Второй раз в больнице Рынду встретили уже даже как-то теплее что ли. Во всяком случае, так показалось. Еще не успел зарасти шрам на шее, как ее владелец поступил с пробитой рукой. Травматолог ознакомился с прошлым выписным эпикризом и лишь покачал головой. "Не бережете себя". Рында осмотрел руки, исколотые тюремной стенограммой до локтей, и покивал. Да. Не бережет, причем уже давно. Еще бы от собственной тупости страдал он один, а так выходит как-то не очень. Дискомфортно слегка. Дальше пошла привычная болтанка — ставил ли импланты, вживлял ли биомодификации, что пил, чем кололся. Повторный опрос сначала удивил Рынду. Не можете что ли личное дело отсмотреть? Но потом пришло понимание — за это время он мог и имплант поставить, и синтетикой обколоться, и собрать по борделям букет. Все в жизни оператора скоротечно, все в ней быстро меняется. Сегодня ты бодр и весел, а завтра уже легкими давишься и кишки в руках несешь.
"Выше нос," — сказал он себе, и ничего не поменялось. "Выше нос," — вновь сказал он, но уже на Жестком Языке. Приподнялся подбородок, расправились плечи. Захотелось действовать. Найти палату, обустроиться, пообщаться с другими пациентами, плюнуть в окно и попасть в мусорный контейнер. Жесткий Язык и в самом деле создает людей. Тут Бинс не покривил душой.
Рынду положили в палату к Бандиту. Прочитав в его взгляде заложенное по умолчанию "Блядь, да за какие грехи?", Рында пожал плечами. Бывает. Зато времени на книги теперь точно навалом.
Бандит, хотя и мог ходить, огреб куда сильнее Рынды и немалую часть бодрствования проводил под анальгетиками. Но работали они непостоянно и не во всех случаях. Лечь на кровать так, чтобы не приведи боже не побеспокоить лишний раз и ногу, и плечо, у него не выходило. Тогда включался Рында и укладывал его аккуратнее.
— Только не резко, спокойнее.
А затем уходил в камбуз разносить еду по палатам.
Так было везде и всюду — те, кто могут жить хоть в чуть более полной мере, помогают тем, кому повезло меньше. Ходячие разносят дозы лекарств и допингов. Имеющие руки одевают безруких, пока к тем не приедет рипер с протезом. Зрячие становятся поводырями незрячим. Жизнь на говне учит держаться вместе. Заботиться друг о друге как тогда, на линии огня, в первый день и первый боевой выход. Потому что здесь, за этой линией, доверять попросту некому.
Из головы не шла Эва, не шел ее непримиримый отказ от эктомии. Бандит как-то сказал, что хорошего солдата от плохого отличает умение выживать на поле боя, и уже тогда Рында не в полной мере это принял. Всегда ли зависит выживание от конкретных навыков, или иногда может повезти? Если солдат сталкивается на поле боя с тем, что никак не может преодолеть своими силами, и погибает — это плохой солдат? Если солдат выжил ценой подставы своего подразделения и полного провала боевой задачи — это хороший солдат? И так далее, и тому подобное. Но вот этот новый поставленный Эвой вопрос был каким-то иным. Отстоящим от привычной для Рынды парадигмы мыслей и образов. Ощущение того, что он что-то упускает, нарастало по экспоненте. И совершенно точно не нравилось.
— Слушай, Рич. Вот о хороших солдатах и плохих, — начал он, а затем подумал еще немного, откуда начать. — Допустим, солдат выжил на поле боя. Но понес потерю такой тяжести, что она обессмыслила его дальнейшее выживание. Считаешь ли ты такого солдата тоже хорошим? То есть, сводится ли все только к жизни, или еще что-то есть?
* * *
Первый раз в палате Эвы Стас появился с букетиком георгин. Кубрики нетранспортабельных были еще белее и стерильнее, чем обычные палаты, хотя казалось, куда уж там. Не зная, на что обратить внимание, он посмотрел на свою заживающую руку. Сжал кулак, и еле зажившая, обожженная фугасом кожа снова лопнула, протекая секретом. Н-да.
Откуда начать? Как вообще полностью открытые и искренние люди начинают диалоги? Одно дело — актерская игра. Можешь вылепить из себя, что захочешь, и все шишки полетят именно в образ. Придуманный и, как поделка из папье-маше, пустой изнутри. Обдумывать нечего, ведь это все равно не ты. Да, актерская игра — одно дело. И другое — говорить за себя.
— Привет, Эва. Ты как?
Он прошел внутрь и положил букет на прикроватную тумбочку и присел рядом.
— Захотел тебя проведать. Именно мой тактический гений (не по годам развитый) тебя сюда и завел. Так что... — Стас развел руками. — Избегать этого долго у меня не вышло бы.
"Выглядишь неплохо," — вдруг подвернулось на язык. Хорошая фраза, обтекаемая. Из-за чего и была отброшена.
— Это георгины. Не знал, что именно тебе нравится. По правде говоря, у меня и выбора-то было не особо много. Больше в клумбе напротив входа ничего и не растет, — пошутил он и только потом понял, что вряд ли сильно покривил душой. Грабитель есть грабитель, вполне мог нужное откуда-то спереть. Но сейчас вроде как все неподдельно. Более-менее.
* * *
Второе посещение принесло еще больше сюрпризов. Рука у Стаса почти зажила, и он припер невесть откуда взявшуюся гитару.
— Добро пожаловать на благотворительный концерт джи-ди-эс глобал, — он сел, привычно коснулся колков и вдруг заметил, как среди проходящих по коридору все больше и больше заинтересованных останавливаются в дверях. Стас подмигнул кому-то. — Заявки принимаются. Подогрев — тьфу ты — я хотел сказать, поддержка голодного исполнителя встречается с полным одобрением. Железные деньги просьба не бросать, а если и бросать, то хотя бы не целиться в голову. Ключ на старт.
Он взял первый аккорд и перебрал струны. Начать стоило с чего-то попроще и легче — относительно остального точно. Гитара сама по себе "easy to learn, hard to master". Что-то умеет почти каждый второй, а вот умеет ли хорошо — уже вопрос вложенных усилий и времени. Сесть в лужу всегда успеешь.
Тихий, мелодичный и без перепадов проигрыш мог бы быть лучше и живее, пройдя игра шлифовку. Голос — баритон — нес трещинку и тоже оказался далеким от идеального. Словом, все было каким-то несовершенным. Несовершенным, понятным и близким к грешной земле. Осязаемым.
Проводишь* вечность в ночь.
Тепло ушло, но ты видишь свет.
Принять, понять и превозмочь:
Мой друг, возможно, будущего нет.
Стоишь во тьме, бездвижный силуэт.
Скурил уже без счету сигарет.
Огни горят, но тьма берет тебя. Уходишь ты в нее, покой храня.
Возьми же горсть земли, в руке ее сожми.
Птенец, упавший в грязь и кровь войны.
Пройди по грани и найди себя. Живи с собой, рассудком не скорбя.
Стоишь во тьме, бездвижный силуэт.
Скурил уже без счету сигарет.
Огни горят, но тьма берет тебя. Уходишь ты в нее, покой храня.
В мир грез вошел и выйти не могу.
Отбросил все, что защищаю, чем живу.
Но ты нашел свой путь и прорубил окно.
Угас свет, но ты чувствуешь тепло.
Стоишь во тьме, бездвижный силуэт.
Скурил уже без счету сигарет.
Огни горят, но тьма берет тебя. Уходишь ты в нее, покой храня.