из-за семи фалер в виде львиных голов, каждую из которых жилистый, покрытый шрамами, дед, оплатил собственной кровью, и теперь носил на доспехах.
До плена ты ненавидел Семь Львов, самого сурового кампидоктора на Лимесе. О, ты очень хорошо запомнил, как этот ублюдок выгонял вас на лёд и заставлял выполнять сложные перестроения в полном вооружении. Или как велел встать стеной щитов, а сам пускал из пращи камни. Один такой засветил слишком высоко поднявшему щит Валентину в колено, да так, что тот месяц хромал. Хуже всего было ощущение полного бессилия. Раз другой твой знакомый дошёл до того, что поднял на центенария руку, но прежде, чем успел замахнуться, уже лежал на земле и сплевывал зубы, выслушивая издевательскую отповедь, мол, "за нападение на центуриона полагается казнь, но это было до того жалко, что и нападением-то это назвать нельзя". Мужик выжимал из вас всё.
Тем удивительнее тебе было после Аргертората, после изрубленных деревьев, узнать, что Семь Львов выполняет в когорте и ещё одну обязанность. Иногда солдаты уходят из лагеря. Они оказываются достаточно ловки, чтобы вернуться раньше, чем отлучку заметят, но меч в зазубринах и грязь на одежде выдавали проступок и тогда, когда готовы были "прикрыть" верные товарищи. Самовольно покинуть лагерь — смертный приговор. И когда на построении трибун велел тебе показать меч, накануне затупленный о деревья и камни, когда увидел пятна на плаще...
Ты был уверен, что настал конец.
Железный Гектор сломался, а Рим как коллекционер деревянных солдатиков — выбрасывает сломанные игрушки, вместо того, чтобы их клеить.
Или ты так думал.
Потом ты узнаешь, что иногда подобные ситуации бывают. Кровь, грязь, жесточайшая дисциплина...
Люди не выдерживают.
Бросаются на меч. Прыгают в воду, положив под тунику тяжёлый камень. Душат себя верёвочной петлей. Нарочно грубо нарушают устав, ища смерти.
О таких случаях не говорят.
Но они достаточно часты, чтобы написать о них закон, принятый ещё императором Адрианом, и с тех пор неизменный. Каждого, кто намеренно попытался лишить себя жизни, следует спросить о причинах. Если выяснится, что причиной его действий были невыносимые страдания, разочарование в жизни, чувство стыда, болезнь, безумие — его с позором изгонят из армии. Если нет — казнят.
В вашей когорте каждого, кого подозревали в намерении лишить себя жизни, посылали к Семь Львов.
О, ты точно знал, зачем ты здесь.
Смерть или увольнение — вот и весь выбор.
Вот и всё, что тебе остаётся.
Старик словно прочитал твои мысли.
— Я имею в виду зачем ты здесь. Дышишь воздухом, ходишь по земле. Живёшь.
В тот миг ты ещё был христианином. В детстве, мать объяснила тебе, что первый человек когда-то подвёл Бога, и за это весь род человеческий обречён страдать вместо жизни в Раю, во искупление Первородного Греха. Семь Львов не дослушал и до середины.
— Херня для баб и евнухов. Думаешь, Рим захватил бы весь мир, если бы все думали так? Пнули по яйцам — подставляй жопу? Херня. Это дерьмовый мир. И мы здесь чтобы трахнуть его, а не позволить ему трахать нас.
Он сплюнул.
Твоя мать наверняка скажи ей кто такое, уже бы верещала как стадо свиней — "оскорбление! Как смеешь! Истинная вера!"
Но ты не был твоей матерью.
— Я тебе кой-чего расскажу, Гек. Про небо. Там, очень далеко, есть место откуда родом и ты, и я, и все люди. Но однажды мы увидели какое гребаное дерьмище творится на земле — и решили сражаться со злом. Вроде как если бы ты увидел как твою деваху хотят трахнуть алеманны, ты бы не сидел и не рассуждал как проебался первый человек — ты бы достал меч и зарезал ублюдков. Так и здесь.
Центенарий попробовал улыбнуться, но вышел хищный оскал. Вот уж кто точно пришёл сюда резать ублюдков.
— И это в тебе только и есть настоящего. Видишь ли, парень, ты не первый, кто сомневается — в себе, в нашем деле, в том, стоит ли оно вообще всё того. Каждый хоть раз в жизни чувствовал это. Все потому, что сам мир дурит нам головы. Твари из Преисподней льют дерьмо в уши чувствительным бабам, а те учат детей всякой херне. Те же твари насылают варваров на Империю, призывают болезни. Я знаю, что могу не рассказывать тебе про дерьмо — ты хлебнул его изрядно. Но я могу рассказать тебе зачем все это. Твари боятся тебя. Боятся того кем ты можешь и кем тебе суждено стать.
Семь Львов смотрит на тебя взглядом Юпитера.
— Воином света. Воином Непобедимого Митры.
...
Ты помнишь, как впервые попал в пещеру. Как спустился по мраморным ступеням, ты, парень из деревни, едва ли видавший что-то кроме села и лагерей. Звериные маски взирали на тебя, огромные птицы хлопали крыльями, рычали львы, воины встретили тебя обнаженными клинками.
Семь Львов сказал это Митра сберёг тебя. Даровал спасение из плена и победу, ибо ты достоин сражаться за него. С детства тебе рассказывали иное.
Поверить не бывает просто.
Иногда чтобы поверить, нужно умереть.
И ты умер.
Ты помнишь как пил медовый напиток из железного кубка. Как закружилась голова. Помнишь боль, когда тебя пронзили мечом — и зрелище собственной крови на поднятом клинке.
Но потом ты посмотрел на себя и не увидел раны.
Ибо Митра снова спас тебя.
Нужны ли тебе иные доказательства благости его спасительного света?
Света, для которого ты был рождён.
Этот свет требовал многого. Отныне ты должен был совершать омовение и очищать душу, вести жизнь скромную, лишенную излишеств. Даже сами чувства в тебе, дары светил, должны были отступить — ибо они предадут тебя.
И только Митра не предаст никогда.
Он бог сильных и решительных, но и в слабости твоей он поможет тебе подняться.
Ты больше никогда не будешь одинок.
Вороном был ты, служителем солнца.
Был скрытым, человеком без лица.
Помазан был мёдом и воцарился в воинстве света...