Когда кровь бежит по руке, ты чувствуешь жжение — и почему-то давление, словно всю кисть от пальцев до локтей вдруг туго замотали в незримый бинт. На миг кажется, кисть сейчас сведёт судорога — но все проходит. Даже боли больше нет. Лишь ощущение "перчатки" остаётся слабым отголоском. Напоминанием.
Огневласая дева приближается. Осторожно приобнимает тебя за плечи и медленно целует в лоб.
— Договор заключён, Эйтни, дочь Элириха. Обрети же знание, которого жаждешь.
И это случилось.
Значения слов птичьим клином пронеслись перед внутренним взором. Теперь ты уверена была что сможешь выразить практически любую мысль, стоило только подумать фразу, и ты знала как произнести её.
Но знание несло в себе и странность.
Так, едва ли возьмись ты целью составить словарь или научить языку другого, едва ли тебя ждал бы успех. Значения посещали тебя как внезапные приступы воспоминания, всякий раз с удивлением желая что-то перевести или сказать, ты просто понимала, что знаешь, как именно это сделать, но уже спустя мгновение после фразы совершенно забывала как именно это тебе удалось.
Так слепой, никогда не державший в руках лука, может натянуть тетиву и попасть в цель. "Повезло", — скажут ему. И ошибутся. Озарение не имеет ничего общего с везением.
Представьте, что этот стрелок попадёт десять раз подряд, сто, тысячу. Его назовут великим знатоком стрельбы из лука, но едва ли он даже отличит основание от тетивы, и уж точно не сможет передать собственное искусство другим.
— Дай мне руку.
Попросила дух. Положила твоё запястье на одну ладонь и накрыла другой.
Тепло.
Жжение.
Кровь остановилась.
— Мы знаем, что не ошиблись в тебе, Эйтни. И когда придёт время знаем — ты не ошибёшься. О прочем же спроси Кару.
И дева рассыпалась тысячей светлячков, растаявших как пустынный мираж.
Всё закончилось.
Но что-то началось.
Неподалёку, на большом, видавшем ещё должно быть первых людей, камне, сидела девушка. На вид ей было лет двадцать, может чуть больше, может чуть меньше, щуплое тело едва прикрывала тонкая серая рубашка и сношенные короткие штаны, так что ты могла рассмотреть маленькую грудь, чистые босые ноги, тонкие кисти рук с длинными, словно для музыки созданными, пальцами.
Едва ли она была красива — уж точно не той красотой, которую римляне передавали в своих статуях — острый, заметно выдающийся, подбородок, небольшой вытянутый нос, коротко остриженные под мальчика волосы, некогда очевидно бывшие золотыми, но выгоревшие на солнце до того, что Кара казалось совсем седой. Почему-то ты сразу поняла, что она мертва — слишком бледная, да и таких ярких фиалковых глаз в жизни не бывает.
Но — дивное дело — ни необычная внешность, ни тень былого конца, не пугали, не заставляли содрогаться от ужаса, ожидая, когда же мертвец вопьётся в тебя своими почти наверняка неестественно белыми зубами. Напротив, от Кары исходило... Притяжение.
Что-то странным образом изящное и хрупкое, но в то же время манящее. Так, видя фарфоровую вазу на краю стола инстинктивно хочешь сдвинуть её поглубже.
Туда, где ей ничто не будет угрожать.
Но судя по тому, что вы всё же встретились, Кару никто так и не подвинул.
— Бу-у.
Произнесла она скучающим тоном, до того тихо, что это не тянуло даже на шутку.
— Они опять хотят от меня избавиться, да?
Видимо, исполнить данную клятву будет сложнее, чем казалось.