Мерное и монотонное жужжание рук, вгрызающихся в однородный массив. Легкая, едва заметная отдача, мигом гасимая плечевыми стабилизаторами. Одинаковые, сделанные на одну и ту же глубину каверны – словно воронки от артобстрела. Несколько точных, размеренных ударов – и очередной кусок преграды осыпается крошевом, чтобы приблизить одну женщину, одного мужчину и одного совершенно постороннего младенца еще немного к выходу. Отгрести в сторону мешающиеся обломки, самые крупные – раскрошить. Повторить.
Нетерпеливый мужчина где-то там, ждет, когда ему откроют проход. Или не ждет уже: да и Ритан с ним, будет лаз – придет как миленький, потому что она выжить без технического специалиста сможет, а вот он без нее – вряд ли. А посему – новый удар, новое погружение бура в пенобетон, новая язва на монолите. Скучно. Бесит. Но необходимо.
Разум пользуется затишьем по-своему, дополняет и расширяет ассоциативный ряд. Красивая, прямая спина мужчины, изукрашенная прихотливой вязью татуировок, освещающий строгое, благородное, располагающее к себе лицо трепещущий огонек, сизые облачка сигаретного дыма, чуть искажающие образ. Драгоценная дорожка позвоночника, по которой так приятно скользить пальцами вверх-вниз. Если оставить все личностное – картина, достойная настоящего художника, где в рамке заключен дымчатый образ, являющий собой лишь фон для средоточия смысла полотна – геометрически идеальной спины, где физическое совершенство тела переплетается с бесконечными, перетекающими друг в друга узорами, будто посаженными на играющий бликами в приглушенном свете каркас позвоночника. Переплетение искусства человека и природы, которое внезапно стерло облик владельца. Красота, которая незаметно перешла грань привлекательности, делая своего владельца безликим – дым и пламя тому символы.
Миг – и ажурно-хрупкое видение рассыпается, когда человек начинает говорить. Смешно, конечно, но не то время и не то место. Живое доказательство преемственности эмоций вне зависимости от памяти и багажа опыта: Флора-нынешняя целиком и полностью солидарна с Флорой-из-прошлого. Следующий удар в преграду выходит еще сильнее, словно на месте стены – аккуратное лицо с уродующей его растительностью. Но постельные шуточки – полбеды, куда сильнее задевает безразличие. В гольф он мог бы играть, гляди ж ты. С Флетчером, понимаешь. Клюшку свою в руках зжимать. В лузу загонять, так сказать, шары. Урод. Форменный урод. Женщина, неудовлетворенная психологически, куда страшнее женщины, неудовлетворенной физически, а она, раздери ее рота штурмовиков, женщина, сколь сильно бы не была модифицирована плоть!
Любит? Как бы не так! Вернее, не с тем значением, которое первоначально присвоила слову она. Любит – само собой, только как любят дорогие и статусные вещи: вот мой новый кар, вот статуя из древних эпох, вот клюшка для гольфа от самого Хермани, вот подходящая к осенне-зимнему сезону любовница, а вот самое важное – кибермастифф третьего поколения. Бесит. Собственник затраханный. Зато можно с полной уверенностью сделать вывод: этот подставить может, если последующие бенефиции превысят потери. За такое, по-хорошему, надо убивать на месте, как бешенного пса, вот только…
Флора скривилась, выдохнув сквозь зубы, и, досадуя и злясь в первую очередь на саму себя, саданула кулаком по пенобетону. Все равно ведь, вернувшись, будет ругаться, швыряться предметами и все равно раздвигать ноги: слишком много плюсов, чтобы так бессмысленно от них отказываться, и слишком много проблем может причинить уязвленная гордыня. Это жизнь, и от этого никуда не денешься: пока кто-то трахает тебя сверху, у тебя есть неплохая возможность трахнуть кого-то снизу, не покидая при этом комфортных условий. Поносно? Может быть. Но уж лучше так, чем возиться могильным червем на дне общества или заниматься тупой, скучной и однообразной работой в офисе, с дешевым каром и квартирой размерами с санузел в кредит, нелюбимым мужем рядом и святым долгом наплодить еще таких же винтиков. Хочешь хорошо жить – привыкай купаться в грязи. Хочешь сохранить хотя бы морду не испачканной – не лезь слишком высоко: там начинается болото под названием большая политика.
Уткнулась на пару секунд лбом в стену, зубами скрежеща. Глаза прикрыла – век бы всего этого не видеть. Да, это слабость: но пока никто не видит, можно и слабой побыть на пару секунд, пожалеть себя и посокрушаться, как до такой жизни докатилась и попытаться понять, что было раньше, прежде чем любовник смог с чистой совестью называть ее бронетехникой, против истины не погрешив. Вот только… Разве что изменится от самокопания и самосостродания? Нет – это ясно и так. А значит, пора взять себя в руки и продолжать изображать из себе экскаватор. А что будет потом, будет видно. Сейчас, по крайней мере, слышна музыка, под которую и работается приятнее. Ищи позитивное в мелочах, если его нет в целом, не так ли?