От солнечного света сощурился Мстиша. Вдохнул пару раз полной грудью, как на свежем воздухе оказался. Прямо услышал батин голос в голове: "Пошто, Мстиславе, до такого докатишися? Яко скудельник какой — того и гляди начнёшь гробы раскапывать". Батя язычник был, вот его голосом бесы и науськивают, с пути сойти убеждают...
Правда — низко опустился.
Ну да мы и есть люди низкие, грехи наши таковы, что гордыню оставить след. И позабыть, где оставил.
Дура Яно, крест взяла покойничий. Запретить бы, а токма тогда в уме всё так помутилось, что на миг или пару, казалось будто действительно оберег чудотворный спасёт, поможет...
Сейчас поздно спохватываться.
Вернём мощи.
Вернём крест.
— Добро.
Молвил Мстиша коротко. Повернулся к церкви, на колени опустится. Прочёл про себя молитовку короткую, за осквернение у Господа прощения попросил. Оно конечно от греха не избавит, а всё-таки чуть легче на душе стало. Зло злом не лечат.
Так и сидели двое.
Он молился, она отдыхала.
Потом на кладбище пошли.
Могилу искать, сквозь которую нечисть в церковь пробралась.
— Раб Божий Георгий здесь лежит, сын Никифора, по прозванию Топчий.
Мыслил Мстиша медленно, зато надёжно.
Плита каменная. Ежели положили так стало быть либо человек уважаемый был, либо боялись, как бы обратно гадина не выползла.
А токма упырь есть упырь.
Гроб разбил, когти о плиту обломал изнутри — рыть начал. В самую церковь...
То, что сила нечистая поработала — точно. Мертвяки ведь иссыхают, когда воду и воздух теряют. Куда человек не проползет — нечисть запросто влезет.
И хоть Янинка баба с умыслом — а любопытная. Кем был человек, что делал, как помер, это всё бабе обсудить за радость. Мстиша человек был хоть и с книгами ладный, да попроще.
Есть упырь — ткнуть его осиновым колом надобно.
Только сперва понять, там ли он, внизу?
Чтобы могилу зря не осквернить...
— Обожди. Думу держу.
Сказал коротко, да так с минуту и простоял дураком. Молчал, смотрел, как банан на новые ворота. И ведал, что делать надобно, и оторопь брала, снова к нечистой силе обращаться...
Волохом быти — тайными тропами ходити.
Ведавши много, мало речеши.
Ворон ворону глаз не выклюет.
Волк на волка зубом неймёт.
— Волковать надобно.
Наконец чуть не прорычал с горечью. И добавил спокойнее.
— Имени своего и моего не говори коли спросят. Ничего духу не давай и не бери от него. Дашь имя, дашь вещь, возьмёшь дар — себя дашь. Коли спросят "кто ты" — отвечай, "волчица малая". Надо будет меня о чем спросить — зови Волхом. Поняла?
Заставить повторить бы...
Да токма девка взрослая.
Сама себе голова не голова, а кума.
Осмотрелся Мстислав ещё раз, нет ли кого лишнего.
Да зарычал тихим голосом, громко зарычал, по лесному по степному, по татарски да по моравски.
Посохом постучал по камню.
— Огонь не изведал тебя,
Не положили с тобой меча твоего,
Не положили с тобой жену твою,
Не положили с тобой раба твоего,
Не поют песен о тебе на земли!
Нищим пришёл ко вратам,
Нищим от врат ушел,
Незваный пришёл, незваный вернулся,
Яки тать в ночи.
Георгие, Георгие Ловчий,
Поведай мне сказ свой.
Поведай, а я проведу твой дух в чертоги глубинные,
Примут тебя во чертогах,
Поднесут рог полный меда,
Молоком омоют руки твои,
Окружат тебя красныя девицы,
Скажут: "Давно мы тебя, Георгие, ждали"
Сделай что я велю, сделай,
Покоя ты не ведаешь, сна я тебе не дозволяю,
Сделай что я велю, сделай,
И обретёшь покой, уснёшь как спит земля,
Георгие, Топчим прозванный!
Тело твоё прорастет древами,
Дух же твой полетит птицей,
Во чертоги золотые,
На вечный пир...
Приди ко мне Георгие, приди ко мне!