| |
|
|
Да, пробуждение было не из приятных. Итак, боль. Как сказал бы любой врач, боль это хорошо: болит значит еще не умерло. А он явно был врачом. Или все-таки актером? Или наемником, немного детективом, и опять таки, много актером. Играющем то врачей, то детективов. Черт, не разобрать. Но пока актер набирает больше всего голосов. Хотя для актера он как-то слишком не дилетантски разбирается в медицине, и слишком джемсбондовски спокоен, оказавшись явно в подпольном морге. А это точно подпольный морг любой грязный врач такой видел, уж не говоря о детективах.
Итак. Тело пока болело и не слушалось. Это, может, пока и к лучшему. Лучше оставить его пока полежать, говорят, мозг лучше работает, когда тело парализовано. А мозгу было над чем поработать. Мысли, приходившие в голову, в порядка хронологическом, но отнюдь не по важности. Во-первых, как эта штука все-таки смогла проткнуть перчатку. Медицинские перчатки все-таки сделаны ровно для того, чтобы не протыкатся и не рватся -- напоминал доктор, не гандоны (подсказал детектив). Может, все-таки поверить не собственной памяти, а версии голоса, что был выброс галюциногенов в воздух? Ну тут незачем верить или не верить: во-первых, на руке должна быть рана. Было бы неплохо ее почувствовать сейчас, если да -- голос врет, если нет -- ничего не значит, потом тщательно осмотреть руки. Даже от шприца остается след, а уж от природных ковырял грибу должен и подавно. Кстати, если галюциногены в воздух, то сейчас на соседнем столе должен приходить в себя куривший сигару.
Во-вторых, казалось, не к месту в голове всплыл профессор режиссуры. "Представьте себе, что вы рисуете иллюстрацию к фразе "Тили-тили-тили-бом, загорелся кошкин дом.". Вы можете нарисовать дом, кошку, огонь. Можете даже нарисовать едущую пожарную машину с большим колокольчиком, и около него такие, как в комиксах, дубли контура, мол звонит -- чтоб был ваш тили-бом. Но как вы нарисуете, что дом кошкин? Некоторые вещи зрителю показать нельзя, можно только подтвердить его догадки на этот счет." К чему все это всплывало в голове сейчас? Зачем подсознание упорно вызывало в памяти именно этот эпизод, что оно хотело этим сказать? Ах да, конечно! КАКОЙ, БЛЯДЬ, ЕПИСКОП? Что, в галлюцинациях был хрыч в альбе, манипуле и митре? Если нет, то откуда Роджеру, дьявола этому епископу в жопу, понять, что это был епископ? Уж не говоря обо все остальном.
Ну и на закуску, надо попробовать вспомнить, что это, черт возьми, за голос, и похож ли он на что-нибудь ранее слышанное в этом сраном городе. Это только для начала. Мысль работает быстрее тела, тем более побитого. Актер работает головой прежде всего. Как, впрочем, и врач и следователь.
|
Роджер сел на высокий стул перед барной стойкой, сейчас хозяйка оказалась точно перед ним, а бармен чуть справа. Впрочем, актер повернулся слегка направо, так что перед ним был как раз Джим, к блондинке слегка боком, дабы не быть навязчивым. Взяв левой рукой стакан понюхал, пахнет ли голубой напиток в бокале ночным небом, и попробовал его на вкус, хотя вкус его должен был оказаться замечательным, не важно, каким он был на самом деле, сейчас Ро нужен был по сценарию напиток замечательного вкуса. Чем расплатиться за Пеппи Синий Чулок? Деньгами скушно, хотя он сделает это уходя, а пока за напиток платят представлением, хоть бы и сыграть Пеппи. И если и играть, то только для хозяйки, но тут есть еще так некстати бармен, но бармена Ро исключит из зрителей, насильно включив в актеры, или в реквизит, чтобы хозяйка чувствовала себя единственным зрителем.
Сыграть женщину профессиональному актеру не так уж и сложно. Куда интереснее играть актера, не слишком умело, и оттого гротескно играющего женщину.
-- Ну что же делать Пеппи Синий Чулок, придя в бар. Наверно, клеить бармена? -- И это были последние слова, сказанные здесь Роджером, потому что он повер стакан направо, перекладывая его из левой руки в правую перед своим лицом. Великий Марсель Марсо на выступлениях проводил ладонью перед лицом, и зрители успевали заметить одно выражение на одной половине лица и другое на другой, но Ро так не умеет, да сказать по чести и никто в мире кроме Марселя Марсо не мог так. Но из-за стакана появилось уже другое лицо.
Теперь она сидела перед стойкой почти прямо, откинувшись назад лишь настолько, чтобы показать, что отнюдь не аршин проглотила. Бокал в правой руке, навису, колени плотно прижаты друг к другу, левая рука лежит на стойке, но на нее нет опоры. Глаза слегка прищурены, как делают близорукие девушки, тесняющиеся носить очки. Глаза устемились к Джиму. Вот пальцы левой руки пришли в движение, слегка по-кошачьи поскребя по полированной поверхности стойки.
-- Значит, тебя зовут Джимми? -- Высокий голос со слегка медовыми нотками. Девушка рассеянно запускает пальцы левой руки в свои волосы, и расчесывает их движением тыльной стороной ладони вперед от плеча. Точнее, в воображаемые волосы, потому что у Роджера все-таки не настолько длинные волосы, чтобы их можно было расчесывать рукой. Покривлявшись еще минуту, Ро перекладывает стакан обратно из правой руки в левую, и на его месте снова Роджер: левый локоть поставлен на стойку, о которую мужчина вольготно опирается боком, откинувшись влево, правая рука свободно висит вдоль корпуса, одна нога вытянута вперед другая обвита вокруг ножки стула.
И ни взгляда на зрителя, не сметь показывать, насколько ждешь аплодисментов! Лишь на долю секунды, пока стакан проплывал мимо лица, Ро поймал глазами фигуру, отраженную на поверхности синебокого цилиндра.
|