Неужели все врачи такие нудные? Что же получается, в бытность свою штатным хирургом госпиталя во время обхода в глазах пациента я тоже выглядела подобным образом? М-да.
Визит лечащего врача оставил после себя неприятно горькое послевкусие и лист-памятку с рекомендациями, что можно и что нельзя в послеоперационный и реабилитационный периоды. Последнего было в разы больше. Что ж, ожидаемо. Воздержаться от активных и силовых видов спорта на 2-3 месяца, столько же не поднимать тяжести. Бассейн, сауна, горячая ванна под запретом на 1-2 месяца. И вишенка на торте — секс с алкоголем. Причём потреблять горячительное считалось почему-то фактором более опасным, провоцирующим кровотечение, нежели услады телесные — в эти-то хоть на следующий день после выписки пускайся. Хотя, казалось бы, по логике вещей должно быть наоборот. Обозначенный срок в 30 дней вызвал жгучее желание сдохнуть тут же на месте. Запреты, запреты, запреты...
Раздосадованная, я перекатилась на спину и уставилась в опостылевший потолок. В голову полезло всякое.
«Может, тебе вообще уйти из профессии? Из обеих сразу. Может, не твоё это вовсе, а, Эва? На белый халат стало тошно смотреть, а ЧВК... Кому сдался оператор, не способный три месяца нести собственный рюкзак и пробежать кросс в полной выкладке? Или ради тебя специально подождут, отменят все миссии? Ага, как же. «Незаменимых не бывает» — вот руководящий принцип любого работодателя».
«Ну, уйдёшь, и что? На Землю путь заказан. Своим возвращением подвергнешь опасности близких — себя-то ладно, плевать, но они чем виноваты? Нет уж, дорогая, за свои ошибки расплачивайся сама. А мальчишка без тебя не проживёт — рано или поздно свернёт на кривую дорожку. Сколько их таких историй про сирот... Нет, нельзя бросать, ты просто не имеешь права. Ради Майка, если тебе дорога память о нём».
«Конечно, не исключён вариант остаться здесь, на Аль-Тафре, попробовать начать с чистого листа — только в который раз будет это начинание, м? Возможно, тебе повезёт и примут в какой-нибудь госпиталь. Эта планета не слишком отличается от твоей родной — обе раздираемы конфликтами, и имеющий диплом медика без работы не останется. Только какой смысл менять шило на мыло? Стабильность? Целее будешь? Да всё самое ценное у тебя уже отняли — нафига такая жизнь? Половинчатая, охолощённая и бессмысленная. Сублимат. Какая в ней ценность? Ах да, долг перед братом… По сути, он один тебя и держит».
Не знаю, сколько времени я провалялась вот так, откинувшись на подушки и невидящим взглядом таращась в пустоту. Сама не заметила, как уснула. Из дремоты выдернул звук открываемой двери и знакомый голос, зовущий меня по имени. Шаги, шуршание совсем рядом с лицом. Пока я спросонья соображала, что к чему, в поле зрения попало яркое разноцветье. Словно сделанные из гофрированной бумаги и густо раскрашенные темперой маленькие шары-солнышки. Георгины. Откуда здесь георгины? Почему они здесь? И почему здесь он?
— А... Стэн, ты... То есть вы...
Шумно выдохнув, я потёрла переносицу в попытке сесть и собрать мысли в кучу. Он что-то спросил про самочувствие. Надо ответить.
— Я? Жива, по крайней мере, — пожала плечами. Вышло равнодушно.
«Захотелось тебя проведать», такая обтекаемая фраза. А почему захотелось? Какая причина кроется за ней? И в какой роли он сейчас выступает? Командира Квеценя с протокольным визитом вежливости? Рынды с простым человеческим желанием справиться о здоровье подорвавшегося «однополчанина»? Стаса, ведомого каким-то сиюминутным порывом?
— Любой цветок прекрасен. Особенно если подарен от души.
Мне ужасно давно не дарили цветов. Последний раз это было ещё на Земле, от благодарного пациента, которого вытащила с того света, собрав буквально по кусочкам. Джонни не в счёт. Утром он мог излупить тебя до полусмерти, а вечером в тех же руках, которыми бил с утра, принести шикарный букет, всерьёз полагая, что подобная щедрость даёт право на дальнейшие бесчинства. Нечто сродни индульгенции. Счётчика, обнуляющего прежние грехи и запускающего этот порочный цикл заново.
Я люблю все цветы, все без исключения. Но с тех пор от вида условного «сто одна роза в дорогой упаковке» в теле начинается неконтролируемая дрожь. Глупо, конечно, ведь цветок ни в чём не виноват...
— Избегать?.. — непонимающе переспросила я. — Почему?
А может, это вина? Она толкнула его прийти? За отданный приказ и его последствия он чувствует персональную ответственность? Не распорядись он построиться именно в таком порядке и двинуть всей группой наверх по узкой лестнице, я бы не угодила на больничную койку. Разумеется, не было в его решении злого умысла. Да, наше знакомство не назвать гладким, и дальнейшие разговоры лишь ярче выявили все шероховатости. Но сомнительно, что это месть. Слишком подло и мелочно как-то, не по-мужски.
А всё же осознание того, что моё здоровье, моя жизнь — моё неотъемлемое право проснуться завтра, открыть глаза и встретить новый день — зависит от воли другого человека, сидящего сейчас напротив, неприятно резануло по нервам. Откуда другой, подобный тебе — а значит, тоже имеющий недостатки и слабости — может знать, что лучше для всех, для тебя?.. Почему дóлжно ему подчиняться?
— Есть у арабов одно ёмкое слово... Maktub. «Так суждено». Они верят, что всё происходящее с человеком — в руках Аллаха, и жизненный путь предначертан каждому свыше. Вряд ли ты имел целью меня покалечить. Но если так произошло... может быть, это испытание для чего-то нужно. Не знаю... — закончила я тихо и отвела глаза.
Только бы не разреветься, как последняя дура.
***
Не пролежав в стационаре и недели, я уже успела заработать репутацию проблемного пациента. С врачами в роли больных всегда непросто. На первых порах боль сковывала почти любую попытку пошевелиться, но риск спаечного процесса пугал ещё больше — и я старалась двигаться хоть как-то. К вящему неудовольствию врача, заладившего про постельный режим.
В прежней жизни элементарный манёвр — перевернуться на кровати и, забравшись пятками по стене, вытянуть ноги во всю длину — теперь превратился в почти невыполнимый квест. Почти, потому что после четверти часа мучений я всё же справилась — спасибо йоговской подготовке. «Раз уж большинство перевёрнутых асан мне сейчас недоступно, будем улучшать кровообращение в малом тазу пассивно, за счёт законов физики», — подумалось мне этим утром. И пока гравитация делала своё дело, я потянулась к смартфону включить какую-нибудь аудиокнигу. Не лежать же в тишине как истукан.
Французские экзистенциалисты показались особенно ко двору в нынешней ситуации, и выбор мой пал на Сартра. Кто знает, вдруг тактика «клин клином вышибают» даст свои плоды? Хоть Сартр никогда и не занимался психоанализом, но удивительно точно мог читать человеческие души, и его книги, написанные 4 века назад, до сих пор не потеряли актуальности. Верно говорят, что во все времена люди примерно одинаковы — меняются лишь условия их существования.
В таком состоянии меня и застал командир, объявившийся на пороге с невесть откуда взявшейся гитарой. «Какого чёрта?» — хотела спросить я, но только проводила его недоумённым взглядом, пока он усаживался и брал первые аккорды.
Прошлый визит — ладно, но сейчас почему? Возможно, он чувствует себя обязанным поднимать мне настроение? Или... Неужели врач проболтался про чёртовы таблетки и намекнул, что неплохо бы ненавязчиво присмотреть за коллегой во избежание всякого? Так я и знала, что выйдет мне боком та просьба про снотворное...
Пришлось сложиться пополам, через боль притянув колени к подбородку и кое-как перевалившись на бок, а там и занять сидячее положение. Сейчас сюда на импровизированный концерт стечётся всё отделение — ну, те, кто способен ходить — не хватало ещё любопытствующих расспросов «А чего это вы вверх ногами под гитару?».
Руки немного отвлекали от восприятия смысла песни. Сейчас их можно было рассматривать не таясь. К чему вся эта символьная роспись? Зачем портить то, что природа создала совершенным? Неужели без клейма, забитого под кожу, невозможно дать другим понять, из какого теста слеплен? И зачем вообще что-то кому-то доказывать? В тюрьме свои порядки, а я никогда не была там, чтобы быть посвящённой во все тонкости. Раз в жизни удача одарила меня скупой улыбкой, посчастливилось вовремя остановиться. Но мне никак не удавалось понять тех, кто, угодив за решётку, добровольно ставил на себе чёрную метку. Как будто, однажды оступившись, перечёркивал шанс на нормальное будущее, лишал себя этого права.
Обстрел исполнителя мелочью, конечно, я устраивать не стала — вместо этого по окончании проигрыша запустила в него апельсином. Поймает, не поймает? Ну а что, сам же жаловался на голод. А у меня лишние.
— Из съестного только фрукты. Люк передал.
Вечная проблема всех мужчин: больничной порцией они не наедаются. Сама я почти не притрагивалась к еде, не было аппетита. В стрессовых ситуациях организм вместо неконтролируемого поглощения почему-то включал режим голодовки.
— А откуда гитара? Тоже на клумбе лежала? — впервые за долгое время я улыбнулась, нерешительно.