Вместе с растаявшим беспамятством в первые секунды после пробуждения пришло непонимание, густо приправленное звонкой пустотой разума, где отдельные разрозненные мысли были похожи на отзвук голосов под крышей старого здания с печально смотрящими на посетителей статуями и фресками. Женщина некоторое время сидела недвижимо, прислушиваясь к своим ощущениям и пытаясь заполнить ничто в разуме хоть чем-то. Выходило пока что плохо: искры памяти никак не желали складываться в единую картину.
Вот только мир вокруг не давал возможности заняться самокопанием: алый блеск, видимый даже сквозь прикрытые веки, и тягостно-однообразный голос, вещавший об аварии, требовали внимания от пришедшей в себя. Еще не до конца осознавшая услышанное, она распахнула глаза, с удивлением глядя вокруг. Темнота и белая пена попервой создавали впечатление, что она находится средь облаков: вот только в небе не бывает сдавливающих грудь ремней и тревожно мерцающего света.
Покачав головой, словно силясь встряхнуть черепную коробку и заставить мозг работать, сидящая в кресле попыталась приподняться, но почти сразу оставила свои попытки, осознав, что помимо ремней прижаты к полу еще и ноги. И это явно были не фиксаторы, а что-то громоздкое и явно лишнее в окружающей обстановке. Ступни не слушались, и в мозгу мелькнула испуганная мысль: а остались ли они вообще? Но белоснежные пенные хлопья лишали ее возможности разглядеть конечности, а посему оставалось только надеяться, что отсутствие резкой боли свидетельствует о том, что все по крайней мере не плохо.
Вот только одной надежды было мало для уверенности, и чтобы ее подкрепить, следовало предпринять хотя что-то. Для начала хотя бы услышать свой голос.
- С-сука!, - выругалась она сквозь зубы на непонятную херню придавившую ноги, на белую пену, сквозь которую ни черта не видно, на голос, что горазд что-то советовать, а помочь не может, на себя родимую, вляпавшуюся в подобную неприятность, и на ситуацию в целом, хотя последняя стоила гораздо более цветастых эпитетов.
Память напоминала мишень на учебном полигоне: вроде бы и целая, а вся в дырах. То, что она сидит в том, что называется креслом, женщина помнила, а вот как ее зовут – нет. Помнила, что корабли есть и космические, и морские, и парусные, и металлические, но то, что она делает на борту, оставалось под покровом тайны. Забавная вещь, эта память: пока она есть, ты на нее на обращаешь внимания, но если что-то забыто, оно тебя все равно не беспокоит. Разве только тот факт, почему забвение скрыло то, а не иное. Хорошая загадка для ученых, но сейчас она предпочтет все списать на аварию, контузию, да на что угодно: есть немножко более насущные вопросы. Например, прислушаться к голосу, который уже хочется заткнуть, и покинуть борт. Вот только для этого следовало разомкнуть ремни и попытаться отпихнуть или чуть приподнять тот кусок дерьма, что давит на ноги.
Из стеклянно-хрупких осколков памяти она догадывалась, что на корабле редко бывает экипаж из одного человека, а значит, можно было попробовать позвать на помощь тех, кто еще остался после аварии. Если кто-то остался.
- Эй, на борту, вашу мать! – крикнула хрипло и подивилась своему голосу, звучавшему словно чужой. – Есть кто живой!?