Голосование пользователя

В связи с загруженностью мастера и редкостной настойчивостью отдельных игроков, пока выкладываю сюда только карту.



По настойчивым просьбам Востока гексы изображающие пустыню были изменены.

Дорога потянулась по камням дальше, ровная и удобная, только уж излишне жесткая для натруженных ног маэстро Леоне. По левую ногу неизбывно высилась гора, по правую обрыв сменялся камнями и утесами, и редкие полупрозрачные перелески закрывали вид на долину внизу, чтобы тут же открыть ее вновь. Зеленые склоны опускались вниз, где по дну бежала река.

Зубастая поднималась выше, понемногу, так, что подъем практически не ощущался. Местами ровный тракт был вырублен в скале.
Браво миновал развилку, единственную, встреченную им на дороге, и виденную совсем недавно на картах синьора Вайтперла. Меньшая дорога, по которой только-только могла протиснуться неуклюжая повозка, спускалась с горы в долину. За большой дугой поворота за развилкой открывался вид на маленький стрройный замок с высокими башнями и глухими стенами перед огромной тонкой лентой водопада, белой кипенью рушащейся вниз, на зеленые луга долины. Дорога, прекрасно видная отсюда, тянулась по склону, то скрываясь за скалой, то показываясь на виду на долгие десятки, если не сотни ярдов.
Если на башнях Анкора были дозорные, они без проблем увидят жонглера в красном задолго до того, как он подойдет к воротам, и даже выйдет на последний прямой отрезок дороги. Других путей, чтобы подобраться к замку, не было видно.

Мост был поднят, на надвратной квадратной башне, слегка потрепанной временем, но без сомнения мощной, стояла стража. Невидная снизу, она быстро дала о себе знать окриком.
- Кто идет? Стой и назови себя и дело, которое тебя привело к воротам замка Анкор!

- Да, - с готовностью ответил сер Селмар, - он не называл сроков, но он решил дать время раненым прийти в себя в достаточной мере, чтобы продолжить путь. Неделя, может быть, две, я так считаю. Ваш мейстер, Тудвол, неплох, хотя я наслушался этим утром от него обычных мейстерских увещеваний. То не ешь, туда не ходи...
Селмар рассмеялся.
- Даже разбойничьи стрелы и пара дюймов стали в плечо не смогли удержать меня от встречи с кузиной Абигейл и моей столь долго остававшейся загадкой для меня и всей нашей семьи племянницей. Ты давно не навещала дом, - мягко укорил он кузину.

- Да, годы здесь, в любви и почете, летят как дни, - смущенно улыбнулась леди-мать, - признаться, в последнее время я и писала вам непозволительно редко. Гибель моего пасынка, Нейтана, она ударила по всем нам. Дом жил, как в тумане последние месяцы... Нет, даже последние годы.

- Жертва Восстания? - быстро смекнул что к чему Аллирион, - от руки Роберта пало много достойных рыцарей, и принц Рейгар первый среди них. Он был героем, Вианн. Ты не была знакома с принцем, но знай, таких людей, каким был принц Рейгар, рождается очень мало. Я встречался с ним несколько раз, и дважды, в Королевской Гавани и в Харренхале, имел честь драться на одном турнире, и он был первым рыцарем и дворянином королевства. Ах, если бы некоторые события сложились бы по иному...
- Прошу прощения, милые дамы, я отвлекаю вас на события печальные и бывшие давным-давно, но список жертв Восстания полнится даже после его видимого завершения. Я не менестрель и не бард, чтобы петь песни, но одну печальную историю, я рассказал бы, и подыграл бы себе, если для меня найдется здесь лютня или малая арфа.
- Знаете ли вы, милые дамы, что то, ради чего Роберт Узурпатор начинал свое предательство, он так и не получи? Совсем недавно, и совсем недалеко отсюда, в Башне Радости, затерянном на Красном хребте, умерла Лианна Старк на руках своего брата Неда, который со своими компаньонами свел в могилу перед этим трех первейших бойцов Королевской Стражи - сера Освелла Вента, сера Герольда Хайтауэра, капитана Стражи, Белого Быка, и самого сера Эртура Дайне, Меча Зари, что охраняли Башню. Мои соболезнования, леди, - неожиданно кивнул он леди Джоре, и та кивнула в ответ, принимая соболезнования.

Дамы заохали и забросали рыцаря вопросами, что и как происходило, что это было так недалеко и недавно, начали уточнять и выспрашивать подробности. Леди Лайла принесла лютню из музыкальной залы, и ее кресло пододвинулось к креслу гостя еще немного. Сер Селмар занялся инструментом, но красота и старания леди Лайлы не прошли незамеченными, и то и дело взгляд заезжего рыцаря с приязнью касался светлой кожи этой миниатюрной брюнетки.

Эшет только было собрался ответить на вопрос младшей дочери, как слова брата заставили его сбиться с ритма произносимых слов и ровной интонации.
- Примерно так, Вианн. Если те, кто захватил Анкор, даже "легитимно", не следят за порядком на своих владениях, они должны будут за это ответить перед своим сеньором. И опять, я сомневаюсь, что Доран Мартелл заключил мирное соглашение с Робертом, если на его исконных землях внезапно появится Дом, ему не присягнувший. Ты же помнишь - даже Эйгону Таргариену с его драконами не удалось силой взять Дорн. Если они не раскаятся в своих поступках, не исправятся и делом не докажут верность своей присяги, то, конечно, их надо будет наказать. Так или иначе. И силами лояльного Мартеллам дома. Может быть, просто может быть, нашего.

- Олиана, если принц Доран потребует от нас в залог верности твою дочь, мне ничего не останется, кроме как отправить ее к нему. С тобой - возможно, хотя ты будешь второй заложницей, моя старшая дочь и наследница, та, которая после моей смерти должна будет принять бремя забот о благополучии Вайтперлов. С другой стороны, в Санспире тебе будет проще найти хорошего жениха, проще, чем когда ты безвылазно сидишь в Сишелле.

Договорив, лорд Эшет снова отпил из своего кубка, который держал рассеянно в руке, и помолчал немного.
- Брат, - продолжил он, повернувшись к мастеру оружия Вайтперлов. Его голос не обещал тому ничего хорошего, - я долго тебя не понимал, и только сейчас понял. Ты назначил командиром Рейнджеров человека, который сам, без приказа, не догадается по горячим следам взять тех бандитов, которые попадутся им в руки, и проследить за оставшимися? Когда твои гонцы достигнут тракта, под таким дождем от следов не останется уже ничего. Молись Воину и Старухе, чтобы мастер Гейл оказался умнее твоего представления о нем.

Странные вещи происходят с людьми на грани. Я умирал во второй раз. Лихорадочно бьющийся в судорогах рассудок подкидывал воспоминания. Старый дом. Старый, гнилой, полный народа дом. Я никогда его не любил - там было очень много новых лиц. Постоянно. Одни приезжали, другие уматывали к черту на рога. В этом доме всегда пахло травой. В спальнях всегда пахло сексом. Как и чем воняло в ванной лучше не думать. Я ненавидел этот дом. Я ненавидел саму идею пытаться жить так. Так пусто. Я вспоминал как моя мать на пару с отцом сидели на лужайке в компании "хиппи за 30", бренчали что-то на гитаре и бесконечно трепались ни о чем. Джен-буддизм, мистика, грибы, фестивали. И по кругу, неделями подряд... Когда я ушел, вы сказали мне, что я без вас умру. Идите на хуй мама и папа... Умер я гораздо позже.

Умер я в тесном жестяном гробу метр на метр. Под шум вентилятора. Я сгорал сантиметр за сантиметром. Становясь чем-то... Другим. Я был рабом вероятности, но я учился. Я свернулся калачиком, первые несколько часов меня тупо колотило адреналином - а когда отпустило я стал рыдать. Тихо. Но мучительно. Во мне умирал страх. Во мне умирали поблажки. Медленно дохла неуверенность. Все те сказки о реальности - о государстве, о вере, образовании, целях в жизни и об оттенках серого. Все - и многое другое - дохло.

Я умираю во второй раз. Дежа вю.

Я снова лежу в темноте, на холоде и на руках и губах у меня кровь. Я снова там - и шумы улицы сливаются в вой винтов. Переменчивый свет кажется отражениями от жести. И все также неизбежно, глупо и бессмысленно... Как же хорошо улыбаться когда знаешь выход.

Борись и сражайся пока ты дышишь - иначе зачем ты дышишь?

Я выберусь.

Боль моего израненного тела станет моим двигателем, моим маяком. Я повернусь на живот и стиснув дохреста зубы буду ползти к выходу. Я найду выход. Это неизбежно. Я буду ползти, вцепляясь в шершавый бетон, обламывая ногти и оставляя за собой кровавый след. Но я буду это делать пока могу. Я выберусь. Где-то там, совсем недалеко мне кто-нибудь поможет. Я постараюсь, я буду звать на помощь. Кто угодно увидит или услышит меня и вызовет скорую. И пока скорая будет ехать я не расслаблюсь. Если надо будет я сам себе в кишки залезу - но я буду в сознании. А когда приедет скорая, они подключат меня к своим волшебным аппаратам и починят меня. Так и будет.

Я выживу.

      Холодная сталь тяжело, плотно легла в ладонь. Протёртое заботой лезвие и потёртая вниманием рукоять, заляпанная толстыми пальцами и венозной кровью. Восемь больших и тринадцать маленьких дырочек, на каждой лопасти. Всего сорок две, и ещё столько же с другой стороны. Стопоры, шестигранные болты, еле различимая надпись „Paradox”. Действительно...
      Нож вместе с карабином утонул в кармане. Может, я сорока, бездумно таскающая всё блестящее?
      Рассудок возвращался в бедлам под черепичную крышу головы после срыва. Я проорался. Это немного помогло, словно вышел какой-то дикий злой дух. Вообще, когда плохо и хочется поорать — ори со всей мочи, как зверь. Это помогает.
      Пока ещё в полубреду, я на четвереньках, в треморе от раздирающих чувств, мыслей и пизженной энергии чужой жизни, подполз к краю крыши.
      — Ну конечно... — дитя порочной анальной связи Фредди Крюгера и Росомахи буквально вспахал лестницу. Шансов тут не было. Хотя...
      Взгляд метнулся в сторону рентакопа. И тело, и рассудок потихоньку оживали после припадка. Ветер искромётных мыслей, блестящих решений и бараньей решимости снова наполнял мои паруса.
      „Если привязать к верхней уцелевшей перекладине, то футов двадцать можно сократить”, — я оценивающим взглядом ощупал вывалившийся кишечник, представляя, как буду скользить вниз до неповреждённой Умелыми Ручками части лестницы, а из нижнего конца моего „каната” будут вываливаться килограммы полужидкого полупереваренного дерьма. — „Сука, ведь не выдержит...”
      Нет, идея была гиблой и отвратительной. Ну её в зад! Шансов тут действительно не было.
      „Кстати, что он кричал?” — я рассеяно оглядывал крышу, пока память в мучениях металась по своим ущербным полкам, — „интересно, он говорил по-человечьи? Вот бы узнать... Хотя нет...”
      А время тикало. Каждый порыв ледяного ветра вырывал частичку тепла из моего дыхания и секунду из этой ночи. Точнее, из того её остатка, в котором ещё не была поднята тревога. Или не приехали копы. Тревога-то наверняка уже поднята!!!
      — Сука! Отсюда же надо сматываться!
      Мотор в груди снова поддал газу. Его тарахтение адреналиновым боем отдавалось в ушах, вибрировало во всём теле. Может, так и не прекратившаяся дрожь была уже устоявшимся Паркинсоном? Но какого чёрта! Это, блять, вполне объяснимо! Крыша, лифт, змея, мозги, собака, носорог, крокодил, глаз, опять собака, труп, ещё один труп, ёбаный пиздец с когтями, печень, отрезанная лестница!
      — АААААААААААА!!!
      Похер! Дальше всё равно будет хуже! И путь всё равно только один! По наклонной в грёбаный ад!!! И собрать себе весёлую копанию!
      Прямо передо мной разверзся зёв Преисподней. Пылающая лестница из острых костей и пузырящейся плоти вела вглубь пристанища греха.
      — How can The Hell be any worse when life alone is such a curse?! — прикрывая глаза от жжения адского пламени, я ступил на лестницу в Преисподнюю.

- Э. Нет. Вообще-то, там просто болты открутили. Ну, знаешь, эти штуки, которые мы постоянно где-нибудь закручиваем.
Длань был в недоумении. О чем говорил этот Алхимический? Какие когти?

       Я снова, уже который раз за последнее время, потерял контроль над собой и проносящейся мимо жизнью. Моей, надо заметить, жизнью. Падая в черноту бездны, я пытался уцепиться, да хотя бы и за голый отвесный бетон, раздирая пальцы и ломая ногти. Повиснув на руке чудовища, словно напоровшись на торчащую из недостроенного фундамента арматуру, я ещё слабо пытался вмазать ему свободной рукой. Получилось? Не знаю, вряд ли. Но потом смазанные кадры арт-хаусного фильма перестали мелькать перед глазами. Плёнка кончилась, finita la comedia. Но где же титры?
       „В фильме снимались: Ричард Добсон, Джером Добсон, Джошуа Хампер, Мария Жилевич, Майкл Риносеро, Уильям Зендали, Дон Джованни Мафиозо и овчарка Рекс в роли овчарки Рекса”, — так было бы неплохо. Но нет.
      
       Oh, there ain't no rest for the wicked,
       Money don't grow on trees,
       I got Bill to pay,
       I got Ma' to feed,
       There ain't nothing in this world for free.
       I know I can't slow down,
       I can't hold back
       Though you know I wish I could,
       Oh no there ain't no rest for the wicked,
       Until we close our eyes for food.
      
       Радиостанция Joshua FM снова ожила, с трудом пробиваясь через помехи загробного мира. Одноимённое телевидение показывало прерывающуюся чёрно-белую картинку. Был бы ещё дождь, и унылый образ мог бы называться классическим. По струнам расстроенных нервов вяло гулял зазубренный смычок, извлекая душераздирающие звуки боли при каждой мысли. Я открыл глаз и просто слушал.
       Тело остывало на холодном пластике, а вместе в ним остывал и детский душевный жар. Из разодранных артерий на шее, наверное, и вытек весь пламенный адреналин.
       Смяв руками телефон, что меня уже не удивило — я устал удивляться, седовласый тростоносец повернулся и принялся изучать мои останки. А я изучал его лицо. Почти безвольно, абсолютно без всякого интереса.
       „Why are you here?” — подал голос Потрох. Судя по всему, ему тоже изрядно досталось, голос был надломлен и срывался будто бы от резкой боли. Действительно, как я тут оказался после падения? Кто-то же меня сюда принёс. Зачем? — „You are maintenance staff in uniform”.
       И то верно. Впрочем, рассуждать на эту тему, да и на любую другую, не хотелось. На меня навалилось вселенское бессилие и безразличие. Всё это напоминало маниакально-депрессивный синдром, когда периоды йаростной гиперактивности сменяются приступами глубочайшей апатии и безразличия. Только крутилось это всё в адской карусели с неимоверной скоростью.
       По щеке скатилась слеза из оставшегося глаза. Как же я устал! И это в шестнадцать лет... Не физически, а как-то внутренне устал, опустошился. Может, хотя бы этот господин закончит мои мучения, исключительно ради издёвки называемые жизнью? Впрочем, всё это лирика. Такие рассуждения и перспективы немного отрезвили и встряхнули меня. В безразличном взгляде промелькнула слабая искра.
       — Почта, — всё так же ощупывая джентльмена взором единственного глаза, продребезжал я пубертатным, да ещё и хрипящим из-за дыр в шее голосом.
       „Сука, вот что такое горловое пение на самом деле...”

Она смотрела ему в след, и на секунду ей показалось, будто это всего лишь галлюцинация. Это был её последний шанс сбежать? Или последний шанс был прошлой ночью? Прошлой ночью... что было прошлой ночью? Она уже с трудом могла вспомнить те события сквозь усталость многочасового сумасшедшего марафона, (казалось, будто это было не сутки, а года два назад), и уже с трудом могла думать ясно.

"У меня будет ещё шанс. Должен быть". - решила она.

Взгляд скользнул по луже крови. Той самой крови.

"Собери кровь, ага. И как я должна по-вашему..."

Ни у неё, ни вокруг не было подходящей тары, в которую можно было бы собрать ценную жидкость. Единственным сосудом на 200 футов вокруг была только сама Сара.

"Неужели он..." - пронеслось у неё в голове.

"Да." - ответила мёртвая собака.

"Да." - ответила чёрно-красная кровь, блеснув в свете уличных огней.

"Да." - безапелляционно ответило собственно тело.

Повинуясь приказу мага, которого она боялась ослушаться, и приказу собственного тела, которому у неё уже не было сил сопротивляться, она опустилась на колени, и склонилась к грязному асфальту, словно мусульманин в священной молитве. Её губы коснулись гладкой поверхности, и его глаза, сперва закрытые от стыда, вдруг сжались от удовольствия. Это было оно. То, чего она так болезненно жаждала весь день, то, чего она пыталась выбить из незадачливого гопника, то, что сводило с ума своим отсутствием, превращая её в берсерка по малейшему поводу. Оно теперь принадлежало ей, оно наполняло её экстазом... и его было так мало! Так чудовищно мало, что кулаки сжались в отчаянии и ударили по асфальту, пытаясь выжать из серого камня ещё хоть каплю, её язык жадно лизал мокрую поверхность и песчинки грязи заскрипели на зубах.

Крови больше не было. По телу волной прошла дрожь, Сара облизала языком зубы и уставилась на тёмное пятно. Правильно ли она поступила? Она не знала. Ей казалось, что она только что перешла ту грань, где существовали "правильно" и "неправильно". Поэтому она просто встала, равнодушным движением взяла за шкирку изуродованный труп пса, напомнивший ей сейчас пару фото с соответствующих долбанутых сайтов, где было в ходу подобное "мясо", и поплелась вслед за своим новым хозяином.

Оттолкнувшись ладонями от края стола, бруха выпрямилась, посмотрела на парнишку в дождевике и очень обидно хмыкнула.
- Послушай, умник, ты не поверишь, но тут все умеют считать до четырех. Да, да, я тоже. А еще, я должна тебе сказать, что лично знаю пару ребят, которые любят продрать глаза за полчасика до заката и как следует повеселиться в своих уютных подвалах. Совсем не обязательно убивать девочку прямо на долбанной улице, сечешь? Не разбрасывайся версиями.
Кэс запустила пальцы в растрепанные волосы и с видимым удовольствием почесала затылок. Закончив, она внимательно осмотрела свои ногти, будто под ними могла прятаться разгадка сегодняшнего убийства. Снова обидно хмыкнула, но на этот раз, вроде бы, в свой адрес.
Девушка взяла со стола ключ, повертела в руках и положила обратно. Перевела тяжелый взгляд на Гордона.
- Это все прекрасно, мистер большой босс, но нужно прояснить один момент. Одно дело, завернуть на четверть часа в полицейский участок, попялиться на свежий труп и разойтись по домам, как ни в чем не бывало. А вот бегать по городу, разыскивая неизвестную, но очень когтистую сущность – это совсем другое. Я пока, вроде бы, ничем тебе не обязана, поэтому возникает вопрос – какого черта? В смысле, по какой причине я должна участвовать во всем этом?

Дата: 11.08.2001
Время: 0.04
Прогода: +15°С
Дождь, туман
Ветер 4 м/с

В морге пахнет формалином и тленом. Яркий электрический свет отражается от белых кафельных стен и плиток пола, делая ночь похожей на день для тех, кто уже давно не видел солнца. И для той, что никогда уже не увидит.
Минутами ранее трупы миновали дежурного в полицейском участке . Гордон лишь на секунду задержался, сунув тому под нос клочок бумаги, исписанный мелким шрифтом. Часами ранее, его миновала девушка в сопровождении коронеров. Ей ничего показывать не пришлось.
И теперь они встретились в морге.
Даже сюда доносится раскаты грома. Молодой парень в белом халате, Морли, вздрагивает и обняв себя за бока, будто ежась, отходит в дальний угол своего рукотворного Аида. Гордон, медленно проходит к секционному столу и отдергивает простыню
- Сородичи, - обращается Чистильщик к своим спутникам, - вам, наверно интересно, зачем вы здесь? Почему это мне вздумалось вытащить вас из теплых, уютных норок, в то время, когда Бог вознамерился нарушить данное Ною обещание?
Голос его мягкий и глубокий, а глаза искрятся недобрым огнем. Он отходит, позволяя сородичам взглянуть на растерзанный труп девушки.
- Я отвечу... отвечу на все ваши вопросы. Но сначала скажите мне, что вы видите?
Откуда-то сверху, из царства грозы и ночи, доносится новый раскат грома.

Её голос вернулся к ней, но вместе с этим возвращением она почувствовала что-то ещё. Как будто сердце вдруг сжала жгучая боль, и вместо чистой крови оно выплеснуло в артерии отраву, растёкшуюся по телу и потерявшуюся в ветках сосудов. Ощущение длилось всего пару секунд, но оставило после себя неприятное послевкусие - тот самый гнилостный запах, вновь едва коснувшийся её носа.

Парень ничего не заметил, и спокойно продиктовал свой номер, представившись Сашей. Затем он остановился у обочины рядом с кинотеатром и записал наташин телефон.

- Приехали. "Кристалл". - прочитал он вывеску кинотеатра, - Это он? Ну давай тогда, созвонимся. Сегодня, или, может быть в другой день. Пока!

Он улыбнулся на прощание и оставил Наташу на обочине перед входом.

"Кристалл" был средней величины кинотеатром с тремя залами: одним большим на первом этаже и двумя маленькими на втором. По зданию было заметно, что оно стоит здесь ещё с советских времён, и, хотя внутренности были переоборудованы на более современный лад, старая планировка оставляла ироничное впечатление, как если взять какой-нибудь "Урал", на котором Наташа каталась в детстве, и устроить косметический тюнинг: "Урал" оставался "Уралом", пусть даже с хромированным двигателем и нарисованным огнём на бензобаке.

Помимо стендов с киноновинками на первом были ещё скучные игровые автоматы и потёртый стол с воздушным хоккеем. Среди игровых автоматов она заметила один забавный, который предлагал почувствовать себя в роли водителя токийского автобуса. Все инструкции были написаны на нём иероглифами и единственную надпись, которую Наташа смогла разобрать на экране, были цифры 1997.

На втором располагались кассы и небольшой бар с поп-корном и колой. Из двух касс работала только одна, а у бара что-то весело обсуждала группка молодых людей.

На афише выбор был небольшим. Ближайшими сеансами были американская комедия "Сити Айленд" в большом зале и фильм ужасов "Антихрист" в малом. Комедия должна была вот-вот начаться, а "Антихрист" шёл уже 10 минут (хотя там как наверняка как обычно первые 10 минут шла реклама киноновинок). До остальных фильмов ждать ей было не меньше часа.

       Я замер. Затаился среди рифов, бездвижным глазом наблюдая за этим потрёпанным и наверняка злым, колючим ершом. Зачем мне с ним здороваться? Вот и я тоже так думаю. У него своё дело, у меня своё.
       Он не был похож ни на пончика-охранника, ни на вылизанного вышибалу дона. Но зачем кастет в гостинице? Быть может, он ждёт свою судьбу? Или чья-то судьба ждёт его?
       — Joshua, dear, your head is good for eating, not thinking, — Потрох не разделял моего философского настроения. Тогда я больше походил на тех придурков из Denver Ninja Posse, чем на настоящего шпиона.
       «Может, рисуя букву S, Мартин имел в виду не Superman, а Stupidman? Как-то он странно улыбался», — внезапно всплыло воспоминание в измученном, перевёрнутом и нахрен взорванном сознании.
       Разгорячённое при подъёме сердце всё никак не желало вернуть свой обычный ленивый ритм. Нет, я был не достаточно мелкой рыбёшкой, чтобы проскочить тут. И недостаточно крупной, чтобы прорваться. Подумать только, мне 16 лет, у меня нет глаза, я дебил и сижу на тридцать седьмом этаже пожарной лестницы гостиницы ночью напротив мужика с кастетом по пути к дону городской мафии, чтобы передать ему дерзкий привет от хозяйки скотобойни-крематория и свой глаз. Нет, пусть сначала проплывёт крупная рыба, а там настанет черёд всякой шушеры.
       Затаив дыхание и запасшись терпением, я всё так же неподвижно и неотрывно смотрел на ерша с горящим красным глазом.

Соломон сидел у окна, глядя на мелькающие за окном пейзажи, но мысли его были далеко. Мысли его были в светлом и ярком кабинете, где приятный молодой врач - таким, наверное, был его отец в молодости - не глядя ему в глаза, прятал за длиннотами специальных терминов простую несказанную фразу.

"Скоро ты умрёшь"

Вот такой вот, молодой, в меру привлекательный, интересный и полный идей - из-за какого-то комка взбесившихся клеток в голове размером чуть больше ногтя. Неоперабельное новообразование. Головокружений не было? Будут. Вот таблетки, отпускаются в нашей аптеке. Страховка покрывает. "Юпитер" заботится о своих сотрудниках. Даже похороны, наверное, оплатят. Как оплатили регулярное профилактическое обследование, где, собственно, и обнаружилось это самое новообразование. Молодой приятный врач был уже третьим, к кому Соломон обратился. Теперь, когда жить ему оставалось не более нескольких месяцев, следовало собраться и подумать - а думать-то как-раз не получалось. Эта "Башня Ласточки" была запланирована уже год назад - не отменять же мероприятие. Возможно, удастся немного отвлечься, собрать в кулак волю и решить, как провести это оставшееся время. Он проверил свои банковские счета - не так уж и много он заработал, как ему казалось. Всё не что-то расходились эти деньги, во что-то вкладывались, кому-то одалживались. На скромную квартиру на окраине столицы, может, и хватит. Впрочем, зачем ему теперь квартира?

В полупустом вагоне электрички остались лишь редкие дачники да такие же, как он, паломники, едущие на "Башню". Группа молодёжи - девушка и четверо молодых людей - довольно громко включила музыку, и неведомый Соломону герой какого-то "шансона для небыдла" надрывался, рваными аккордами выплёскивая свою экзистенциальную тоску:

Он в мире первом смотрел телевизор, читал Кастанеду, сушил носки,
И пес одиночества рвал его горло тупыми клыками хмельной тоски.
А в мире втором мотыльки и звезды хрустели, как сахар под сапогом,
И смысла не было, не было - ни в том, ни в другом.

А в мире третьем он стиснул зубы, подался в сталкеры мертвых зон,
Сдирал дымящийся полушубок, пройдя сквозь огненный горизонт,
Ввалившись в прокуренное зимовье, рычал из спутанной бороды,
Что смысла не было, бля, не было, туды-растуды.

Соломон лениво обсасывал мысль подойти и попросить сделать потише, но тут в вагон электрички просочился примечательный персонаж. Огромный мужик - такой огромный, что Соломон поначалу попросту не поверил своим глазам. Ещё немного - и он бы головой коснулся потолка вагона - а это, на минуточку, метра два с половиной. При том мужик вовсе не выглядел непропорционально "тонким", какими были известные "самые высокие люди планеты". Нет, напротив - широченные плечи, толстенные руки и ноги, даже голова огромная. Одет мужик был в какую то шинель, через плечо небрежно перекинута перемётная сума размером с туристический рюкзак. Пара длинных свёртков торчит из-за спины. Сапожищи на ногах соответствующего размера. Лицо при этом у мужика было какое-то печально-пришибленное. Обречённо-усталое выражение глаз, какое часто можно увидеть у лошадей. Это самое печальное лицо было исчеркано глубокими шрамами, самый заметный проходил прямо под глазами, пересекая нос.



Странный персонаж, которому впору куда-нибудь в книгу пана Анджея, а не в прозаичный вагон электрички. В несколько шагов мужичище подошёл к твоему месту. Кажется, под его шагами вагон содрогается.

- Можно сюда? - кажется, к тебе обращается. Густой бас звучит по-детски умоляюще. За окном электрички мелькают какие-то странные тени.

Сжатые кулаки безвольно распустились, и Сара ударилась плечом прислоняясь к стене. Городской эмбиент, вновь зазвучавший в ушах, сливался в неразборчивый шум, накатывающий и отступающий тревожными волнами. Наверное, так шумит океан, возле которого она никогда не была. Её стеклянный взгляд смотрел куда-то сквозь вывернутый наизнанку труп, пока тонкие струи собачьей крови неспешно рисовали на асфальте свой узор. Фальшивой собачьей крови. Такой же фальшивой, как кровь того несчастного гопника, которого Сара смяла и выпотрошила в подъезде всего несколько часов назад.

Взгляд скользнул в сторону осквернённой собакой красной лужи. Лужи крови, но на этот раз той самой, настоящей, Сара чувствовала это каждой клеткой своего тела. И каждая клетка вопила, умоляя о капельке этого нечестивого напитка.

В отчаянии, Сара стала методично стукаться головой о стену. Она привыкла, что у всего есть причины и следствия, и, имея что-то одно из этой пары, она рано или поздно находила второе. Теперь же у неё были только следствия, следствия, следствия, выстреливающие в неё из кромешной тьмы, скрывающей целый мир, о котором она пока узнала лишь одно: едва коснувшись его она уже по уши в дерьме, и одному богу известно, какое дерьмо ждёт её дальше, и какие чудовища скрываются холодных глубинах этой тьмы. И сколько из них уже уставилось на неё своими хищными глазами.

"Ты думала, эта жизнь тебя поимела? Вот теперь она тебя поимела".

Сара отлипла от стенки и аккуратно коснулась изуродованного трупа носком залитого красным кроссовка. Ей было немного жаль ни в чём не повинную псину, как жаль разбитую вазу, которую теперь не склеить. В реальной жизни, в отличие от виртуальной, слишком много необратимости, и эта необратимость чувствовалась сейчас особо остро. Возможно, Сара бы даже расплакалась, если бы не запах демонической крови, сквозь который она с трудом слышала даже свои мысли.

Она повернулась к луже и сделала несколько нетвёрдых шагов в её сторону. Ей представилась картина, как она, подобно той собаке, будет лакать эту кровь, стоя на четвереньках. Как наркоман, слизывающий свою наркоту с грязного асфальта, потому что для него ничто другое в этом мире больше не имеет значения. А что потом? Может быть, на запах прибежит кто-то ещё, и сметёт Сару, превратив её в фарш, как она сделала только что с угодившей под горячую руку дворняжкой? Она остановилась всего в паре шагов, осознавая, что это лишь вопрос времени, когда она сломается и припадёт губами к тому, чего неосознанно жаждала всё это время.

Гнев снова закипал в ней, но на этот раз это был гнев бессилия, без какой-либо чёткой цели, на которую он бы мог выплеснуться. Потому что цель на самом деле была всем окружающим её миром. И, не выдержав, Сара выплеснула свой отчаянный гнев в этот мир, проорав что есть сил лишь одно слово, выжигающее её мозг изнутри:

- Whhyyyyy?!!!...

И этот срывающий голос вой был больше похож на вопль загнанного зверя, чем на осмысленную человеческую речь.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

- Gracias, señorita. - буркнула Сара.

Ей было совершенно безразлично, что в интернете в мире кто-то неправ.

"Пусть считает меня сторчавшейся наркоманкой, пусть считает меня говном, достойным лишь того, чтобы жрать из мусорного пакета (тут она не так уж и неправа в общем-то), это просто её мнение, и я оставлю её с этим её мнением. Похуй. Это не мои проблемы".

Между тем, её проблемы с каждой секундой становились всё серьёзнее. Она даже не забрала мелочь, а лишь схватила поскорее пакет и ринулась прочь - надо было срочно спасать эту надменную аптекаршу от своего закипающего бешенства. Сара почти одним прыжком оказалась за углом аптеки, где и накинулась на свои сраные диетические хлебцы, хотя пытаться утолить ими голод было так же эффективно, как пытаться остановить прилив детской лопаткой. Но было уже всё равно, и Сара уплетала их со свинским самозабвением, совершенно не обращая внимание на прохожих.

"Они должны быть мне благодарны!" - озлобленно думала она, едва успевая жевать. Она спасала их от себя. Её рафинированное и дезодорированное пиршество было актом милосердия к человечеству. Сара вдруг поняла, что она на самом деле любит людей и не желает никому зла... Кроме того мудака, который её заколдовал прошлой ночью. Ему на проклятия она не поскупится.

Мотылёк на огонь. Иди ко мне, моя сладкая персиковая рабыня, моё маленькое квази-человеческое чудо, крылатая пушистая зверушка, неспособная мыслить самостоятельно с тех самых пор, как в жизнь твою ворвался Я.
Ворвался, словно ураган, ласково и нежно заволакивающий чистые, прозрачные небеса твоей судьбы мрачными чёрными тучами, рваными и грязными. Я вошёл в тебя и наградил тебя роковым проклятьем, от которого нет спасения, нет лекарства от этого недуга. Даже смерть, с точки зрения философии бабочки в маковом поле, не спасёт тебя от узловатых длинных лап безумия, впивающегося в твою плоть, твой разум, твою душу длинными острыми когтями.
Ты моя, кошечка. Мой Персик. Моё чудо.
Я владею тобой. Я тобой повелеваю. Выпрыгнешь из окна? О, да, конечно. С удовольствием. Прострелишь свою руку? Безусловно. А может ногу?
С радостью, милый.

Я открываю дверь. Защелки, замки, бесшумные смазанные петли. Плита отодвигается, геометрически неправильная, не-Эвклидова тьма, занимающая пространство за дверью, растворяется вдруг, словно её и не было – напитывается красками бледных стен, превращается в плоский рулон безвкусных обоев, натянутых на метафизическую трёхмерную реальность за её спиной.

Вот она. Вот я. Вот мой револьвер, наставленный стволом прямо ей в лоб. Я улыбаюсь ей, делаю воздушный поцелуй. Касаюсь большим пальцем левой руки её губ, нежно и мягко ощупываю их. Тёплые. Мягкие. Но сухие. Хочет пить.

Палец правой руки вдавливает спусковой крючок.
Мгновение превращается в вечность, я слышу стук её маленького сердечка, бьющегося внутри грудной клетки. Я слышу, как она дышит. Бесподобный механизм. Я бы хотел дышать. Это.. интересно. Но я уже почти забыл, как.
Сухой щелчок бьет по барабанной перепонке. Холодные патроны в моём кармане не шевелятся, но им хочется злорадно посмеяться. А мне – нет.
Эта шутка – несмешная. Без выстрела – не-а, ни чуть несмешная.
- Проходи, - холодный и сухой голос мертвеца вырывается из моего рта. Я сам не узнал его, но не успел подумать об этом - лишь отодвинулся в сторону и пропустил своё детище внутрь своего жилища.
Пицца. Её нет.
Жаль.

За дверь была тишина. И тьма. Её зеркальные полуобразы вяло шевелились, сплетаясь в бесчисленные рты. Тьма за дверью тихо запела:

Пожалуйста, освободи меня – от этих оков
Я чувствую себя в западне в этом таинственном грехе
То, что внутри меня – собирается ослепить тебя
Я схожу с ума из-за крови...

Эхо, материальное эхо из пыли и шерехов пронеслось по комнате, создавая ощущение теплого прилива, весеннего ветра. Калейдоскоп образов проплыл мимо сознания за дцать наносекунд, из воспоминаний и сомнений. Неловкость и мимолетнй страх, промозглость здания и сверхъестественный свет. Все сложилось воедино в одном запахе бытия.

Тьма перестала быть тьмой. Её голос был знаком. Она стала фруктом. За дверью со стопроцентной вероятностью стоит Персик. Она стоит прижавшись к двери всем телом и тихо напевает. Ждет пока её Домитор откроет дверь и она снова окажется в его близости. И у неё нет пиццы.

      На секунду я даже забыл, что нужно дышать. Может, это было и дольше, потому что перед глазами успела пронестись вся жизнь, жизнь того охранника. А на фоне этого нелепого калейдоскопа мигала гигантская надпись «Почему?»
      Как всё могло пойти таким путём, чтобы привести вот к этой минуте? Тысячи сценариев засрали мой взрывающийся мозг спамом. Пьяный жирный деревенский лох, загнавший сына в угол и хлеставший конской плёткой за то, что тот не закрыл калитку на ночь. Толпа одноклассников, чмырящих перепачканного в соплях и моче подростка на заднем дворе школы. Жирный прыщваый задрот в дешёвом фраке, взятым на прокат в комиссионке, стыдливо жмущийся в углу зала на школьном выпускном: его так никто и не пригласил на танец, а сам он даже не решился. Тогда в его глазах промелькнула первая искра ненависти. Не злобы, а мрачной, лютой ненависти на этот мир и всех его ёбаных обитателей! А потом он не поступил в колледж из-за оценок и, гонимый обидой и злобой, устроился работать в полицию, чтобы дубинка, значок и наручники дали ему право стоять выше обычных людишек: «Выйди из машины и положи руки на капот, мразь! Живо!» С годами он стал тем, кого называют за глаза жирными пидорами, женился на уродливой алкоголичке, каждый день избивал её и трахал, когда они вместе ужирались до визга, нарожали дебилов, которые сейчас все поголовно сидят. А недавно он застрелил человека при задержании. Не потому что тот был опасен, а просто из злобы. Шериф спустил это дело на тормозах, чтобы не бросать тень на участок, а этого мудака выкинул на улицу. И вот теперь он работает охранником в гостинице и вымещает свою ненависть на собаках. И кто знает, что бы было, если бы я попался ему на глаза...       Но и в этой истории наверняка есть какая-то справедливость. Должна быть. Каждый получает то, что заслужил, и, пока мы пишем рассказ о своей будущей жизни пером текущих поступков, судьба ставит спектакль нашего теперешнего существования по нашему же старому сценарию.
      Придя в себя, очнувшись от шока, я полежал ещё пару секунд, прислушиваясь к удаляющимся шагам психа. Вытянув шею, я с опаской, жалостью, непониманием и какой-то странной надеждой смотрел на собачку.
      — Delicious titbit, definetely! — вкрадчиво и с надеждой, но совсем другой, прошептал Потрох, и я сглотнул непроизвольно выделившуюся слюну.
      «Даже не думай, приятель. По крайней мере, не сейчас», — странно, как быстро стираются грани между дозволенным, общепринятым и тем, что ещё вчера ты посчитал бы безумной дикостью. Вообще со стороны, наверное, было похоже, будто кровожадный псих пытается пробраться на территорию судебной клиники, в которой кровожадные психи охраняли кровожадных психов.
      Поборов рисковый порыв, ещё раз прислушавшись к шагам и осмотревшись, я бесшумно отделился ото дна и так же бесшумно заскользил наверх, то ли всплывая к небу, то ли ныряя в самое логово хищной мурены.
      Сегодня Джо будет рыбой-санитаром: хищники не едят их.

А, нет, это были не новости. Наташа перепутала их с какой-то очередной криминально-аналитической передачей, повествующей о трудовых буднях правоохранительных органов и тяжёлом детстве маньяков, пойманных за последние десять лет. Сейчас там был репортаж о мошенниках на рынке жилья и их жертвах, многие из которых буквально остались на улице, пополнив ряды бомжей. Обличительно-решительный тон ведущего несколько минут перемежался с причитаниями горожан, но ни одного пойманного мошенника так и не было показано.

По другим каналам новостей тоже не было. На следующем канале был мутный сериал про то как очередная женщина средних лет просит советов у психолога. Психолог сыплет в ответ банальности и общие фразы, и на лице женщины раз за разом проявляется самая крайняя степень просветления, которую только может изобразить стареющая актриса. На других каналах реклама, реклама, какой-то женский сериал про циганку, шоу про суд в прямом эфире, сериал про честных ментов со всё теми же актёрами, которые не сходят с экрана телевизора чуть ли не с тех пор, когда Наташа ещё училась в школе. Опять реклама, симфонический концерт, так плоско звучащий из моно-динамика телевизора, ещё один сериал про ментов (как будто в России не может быть других сюжетов), русский комедийный сериал, который наверняка очередная "адаптация" какого-то западного ситкома. Снова реклама...

Отрывистый звонок в дверь прервал этот шизофренический телевизионный калейдоскоп, где кадры со слёзами матери цинично сменяются рекламой водостойкой туши. Этот звонок, подобно третьему звонку в театре, объявлял, что начинается первая серия очередного ментовского сериала, только теперь с Наташей в роли главной подозреваемой.

Вы не можете просматривать этот пост!

Вы не можете просматривать этот пост!

Странно, но Сара получала извращённое наслаждение от прослушивания этой симфонии упадка и разложения. Последние лет десять её терзала мысль, что она бездарно проебала все эти годы, что жизнь прошла мимо. Золотые годы юности, безбашенность тинейджерских лет - всё это было упущено и никогда уже не вернётся. Ещё пара лет, и ей уже 25, совсем взрослая тётка. Затем ещё пять, и она уже начнёт стареть. И это время пролетит быстро, она уже успела это понять, когда, оглянувшись как-то, заметила, что последние три года пролетели быстрее, чем раньше пролетали три месяца. Жизнь... Слишком длинная, чтобы не залажать, слишком короткая, чтобы успеть что-то дельное.

Здесь на Мемори Лейн за каждой дверью было доказательство, что её жизнь вполне удалась. Люди проёбывают время ещё бездарнее, а в преследовании социальных ценностей вроде семьи или пары для регулярного спаривания они омерзительны и нелепы. Чудовищная и отрезвляющая пародия на идеал "как живут нормальные люди". Нет уж, лучше быть ненормальной, но зато не утонуть в этом убогом дерьме. Воистину, этот мир был создан для тех, кому становится легче от того, что другим хуже, чем им. И к своему стыду, Сара вынуждена была признать, что и ей свойственна эта черта.

Кстати, о Создателе. Пока Сара жила с матерью, она немного завидовала тому, сколько утешения эта женщина находила в вере. Саре тоже хотелось немного этой сладкой надежды, что где-то есть добрый Бог, который придёт и спасёт, или хотя бы позаботится о тебе в загробном мире. Но в каждом выпуске новостей она видела доказательство, что никакого Бога нет, что всё гораздо проще: жизнь дерьмо, а потом ты умираешь. Теперь же, заглянув за занавес и узнав о существовании настоящего колдовства, ей должно было бы легче обрести веру. Но как-то сложно уверовать в доброго Дружище Христа, когда остаются такие места, как Мемори Лейн. Зато в Дьявола – легче лёгкого. Дьявола она видела прошлой ночью своими глазами.

И этот Дьявол теперь владеет ею. Он играет ею как учёный с лабораторной мышью. Именно так и чувствовала себя Сара теперь: лабораторной мышью в безумном эксперименте.

«Сколько ты продержишься без еды, мышка? А без сна? А как ты побежишь по лабиринту, если накачать тебя амфетаминами? А если натравить всех соседских кошек? Аррргххх!!!»

Сара не выдержала и пнула стенку. Она дотерпит до десяти часов как минимум чтобы просто снова посмотреть в глаза этому мудаку, но на этот раз сделать это с достоинством, а не тресясь от страха.

       Заветная дверь в Большой Злой Мир отворилась, и на свободу вырвался горящий факел с пламенным сердцем, готовый растопить ледяные оковы рабского существования. Но сердце, пару рас стукнув, почти заглохло, а пламя, захлебнувшись паром, угасло. Пшик, и пылающий факел оказался спичкой, потухшей на первом же порыве холодного ветра. Маленькой, замерзающей, голодной спичкой. Впрочем, если смотреть с другой стороны, то это был осиновый обожжённый колышек, намеревающийся впиться в кое-чей ночной зад.
       Поёжившись от холода и вдохнув свежей уличной мерзости, я отправился в путь. С каждым шагом, что отдалял меня от скотобойни, моя решимость, словно плотина, трескалась под напором невесёлых мыслей. Знакомые, почти родные улицы, позабытые, казалось, звёзды — всё это потихоньку отрезвляло, снимая похмелье безумия. Казалось, что зажившая уже нога стала подвывать скулящему от боли глазу, что каждая стеклянная царапина снова дала трещину.
       «Я же просто бежал, как бегаю всегда. Почему всё так? Я просто бежал! И за это чуть не умер на крыше. Потом какое-то дерьмо, падение в лифте, меня жрала змея, за ней крокодил, чуть не грохнул громила, попал в какой-то ад, вырезали глаз... Блять, тут даже язык не повернётся сказать «Ну что за день?!» Это всё немыслимо, неописуемо! Так не бывает!»
       Вместе с хандрой на мои, в общем-то, детские плечи снова навалились страх, отчаяние и мучительная тошнота. Меня тошнило от непонимания и нелепости, кружилась голова от отказа сознания вписывать произошедшее в картину мира. Хотелось всё забыть, чтобы этого не было, но как?!
       Всё это было на самом деле. И об этом были гадкие песни глазницы и голени.
       Зачем-то задрав голову вверх, на крыше трёхэтажки, на фоне звёздного сияния, я увидел раскидистый дуб. На толстой ветке, в петле, холодный северный ветер лениво раскачивал задубевший труп бородача с единственным стеклянным глазом, неподвижно и жутко уставившимся на меня. По спине побежали мурашки, но уже не от холода. У корней, в куче костей, сидел седой скальд и на какой-то странной арфе играл что-то настолько тоскливое, от чего ныли даже камни. Рядом, на черепе, сидел старый, местами облысевший, ворон, а к стволу дуба прислонилось смертельно уставшее копьё. Только сейчас я заметил, что небо уже заволокло тяжёлыми чёрными тучами, наполненными, казалось, не водой, а гнилой кровью, готовыми затопить весь мир. Где-то в вышине раскатисто прогрохотал гром.
       Древний, как сам мир, скальд медленно поднял на меня голову и посмотрел пустыми глазницами голого черепа.
       — Пшёл нахуй отсюда, шпана! — неожиданно рявкнул он противным голосом, замахнувшись арфой, — наркоманы ёбаные! Ходют тут...
       Рядом с моей ногой, всего в полуметре, об асфальт со звоном грохнулась арфа... нет, это пакет с мусором. Отскочив, я снова задрал голову. Звёзды всё так же светили, дуба уже не было. Из окна третьего этажа торчала настолько мерзкая и жирная рожа, что определить пол можно было только по наличию бигудей. Впрочем, в наше время это уже не показатель.
       — Сука! — от неожиданности произошедшего я не нашёлся с более изощрённым ответом.
       — Сам сука! Щас пентов вызову, торчок! — рожа (или говорящая жопа, определить было сложно) скрылась за захлопнувшимся окном, а я поспешил убраться из переулка.
       Наверное, на минуту сердце забилось веселее. Одноглазый скандинав вырвал меня из болота самобичевания и апатии: что было, то было, и с этим нужно как-то выживать дальше. Сжав зубы, выходя на более светлую и широкую улицу, я вдруг вспомнил о маме. Я представил её лицо, когда она меня увидит. По сердцу словно резанул зазубренный, тупой нож.
       И с этим тоже надо будет справляться. В конце концов, я всё ещё жив, пускай и не полностью, но бывает и хуже. Жизнь в очередной раз выебала меня в очко, но я не буду хныкать как маленький засранец.
       Шмыгнув носом, втягивая холодные сопли, я осторожно перешёл на лёгкий бег. Нужно потихоньку привыкать к своим новым сенсорам. Точнее, к частичному их отсутствию.
       Первое время меня немного заносило вправо и я регулярно собирал столбы плечом, но вскоре привык и к этому, немного прибавил. Ветер снова дул мне в лицо, словно дыхание прошлого, бередя душу и заставляя вспомнить, как я когда-то, в прошлой жизни, носился ураганом по крышам Денвера, над головами людей, над потоками гудящих машин. Там, на крышах, под небом. Near Wild Heaven.
       — But not near enough, — напомнил следующую строчку заснувший, казалось, Потрох.
       «К чёрту!» — я решил выбросить из головы всё дерьмо. При любом раскладе его перемешивание снова и снова ничего не улучшает. Что было, то прошло. Нужно жить дальше.
       Я снова бежал. Снова мимо меня проносились улицы (правда, теперь в основном только с правой стороны), редкие полоски автомобильных огней, благоухающие бензином и грязью. Ночной город жил своей жизнью, и маленький лейкоцитик бежал по его венам, в такт быстрому шагу напевая песню. Про себя? Или просто так? Не важно. Сегодня в плей-листе радиостанции JoshuaFM был Smaller God:

       And I, I could have died last night
       But I heard the voice of a smaller god
       And I, I could have died last night
       But I heard the voice of a smaller god

       In the evening stars I see your eyes
       I hear you speak to me
       I miss you now so much it aches
       So broken so afraid

       Так коротая время и согреваясь бегом, я очутился около Century Plaza. Вот и огни блистательного фасада, и помойка на заднем дворе, и упомянутая Лектором подзаборная яма. Подкравшись ближе, после того, как клокотавший от бега паровой котёл лёгких успокоился, я прислушался и, заглянув за забор, внимательно ощупал его своими поисковыми сенсорами, выискивая следы наличия охраны и собак.

       Хлопок двери, и маленькая худая фигурка с огромным топором в руке осталась один на один с тишиной и пустотой клиники. Где-то далеко, за облезлыми стенами, равнодушно и холодно рычали зомби. Или моторы автомобилей?
       Я немного растерянно хлопнул глазом, озираясь по сторонам, сканируя пространство и пытаясь осмыслить, что от меня требуется, как это всё поможет скотобойне, каково моё место в этой странной извращённой Вселенной и чего тут можно сожрать. Ответ пришёл лишь на последний вопрос, когда мой глаз натолкнулся на своего брата, но эту мысль пришлось прогнать палкой.
       «Хотя, конечно, коктейль «Глазастая Мери» весьма привлекателен — и выпить, и закусить на дорожку»...
       Нетерпеливый взгляд моего бывшего глаза напомнил мне о незаконченном поручении нового шефа: из разносчика пиццы я превратился в доставку органов. Крутанув головой вправо, я уставился на нагло выросший на двери жирный медный прыщ, тошнотворно блестевший в болезненно-жёлтом свете абажура: первое препятствие, отделявшее мой желудок от... корма.
       «Yeah! Work for food, you bastard!» — Потрох не упустил шанс поглумиться над своим носителем, но и я в долгу не остался.
       — Ой, чья бы корова мычала, говноед! Ты по-другому-то и не умеешь вообще. Тебя же хлебом не корми — дай пожрать!
       Не тратя время на дальнейшие, очевидно, бессмысленные, споры, я со всего плеча рубанул по ручке. Получилось по двери. На засаленной фанерной поверхности, изнасилованной отвёрточкой Носорога, появился куда более заметный и серьёзный рубец. Наглый прыщ злорадно и самодовольно пырился на меня с прежнего мета, не получив ни единой царапины, в то время как дверь решительно перешла в список предметов холла, в первую очередь привлекающих внимание любого зашедшего.
       Второй удар, не такой сильный, но более точный и с поправкой на одноглазость, достиг цели: глумливая медная дрянь, словно голова средневекового прокажённого педофила, покатилась с эшафота. Я присвистнул.
       — А Носорог-то, похоже, до того, как стать киллером у мафии, халтурил слесарем!
       Прикручено было на совесть и такими жуткими саморезами, что ручка вырвалась «с мясом» (собственно, как и мой глаз), прихватив с собой изрядный кусок фанеры. Не так-то просто избавиться от пиратской Чёрной Метки. В данном случае — мафиозной жёлтой.
       Но, ко всему прочему, все эти бесценные сокровища предстояло ещё доставить по адресу. Аккуратно положив топор на диван, я надел на руку пакет и брезгливо взял медный шар, словно кусок собачьего дерьма — точно так делали седовласые маразматички в парке, подбирая говно за своими пусиками. Пожалуй, всё же они испытывали меньшее отвращение.
       Тога раскраски «клубника со сливками» упала на пол, и я снова был нагим. Грудь и живот покрывали кровавые разводы, чёрными сосульками засохнув на волосах в паху и на ногах. Нет, в таком виде меня бы точно не пустили в любимый бассейн, но мне было чем прикрыться. Зелёная шкура скоро покрыла всю грязь: теперь я Панацея-2, и мне пора выползать из своей норы на охоту.

Когда стук шагов был слышен на лестнице, сердце Сары эхом отбивало этот стук, и в то мгновение, когда они стихли, стихло и сердце, а страх стиснул намертво все мышцы её тела. Но в момент начала схватки страха больше не было. Напротив, адреналин хлынул по венам, сменяя страх на азарт и дикое чувство, которое можно было бы примерно описать как сумасшедшее веселье.

- Оу, парни, вижу, вы ищете неприятностей? - С кривой улыбкой она провела левой рукой по лысой голове. - Их у меня навалом, могу поделиться. Как насчёт ВИЧ для начала?!

Левая рука опустилась, и правая тут же рассекла её, осколком стекла по внешней стороне предплечья.

Вы не можете просматривать этот пост!

      Я плохо запомнил этот час или два. Но, в то же время, отлично. Не помню, как попал в эту комнату, но помню каждую иголку, впившуюся мне в немеющие пальцы, изгиб каждого зашевелившегося волоска на голове. Не помню, была ли там долбаная змея, был ли там кто-то ещё. Но помню, отлично помню и даже иногда чувствую, как тошнотворный холод расползался от головы к ногам, как померкло в глазах и как мир погрузился в звенящую тишину реанимационного индикатора остановившегося сердца. Ноги хотели подкоситься, но не смогли — они словно окаменели. Ноги, руки, лёгкие.
       В какой-то момент сработал аварийный генератор и я смог хотя бы думать. Вяло, словно труп, пытающийся вылезти из густого болота, текли мысли. Но текли они, наверное, целую вечность. Я вдруг, вот так просто и неожиданно понял, в каком месте находился всё это время. Я ходил по холлу, оставался без присмотра прямо в нескольких шагах от незапертой фанерной двери, я даже открывал её! И мне даже не пришло в голову ступить за порог. Я даже таскал тут трупы, был готов защищать ... мисс Лектор от бешеных громил, и не подозревал, что тут творится. Нет, не в качестве какого-то особенного события, не в качестве ритуала или праздника — просто рутина, повседневщина, не заслуживающая внимания. Меня никто не похищал, не держал тут насильно, не угрожал, заставляя таскать мертвечину. И не тащил за руку в эту комнату. И сейчас не держат. Я сам остался, сам помогал, сам пришёл. Ха! Наверное, было очень забавно, зная всё заранее, наблюдать за мной!
       Моё лицо разлезлось в шизофреничной улыбке, улыбке кролика, пришедшего в дом... О! Вивасван как-то рассказывал отличную притчу!
       Однажды один монах решил заняться медитацией в уединении. Он ушёл в горы и поселился в пещере. Но ему, естественно, нечего было там жрать, и он тупо голодал. Зверюшкам стало его жалко (ну, он, типа, святой же), и они собрались в кучу и принесли ему кто что мог: белочка принесла свои орешки, медвежонок, блять, мёд. Ну и всё такое. А кролик был очень бедным. И все стали его лажать, что он не хочет святому дать жрачки. Тогда кролик развёл костёр и сказал: «Я, сука, типа очень бедный, нифига у меня нет. Поэтому кушай моё мясо», — и, прежде чем его успели остановить, он, сука, сиганул в костёр. Долбоёб.
       Наверное, его звали Джошуа. А теперешний Джошуа, похоже, должен был пополнить некрофильский паззл мисс Лектор, что висел на стене.
       В себя я начал приходить, когда она, смерив меня, словно мясник, взглядом, начала что-то говорить. Я не слышал, что там было. Я смотрел ей прямо в глаза, так и забыв снять идиотскую закаменевшую улыбку.
       «Она окончательно. Полностью. Ебанутая. На всю голову», — мысли текли словно в другой вселенной, в другом времени, а не в моей голове. Я не ощущал своего тела. Вернее, не так. Сложно описать, что я ощущал. Скорее, это было видение всей картины со стороны. Картины, застывшей на холсте. В золотой рамке. Висевшей на стене музея. В каком-то швейцарском городе. А я стоял рядом. Но вдруг из-за спины раздался тихий, спокойный, как штиль в океане, приятный голос:
       — Мрачновато, не находишь?
       Я обернулся. Чуть поодаль, в метре от меня, стоял Джошуа. Он был до блеска выбрит и одет в малиновый буддийский балахон. Ещё он был немного выше меня, потому что был не босой, а в деревянных сандалиях, похожих на скамейки в парках.
       Его взор, оторвавшись от моего удивлённого лица, снова обратился к картине.
       — А, по-моему, это прекрасно. Жизнь, смерть. Суть это одно. Есть лишь тонкая грань между ними, и та существует исключительно у тебя в голове. Нет смерти — нет и жизни. А нет жизни ...?
       — Не будет и смерти? — неуверенно продолжил я.
       — Да, — высокий Джошуа кивнул, — Всё крутится. Колесо. Сегодня ты лист на дереве, а завтра приходит осень, и ты опадаешь. Твоё тело умирает на холоде, потом мокнет под дождём и гниёт. Теперь ты плодородная земля, дарящая жизнь другим через свою смерть. Как смерть может давать жизнь?
       Я озадаченно пожал плечами.
       — Потому что и смерть, и жизнь — одно и то же. Ты поймёшь, когда-нибудь. И вот в один прекрасный день, одной весной, ты снова прорастаешь из праха и становишься деревом, и снова вырастаешь в лист. И всё заново. И так всегда и везде. В этом нет ничего страшного, грустного или весёлого, волнующего или спокойного. Просто так устроено. А ты вечный. А весь этот мир — просто игра. Просто сон Брахмы. И ты лишь сон. Твой выбор — это не продавать эфемерную жизнь, которая всё равно закончится, за гроши. Сон должен быть красивым. Вот и живи красиво.
       — И умирай красиво?
       Монах слегка улыбнулся и кивнул.
       — Можно и так сказать. Смерти нет. Как нет и жизни. Это одно, они неразделимы. Не торгуй ими за чужие и свои иллюзии.
       Я отвернулся к картине. В музее повисла тишина.
       «Доктор всё же ебанутая. Но, сука, присмотрись вокруг! Взгляни на каждый прожитый тобой день. Мексикашки ебанутые? Ебанутые. Соседи ебанутые? Ещё как! А все эти люди, словно стадо баранов каждый день своей никчёмной, пропитанной эгоизмом и жалостью к себе жизнью, идущие к своим рабовладельцам, идущие блеять на митингах за придуманные для них свободы, идущие выбирать на выборах между большой клизмой и гамбургером с говном... Да они ебанутее тысяч таких докторов, как Ма! Стадо овец. Первобытный строй — это когда никого невозможно заставить быть рабом. Рабовладельческий — рабы есть, но их надо кормить, поить и заставлять работать. Крепостное право — рабы кормят и поят себя сами, но их нужно заставлять работать. Капитализм - рабы сами приходят в рабство, сами себя кормят и поят, и сами себя заставляют работать. А у нас? Всё то же самое, только они считают себя свободными и им это нравится. От ебанатов нет спасения даже в небесах — там по крышам прыгают всякие Джошуа, которые приходят в гости к маньякам и помогают таскать им трупы. Хотя... в этом даже есть прелесть, своя эстетика и красота».
       Что-то щёлкнуло внутри. Что-то изменилось. «Разряд! Мы его теряем! Ещё разряд!» Как будто впервые, сердце начало биться. Первый удар. Первый вздох. С днём рождения, Джошуа!
       Но это был уже другой Джошуа. Старый только что умер в этой заваленной костьми комнате, и его скелет присоединился к остальной компании. Я снова возвращался в тело, и вместе с этим какая-то свежая волна силы накатила на него откуда-то изнутри. Откуда-то из меня, из души. Словно чугунные оковы, до этого намертво приковывавшие меня к земле, опали и я впервые смог поднять руки, впервые вздохнул полной грудью. Это было как опьянение, как доза ЛСД, только в тысячу раз глубже.
       Ягнята больше не кричали.
       Мозг терпеливо ждал меня, пока я был «в отпуске» и, как оказалось, всё записывал. Он услужливо сообщил мне всё, что говорила маньячка. И, хоть с опозданием, но я всё же ответил, сняв, наконец, идиотскую улыбку с губ, но не зная, что её безумие, похоже, навсегда поселилось в глазах пугающим пламенем.
       — Только не передние. И если не удастся выторговать глаз, то пусть будет левый. Хотя, — я грустно вздохнул — в любом случае я не смогу заменить Фрэнки даже по массе или объёму.
      У каждого есть скелет в шкафу. У Ма их целая толпа.

Горящий дом остался далеко за спиной. Разглядывая названия улиц, чтобы не сбиться с пути, Сара задумалась, есть ли GPS у генриного мобильника. Но эта мысль тут же притянула за собой следующую: по этому сотовому можно определить местоположение Сары с точностью до ста футов! Для этого даже никаких ФБР не надо! Она тут же остановилась и суетливо вытащила телефон из кармана. Торопливыми движениями она выдернула из него аккумулятор и сим-карту, а затем потопала с удвоенной скоростью. Что-то подсказывало ей, что это не единственный её промах и она наверняка залажала что-нибудь ещё. Может быть даже весь обгоревший дом для профессионалов из полиции будет огромной вывеской "это сделала Сара, она сейчас там-то, и она умеет мгновенно заживлять свои раны".

Что вообще странно. Как и непонятно откуда взявшаяся ярость и силы разнести шкаф одним ударом. Как и прорезавшееся незадолго до этого шестое чувство, безошибочно указавшее где именно прячется Дэйзи. Ладно, допустим спрятаться в шкафу - это просто самое очевидное. Можно ещё было залезть под кровать, но только не под кровать Сары, ведь там столько дерьма ещё с начальной школы, что не хватит места даже для котёнка. Но внезапная сила и ярость - кто-нибудь объяснит ей это? Она раньше никогда не теряла над собой контроль. Даже напиваясь, даже под таблетками, когда она шла по улице и "на прощание" била стёкла в машинах, она всё равно была в себе и могла остановиться в любой момент. А сейчас она сорвалась как оборотень в полнолуние. И от этого было немного жутко. Ей с лихвой хватало её депрессии, и падать глубже в бездну безумия, чтобы навсегда в ней себя потерять - нет, спасибо, забирайте свои чудеса обратно.

Сара бодро дотопала до Мемори Лейн и принялась искать какой-нибудь укромный уголок, где никого нет. Под мостом, за забором, в тупичке, в открытом подъезде, где угодно, лишь бы без лишних глаз. Там она будет сидеть (нет, лучше стоять, а то уснёт) до наступления темноты, а потом... ох, ну вот и второй промах: она не взяла часы. Придётся спрашивать у прохожих, если не попадутся какие-нибудь часы на столбе или фасаде здания.

"Да уж, это будет очень долгий день."

В ответ на эту мысль живот жалобно заурчал.

"Ну-ну, можешь даже не пытаться. Моих подкожных складов хватит на то, чтобы синтезировать ещё не один десяток фунтов АТФ, так что давай, запасливая тушка, ты ведь так долго и старательно готовилась к этому дню".

Взгляд застыл на струйках крови, стекающих по пальцам, капающих на пол. Её ладонь стала кистью художника, добавившей ещё один штрих из крови и разбитого стекла в общую картину её разрушенной комнаты.

"Но... Как я... Что за..."

Капли крови безмолвным криком падали на осколки зеркала. Боль... Ей больно... Но это сейчас не важно. Там, в разбитом зеркале, между алых капель она снова увидела себя. Новую себя. Сару, похожую на демона. Такого, которому предрекаемые семь лет несчастий станут оружием, а не проклятьем.

"Что они сделали со мной? Что ОН сделал со мной?"

Рассудок уже возвращался. Холодный разум снова был у руля и быстро оценивал ситуацию, ущерб и возможные последствия. "Дано", "требуется", "решение", он снова решал задачу. И так как сложность задачи критическая, то и решения он предлагал радикальные. Сара понимала, что спалилась, раскрывшись перед Дэйзи, и спалилась основательно. Теперь Дэйзи будет спасать возлюбленного, и ФБР стало одним из вполне вероятных вариантов, ведь похищения и убийства - это их профиль, не так ли? А дом Сары в прежний вид не приведут даже несколько недель ремонта, не говоря уже о тех жалких часах, что есть в её распоряжении. Всё это никак не попадает под определение "замести следы", что от неё требовалось местным посланником Ада.

Решение было простым и поэтому довольно надёжным. Оно пришло сразу и принесло с собой спокойствие, переходящее в медитативную отрешённость. Оно было неприятным, но это был случай, когда красота и изящество должны были уступить место эффективности.

Сара подошла к своему компьютеру, не спеша пройдя между осколков стекла. Опустившись на колени у системного блока, она провела пальцами по корпусу.

"Жизнь по сути состоит из череды ошибок, да, Сара? А смерть - из сожалений о том, что мог бы сделать их гораздо больше".

Она достала маленькую отвертку из ящика стола рядом, щёлкнул крепёж боковой стенки системного блока, и через минуту из проводов и пыли были вытащены два жёстких диска - намагниченный остаток последних нескольких лет её жизни. Она аккуратно положила их на стол, и вернулась к шкафу. Скинув полотенце, она обмотала им порезанную руку, чтобы не испачкать одежду, которую она сейчас придирчиво осматривала. Жизнь взаперти не требовала большого гардероба, о чём ей теперь пришлось пожалеть. Из штанов остались лишь её спортивные синие штаны, которые она не надевала со школы. Из футболок - одна белая футболка, с идиотским принтом в виде вечносчастливого Спанч Боба. Всё остальное было либо тёплое, либо застиранное до неприличного состояния, так что выбирать не приходилось.

Чтобы не скакать вокруг осколков, Сара спустилась вниз и обула в кроссовки свои кровоточащие ноги (предварительно осмотрев ступни на предмет очередной стеклянной занозы). Из бесконечных завалов барахла в подвале она достала дорожную сумку, такую большую, что в ней можно было бы контрабандой провезти безбилетника. Именно потому и была выбрана эта сумка - "безбилетник" Генри был аккуратно в неё уложен и прикрыт всё той же белой простынёй. Сверху были положены оба жёстких диска, взятое наобум нижнее бельё и носки, случайно найденная мятая чёрная рубашка и шорты, которые сейчас не одеть из-за небритых ног. Наведавшись в ванную, она захватила пачку Ибупрофена, перекись водорода, лейкопластыри, зубную щётку, тампоны, и прочие средства гигиены. Кроме того, она забрала всё, что осталось от награбленных сокровищ и все свои деньги. Уже стоя на кухне, дожёвывая свой последний pb&j*, и глядя на стоящую у выхода сумку, она вспомнила о скудных украшениях матери - несколько колец, цепочек и серёжек, которые можно будет сдать за небольшую плату. Сара забрала их без колебаний.

Что действительно заставило её колебаться, так это выбор между "спалить быстро и наверняка" и "похоже на несчастный случай, следовательно страховка". Да, она собиралась сжечь к чёрту весь дом. Своё убежище, которое она не хотела покидать до последнего. А теперь вставал лишь один вопрос: "как?".

В криминологии есть "теория разбитых окон" - если если люди видят разбитое окно, то очень скоро там появится ещё одно разбитое окно. Или граффити. Или мусор. Или случится какое-нибудь преступление. Как насчёт пожара? Огонь на занавесках говорит, что такой вариант вполне может быть. Странно, что у Сары на происходящее почти ничего не откликается в душе, но об этом можно будет подумать потом, когда она будет сидеть забившись где-нибудь в уголке на Мемори Лейн, или на пол-пути к ней. У неё будет много времени до вечера, и у неё есть много тем, над которыми следует поразмыслить.

      Я много раз видел, как едят голодные бродячие собаки, которых пожалели какие-нибудь дети и дали пожрать. Жадно хватая пищу со скоростью промышленного насоса, они, боясь потратить время на разжёвывание, заглатывают такие куски, которые, казалось, просто не могут пролезть в горло. Лапы и хвост дрожат, живот медленно раздувается, а глотка в коротких промежутках между кусками нетерпеливо поскуливает. Их можно в это время гладить, говорить им что-то, даже пинать, но они не отойдут, пока не поглотят всё.
      Мой организм выглядел так же. Глотка всасывала суп с пугающей скоростью, не без помощи рук, конечно, глаза внимательно следили за Ма, уши ловили каждое её слово, а мозг их обдумывал.
      «А Васька слушает, да ест».
      Каждая часть системы «Joshua Inc.» жила своей, самостоятельной жизнью, не мешая остальным, позволяя мне сосредоточиться на судьбе своей заштопанной шкурки.
      «Похоже, я больше не Incorporated, а JSC, и Ма завладела генеральным пакетом. По крайней мере на время. Хотя, Джош, раньше это называли рабством. О, да, парень, ты же и не мечтал о таком в XXI веке? Forward to the past!»
      На секунду я даже замер — ложка супа остановилась на полпути ко рту, а глаза, если бы успели, стали бы круглыми от удивления. Впрочем, к такому я, похоже, начал привыкать. Комната вдруг исчезла и короткой вспышкой вместо неё проявилась реальность: каюта с раскачивающимся под ногами и поскрипывающим полом. Свет канделябра под потолком топит в полумраке стену и растянутое на ней чёрное полотно с белым черепом. Воткнув нож в стол, напротив меня сидит капитан — стройная, но очень свирепая женщина с пистолем за красным шёлковым поясом. У неё нет ноги — лишь засаленный деревянный костыль с несколькими щербинами от клинков и запёкшейся кровью на основании. Предыдущий матрос был слишком нерасторопен. Её единственный не вытекший глаз впивается в мои, но голос тих и пугающе спокоен:
      — ... ни золота ни иных активов? Эта шхуна — не бесплатна и не безопасна, — голос был хриповат, несмотря на молодой возраст своей хозяйки, — Чтобы держаться на плаву, тебе придётся отрабатывать свою постель и свой стол. Ты можешь начать...
      Её слова вдруг прервались тугим грохотом артиллерийского залпа, постепенно перешедшего в мягкий, но уверенный, явно официальный стук. Стук в дверь грязной приёмной ветеринарной клиники. Рядом со мной снова сидела Ма, с фаталистической мрачной усталостью обернувшись на звуки:
      — ... открыв дверь.
      Торопливо запихивая в себя задержавшуюся ложку, я не слишком быстро встал, намереваясь подойти к двери. Успев при этом проглотить ещё пару, я вдруг увидел себя: голый, с головы до ног залитый кровью, местами размазанной ладошкой, оставившей весьма характерные следы.
      Промедлив не больше половины мгновения, я метнулся в комнату-«голубятню» за простынёй.
      «Стук неприятный, да. Чиновничий. Но не хотелось бы испугать человека своим видом. Хотя разве хорошие клерки приходят по ночам на мафиозую скотобойню-крематорий и крокодиловую ферму «У тётушки Ма»? Нихуя! Наверняка это какой-нибудь штопаный гандон. Хотя штопаный сейчас скорее я, а не он», — по моему лицу расплылась гадливая ухмылка, — «Но в любом случае, раз я теперь работаю тут швейцаром, гостя подобает встретить как положено».
      Кое-как размазав кровь по лицу и груди простынёй, я аккуратно завернулся в неё на манеру древних греков. Или римлян. Да чёрт их разберёт. В общем, я завернулся и, быстрым шагом подойдя к двери, торжественно распахнул её, встав, однако, в проходе, и широко улыбаясь во все тридцать, надеюсь, два зуба. Но, похоже, меня наверняка выдавал нездоровый блеск глаз.
      Мне открывали много дверей, и только по этому жесту я мог почти наверняка сказать, есть ли в доме наркотики, нелегальное оружие или ещё что интересное, и открыл её правильно: смело и широко. Ну и что, что я в крови? Это джем! У нас вечеринка.
      В особенности у Данди.

"Значит здесь..."

Сара выбрала местечко в тени, откуда просматривалась большая часть улицы и приготовилась ждать. Долго. Очень долго, чтобы наверняка. Часов у неё не было, спросить время она не могла (ей и стоять-то на виду у всех было не просто), так что она решила засекать время по солнцу. Поставив ногу на край тени, она стала считать до 600, чтобы отмерить 10 минут. Через 10 примерных минут она отодвинула ногу в тень на расстояние, которое соответствовало примерному часу.

"Я вышла из дома где-то в 9. Примерно час в такси, ещё полчаса на дороге и минут 10 на машине. То есть получается... Так, нет, Сара, давай будем оптимистами. Допустим, я вышла в 8:30. И, эммм... 40 минут в такси, и... пусть будет 15 минут пешком и 5 минут на машине. То есть возможно, я даже раньше на полчаса. ОК, этот вариант мне больше по душе".

Мэмори Лейн угнетала своим видом. Воняя мочой и блевотиной, Сара удивлялась тому, сколько злобной брезгливости она испытывала, видя очередного характерного персонажа этой человеческой помойки. Было нечто странное в том, чтобы признать этих существ людьми, и потом согласиться, что обыватели из Gish - тоже люди, и знаменитости на ТВ - люди, и, собственно, она сама - человек. Казалось, разница больше, чем между разными видами обезьян, и логично было бы разделить Homo Sapiens на отдельные биологические виды. Homo Parasitus на Мемори Лейн, Homo Deus в списке Форбс, Homo Virtualis - такие как Сара.

Хотя это бред, конечно. Её неприятные чувства были вызваны не ксенофобией, а скорее наоборот. Психологи говорят, что мы часто ненавидим в других те черты, которые не готовы признать в самих себе. Сара видела, что, по сути, она одна из этих людей. Отними у Сары компьютер и выгони из материнского дома, и она окажется в таких же трущобах, и, наверно, будет точно так же лазить по помойкам, как тот нелюдимый бездомный, который повстречался ей на пути. У неё, как и у этих людей, точно такое же равнодушие к другим и к окружающей действительности, та же грязь и то же стремление забыться. Здесь в общем-то всем на всё пофиг. И никому ничего не нужно. Так было, и так будет, и ничего в мире не поменяется. Отбросы так и останутся отбросами, снобы так и останутся снобами, уёбища так и останутся уёбищами, и никуда мы не денемся. Только если ненадолго, пока не кончились серии в сериале и есть интернет, чтобы скачать ещё.

"И пока есть еда," - проворчал желудок, на что Сара ответила злорадной ухмылкой. Желудку предстояло вспомнить, что значит слово "нет".

Вы не можете просматривать этот пост!

      Болезненный свет слишком резко резанул по раздражённо распахнувшимся глазам. Да, итогом медитации было всепоглощающее чувство неприязни к холодному жёсткому полу, ненасытному Потроху, сраным птицам, тупому пульсу, уродскому дыханию, чёртовому перелому, ебучему аллигатору, идиотской итальянской говномафии, некросадистским Ма, опостылевшему непониманию, издевательской жизни и, в общем, всему, что приходило в голову. Теперь к этому добавился ещё и дебильный свет. Чтобы выразить своё отношение ко всему этому, не было ни сил, ни слов, ни, честно говоря, желания.
      — Мда. Не медитация, а мастурбация.
      Птицы снова дружно шарахнулись о прутья клетки, лишь заслышав мой голос.
      «Забавно, ими теперь можно будет так управлять», — от этой циничной мысли почему-то вдруг стало тошно. Вообще я не был ханжой и любил пошутить, что называется, «на грани», но вот конкретно тогда стало вдруг неприятно.
      Впрочем, не на долго. Потрох, дождавшись моего пробуждения, снова принялся делать пока что робкие намёки на свою бездонность, и обойти их вниманием пока что было в моих силах.
      Пока что.
      Вытянув ноги и облокотившись на стену, я посидел так ещё немного, размышляя над своей участью.
      «А, может, это не просто палата, в которой меня оставили отлёживаться, чтобы я не мешал заниматься другими делами? Помнишь, приятель, тот кинчик? Может, нас тут заперли и наблюдают потихоньку? Мол, а что он будет делать дальше? Как выберется?» — я невольно ещё раз ощупал комнату взглядом и, в конце концов, поднялся на ноги, обойдя её и простучав каждый участок стены, выискивая спрятанные зацепки.
      «Сейчас на потолке откроется окошечко, и через него упадёт маленький секундомер с обратным отсчтом, а потом пустят газ, чтобы смотреть и ржать, как я буду метаться и пытаться спастись, ломая двери и кости. А снаружи будет что-то ещё такое. Может, это такое садо-реалити-шоу, а я его участник на сегодня?»
      На какой-то момент я немного обеспокоился, но, вопреки всем моделям поведения здравомыслящего человека, почти сразу же расслабился.
      — По крайней мере это будет весело и необычно, хе-хе!
      Да и глупо было бы предположить такое. Или не глупо? После крокодила в подвале, мафиози, мнущих железные ручки, самозаживляющихся конечностей и наваристого мозгобульона с человеченкой нормальным казалось всё. Ну, или почти всё.
      И всё же что-то было не так. Не в том смысле «не так», как люди к этому привыкли, а «не так» для окружающей меня атмосферы. Если подумать, то со мной происходили совершенно обычные и объяснимые вещи, но как они происходили, или, скорее, воспринимались, это уже другой вопрос. И с этой комнатой, скорее всего, всё было так же буднично и объяснимо.
      У меня разболелась голова. Успокоившись, я снова присел в углу и, обхватив холодные колени холодными руками, крепко задумался.
      Внезапно я очнулся. Совершенно нельзя было сказать, сколько прошло времени. Хотя нет, у меня были отличные часы — мой желудок. И, судя по его воркованию, я задремал буквально на пару минут, но это помогло определиться с текущей версией интерпретации происходящего спектакля.
      — Точнее, теперь уже оперы, — я прочистил горло и набрал в лёгкие столько воздуха, будто собирался надуть дирижабль. Раз уж я тут на лечении, во что просто хотелось верить, хотя вероятность похищения или реалити-шоу тоже были велики... Так вот, раз я на лечении и в палате нет кнопки вызова, то внимание медперсонала я решил привлекать дедвоскими методами.
      — BR-R-A-A-A-A-A-AAAINS!!!
      Смазанное кровью горло новоявленного оперного певца выдало такое фантастическое число децибел, что стало страшно за бетонный потолок.

      Внезапно я очнулся. Невозможно было определить, сколько прошло времени. Казалось, что я просто моргнул, но, похоже, это было совсем не так, потому что проснулся я от новых, настойчивых звуков. В комнате щебетали тупые птицы, забывшие недавнюю сцену с их собратом, и кто-то сердито бурчал что-то неразборчивое.
      Я резко обернулся и осмотрел комнату. Пернатые пустобрехи тут же заткнулись, прекратилось и бурчание. Впрочим, не на долго.
      — At last! — снова послышался медлительный утробный британский голос, — Mean, I will digest your kidney now. Do you want to take part in this?
      На сей раз я уже не удивлялся. Наверное, после всего это было бы просто глупо. Живот на самом деле отзывался неприятной тянущей болью; на его месте ощущался втягивающий в себя грудную клетку вакуум.
      Я с трудом сел на край кушетки и отрешённо уставился на зачесавшуюся левую голень:
      — Что-то я надолго моргнул.
      Птицы в панике забились по клеткам, испуганно теряя теперь уже бесполезные перья и шурша крыльями по стальным прутьям. Отчаянная попытка вырваться из заточения на свободу. В большой мир. Который, к слову, населяет одно единственное существо, имеющее на этих пташек вполне конкретные виды. Не безопаснее ли сидеть внутри, голубушки?
      Внезапная аналогия заставила меня хрипло расхохотаться и повалиться на спину. К крутящей боли в животе добавился ещё и ушибленный о стену затылок. Я чувствовал боль. Значит, я был жив.
      — Чёрт их дери, может, нам тоже не стоит так отчаянно ломиться наружу из своей безопасной клетки, а, Сучий Потрох? — новое имя, на мой взгляд, здорово подходило моему желудку. Он тоже не имел ничего против, — тут кровать, сухо, тепло и еда.
      Отсмеявшись, я поднялся на дрожащие от слабости ноги и шатающейся, но уверенной походкой направился к клеткам с бьющимися в истерике птицами. Изнутри меня поддерживало нетерпеливое голодное урчание. В голове опять всплвыали какие-то слова Вивасвана (в последнее время это уже стало обычным делом: парень, похоже, говорил дело) о том, что нужно отрешиться от суетливых чувств, не поддаваться их зову и страстям. Именно это сейчас и происходило со мной, хоть и невольно: я словно расслаивался на части. Где-то отдельно ощущался разум, отдельно выл в исступлении голод, любопытство, доселе незамечаемое, на самом деле постоянно скреблось и скулило где-то под костяным капотом головы. Вся эта свора жила своей жизнью, а я своей, и это было фантастическое чувство! Но я понимал: они всё ещё сильнее меня. Если их не кормить, то эти паразиты набросятся и сожрут своего «хозяина». Или, правильнее сказать, «носителя». И сейчас я делал полностью осознанные движения: я знал, зачем иду, что буду делать и почему это необходимо.
      Рука послушно ворвалась в приоткрытую дверь клетки и молниеносным движением схватила последнего из могикан — вождя Большого Попугая. Этот организм даже не успел издать последний отчаянный крик сдавленными лёгкими, как его голова уже безжизненно болталась на сломанной веточке шеи.
      — The truth is that I was always amused with one human feature, — снова заговорил Сучий Потрох, — they are so moved with some birdies, pigies and cows, and sob so violently when they suffer! One establish international societies for care of living creatures... And five minutes later you can see them playing a good knife and fork with their belowed and protected pets. Just an odd hypocrits. And these birdies and pigies are just a food.
      Филосовская тирада Потроха была прервана куском закинутого в него попугайского мяса: руки уже быстро воспроизводили заученные движения, разделав тушку на обрезке торчащей из стены трубы. Он был прав: это просто еда, а я должен просто выживать. Вообще в этом мире всё довольно просто, если лишний раз не грузить себя придуманными от скуки проблемами.
      Вскоре за попугаем последовала и первая канарейка, затем вторая, третья, пятая. На этом я всё же остановился. Голод требовал больше, но его ярость была ублажена ровно настолько, насколько необходимо. Любой хищник всегда должен быть чуточку голоден, чтобы быть в форме. А я, похоже, всё-таки был хищником от природы.

      — Сраный бухенвальд! — взглянув на своё тело, я на микроскопическую долю секунды испугался: на кушетке лежала мумия Тутанхамона, разве что без бинтов. И это было вторым потрясением. Ни царапин, ни вырванных кусков мяса, ни отломанной ноги и раскуроченных рук. Ничего. И даже без бинтов. Без долбаных бинтов, блин!
      Я продолжал со спокойным изумлением смотреть на своё (своё ли?) отощавшее тело.
      «Интересно, сколько оно тут уже валяется? Уж всяко больше месяца. Возвращение Белоснежки ото сна, бля», — я оторвался от кушетки и лежащего на ней скелета и обвёл взглядом комнату, возможно, в поисках принца, который разбудил меня от векового сна поцелуем.
      Но комната была сера, уныла и пуста, словно мир в одной старой видеоигре. Тургор, вроде? Не помню. И лишь в центре, как и в том выдуманном мире — Промежутке — болталось лишь несколько ярких пятен — Цветов. Как завороженный, я смотрел на их буйство не знаю сколько времени, слушал их трели, пока меня не вывела из транса угрожающая трель уже в моих засохших потрохах.
      Тряхнув головой, я осторожно поднялся с кушетки, мягко, но затем увереннее вставая на больную ногу. От перелома не осталось ни следа. Шатаясь, стараясь не попадать под струи кондиционированного воздуха, грозившиеся сдуть моё ослабевшее ниже всяких мыслимых пределов тело, я дошёл до двери и подёргал за ручку. Заперто.
      Сухие губы разжались, чтобы исторгнуть очередное проклятие в адрес больницы, дверей, врачихи и жизни в целом, но снова сомкнулись. Лишь рука обречённо, бессильно скользнула по тусклому, заляпанному кожным жиром медному шару. Я обернулся, и перед глазами снова замелькали цветные пятна. Они так выделялись на фоне остальной серости, их психоделические цвета завораживали…
      Внезапно мои глаза заблестели маслянистым, нездоровым огнём, а по отощавшему лицу расплылась гадкая, страшная улыбка.
      — Nine chicken wings and one dietary cola, please!
      Моя рука стремительно ворвалась в клетку и, схватив один из самых крикливых сосудов с Цветом, вытащила наружу под панические вопли и метания остальных. Жертва клевала меня, брыкалась и верещала, но крепкие костлявые пальцы, дрожа от болезненного и безумного голода, сдавили её грудь и заставили крики захлебнуться, а крылья безжизненно обмякнуть.
      Подойдя к стене, я, еле сдерживая свой голод жалкими остатками костлявой воли, отпилил попугаю голову о кусок торчавшей трубы и жадно приложился к кровоточащему горлу. Без молока тёплая жижа была гораздо противнее, чем ожидалось, но всё же я допил её. Пальцы разорвали нежную кожицу на животе, выпустили кишки, и зубы жадно впились в какое-никакое, но всё же мясо. Кажется, я негромко, изредка то ли порыкивал, то ли жадно поскуливал. Не помню.
      Я очнулся от боли в пальцах. Мясо закончилось, скелет выпал и, слизав кровь с рук, я, похоже, начал кусать их.
      «Нет, приятель, так дело не пойдёт. Возвращай-ка на место свою долбаную свихнувшуюся крышу!», — я тряхнул головой, приходя в себя. У моих ног лежала изуродованная тушка когда-то яркого, озорного попугая, по всей комнате виднелись его мёртвые перья, а по моей груди и лицу размазались алые запекающиеся струйки.

Когда боль от тычка поутихла, Сара собрала себя с бетона и села, прислушиваясь к стеклянной игле у себя под рёбрами.

"Козлина тупая". - сквозь наворачивающиеся слёзы поблагодарила она Кэди.

Убедившись, что всё ещё можно относительно нормально дышать, она вернулась и села на ступеньки у парадной двери спрятав лицо в колени. В тишине ночи послышались редкие, тихие всхлипывания, и ночь отвечала на них издевательской улыбкой пластикового гнома. Дом теперь выглядел раздолбанным и заброшенным, и скрюченная фигура у его входа была похожа на оторвавшийся от него обломок. Но дом не стремился принимать обратно эту часть себя - спрятав удобное кресло и тёплый плед а темноте дальних комнат, он ощетинился многочисленными стеклянными осколками, невидимыми, пока не наступит утро.

Дом молчал, гном продолжал улыбаться, всхлипы Сары терялись в шелесте листвы и стрекоте кузнечиков, и её это вполне устраивало. Она не хотела никого рядом: помощи ждать неоткуда, никто не придёт, не даст дельный совет, не поможет, никто даже просто не обнимет её за плечи, сочувственно, а не с брезгливой жалостью. Всё, что может дать этот мир вместо объятий - это изнасилование каким-нибудь мерзким мужиком типа Кэди, которому всё равно кого трахать, хоть овец в поле.

"This reality is really just a fucked up dream", вспомнилась строчка Papa Roach, и хотя реальность оказалась сегодня гораздо больше похожей на грёзы, грёзы оказались гораздо сильнее fucked up.

С последним всхлипом, она вздохнула чуть глубже и разогнулась. Ей стало легче. После всей этой фантасмагории, крови, гигантских насекомых, двух главных засранцев этого года и одного Нечто, прикидывающегося человеком, она наконец получила свои несколько часов спокойствия. Это было похоже на долгожданный глоток воздуха ныряльщика, который, всплывая, узнал, что может не дышать еще около 30 секунд после "последней" секунды. Такой же долгожданный, но вот столь ли желанный? В душе Сары начали зарождаться сомнения...

"Уборка в доме - это день-два. Замена стёкол - $300-$500. Новые лампы - $50. Новый монитор - $150. Ремонт в моей комнате - $100-$200. Ворчание матери - до конца моих дней. Или её. Починка собственной шкурки - это оценить сложнее. Но, в принципе, проблема решаема. Если дадут возможность её решить. Пока что То Существо дало понять, что твои личные проблемы - это твои личные проблемы, а если что не так, то оно ради прикола подкинет ещё, сволочь такая.".

Сара провела рукой под толстовкой, прямо по липкой ранке, как будто надеясь, что она магическим образом исчезла, как исчезают раны героев в компьютерных играх, но чуда не произошло.

"Интересно, сколько вообще оно было моим монитором? Со дня покупки? Следило за мной, за моим трафиком, пялилось на меня, пока я пялилась в него, 24/7 собирало обо мне информацию. Кстати, интересно, что эти инфернальные ФБР думают о моей коллекции яоя? И почему именно я? Потому что я в свои 23 застряла где-то на уровне шестнадцатилетней, разве что в компах получше разбираюсь? Сидела ведь, никого не трогала...".

Затянувшаяся ночь всё никак не подходила к концу, что уже начинало немного раздражать. Хотелось промотать этот отрезок времени, как скучные посты в каком-нибудь блоге, но, увы, иногда в интерактивности этот мир уступает даже телевизору.

"Даже чай не сходить попить...". - обиженно подумала Сара, и вдруг вспомнила, что за весь "день" ничего не съела. Но голод ни разу не напомнил о себе. "Реакция на стресс. На гормонах как на амфетаминах, наверное. Интересно, сколько я сбросила? Хотя сколько ни сбрасывай, на лицо всё равно уродина... Как же всё-таки отстойно иметь физическое тело! Была бы призраком каким-нибудь, вот бы повеселилась! Пугала бы людишек, творила бы что хотела, летала бы куда угодно, свобода... Жаль, что я застряла в этом мешке жира. Хотя... Если существуют такие штуки, как произошедшее сегодня, то наверняка можно каким-нибудь алхимическим ритуалом что-нибудь такое наколдовать и у меня будет тело такое же прекрасное как и моя душа... ОК, не такое же уродливое как моя душа. Если душа существует. Если сегодняшние события не сон и не бред. Хм...

Я критически отношусь к произошедшему и не воспринимаю всё как аксиому. Значит это не психоз. Я не подвергалась никакому токсическому воздействию, способному вызвать настолько мощные галлюцинации. Значит это не галлюцинации".

Она внимательно посмотрела на свои руки, как учил Кастанеда, чтобы распознать сон, но ничего особенного не заметила.

"Значит, это не сон. Значит, возможно, существуют другие мистические штуки. Значит, возможно, есть и Бог где-то. И душа. И ангел-хранитель. Последнему лучше бы поскорее показаться передо мной, потому что я уже задумалась, за сколько можно загнать мою душу, хе-хе...".

Но никто не появился. Сара продолжила сидеть наедине со своими мыслями, которые постепенно становились тягучими как джем - близилось время, когда она обычно ложится спать...

С предрассветным маревом Сара уже была в доме. Надо было готовится в походу в город, "на встречу с человеком, перевернувшим мою жизнь. (Розовый фон, сердечко, сердечко.)". Отодвигая обутыми ногами осколки со своего пути, Она пробралась в свою комнату, чтобы раздобыть ещё одежды.

- Привет, Генри.

На этот раз была выбрана чёрная футболка с эмблемой группы Einstürzende Neubauten - белым человечком с точкой в голове-кружочке. Всё остальное было таким же обычным, неприметным, почти спартанским.

- Пока, Генри.

Душ не занял много времени, дольше времени заняло разглядывание в зеркале своих "повреждений". И размышлений о том, насколько реально самой достать кусок стекла с помощью пинцета. Смыв всю кровь и облачившись в свежую одежду, она кинула испачканную в корзину для грязного белья и пошла на кухню за нет-буком. Надо было посмотреть по карте, где эта чёртова Мемори Лэйн. И, кстати, что написал Боб. Нет-бук был протёрт влажной тряпочкой (небрежно, но нежно), и получил напутствие продемонстрировать супер-класс и выжимать из аккумулятора последнюю энергию, пока не cкачается карта Дэнвера.

- Какого...

Не дожидаясь ответа на незаконченный вопрос, Сара буквально выпрыгнула из комнаты, резким движением захлопнув за собой дверь и навалившись спиной для верности. Едва ситуация начала приобретать подобие рациональности, как вдруг опять появляется чёрт-те что и творит чёрт-те зачем чёрт-те какой бред! Правда на этот раз была надежда, что тварь просто вылетит в окно и присосётся к случайному прохожему, а не вломит Саре по носу так, что он окажется на затылке.

А если не улетит?..

"Твою мать, твою мать, твою мать..."

Первой идеей, пришедшей в голову было сыграть сковородкой в бейсбол с этой стеклянной тварью. Время на поиск второй она решила не тратить, и, поправив очки, побежала на кухню за сковородкой побольше. За самой, мать его, большой сковородой в доме. Уже на кухне, взяв нужную сковороду своим перепачканными руками, она вдруг бросила взгляд на пол. Следов не было, но на ступнях остались капли крови.

"Наверняка следы остались на лестнице... Боже, какая же ты идиотка, Сара..."

Она снова оценивающе посмотрела на чёрный круг сковородки, мысленно сравнила себя с игроком Национальной Лиги и поняла, что она уже дважды идиотка. Как минимум. Растерявшись, она опустила руки и рассеянно посмотрела по сторонам. Прикончить стеклянную тварь она не сможет, и переждать в подвале тоже не получится, так как вот-вот объявится полиция, а что будет дальше - лучше не думать. Вместо вариантов решения проблемы, в голове вновь и вновь пульсировал вопрос "Что мне делать?".

"Что бы сделал Иисус?" - вдруг вспомнила она главную фразу всех моралистов с телевидения. Лицо Сары исказила язвительная ухмылка.

"О, я знаю, что бы сделал Иисус. Когда его окровавленного повязали бы возле высушенного трупа, вся кровь которого теперь ровным слоем на потолке и стенах. А потом сказали бы, что стеклянные комары - это его домашние питомцы. Отлично знаю, что бы он сделал. Он бы дал себя распять и воскрес бы на 3-й день. Отличный план, достойный пример для подражания. Я бы тоже так сделала, ЕСЛИ БЫ МОГЛА, ТВОЮ МАТЬ, ВОСКРЕСНУТЬ, ПОСЛЕ ТОГО КАК МЕНЯ ПРИКОНЧАТ!!!"

Крепче сжав ручку сковороды, Сара пошла вон из кухни.

"Ладно, это всего лишь комар. Большой стеклянный комар. Как поступают с непрошеными насекомыми?"

Она вспомнила, как однажды, когда она неторопливо ела у себя в комнате мороженное ("огромную порцию в ведёрке объёмом в пару пинт" - со стыдом вспомнилось ей), к ней в комнату залетела оса. Сара набросила на осу футболку и вытряхнула мерзкое насекомое обратно на улицу. Отлично, сейчас та же самая ситуация, в интерпретации Мерлина Мэнсона и Роба Зомби. Вместо футболки одеяло из комнаты матери, вместо вытряхивания будет сковородка, осталось только унять дрожь в руках.

Стоя перед дверью собственно комнаты с одеялом в руках, Сара начала мысленно читать Литанию против страха из книги "Дюна":

"Я не буду бояться, страх убивает разум. Страх - это маленькая смерть, несущая забвение. Я смотрю в лицо моему страху, я дам ему овладеть мной и пройти сквозь меня, и когда он пройдет сквозь меня, я обернусь, и посмотрю на тропу страха. Там, где прошел страх, не остается ничего, там, где прошел страх, остаюсь только я."

Не думая ни секундой дольше, она открыла дверь, чтобы набросить одеяло на врага.

Ничего не ответив на уточнение приказа, Сара только снова вытерла потеющие ладошки и отвернулась к монитору. Под жужжание сканера Сара задумалась о Генри. Что связывает его со своим тираническим боссом? Разве не унизительно такому взрывному громиле быть дрессированным лакеем? Lap dog with a lap top. Деньги? Карьера? Семья в заложниках?

По мере завершения задания эти мысли стремительно вытеснялись вопросом "что будет дальше?". Голова на этот вопрос отвечать не собиралась, зато чувства кричали так, что Саре с каждой минутой всё труднее было сдержать себя и не разреветься.

"Картинка готова, теперь надо выбрать сайт, да... надо выбрать сайт... надо выбрать сайт..."

В открывшемся браузере мелькнула её старая тема, где она спрашивала про сайт, торгующий резиновыми кишками. Загрузить этот портсигар сюда же, это будет весьма иронично. Но Сара не рискнула, решив воспользоваться обычным бесплатным хостингом изображений.

"Наверное, надо как-то комментировать свои действия, это успокаивает. Что я не делаю ничего лишнего. Например? Например, не пытаюсь позвать на помощь! Сара, ты тупица!"

Мышка метнулась к мессенджеру, а сердце снова начало озверело бить изнутри, но плевать, от этого жирного тела всё равно не дождёшься ничего дельного, так что пусть оно вытворяет что угодно. Звук выключен, в контактах выцеплен знакомый журналист и, наплевав на опечатки и правила пунктуации, она напечатала так быстро, как только могла:

сара саттон брайнт ст 17 денвер генри из гиш убивает ейчас

Enter клацнул выстрелом, окно было мгновенно закрыто, и в мыслях промелькнул победный интернет-клич "PWNED!!!". Но напряжение не спадало - она боялась даже вздохнуть, в любую секунду ожидая "Генри!" и затем превращение её лица в кровавое месиво. Зато теперь у неё есть какой-никакой козырь, так что если что, то хоть напоследок поимеет их как следует.

- Всё готово. - сказала она, но потом вдруг спохватилась и вытащила портсигар из сканера, положив его на край стола, боясь повернуться, посмотреть на "заказчика".

- Никого у неё нет, даже жаба по ней не квакнет.

"Пиздец, Сара, тебе пиздец" - зазвенело у неё в голове, вытесняя все остальные мысли. Нужно было что-то сказать, чтобы эти пришельцы передумали, чтобы поняли, что она полезная, что люди заметят, если она вдруг пропадёт. Что-нибудь, хоть что-то, срочно, сейчас, ПРЯМО СЕЙЧАС, САРА!!!

- Я... Меня зовут Сара Паттон. - наконец выдавила она из себя, но дальше не стало легче. Ни дипломов, ни сертификатов о пройденных курсах, ни влиятельных знакомых, ни заметных достижений, ни широкой известности даже в узких кругах, лишь приводы в психушку, которые только облегчат попытки по сокрытию улик - никому нахрен не надо искать долбанутую затворницу.

- У меня есть мать... - вдруг вспомнила она. - Ну, то есть, я живу с матерью. Она скоро приедет! И... и я делаю сайты. В Интернете. Я фрилансер, у меня портфолио и заказы, и я зарегистрирована в сообществе там, в этом... И у меня много знакомых. Я с ними... я часто с ними переписываюсь... ЭнСиДи Фармасьютикал! Это я делала для них сайт! - вспомнила она один из самых технически продвинутых сайтов, который она сделала для небольшой сети местных аптек.

Широко раскрытыми глазами она смотрела на незнакомца, этого посланца Господа Бога, разгневанного на Сару за то, что она так бездарно распорядилась его даром жизни, или, скорее посланца Сатаны, которому теперь приходится выполнять грязную работу, и сейчас этот дьявол будет вершить суд, а Саре нечего добавить на чашу весов.

"Коммуникабельность, активность, нацеленность на результат" - вспомнила она стандартные клише из резюме, которые сейчас звучали издёвкой. Она оглядывалась в полупустой комнате своего сознания, пытаясь разглядеть близорукими глазами хоть какие-нибудь свои положительные качества среди всякой ерунды.

"Я много читаю? Я легко дохожу до второй несгораемой суммы в "Кто хочет стать миллионером"? Я знаю сюжеты не менее пятисот фильмов и десятки "пасхальных яиц" в разных видеоиграх? Я легко могу не спать 3 суток? Теоретически, я знаю как водить машину и стрелять из пистолета? Я знаю основные теории, школы и направления в психологии на уровне не хуже выпускника колледжа, правда тоже тупо в теории по книжкам и статьям? Но даже без них я знаю, что с головой у меня точно не всё ОК?"

К горлу подступил ком, но Сара проглотила слёзы. "Я вешу фунтов 160, и из меня можно наварить много мыла. Вот и вся польза", - подумала она, глядя в глаза своего судьи с той наглостью, которое ей позволяло осознание своей обречённости. Но вслух она сказала другое:

- Я быстро учусь. Я много знаю по-мелочи. Я рациональна, если нужно, и я... и со мной всегда можно договориться.

Разбитый нос напомнил ей, что никто тут с ней договариваться не собирается, но она не могла не попытаться ухватиться за эту соломинку.

У ягодного чая есть одно преимущество - он вкусный не только когда горячий, но и когда остывает, и даже когда уже безнадёжно остыл. За те полчаса, что Сара провела на кухне, больше размышляя, чем утоляя голод, чай остыл окончательно и тащиться с ним в комнату, как она любила делать, теперь было бессмысленно. Она допила то, что осталось, и оставила рядом с раковиной немытую посуду.

"Плохая девочка", - мысленно поругала она себя, но в этой мысли не было эмоций.

По пути обратно в свою комнату, она зашла в туалет - основная часть пива уже успела пройти в её организме свой путь. Сара снова обратила внимание на то, что пустом доме она была единственным источником звуков, но, учитывая место и обстоятельства, в этот раз мысль вызывала усмешку.
Громкий слив воды из бочка, которым она по ночам всегда опасалась разбудить мать.
Громкий хлопок дверью. Специально.
Громкие шаги.
Как будто она пыталась показать, что она ещё здесь. Что она существует, что она живое существо, а не призрак, шуршащий по полу. Пыталась показать, но кому? Дому? Или может, самой себе?
Снова усмешка.
Это всё пиво.

Представшее перед Сарой по щелчку выключателем пространство её комнаты, такой знакомой, и такой противной, вернуло её в меланхолично-апатическое состояние. Она собиралась посвятить эту ночь уборке, но желание наталкивалось на плохо осознаваемую преграду. Выключатель щёлкнул снова, и всё убожество скрыл привычный полумрак, рассеиваемый лишь тусклым светом старенького монитора.

"Эта комната - отражение меня", - подумала Сара, рухнув на никогда не заправляемую кровать.

"Какой смысл убираться, если всё повторится снова? И снова здесь будет срач... Сначала немного, а потом полный пиздец. Как было в прошлый раз. И в позапрошлый. Как и в моей жизни, и во мне самой. Если бы я вела дневник, я бы, наверное, расписала полгода, а потом бы только копипастила...".

Положив очки рядом с кроватью, она засунула ноги под одеяло и легла лицом к стене, сжавшись в комок.

"Я знала, что всё повторится. Просто надеялась, что со временем станет лучше, но знала, что этого не будет. Завтра я снова просплю бОльшую часть дня, потом буду злиться на следующий день из-за недоделанной работы. Злиться, и ни хрена не делать. Какого чёрта я не могу ничего изменить, хотя отлично осознаю всё это? Моя жизнь - болото, мои мозги - кисель, я равнодушная тупая уродина.".

Тихий шум кулера, бесшумное медленное дыхание прижавшегося к стене человека, уже давно не считающего себя человеком, вдох, выдох, вдох, из уголка приоткрытого глаза покатилась слеза.

" - Жалость к себе.
- Плевать.
- Убогое зрелище.
- Плевать.
- Надо взять себя в руки, отвлечься.
- Да отъебись ты уже.".

Ей больше не хотелось контролировать себя. А может, она уже давно потеряла контроль, и теперь просто отпустила бесполезный штурвал. Слёзы текли сами по себе, и Сара не испытывала ни грусти, ни облегчения от прорвавшегося отчаяния. Ей было всё равно. В пустой голове возникала только одна мысль - "Пора бы уже закончить всё это. Вообще всё.".

Тело не стало долго наслаждаться отпущенной ему свободой, и сознание медленно соскользнуло в мир грёз, подарив тревожный сон. Саре снилось, что внизу балахона торчала нитка. Она решила не заморачиваться и вырвать её, но нитка всё вытягивалась и никак не кончалась. Постепенно балахон стал распускаться, но Сара тянула и тянула нить, пока вдруг не почувствовала, что больше не дышит. Посмотрев вниз, она увидела, что вместе с балахоном "распустилось" её тело, и теперь там была чёрная пустота. В этот момент она проснулась.

На улице уже было светло.

Попив на кухне воды, она с мыслями "нахуй, нахуй ваш ебучий мир" снова забралась в кровать и спала без сновидений пока не наступили сумерки.

Проснувшись, она ещё долго лежала, размышляя, что ей делать с наступившим вечером. И с жизнью вообще. В голову упорно лезли мысли, что с жизнью Саре не сделать ничего хорошего. Так что пора её заканчивать. Потому что даже весь этот страх смерти блекнет перед страхом, что до этого мрачного события она всё-таки не сможет немного прожить счастливой.

"Если выбирать самый поэтичный и впечатляющий способ самоубийства, я бы выбрала самосожжение... Я бы стала отражением всей моей жизни, которая ждёт меня впереди: я бы металась в агонии, зная, что это всё равно не поможет, что ничего уже не спасёт, но не имея возможности успокоиться. И крики, крики, пока, наконец, ноги не подогнутся, и тело не упадёт уродливым мешком на землю. Ещё более уродливым, чем до того, как его объяло пламя... Но мне не хватит духу на такое. ".

Сара откинула одеяло в сторону и в задумчивости села на край кровати. Во всех этих мыслях о суициде было нечто раздражающее. Логика говорила Саре или покончить с собой, или уже выбрать окончательно жизнь. А регулярно возвращаться к этим мыслям и всё время откладывать их на потом - это как-то тупо. Но она ничего не могла с собой поделать: поводов жить у неё не было, но и убедительных поводов убивать себя никак не находилось.

Она вытерла глаза, надела очки и уселась перед компьютером. Почта, месенджер, своя тема про ролик на шок-сайте. И торренты. Наверняка там уже что-то скачалось. Остаётся только надеяться, что из скаченного что-нибудь зацепит - спасаться от этого мира вымышленными мирами фильмов, игр или грёбаных аниме стало уже привычкой.

"Сраный спам..." - Подумала Сара, медленно откидываясь на спинку стула и прислушиваясь к ощущениям затёкшего тела. Полулёжа в кресле, она запрокинула голову и уставилась в потолок.

Белый...

Пустой холст и нечёткие тени. Внешний мир на секунду совпал с внутренним, подарив Саре краткосрочную нирвану. Сара пролежала так около минуты, созерцая пустоту внутри и вне себя, пока в эту пустую голову не пришло осознание, что она выспалась. А это значит, что надо ждать 12 часов, прежде чем можно будет снова попытаться увидеть хороший сон.

12 часов... Сара выковыряла из уголков глаз скопившуюся слизь и вытерла её о толстовку. 12 часов... Если у тебя есть всё, что тебе нужно и тебе не привиты потребности в еженедельном обновлении блядь-набора белые сапожки + дурацкая сумочка + стильная причесока + поясок с висюлечками, если у тебя нет горящего дедлайна, который не дай бог может сорваться, если уже просмотрены Top250 фильмов с imdb.com, если тебя никто не ждёт и тебе никуда не надо, то эти двенадцать часов - это, блядь, проблема!

Сара вернулась в сидячее положение. Взяв в руки повесившуюся мышку, она стала лениво крутить пальцем шарик в её пузе, наводя курсор на новое сообщение.

"Я скучающее любопытство Джека" - подумала Сара в стиле главного героя из "Бойцовского клуба" и открыла письмо.

-Иан! Какую, чёрт побери правду я должен узнать? Хоть намекни мне!- крикнул Десмонд всматриваясь в темноту... Потом он перевёл взгляд на девушку с теневой рукой, вроде-бы моля о подсказке, ибо он сам не понимал, что от него требовалось. «Нет, погодите... Какая помощь, чёрт возьми? Я сам со всем справлюсь! Ведь я человек? Или почти человек… Хотя нет, нет, нет! Человек не пьёт кровь, не меняет свое тело как пластилин, и не может остаться живым после такой резни, которая происходила в баре… Я! Я нечто большее, сильнее, быстрее, выносливее… Это правда? Да, это моя правда.. кокой бы горькой она не была… Я больше не человек!» эти мысли пронеслись ураганом в голове парня, ломая все стереотипы, привычки, знания и опыт, которые он приобрёл на протяжении жизни. Это было одновременно концом и началом чего-то нового… Новой жизни. Посмотрев на священника, который мучился в конвульсиях, Десмонд дрожащим голосом сказал:
-Я не ты! Я не человек! И это моя, правда!- сказав это, он упал на колени, как-будто парень получил металлической требой по затылку, и в тоже время его поражал эмоциональный и психический шок, который выжигал все нервные узлы и соединения. Сейчас Десмонд выглядел как мерцающая лампочка, которая вот-вот потухнет…