После миссии. Больница
«Вы же сама врач и не хуже моего знаете, что такое экстренная хирургия…», «Потребуется консультация и последующее наблюдение в динамике…», «Не нужно так отчаиваться, сначала восстановительный период…», «Наберитесь терпения, Эва…», «Сейчас рано давать какие-то прогнозы, тем более в цифрах — необходимо время…». И так далее, и тому подобное. Стандартные фразы, которые обычно транслируешь пациенту на автомате, но как же они режут по живому, когда в роли пациента оказываешься сама…
Ты киваешь, отвечаешь такими же шаблонными «Да, конечно», «Зависит от реабилитации, да», «Я всё понимаю»… Только лучше бы не понимала. И многое отдала бы сейчас, чтобы не понимать. Превратиться в среднестатистического обывателя, для которого термины «анамнез», «резекция», «лапароскопия» — ни о чём не говорящая белиберда. И даже если разъяснят, осилишь смысл только половины сказанного. Порой неведение — настоящее счастье. Но тебе эта роскошь недоступна. Чёрт тебя дёрнул пойти на хирурга, Эва...
И вроде бы постоянно занята: поначалу лежишь под капельницами, когда можешь худо-бедно подняться самостоятельно — ходишь на какие-то процедуры, диагностику, инъекции. В промежутках прерываешься на приёмы пищи… Твой день плотно расписан и подчинён беспощадному больничному хронометру, который не даст заскучать в веренице активностей. Только внутри — пустота. Точно такая же, как после смерти Майка, невосполняемая и не заполняемая ничем, сколько ни старайся латать эту прорву. Ей плевать на график. Даже в самом насыщенном она найдёт лазейку, когда сможет подкрасться — и подкрадётся непременно. В тот самый момент, когда особенно не ждёшь, схватит за горло в удушающем приступе слёз и садистически-вкрадчиво напомнит шёпотом: «А помнишь, Эва?.. Если бы ты отказалась тогда, теперь всё было бы иначе». И деваться тебе, загнанной в угол, некуда. Потому что от себя не убежишь.
Самое тяжёлое — реанимация. Когда операционный стол уже позади, но на палатную койку ещё не отпускают. Часами напролёт лежишь, пялясь в потолок, запоминаешь на нём каждую трещинку, а один и тот же набор мыслей в голове заходит на сотый круг. В прошлый раз ты затыкала этот сонм голосов алкоголем — что придумаешь теперь, а, Эва?
В палате ты лежишь тоже, не в состоянии сомкнуть глаз, пока за окном не забрезжит рассвет. Или просыпаешься среди ночи ни с того ни с сего и рада бы забыться сном снова — только нейдет он, проклятый, нет покоя. Лечащий врач заверяет, что это всё из-за гормональных колебаний и перестроек, симптомы скоро должны пройти. Ну а если нет, тогда и будем решать, как быть. Только хреново-то тебе сейчас, в эту самую минуту, и есть большие сомнения, что выдержишь ещё неделю.
Просить медикаментозной помощи — большая ошибка в такой ситуации. Вот ведь парадокс. Стоит заикнуться о рецепте на снотворное, на тебя смотрят как-то искоса, с недоверием, увещевают мягко, словно умалишённую: «Ну зачем же так кардинально… В вашем случае нежелательно». Огромных усилий стоит сдержаться, чтобы не заорать: «Да в каком это моём, мать твою?!». Сделаешь только хуже себе же — умом это осознаёшь, как бы ещё сердцем принять...
Пару раз меня навещала Лина. Принесла вкусностей и личные вещи: зарядку, расчёску, шампунь, косметичку… всякое такое. На содержимое последней, высыпанное на кровать поверх одеяла, я и смотрела сейчас. Три пачки гормональных противозачаточных, предусмотрительно взятые с Земли с запасом, теперь казались какой-то издёвкой, злой шуткой, которую сама же себе и подстроила. Главное заблуждение многих — жить в уверенности, что «завтра» наступит, что можно отложить и успеть потом. Вот и ты попалась на эту удочку, Эва, и поздно что-то менять. Как теперь попляшешь? А вот так.
Три полных блистера с маленькими, круглыми таблетками летят в корзину для мусора. К чёрту всё.