Никогда не ведал Мстиша отчего так, а только привык он к старому-доброму камню, на котором три дороги подписаны. Направо пойдёшь — коня найдёшь, налево пойдёшь — жену найдёшь, прямо пойдёшь — смерть свою найдёшь. А токма в жизни не так. В жизни вываливают на тебя этакую вот ситуацию, и мечись как хошь.
Упырь. Захоронили на кладбище — рыть начал. Почему-то вбок, к церкви. Под алтарём вылез, мощи святые увидал, схватил, да и уволок, а после из могилы выкопался. Церковь-то саму освятили, а усыпальницу видать забыли, вот и забралась нечисть, и самый храм осквернила...
Смотрит Мстислав на Янинку.
Бойкая девка, небитая.
Небитую девку всегда легко узнать, болтает много.
— Тихо, жено. Рамено мню обо всем.
Мню, мню... Чего тут мнить. Всё девка сказала. Ай, точно не битая. А ну был бы Мстиша пьяный?
Ну и был бы.
Ничего бы не было.
Он же как Христа принял так и подобрел.
Даже к бабам, гостинницам неуповаемым...
— На кладбище хотим идти, токма сперва выйти и плиту прикрыти, словно нас тут и не было. В деревне хотим сказати — могилу нашли, от неё всяка гниль иде. Про то что здесь бывали, жено, уста свои затвори, да замок большой, железный повесь. Бог нам грех простит — а человеки нет.
Вопрос девицы потонул в пучине стремления вылезти отседова. Не любил Мстиша думствовать покуда слизь кругом.
— Зрю упыря на покоище зарыли. Упырь проснулся и ну рыть. Рыл-рыл — прорыл. И бесы ему зашептали чего в дохлые уши. Схватил упырь мощи, обожгло лапы, дерьмо всякое потекло — вот и лежит по стенам. А токма придали ему бесы сил, выволок, сука. Ну да желаю его успокоить да , мощи воротить — и благодать от того зреть.
Конечно, это не точно.