Дженнаро Грамши весь вечер держался чуть в стороне от гостей. Он старался не подавать виду, но от внимательного взгляда было не утаить напряжённости его плеч под довольно среднего качества пиджаком. Конечно, в целом пиджак был хорош, однако в обществе итальянского бомонда одетого с иголочки и по последней моде, Дженнаро чувствовал себя деревенщиной, что впервые приехал в город. Он хватал бокал шампанского с подноса служанки Сюзанны каждый раз, когда та оказывалась рядом, пока (после пятого или шестого бокала) не заметил, что лишь он один вносит вклад в облегчение тяжёлой ноши девушки, что уже устала держать проклятый поднос. Никто другой на шампанское не обращал внимания. Будто оно здесь было просто для красоты. Смутившись, Дженнаро перестал так делать, и присел за один из столов.
Однако чары Диониса уже начали действовать на разум молодого мужчины, снимая оковы с его языка и тяжесть неуверенности с его плечей. Постепенно, он стал всё чаще перекидываться словами с сотрапезниками, обнаруживая остроту ума, и остроту взглядов, и довольно желчный нрав, спешивший найти изъян в словах болтающих о чепухе гостей. Лёгкий разговор вдруг обрубало нескромное «вообще-то...», после чего прекрасно аргументированной речью Дженнаро заставлял легкомысленного гостя почувствовать себя чрезвычайно неловко. Дженнаро будто искал словесной дуэли, однако везде его рапира втыкалась лишь в рыхлые, пассивные тюфяки с песком. Когда синьор Сарто позвал его участвовать в каком-то действе, Дженнаро (и окружающие) вздохнул с облегчением.
Во время вызова духов он совсем расслабился, и потешался громче всех над нелепостью ситуации. «Вообще-то, наука уже давно доказала, что никаких призраков нет, а те мистические свечения на кладбище, о которых столько разговоров, прекрасно объясняет гальванизм, названный в честь нашего с вами соотечественника, Луиджи Гальвани, который открыл это явление уже сто тому лет назад!» Где ещё как не на спиритическом сеансе, продвигать основы диалектического материализма? Торжество науки и человеческого разума над деревенским мракобесием? Дженнаро совсем расслабился и взял ещё один фужер шампанского с подноса Сюзанны. Продолжись сеанс ещё хотя бы четверть часа, и обязательно начались цитаты из какого-нибудь Ницше (или чем там ещё увлекается сейчас молодёжь?), однако судьба распорядилась иначе...
...Когда Дженнаро сидел и смотрел, как пиджак Бенедикто покрывается чёрной кровью, он уже не спешил рассказывать про гальванизм. Он побелел и закрыл рот, проглотив язык, и стал недвижим словно изображение с фотокарточки. В отличие от Шона, у материалиста Дженнаро почему-то не возникло сомнений в реальности происходящего, и не возникло подозрений о глупом розыгрыше. Как-то всё вдруг сложилось в его голове в отчётливую и насквозь мистическую картину, не сулившую ничего хорошего. Свет свечей, робкий и ненадёжный, едва-едва отгонял тьму, а сама тьма стала осязаемым покровом, за которым — как аксиома, не требующая доказательств — таилось нечто слишком страшное, чтобы осмелиться в неё войти.