Эта война была проиграна.
Ха. Сейчас об этом достаточно легко судить — когда немилосердно ноют ребра, подбит глаз, на уголках губ запеклась кровь, а десятки товарищей уже погибли от сепсиса после того, как грязь и дерьмо попали им в открытые раны. И правда, легко. Вот только сигналы к этому были. Доходили с полей сражений один за другим, как обыкновенно вспыхивают тревожные огни на холмах. Уже на втором поражении стоило начать думать, что именно происходит не так. Откуда вдруг берутся поражения, и связано ли это с волей богов. Когда дружины готовились выступать на Аргенторат, старейшины приказали гадать на крови пленных. Эморри помнил как сейчас — три дюжины италиков, неровные рваные раны на шеях, оставленные тупым ритуальным ножом, и темная, ржавая кровь, ручьями льющаяся в ритуальные котлы. Тогда кровь молчала. По его мнению это был недобрый знак, но старейшины решили иначе. "Кровь не обещает благ, но и не говорит дурного! Стало быть, к чему отказываться от похода?".
Кровь не обещает благ.
Потом уже пришло понимание — Рим не был просто одной из многочисленных жертв набега, а "все люди" — прославленными добытчиками. Роли изначально определились противоположно. Алеманны, подобно крысе, выныривали из половой щели к хозяйскому столу, хватали кусочек покрупнее, а затем устремлялись обратно. Хозяин же дома, Рим, внимательно следил за крысой, думая, что с ней можно сделать. Пробовал разное. Ошибался. Нес потери. Но когда изучил повадки крысы в должной мере, та тут же и попалась. Римлянин пустил алеманну кровь. А пустив однажды, отточил это умение до бритвенной остроты.
Италик был никудышным воином, но образцовым солдатом. В бою один на один против алеманна у него не было шанса. Но в сражении три италика трем алеманнам уже давали уверенный отпор. Сто италиков обращали в бегство сто пятьдесят алеманнов. А тысяча италиков разбивала три тысячи алеманнов наголову. Строй, выучка, дисциплина и сноровка в уничтожении людей не бросались в глаза по-началу, но чуть позже приводили в ужас. Обманный финт в голову, укол в бедро, добить. Труп. Финт, укол, добить. Труп. Финт, укол, добить. Финт, укол, добить. И так, пока у врага не кончатся люди. Или пока он сам не побежит, вытряхивая по дороге содержимое портков. Это не просто не сражение — это даже не забой скота. Это жатва. Юные колоски кто шестнадцати, а кто и четырнадцати зим от роду просто опадают один за другим. Мелькают гладиусы из-за стены щитов, играючи, словно бы мимоходом обрывая жизни. И с этим ничего нельзя сделать.
Разумеется, при таком порядке вещей путь, выбранный Хнодомаром — "собрать побольше людей" — вел к обрыву. Аргенторат был готов. А после того, как их взяли в плен, Эморри узнал, что корнуты побывали на островах Рейна. Байнобавд отправил под меч тысячи некомбатантов. Женщин. Стариков. Малых детей. Глупо было злиться на них за это, глупо было проклинать и насылать кары богов. Рим просто выставил счет. За каждый сожженный дом и за каждого пленного, на чьих внутренностях довелось гадать. Алеманн посеял кровь не на той земле. Там, где обычно всходили слава, богатство и добыча, ныне взошла лишь смерть.
Кровь не обещала благ, Эморри. Так что с тобой она сыграла по-честному.
Этот человек смотрит на тебя — презрительный и надменный; облаченный в свежую льняную тунику, не подобающую месту, где люди валят прямо под себя. Наступает новый день. Солнце показывается на востоке, и монументальная тень Вечного Города накрывает Европу.
— Говори.