|
|
|
|
После скоротечного бега, да и не менее скоротечной схватки Иртир дышал возбуждённым кабаном. -"Ух..Ух..Так...что у нас здесь? Что мы имеем?"- Жажда жизни спешила наполнить всего волшебника. От коленок, немного подрагивающих от пережитого, до острого кадыка который слегка выпирал, когда Самайн глядел в небо. Твари, крылатые, несущие могущественных соперников не стали нематериальней за время боя с ярахами. Напротив, эти существа подлетели куда ближе. -"Нет, не пронесёт...ни мимо столба, ни мимо стены."- Парень обвёл взглядом окружение. Оно впечатляло. Немножко бешеный(как медведь, мучимый чесоткой) Кейван, попытался как следует припечатать за что-то пирелле. Внутренний разум посовещавшись с памятью и чувствами посоветовал к ним не лезть. Сами разберутся, не до того. Иртир попытался прокрутить в голове слова до этого - полезное умение, особенно когда слушаешь лектора вполуха, разговариваешь с приятелем, а потом ещё и отвечаешь раздражённому преподавателю последний абзац. -"Ага. Так. Аквил. Ящерица. Море. Ящерица. С хвостом. Теперь сундук. Перевоплотилась. В этот вот ларь. Ага."- Иртир посмотрел на шерстяное недоразумение. Нехорошо так. С прищуром. Явно прикидывая - не издевается ли? -"До пояса. Дремлик. Безумный? Как Кейван? Не! Просто сумасшедший. Мирный наверное. Ящерица. В сундук."- в голове уже сформировалась картина. Маг рисует на песке стилизованную ящерицу, делает маааленькую стрелочку направленную к слову "АКВИЛ", и ставит знак равно...маленький сундук. -"А в нём портал. Ага."- Мысли превратились в маленький песочный вихрь, несомый по пустыне стремительной хитрости, пополам с чем-то подозрительно похожим на безумие. Или просветление? В конце-концов, что нам превратить какую-то рептилию в сундук? -"Интересно, а сколько бы конечностей было у такого сундука?"- Очередной небольшой валун оказался на пути маленькой жёлтой бури, и та застыла, явно пытаясь посчитать конечности у сундука. Явно нашла коса на камень. -"Ни одной."- Во время этого краткого прояснения рассудка, Иртир понял что продолжает пялится на дремлика. Только уже не прикидывая, а просто так. Как студент на старое заклинание, написанное века этак три назад, в книге которая является ровесником этого несчастного заклятья, и всё это время провела не в уюте и покое а в сырой пещере. -"Ага!" Наконец-то буря сумела прийти к консенсусу с камнем, и продолжить свой путь, стремительно набирая обороты. -"Вы все безумцы!"- Вырвалось наружу песчаным воем, зноем раскалённого песка. Глотку обожгло от крика, мигом разнёсшегося по развалинам, и должно быть изрядно напугавшим бедных драконов. -"Интересно как там они?"- Вопрос настолько заинтересовал мага, что тот отвлёкся от этого ковчега и глянул на небо. Нет, драконы по прежнему были там. Такие же равнодушные, такие же мощные. Парень повернулся обратно, к грешной земле. К грешным безумцам. -"Ящерицу! В сун-дууук! В маааленький такой сундучок.."- бормотание стихло и Иртир захихикал. Мелко так. Противно. Руки у него затряслись. Мир в его глазах слегка смазался, теряя чёткость. Лицо неожиданно затвердело, превратилось в жестокую фарфоровую маску, которую этот верблюд, которому судьба под хвост насовала колючек, нацепил на себя. Маска растягивала губы в улыбке, но хотя бы не смеялась. -"Эй, вы! Там! Ящерицу! В сундук!"- Смешок. Как одинокая стрела. Первый вестник смертоносного града на поле брани. -"Свихнулся..."- прошелестело в голове человечка. Немножко грустно так, но без особой печали. Так говорят о старых вещах, когда они ломаются. Они вроде и работали, но хреновенько. А сломались, так новые купим... Давно пора. -"Нет-нет-нет! Я не сбрендил!"- давясь смехом пополам с икотой прохрипел Иртир. -"Это мир сбрендил! Окончательно! И без-по-во-рот-но! Ну и"- тут он осёкся и покосился в сторону девушки. -"огородное всеведущее растение с ним!"- Волшебник ухмыльнулся и подмигнул красавчику с шкатулкой. Так, что тому на секунду показалось, что парень не съехал ненадолго с катушек, а просто играет роль, написанную им же самим. Но в следующее мгновение прокудливое выражение лица словно смыло водой. Тёмной, грязной, гневной водой. Спалило в огне, страшном, ревущем огне, девятым валом надвигающимся на ослабший от происходящего рассудок. -"Хшсс!!"- Губы задрались, обнажая зубы. Лицо свело судорогой ненависти, а руки сжались в кулаки, да так, что аж побелели. Два таких не очень больших, но очень жёстких кулака. И жутко белых. Маг явно силился сказать какое-то слово, но из глотки, сведённой судорогой мышц выходило только шипение. Злое. В глазах какие-то бесы зажгли свои тёмные огни, и шея вся напряглась. -"Не-на-ви-жшуу.."- простонал волшебник. -"Сссуучий потрох. Плюнуть тебе, да? Н-на!"- добавил он мгновение спустя. Рот словно сам по себе наполнился слюной и с каким-то детским восторгом Иртир плюнул. -"Харртьфу!"- Комок слюны отправился в полёт к шкатулке, а Иртир уже долбанул в остатки стены. Кулаком. Боль отрезвила его, и парень начал оседать на землю пробормотав напоследок очередную околесицу.-"Магистр пьян, и превращение в ящерицу не удалось."- Плюхнулся оземь. Словно сломанный лук выполнивший свою роль. Словно засов сбитый грабителями с амбара. Словно замковый камень, попранный сапогами захватчиков. Осел. Огляделся ещё разок. Кое-как успокоился. Вытер рукавом проступивший пот со лба. С удивлением уставился на свой, всё ещё сжатый, кулак. Вспышка, копившаяся месяцами наконец сделала свой первый выстрел. И ушла. Вглубь человека. Копиться дальше. Или спать. Вечно. Как повезёт.
Самайн слизнул с чуток разбитого кулака кровь и совершенно буднично сообщил: "Солёная. Как морская ящерица." и подмигнул всем окружающим, задержав взгляд на дремлике. Не торопясь улыбнулся, чуть виновато, но всё равно криво. -"Простите пожалуйста. Уже отпустило."- На помертвевшем от усталости лице странно смотрелась эта усмешка. Похожая на угревщуюся ящерицу, заснувшую на камнях. Такая же поначалу медлительная, хорошо видная...и через миг уже исчезающая.
|
|
|
|
|
|
|
|
Ванная. Тесная клетка замкнутой комнаты. Густо насыщенная вонь разложения. Болезненные тени жмутся по углам, затхлый свет, источаемый лампой дневного освещения. Само слово «дневное», учитывая тяжело набрякшие, отдающие нездоровой зеленью стены, выглядит смешным. Нет ничего общего у этих пакостных лучей, мерцающих трупными пятнами и оцинкованной стынью морга, со светом дня или солнца. Просто насмешка.
Нехитрая обстановка: раковина на фарфоровой ножке, зеркало, душевая кабина, махровые полотенца на крючке, прямоугольная лампа под потолком, резиновый коврик. Всё это спрессовано, слеплено, беспощадно вдавлено друг в друга, из-за чего возникает острое ощущение тесноты, и подавленности. Ведь присутствующим здесь вещам, катастрофически мало места, захлёбываясь беззвучным криком, вот и так и кажется, что утварь молит о спасении. А впрочем, четыре утра, какая только дурь, не способна придти в это болезненное время, в воспалённый усталостью рассудок. Четыре утра… Мимолётный взгляд в зеркало, -отражённое в неправильном свете лицо, больше походит на прорезиненную маску бесчувственного манекена. Быстрый кивок вниз, механически дёрнув за ручку крана, Айка пускает воду. Белая журчащая струйка деловито уходит в сливное отверстие, кажется ничего не забито. Мимолётная тень. Свет моргнул на секунду, погас и вновь разгорелся с удвоенной силой, всё произошло так быстро, что даже и взглядом не заметить. Отмечено на уровне инстинктов, секундное затемнение и вновь светло. Слишком светло, Закрыв кран, девушка нечаянно бросает взгляд, в тусклое серебро зеркала. Что-то неправильно, что-то исказилось: ловкие тени, незаметно переместившись, насмешливо набрякли в районе душевой кабины, матово- голубеющий пластик, кажется скрывает некую тайну. Молчаливо манит, требуя заглянуть в душ. В сливном отверстии раковины, тоже изменения. Плещется где-то в глубине пластиковых труб, масляная жидкость, пялясь на Айку вязко-мертвенным взглядом, тёмного провала. На только что спущенную воду, совсем не похоже. Вонь густая- густая. До боли яркий, насыщенно-зеленоватый свет, мучительно бьёт по сетчатке.
|
|
|
|
«Привет, милая». Как много можно почувствовать за несколько миллисекунд поворота головы… Неужели?! Неужели все закончилось? Неужели сейчас я смогу утонуть в его тепле и запахе, выплакать на его груди свою боль, спрятать ледяные пальцы в его ладонях? Пусть мы не пара, пусть он будет мне только друг, но мне так нужно немного участия, капелька человечности, то, что он может дать мне хотя бы в память о прошлом… Поворот головы – стремительный и одновременно вязкий, словно смещающийся кадр… - он. Это он. И он соскучился. По ней. А я – только оборванка на его пути. Почему мы так бездушны?! Почему мы не видим чужой боли, и сколько раз, может быть, и я проходила с тем же равнодушием мимо чужой беды? С равнодушием и брезгливостью – вот, мол, очередная бомжичка… За что?! Господи Боже ты мой, да за что же?! Почему всё это – со мной?! Здесь, в глубокой тени величественного собора, в полушаге от его ажурных колонн это обращение самостоятельно вырвалось из сердца, как вой раненного зверя – «за что?». А он - он! – уже уходит. И не побежать, не окликнуть. Потому что страшнее всего не остаться на месте, а увидеть его глаза. Его знакомые, любимые, родные глаза, исполненные презрения. Обратный путь всегда кажется дольше. Босые ступни так остро чувствуют гладкую прохладу мощенной столетия назад мостовой… Холодно. Но холод – это анестезия. И только он позволяет решиться. Я не хотела этого. Видит Бог, не хотела. Любую боль можно перетерпеть, любую неприятность переждать, время лечит, и впереди должна быть светлая полоса. Но – я не могу больше. Просто не могу, и все эти расхожие фразы остаются только набором слов, звуками, нанизанными на нитку. Я. Не. Могу. Знакомый шепот и плеск, сырые от влаги ступени – Нева. Гордая река, унизительно зажатая в каменные русла. Нет, ты не примешь меня, моя Нева. И то, что я сделаю, будет куда более отвратительно и грубо. И еще немножечко пошло, как история из женского романа на развале. Темная бутылка с запахом пива – остатки чьих-то посиделок у воды, еще не успевшие перекочевать в сетки старательных бабушек. Как унизительно, боже, как это унизительно… Я брезгливо подхватила емкость за горлышко, и – почти наслаждаясь этим разрушением – с легким замахом ударила о каменный парапет. Колкие брызги стекла, липкие брызги пива – мой близящийся конец. На самом деле я не хочу умирать. Мне жалко себя до терпких слез и обидно до желания выть. Неужели я заслужила? Неужели заслужила все это?... Но впереди только продолжение боли, а я больше не вынесу этой пытки. Осколок стекла обжигает кожу, и я раздираю вены как истеричный подросток – поперек. Может быть, я все еще надеюсь, я так хочу надеяться на помощь, на то, что кому-то окажется не безразлично. Но кровь – такая знакомая горячая кровь, заливает запястье и кисть. Как жаль. Как жаль, что мне не хватило сил…
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Тяжелое, испуганное дыхание продолжало срываться с губ, растворяясь белесыми облачками пара в заглушенной фонарями ночи. Я стояла, словно театральный актер, обыгрывающий трагикомедию – рука прижата к сердцу, на лице весь спектр скорбных и диких выражений. А я все ждала, когда напуганное сердечко решит-таки вернуться назад, в свое гнездо. Но ему, похоже, было довольно приятно находиться в левой пятке. Испустив протяжный, морозный выдох, я обмякла и прислонилась к двери кафе. Ноги дрожали, а мысли сменяли одна другую: «Черт возьми, разве можно так пугать?! Слава богу, это Марк… Да я ему сейчас голову оторву и из нее снеговика сделаю! Господи, спасибо, спасибо, спасибо.. Вот же находчив парень, да еще и подкараулил, да еще и с шарами. А если бы у меня сердце слабое было?! Если бы инфаркт?! Ой! Мороженное? Какой он милый. Уххх, убить его мало будет, определенно. Нужно помучить сперва. Да и куда мне торопиться. Он ведь спас мне жизнь..» От этой абракадабры у меня резко разболелась голова. Да и какую реакцию выбрать я все никак не могла решить, ошеломленно стискивая пальчиками веревочки шаров и холодное мороженное. Вот ведь странный. В такой холод и мороженное. Именно эта мысль почему-то взяла верх, а еще лицо – детское, счастливое, неуместное. Согнувшись пополам, я засмеялась, еле сдерживая истеричные слезы. Шарики начали подпрыгивать мне в такт. А без того обессиленные ноги вдруг подломились и я невольно схватилась рукой за плечо своего визави. Глянув на него из-под ресниц, я, срываясь, попыталась объяснить: - Охх.. я… ты.. я так… ой… Слова прерывались безудержным смехом, но я все-таки взяла себя в руки, прижала к груди мороженное и ярко улыбаясь, облицевала-таки свои мысли: - Прости… прости, пожалуйста, я не сдержалась. Это так забавно вышло. Ты меня так напугал! Я вспомнила ту ночь на остановке, подумала, что опять кто-то нападать будет… у меня сердце до сих пор в пятках. А еще и не просто силуэт человека, а какая-то трехглавая гидра! Нет, ну представляешь… Я еще раз хихикнула и решилась покинуть убежище козырька кафешки. Спустившись, я снова улыбнулась Марку, и запоздало поблагодарила. - Спасибо. Я люблю воздушные шары. У меня вообще с детства мечта полетать на одном большом. И мороженное тоже люблю. Правда зимой его еще никогда не ела. А погулять – это запросто.
|
Воспоминание о празднике сделало внутри огромную, кровоточащую дыру. Одиночество. Оно прячется в углах и тоскливо подпевает метелям. Оно холодное и влажное, с большими, невероятно большими глазами. В его нутре скрывается вся боль человечества, все несовершенные дела, все проблемы, которые когда-либо затрагивали этот мир. Одиночество такое мощное, что поток его запросто смывает в пучину ледяной тоски. Я встала из-за стола. Чашка опустилась на раковину, выпучивая свой беловатый бок с фарфоровыми цветами. Золотая кайма стерлась, и на ее месте были густые, тусклые пятна. Скрипнув стулом, я подошла к окну и присела на подоконник, отодвигая ржавую жестянку, служившую пепельницей. Я смотрела на огонек и темноту, но свет, льющийся из желтой лампочки на потолке кухни, сбивал, мешал, не давал ночи проникнуть в хлипкую квартирку. Поднявшись, я щелкнула выключателем, тихонько достала из куртки последнюю пачку сигарет и нащупала коробок спичек возле плиты. Снова усевшись на подоконник, я полуприкрытыми от грусти и усталости глазами посмотрела вниз, в темноту собственного дворика. Потянувшись вверх – открыла форточку, которая с трудом поддалась своим заедающим замком. Стужа, вместе с колючей, снежной пылью и осколками зимы, ввалилась внутрь, осыпая меня серебром и холодом. Плечи вздрогнули, а пальцы моментально онемели. Ну и пусть.
Зима. Заморозь мою боль. Выжги своим льдом мою печаль. Замени сердце непромокаемой, непроницаемой глыбой. И пусть оно не бьется больше. Пусть не чувствует этой усталости от убогости и сырости внешнего мира.
Выдох обволок меня туманной дымкой. Дыхание стало прерывистым, частым. А глаза смотрели, не отрываясь, на дворик, на замурованные сугробами лавочки, на красный огонек сердечком. Дрожащие и онемевшие от холода пальцы не хотели послушно доставать примятую сигарету. Бледная палочка, набитая табаком, постоянно соскальзывала и пряталась в недрах коробки. Проказница, я ведь все равно тебя достану, зачем же ты усложняешь мою жизнь еще больше? Неужели весь мир ополчился против меня?
И пусть душа превратится в пленку, покрытую инеем. Пусть замрет кожурой, прочнее стали. Убей во мне человека, зима. Уничтожь чувства. Я так устала ощущать, утопать в этих эмоциях. Бояться и мечтать, любить и ненавидеть, уставать и причитать. Забери, заморозь, не хочу так…
Наконец сигарета сдалась и высунула свою белую мордашку. Подхватив ее непослушными пальцами, я воткнула ее в рот и чиркнула слегка отсыревшей спичкой. Не надо было их держать рядом с раковиной, сколько раз уже повторяла себе, но вечная забывчивость берет свое. Две спички с сорванными головками отправились в жестянку, а третью задул немилосердный ветер. Я с укором посмотрела на форточку, но тут же перевела взгляд назад во двор. Интересно, кто ты, неведомый паренек? Кому посылаешь сигналы и кто твоя незримая любовь? Спит ли она сейчас, или смотрит на твои старания так же внимательно, как и я? Спичка загорелась и, удивляясь проворности окоченевших пальцев, я умудрилась прикурить.
Замети снегами. Укрой своим покрывалом. Я готова отдать тебе все, что у меня есть. Это ведь и не так много. Пусть умрет тепло, завывая раненной рысью. Пусть застынет в смертельной пляске живость и страсть. Все забери, заморозь, разбей вдребезги или просто выбрось. Оставь мне только ледяной покой.
Легкие наполнил дым. И лопнуло что-то в груди, отзываясь щенячьей тоской. Эта убогая, ущербная жизнь делала меня слабой, больной, раненной. Не оставалось сил ни на что. А ведь так хотелось и падать и страдать, и любить и радоваться. А получалось почему-то только падать и страдать. И то, не по теме. Ветер швырнул в лицо выпущенный смог и глаза щипнуло. В уголках выступили обиженные слезы, а я растерялась – действительно ли они от дыма? Раздраженно посмотрев на сигарету, я злобно потушила ее о жестянку, размазывая по донышку недокуренный бычок. Прилипла лбом к стеклу, вглядываясь во тьму. Голову ошпарило холодом. Никогда я не любила холод. Никогда не любила зиму, а сейчас я чувствовала почти физическую потребность в этом замораживающем стекле. Мне казалось, что это поможет, что замурует одиночество в айсберг. Просидев так несколько минут и ощутив, что холод становится просто невыносимым, я потянулась рукой к форточке, намереваясь закрыть ее, принять душ (если конечно судьба подарила горячую воду этим вечером) и лечь в кровать (и не забыть поставить будильник, часов на шесть).
|
|
|
|
-
:-):-)
-
Сатори - мечта солдата.
|
|
-
Да, "Как?" - это самое важное, а еще "Зачем?"
-
Все когда-нибудь умрут...
Грусть. +1.
-
правильно
|
-
прикольно
-
Не зря ждала)
-
На главную:)
|
|
|
Яну нравился этот лес и он вовсю наслаждался прогулкой, вспоминались родные места. Правда там лес погуще, да и повыше. Вместо белых воздушных березок, высоченные кедры да сосны устремляющие свои кроны к небу, а под ними уже где света побольше разрастались лиственные, то ли большие кусты, то ли маленькие деревья, деля между собой средний уровень. Самый низ занимали мхи и папоротник, резные листья папоротника скрывали землю практически везде, колыхаясь на уровне пояса, колыхаясь всюду морем, скрывая павших гигантов кедров, буреломы, а иногда и более неприятные вещи. А мхи это особый рассказ, вот где придолье для мшанниц, мох глубиной в метр, мягкий теплый и влажный. Иногда, смотришь торчит пуговка масленка, а начнешь доставать там ещё полметра ножки. В общем, когда березки кончились, Ян лишь грустно вздохнул своим воспоминаниям и прищурившись от света осмотрел кладбище. Вопрос про новые захоронения, он не успел задать, Лый опередил. Что и логично, скорее всего на таких и питался гнильник в первую очередь. Когда Вий повел всех по кладбищу Ян отстал немного и быстро нырнул в ближайшие кусты. Замерев на миг он прислушался и осмотрелся, ему не нравилось когда кто-то наблюдал за его превращением. Хотя крайние стадии не вызывали такого негатива, видимо дело было в беззащитности которую он чувствовал в этот момент. Сквозь густые ветки кустов слабо проглядывалось кладбище и фрагменты его товарищей, не углядев никакого подглядывателя он осторожно распустил тесемку штанов и скинул их на землю. Закрыть глаза, сосредоточится... Превращение занимало всего пару секунд. Как вспышка... Вспышка боли. Более пластичные мышцы успевали изменятся вперед костей натягиваясь до предела, выворачивались суставы, менялись кости. Если бы это длилось больше секунды можно было бы свихнутся или помереть от боли, но слава богу это было как укол. Ян упал вперед на руки-лапы, когда подломились изменяющиеся ноги. Наверное, из-за этого оборотни такие бешеные после превращений, и столько времени приходится учится терпеть перевертышам. Лет в тринадцать это почему то проще перенести. Мир вокруг него изменился, старые краски исчезли, видимый мир стал серым, зато расширился мир воспринимаемый, наполнился новыми цветами и звуками за счет остальных чувств. Ян воспринимал теперь след немного в отдалении, где они прошли совсем недавно, он слышал товарищей на кладбище и множество мелкой живности в этих кустах, раньше таких безжизненных. Он помотал головой отгоняя муть от превращения и нахлынувшей информации от обострившихся чувств. Подхватив с земли штаны он направился к друзьям. Первые шаги ещё были немного неуверенные, но очень быстро контроль над изменившимся телом Ян востановил и уже в несколько скачков догнал группу. Ткнувшись носом под колено Альрии он сгрузил у её ног штаны и отёрся щекой о бедро. После чего по новому уставился на Вия, воспринимая его новыми чувствами. Здоровенный кот, с густой шерстью бело-серого цвета усыпаной черными пятнами-розетами, как сам Ян до этого веснушками. Принюхавшись он подошел и к Вию и обтерся и о его ноги, приветствуя таким образом.
-
картинка нравится...и задолбали парни с восточного фронта )))
-
Снял штаны и тут же начал ласкать бедра девушке. Наглый оборотень.
-
не наглый а оперативный - чего время зря терять вот к пацану он потом зря полез)
|
-
спасибо за отыгрыш)
-
За отличный отыгрышь!
|
-
Отличная игра
-
закрученный сюжет)
|
|
|
|