Чоу и Эва
Эва была занята уборкой: выгружала из шкафа медикаменты, подлежащие строгой отчётности. В больнице в отношении таких препаратов действовал строгий регламент: при увольнении их следовало сдать с прилагающейся описью – как с истёкшим сроком годности, так и ещё пригодные. Как нужно было действовать, работая оператором ЧВК, она не знала – так что на всякий случай придерживалась стандартного протокола медицинских учреждений. Только строчки про растрату наркотических препаратов ей в личном деле не хватало – особенно сейчас, накануне поиска новой работы.
Разговор, ради которого Чоу зашёл во владения Эвы, когда там была лишь она, назревал давно. И так же давно откладывался. Но его черёд настал, и ни неудобные дежурства, ни прочие хлопоты и заботы уже не могли быть причиной для его оттягивания.
– Привет. Нам... Нужно поговорить.
Появление Чана было ожидаемо, но всё же заставило внутренне съёжиться – разговор предстоял непростой. Ещё ни с кем из команды Эва не говорила о себе и своём прошлом. Разве что о нём частично знал Стас, и то больше из должностных обязанностей и опосредованно – по документам в личном деле – нежели из личного общения.
– Привет, – улыбнулась женщина нерешительно. – Да. Пожалуй, надо.
Она указала на свободный стул и добавила извиняющеся:
– Просто решиться непросто. Никогда не ходила на исповедь.
– Исповедь... Да. – Чоу выдохнул, твёрдой походкой проследовал к указанному стулу, развернул было его к собеседнице, но остановился. – Сперва... Не хотел давить или пользоваться положением, но... Твоё ранение. Я в курсе последствий.
– Проще перечислить тех, кто о них не в курсе, – с неудовольствием, поджав губы, ответила Эва.
Тут не обошлось без Лины, конечно, – догадалась она.
Сопереживание и желание всем помочь, безусловно, сами по себе были чертами похвальными, но порой в исполнении девушки превращались в свою противоположность и делали лишь хуже.
– Репродуктивные технологии шагнули вперёд, и шанс ещё остаётся. Точно так же, как есть он иметь детей естественным путём – просто небольшой, и до определённого возраста. К счастью, некоторые органы у людей парные. Однако если лишаешься одного, второй начинает работать за двоих, испытывает перегрузку. Появляется много «но», ограничений, мер предосторожности… Это как жить с одной почкой – постоянно приходится контролировать, – Эва пожала плечами. – Я не знаю, в какие вероятности успеха сложится мой анамнез. Но я твёрдо уверена, что семья не является полноценной без детей, и с моей стороны лишать мужчину возможности испытать счастье отцовства было бы слишком жестоко.
– Выращивание органов даже не клонирование, – заметил Чоу.
– Да, согласилась Эва. – Но на такую процедуру требуется внушительная сумма, а я всю свою зарплату отправляю домой… Нас здесь обеспечивают одеждой, продуктами и расходниками на бытовые нужды – этот фактор играл немаловажную роль при решении подписать контракт. Так я могу существенно экономить на себе и всё заработанное переводить своему отцу. Так что клонирование – может быть, когда-нибудь, когда не будет всего этого.
Она обвела пространство вокруг рукой. И, помолчав, явно колеблясь, говорить или нет, всё же добавила:
– С семьёй вообще сложно... У меня есть приёмный сын там, на Земле... Вернее, официально я всего лишь опекун. Это мой племянник, оставшийся сиротой после смерти моего родного брата.
Чоу некоторое время молчал.
– Соболезную. Давно виделись?
– С тех пор, как подписала контракт с GDS Global и улетела сюда.
По реакции китайца было непонятно, что он думает об услышанном – Чан вёл себя одинаково сдержанно в любой ситуации.
– Родня – это важно. Ей надо дорожить. Пока есть кем.
Чан помрачнел было лицом, но спустя пару мгновений дёрнул головой, возвращаясь к реальности.
– Все мои на Янцзы. Туда не попасть. «Карантин».
– Карантин?.. – непонимающе переспросила Эва. – Что это значит? Что с твоей семьёй?
К концу фразы в голос добавились нотки беспокойства.
– Не знаю. Арасака блокируют связь и ничего не пропускают под предлогом неизвестной болезни, – Чоу выдохнул. – Семь лет без новостей.
Услышанное ошеломило. Эва сама была с Земли и оставила там родных. Пусть они жили не в полной безопасности, но по сравнению с тем, что сказал Чоу... Карантин, принудительная изоляция, а по сути заключение людей в гетто, полная информационная блокада... Будь на месте Чана кто-то другой, она бы засомневалась, что речь об одной планете.
– Это... Это ужасно, – охнула женщина. – Неужели нельзя узнать, что случилось на самом деле, как-то их вызволить?
И, спохватившись, что даже не уточнила, поспешила спросить:
– А кто у тебя там остался?
– Отец с сестрами и братом. Узнать – нельзя. Частная собственность. Вся планета. Мне – особенно. Числюсь террористом.
Чоу посмотрел на Эву.
– Нужны связи. Оставим пока.
– Т-террористом? Ты? – насторожилась та, но уже в следующую секунду недоверчиво усмехнулась. – Ни за что не поверю. Ты и лошади вон голодной не оставишь, не то что людей терроризировать. Только если ты из разряда «преступников», наводящих ужас на корпоратов своими «терактами» за базовые права и свободы человека.
Она вдруг погрустнела и добавила тише:
– Не то что я…
– Жестокость – вопрос мотивации. Но это часть нас. Даже то, что нам не нравится. Особенно оно. Вырежи – будем уже не мы.
Чоу грустно покачал головой.
– К чему я. Рад, что не сдаёшься. Путей бывает больше одного.
Замечание Чана о мотивации пришлось не в бровь, а в глаз, попало в самую точку. О да, мотивация тогда у неё была сильнейшая… Но стоило оно того, в конечном итоге? В самом начале пути, когда Эва только встала на скользкую, тёмную тропу насилия и убийств, она бы не задумываясь ответила «Да». Теперь, по прошествии лет, ей было противно оглядываться и смотреть на себя прежнюю: алкоголизм, деструктивное поведение, саморазрушение, агрессия… Приняв решение стать врачом, она взяла на себя миссию спасать жизни. Каждый раз, смотря в оптический прицел, перед тем, как спустить крючок, она видела одну и ту же картину: выпускной в университете, весь кампус в сборе, и она, совсем ещё девчонка, вместе с ребятами даёт торжественную клятву будущего врача… Но каждый раз она всё же дёргала палец на себя, забирая ещё одну жизнь. Переступала через главный моральный принцип, предавала дело всей своей жизни и себя саму. Омерзительно.
Оправдание? Конечно, поначалу она успокаивала себя тем, что так мстит за гибель Майка. Потом – что у неё нет выхода и, принося себя в жертву, она выгадывает своим близким лишнюю неделю спокойной жизни: Джонни бы не ограничился пустыми угрозами, это точно. Ему ничего не стоило послать своих головорезов в пять утра.
Отговорки всегда можно найти. Но они не сделают тебя святым, если ты ничтожество – в глубине души Эва это понимала.
– Оправдана ли жестокость, если твоя мотивация – месть за смерть близкого и страх за тех, кто ещё жив? Вправе ли я решать, кому жить, а кому умереть от моей пули с такой «благородной» мотивацией? – она подняла глаза на Чоу. – Ты ведь буддист?
– Жестокость. Не насилие. Не может быть оправдана. Палачом для прибегшего станет он сам. Если останется человеком. Насилие же...
Чоу отвёл взгляд вниз, показывая рукой на висящий на поясе нож и пистолет.
– Не нам судить, оправданно или нет. Но считаю, что не нужно врать себе. Бьёшь и считаешь правильным – не взывай к справедливости когда бьют тебя.
Эва слушала, склонив голову. Она никогда раньше не разделяла жестокость и насилие, это было одним. Неправильным и лично ей осуждаемым, но неизбежным и вынужденным что ли. Ответ Чана, по-буддистски философский, только добавил вопросов для самоанализа, пунктов для сомнений.
– Когда умер мой брат, – начала она, не поднимая глаз, уставившись в одну точку, – глупо и бессмысленно, – перешёл дорогу каким-то власть имущим и упёрся из принципа – я проявила слабость. Мне хотелось мести. Я думала, если забрать жизни виновных в его смерти, мне станет легче... Я поддалась гневу, и этим моментом слабости воспользовались. Бывший сослуживец Майка сказал, что знает поимённо его убийц и поможет отомстить.
Она горько усмехнулась.
– Только легче не стало. Я до сих пор не знаю, правда ли все те люди, убитые мной, были виновны или хотя бы косвенно причастны к его гибели. Я начинала с благородной, казалось бы, мотивации – восстановить справедливость, а очнулась, в очередной раз смотря в прицел снайперки, наёмным киллером. В то время как мою семью держали на прицеле люди Джонни, чтобы я не вздумала соскочить.
Теперь глаза Эвы смотрели на собеседника прямо, жадно ища ответов.
– Какой я была, по-твоему? Жестокой? Вершащей насилие? Ты взялся за оружие ради достойных целей. А я... Наверное, я плохой человек.
Ну вот и всё, покровы сорваны. Теперь он знает. Ореол идеалистки и самопожертвенной спасительницы доктор Картер развеян, и нимб над её головой перестал сиять, исчез. Что же Чан скажет? И скажет ли? Зато полегчало. Вот теперь да.
– Запутавшейся. Была. Человеком. Осталась.