Казимир не был готов к тому хаосу, который обрушился на Руританию. Да и кто мог быть готов? Готов к тому, что полки, ещё вчера приносившие присягу защищать свою страну, сегодня грабят, насилуют и убивают мирных жителей родной страны. Армия, которая клялась оберегать страну, пустила внутрь иноземных захватчиков, и молча наблюдала, как интервенты отбирали у людей последнее. Отец Казимира не готовил к тому, что армия может деградировать до уровня бандитской шайки, а бандиты вырасти до серьёзной силы, которая оказалась в силах повлиять на будущее Руритании. Но пока Казимир не мог окончательно понять масштаб катастрофы. Постоянная опасность, усталость уже давно загнали сержанта в странное подобие ступора. Мысли медленно, с хрустом едва могли поспевать за происходящим вокруг, пока тело, словно сложный механизм, продолжало выполнять приказы командования, день за днём убивало противника и вырывало возможность жить дальше.
Между тем, благодаря грамотным приказам Фон Карштайна, их батальон оставался одним из самых боеспособных воинских соединений, и "Каршайновские покойники," как их прозвали враги и союзники, трижды был окружен, бывал рассеян частично, а частично истреблен, а всё равно, выжил. И вот опять выживший батальон готовиться броситься в бой, с тяжелого марша, не имея времени отдохнуть.
Казимир грыз морковь, выменянную на трофейную зажигалку у местных жителей. Стоптанные башмаки покоились на чудом вытребованный ящике снарядов для чудом уцелевшей бронемашины, а один из парней, который как и Казимир, чудом выжил с первых дней войны, чистил свою винтовку. От костра легкий дымок доносил до солдат сводящий с ума запах стряпни с мясом: пара бойцов днём нашла покалеченную взрывом лошадь, и она пошла в батальонный котел.
– Казимир, тебя командир зовёт. Говорит, срочно.
Молодой ещё парень с костылем скособоченно подошел к их лагерю, и Казимир тяжело поднялся со своего места. Хоть он ещё и не побывал в командной палатке, солдатское чутьё уже подсказывало, что это было связанно с ожидаемым форсированием реки, и Казимир, механик-водитель одной из бронемашин, печально посмотрел на глинистую кашу, покрывающую противоположный берег...
Следующие сутки прошли в непрекрашающейся горячке боя. Последние два броневика, оставшиеся на ходу. были брошены в сложный маневренный бой против нескольких полевых батарей, которые на конной тяге пытались выйти во фланг их батальона. И Казимир швырял свой броневик в бой, лишь благодаря какому-то наитию минуя сложные, болотистые участки дороги. Грохот близкого боя оглушил экипаж. Но стрелок, словно сущий дьявол, продолжал выцеливать врага. Двигатель выл на пределе, пытаясь поднять переутяжеленную машину на вершину холма, на котором засела очередная батарея, и откуда она лупила по переправе. напряжение перегретой коробки, казалось передавалось на уставшее тело, и руки ловко играли с коробкой передач, помогая отвоевывать сантиметр за сантиметром. Казимир всматривался в дорогу, когда почувствовал удар стрелка в спину, и его истошный крик. Рука сама дернула рычаг ручного тормоза, пока Депфуш осознавал, что за стальной механизм вырос перед ними, почему вокруг него копошатся тела во вражеских шинелях. Выстрел башенного орудия слился с выстрелом из пушки, и последнее, что Казимир запомнил, это брызнувшее в него стальное крошево от листа лобовой брони
Страшная боль сжимала грудь ледяной костлявой лапой. холод, казалось. сковал все суставы, а запекшаяся кровь склеила веки. Казалось, весь мир ритмично покачивается, под вялый стук в ушах. Каждый вздох отдавался страшной болью. Казимир хотел закричать, чтобы доказать себе, что он ещё жив, но сил хватило только на слабый стон.
– Слыш, он очухался– Голос показался странно знакомым. – Мож его в госпиталь? Авось выживет.
– Да мне плевать. Хошь таши его в больничку. Да только врят ли он он оклемается. Видал, сколько с него крови натекло?
Казимир узнал этот голос. Это был Гаврила, их батальонный капеллан.
– Гаврила, как... наши?
Голос Демпфуша был еле слышен. Но Гаврила услышал. Усмехнувшись, он сказал лишь одну фразу.
–Наших? Нет уже никаких наших. Почитай. здесь весь батальон полег. Даже Карштайн мертв.
И мрак, словно вата, обволокла Казимира...