Голосование пользователя

Клёвый пацан Тони Фрикшоу. Когда в Большом Яблоке по раёну на своём кадиллаке открытом проезжает - все хотчиксы с ног валятся. Из окон выпадают. Из трусов выпрыгивают. Потому что крут. Первый в качалке и в уличных махачах. В паркуре тоже. Банды нигерские Тони так боятся, что даже с калашами не рискуют к нему подступать. О копах я вообще молчу. Эти папой Тони давно куплены. Он мультимиллионер, папаша-то Фрикшоу, коллекционер редкостей, интеллектуал и вообще мудила. Сыном не интересуется - вот и вырос Тони, как дурная трава. Трава, кстати, тоже интересует Тони иногда. И прочая дурь. Но более всего - оружие. Холодное. Огнестрел - не признаёт. Это для лохов. То-то было веселье, когда в очередном махаче с негрилами Тони две немецких даги достал из бардачка в кадиллаке. Против выкидух-то, вот умора! Пистолетов Тони не боится. Быстрый потому что от природы, резкий и внезапный. Как понос от алычи. Словом, крут со всех сторон. С духовностью у парня тоже всё в порядке, вы не думайте. Гистограмма с черепом на шее это ясно обозначает. Что, не знаете, что такое гистограмма? График такой условный. Он символизирует. Вкупе с черепом. Что-то. Глубоко духовное значение, во. Вам не понять. Ну и татушка модная на руке, как без этого. Дракон. Ориентальный. Атакующий, не какой-либо.

Носит Тони обычно моднявые спортивные штаны (мотня до колен, шоб яйца влазили), в которые искусный портной по заказу бронепластины вшил. Такие, знаете, их ещё охранники в супермаркете носят на костюмах. Чтоб в колено коварный враг не выстрелил, не оборвал карьеру. Резинку в штанах пришлось укрепить, чтоб не падали. А то прорезью на жопе подмигивать и трусы показывать не очень клёво. Было. Пока Тони так делать не начал - теперь все так делают. Негрилы даже. Всё от Тони пошло. Да, на ногах у Тони - крутые кроссовки от кутюр. Кожаная подошва. Тройная. Ну и шо, шо скользит? Зато понты! На руках - браслеты. Типа наручи, но локоть не прикрывают. Металл. Жаль, татуху скрывает частично. Ну и низ лица шарфиком моднявым заматывает, если на дело идёт. Жилетку тож иногда надевает - тонкую, тканяную. А иногда и не надевает. Или не застёгивает - кубики на прессе видно чтоб было.

Характер у Тони нордический. Он пессимист и реалист, хотя на вид ему годков девятнадцать всего. Он знает, что он крут (круче всех ваще), но сомневается, что остальные об этом догадываются. Вспыльчив, но отходчив. Простодушно к жизни относится. Не верит, не боится, не просит. Волосы в красное красит. Или не красит, неважно. Вобщем, пацан - золото.

Короче, такие дела. Как-то завалился Тони на вечеринку. К себе же. Там, травка, девки, все дела. А папаша у Тони, как мы упоминали - антиквариатом интересуется. И был у него значит манускрипт древний переведённый. Умники, дружки Тони, накурившись анаши, полезли в сейф, нашли манускрипт, прочли перевод и суть даже поняли. Короче, манускрипт был для крутых пацанов. Как Тони. Надо было чего-то там распевать и бить себя пяткой в грудь. Но только если крутой. У лохов, сказано, не сработает. Ясное дело, Тони полез доказывать, что он не лох. А самый крутой ваще. Пропел, побил где чем надо и - хоп! Он уже в приёмной у Гермеса. Тот парня умаслил и добазарился с ним по-пацански. Гермес-то тоже в доску пацан. Короче, три боя на арене - и Тони получает справку шо он самый крутой пацан ваще. И притом этой справке все верить будут. Даже копы. Даже его папаша. Ну, трёх лохов каких-то наш Тони уделает несомненно же. Тем более верные даги при нём.

И вот вышел Тони на ту самую Арену. Идёт, ступает пацанской походкой красивой. Руки растопырку изображают, лица выражение невозмутимо. А против него какой-то лох в красном. Короче, расфуфыренный. Гомик, наверное. Тоже какой-то там у него стиль моднявый, но не пацанский ваще. С рапирой. Тони не зря холодным оружием увлекался - рапиру сразу опознал. И стиль фехтования гомика - тоже. Как два пальца об асфальт. Итальянский стиль, классический. Значит, без пера во второй руке. Тока рапира. Ничо, шустрый Тони ща этому педику сунет даги по самые помидоры - думает скромно пацан. Но - не расслабляться. Мало ли. Длинная железяка всё ж. Острая. Как бы штаны не попортил.

А тут нигга. Мать его! Тони чуть не блеванул, но сдержался. И тут негры, прям Нью-Йорк! А негрила глянул так сурово, подбросил свою палку и спрашивает:

- Жнец или Дева?

Анихна ху ашолет
Велим не переставал удивляться тому, как легко ему стало читать Знаки после падения в ловушке, когда он почувствовал прикосновение Ильматера. Строка за строкой перед ним будто разворачивался манускрипт - достаточно лишь слиться с течением, охватывающим все вокруг. Эти легкость и простота могли бы напугать, - ведь все может обернуться банальным убогим блужданием неудачника, оступившегося и отступившего с Пути, - но разве отступник может испытывать глубокие покой и умиротворение - несмотря на пронизывающий холод, иссушающий жар и прочие пытки кобольдов?
Ругательства и борьба Драма вызывали у ильматари улыбку, он понимал бессмысленность попыток успокоить своего спутника. Да и глупо это было бы - ведь каждый справляется с испытаниями, как может, а у дворфа это выходило явно неплохо. Было похоже, что он даже себя будто дома чувствует. Когда после нескольких внушающих уважение взмахов кирки (в которых явно читался опыт) Драм обратился к Велиму, тот слабым голосом прошелестел:
- Я постоянно вспоминаю слова Учителя, они на странном незнакомом мне языке, но я знаю их примерное значение - "подчиняющийся правит". Им, - ильматари еле заметно мотнул головой в сторону кобольдов, - должно быть привычно видеть тупых угнетенных рабов, дерущихся за лучшую кирку и лишний кусок объедков, - так давай им это устроим. Я вроде бы уроню тебе камень на больную ногу, ты разозлишься и ударишь меня кулаком, я в тебя плюну и обзову подземным червем.. дальше мы немного поругаемся для вида, схватимся за кирки.. ты меня свалишь на землю, начнешь пинать...
Тут монах подмигнул:
- ..и пару раз случайно промахнешься киркой прямо по цепи. Бежать пытаться пока рано, но незаметно разбить одно из звеньев сами Ильматер и Клангеддин велели.. Да и вряд ли после этого кобольды станут нас разлучать, ведь это такое зрелище..

Обернувшись назад, дварф постарался знаками показать монаху, что здесь опасно. Все же там, где понаставили ловушек, могут быть и те, кто их поставил. Для этого дварфу пришлось приложить все свои силы, ибо воображение у него работало еще с детства не на должном уровне:
Сперва он обратил на себя виннице монаха - вытянутая вперед ладонь, символизирующая "стоп", затем ткнул пальцем в сторону монаха, что должно было означать "ты", потом указательным и средним пальцами тыкнул себе в сторону глаз, что символизировало "смотри". И на последок ткнул себя в грудь, намекая куда смотреть.
Затем последовала пауза, во время которой Драм придумывал, как изобразить смертельную ловушку и почему он молчит:
Приложив палец поперек губ, он дал знак молчать. Сперва аккуратно и медленно, словно шел на цыпочках, поставил ногу на землю, затем отдернул ее и запрыгал на месте, показывая, что может быть, если неаккуратно поставить ногу. Прыгая, он понял, что приближается к краю, стал на две ноги и отошел от края, пятясь. Затем понял, что и это может быть истолковано монахом как знак, плюнул и крикнул:
-Да есть мне бороду свою на завтрак! Тут, будь они неладны, ловушки кругом. Ты это... аккуратнее иди!

Увидев, что только одна буква не дает свечения, и следовательно , только одна она и была безопасна. Тем паче, что именно она была лишней. Ну явно лишней. Да и вообще, нашел чего бояться, это же всего лишь дверь. И вообще, он дварф или кто?:
- Я не курица!- прошамкал дварф и осторожно шаг за шагом стал приближаться к двери. Когда она была на расстоянии вытянутой руки, он щурясь, стал меееедленно тянуть руку, чтобы вытащить руну. Коснувшись ее он замер...

Велим ничего не сказал. Источаемая спутниками злоба была почти осязаема. Не более суток назад он отправлялся в первый раз с ними в крепость и верил, что нашел единомышленников в желании нести добро. Теперь же лишь внутренняя отрешенность и смирение толкали ильматари к тому, чтобы идти бок о бок с ними навстречу опасности. Смирение и верность данному слову - деревне нужно было исцеление, а теперь еще нужна и защита. Монаху было крайне странно, что два, казалось бы, опытных воина, не раз видевших боль и страдание, так внезапно озлобились после смерти - ведь это для него такая "смерть рядом" была первой в жизни, а для них - "еще одна смерть". И все же...
Он понял и устыдился. Это для него смерть следопыта была первой в жизни. А для них... для его товарищей это была еще одна смерть.
- Простите меня, - послушник склонил голову, голос его был тихим. - Мы все еще должны исполнить то, зачем отправлялись в крепость вчера. Сегодня мы должны также исполнить то, что перед смертью завещал Мэллин. В путь.

Пустота сменилась обычным сном. Родогайсу снилось, как он снова в своем родном поселении, вместе с братом сражаются на деревянных мечах. Вот он в очередной раз оступился при размахе, а Аларих этим мгновенно воспользовался, чтобы подножкой завалить брата и прижать меч деревянным лезвием к шее. Чтобы тут же засмеяться, и отойти в сторону.
Юнец недовольно встает, и с обидой смотрим на своего противника. Впрочем, длиться это недолго, и он улыбается в ответ на смех брата. Очередное поражение, уже 37 по счету, и не одной победы. Родогайс считал каждый их поединок, отмечал их зарубками на дереве. И верил, что однажды он точно победит, и это уже он будет смеяться смотря на ошарашенного брата.

Братья встают, и двигаются в сторону дома. Где неожиданно замечают странное столпотворение. Люди кричат, ругаются, махают кулаками, а в центре толпы стоит его, Родогайса, отец, и оправдывается. Вот уже и камни летят в его сторону, но все это затихает, когда дети приближаются. И теперь уже все, даже его отец, вождь племени, тычут в Родогайса пальцами, и орут совсем уже странные вещи:
- Убийца! Это ты виноват, ты убил своего брата! Ты приносишь только смерть! Уйди, и никогда больше не возвращайся, тварь!
Малыш не понимает, о чем они говорят. Вот же его брат, жив и здоров, стоит рядом.. Но рядом лишь обезглавленный труп его старшего брата, с такими ранами, будто его несколько часов резали и кололи. В теле копошатся белые черви, а запах разложения в мгновение проникая в ноздри Родогайса, вызывает приступ рвоты.
Его брат.. Мертв?! Это он убил его? Но как?!
Ребенок даже не пытается сбежать, когда толпа его ловит. Его избивают, в него плюют и оскорбляют, а его отец бьет единственного пока еще живого сына в живот, со словами, что такое жалкое существо просто не может быть ему родным.
Он лежит, избитый и униженный, с одним лишь желанием умереть. И вдруг тихий, далекий голос мерещиться ему, просит очнуться. Родогайс тратя последние силы встает, осматривается, и замечает призрачную, развивающиеся на ветру фигуру вдалеке. Она зовет его, и он идет к ней. Чем ближе, тем отчетливее звучат слова, которые произносит эта тень:
- Очнись, Родогайс! Вставай!
Так же неожиданно фигура меняется, превращаясь в искаженную злобой, рогатую морду. Существо все так же смотрит на него, и в глазах он видит лишь ярость. Он хочет убежать, но не может оторвать взгляда от этого чудища.
- Безмозглый варвар!
Последние что он слышит, перед тем, как монстр сжирает его целиком.

Родогайс в страхе вскакивает, и с отчаянием оглядывается по сторонам. Где это он?! Как он сюда попал? Где брат, где монстр?! И только когда он замечает Велима, воспоминания возвращаются к нему. Сон.. Просто сон.

Одним противником меньше, но даже столь сильный враг не смог удовлетворить всю его жажду, пролитая кровь лишь возбудила варвара. Больше, еще больше убийств! Храбрость хобгоблина была забыта, на смену ей пришло сожаление о том, что эта тварь так и не закричала от боли и надвигающийся смерти.
Долго сожалеть Родогайс не стал, так как противников которые могут порадовать его своими стонами вокруг предостаточно. Вот например этот испуганный гоблин явно не сможет удержать своего крик отчаянья.
Наметив цель, варвар с удивление обнаружил рядом с гоблином странное существо, напоминающее дерево. Может, кровь из него и не польется, но по крайней мере прервать жизнь, даже такую, будет в радость.

Монах резким движением вырвал древко из ноги и отбросил в сторону. Он отстраненно посмотрел, как Родогайс кидается на толпу новых противников. Жаль, что не удалось пройти этот путь мирно. Крик дворфа не вызвал у ильматари даже улыбки, он только покачал головой, ведь варвар плохо умеет договариваться. И похоже, сейчас мало кому останется слушать условия группы. Рана бедра была болезненной, ограничивала свободу движений. "Ильматер, на все воля твоя", - Велим знал, что такое боль и умел ее терпеть.
"Завершай начатое", - тихим старческим, полным силы и мудрости голосом наставлял Учитель. И показывал десятки вариантов добивающих ударов кулаком, локтем, коленом, стопой, даже головой... ломающие, удушающие, рвущие, выдавливающие... Подрубленный хобгоблин бросил оружие, но не сдался, а значит представлял угрозу. Широкой дуги сверху посохом и размашистого локтем в шейные позвонки должно было хватить, чтобы угроза была устранена. Если гоблины едят раненых, то этот не должен стать свежей пищей.

Все таки ранил одного, это хорошо. Плохо, что оставшиеся пытаются сбежать. Никто не должен сбежать! Надо было действовать быстро. Если сейчас эти существа уйдут, то в следующий раз их может придти еще больше, либо, они будут строить козни на расстоянии, не вступая в честный бой.
Родогайс заметил, как Драм стал увеличиваться, и несколько опешил. Но быстро пришел в себя, осознав, что раньше никто не уменьшался, а увеличился он сам. Впрочем, тратить слишком много времени на удивление великан не стал. Он сделал шаг в сторону монаха, все еще удерживающего толпу обычных, отступающих гоблинов, и взревев, нанес мощный круговой удар, который все так же витал в его памяти. Странно, но каждый раз, когда Родогайс повторял то, что видел в памяти, картинка блекла и становилось более расплывчатой. Детали начинали пропадать, но общую суть все еще можно было уловить. Надолго ли? Странное ощущение, но повлиять на него варвар не мог.

- Похоже, будто его парализовало, - голос Велима был очень тихим. - Возможно, действие какого-то яда или заклинания... но у меня нет ядов.. и я не умею читать заклинаний. И уж точно, я не стал бы причинять вред пленному. Я не знаю, что тут можно сделать..
Монах прикрыл глаза и, сложив руки кистями друг к другу, стал беззвучно что-то шептать - было похоже, что он молился.

Ильматер, Отец, мой Сломанный Бог,
Как можешь лишь Ты, прости и пойми,
Душа пред Тобою, пред нею - порог,
Помоги ей в пути, страданья прими.

Ильматер, Отец, мой Плачущий Бог,
Мы в вере Твоей своею судьбой.
За каждое зло, что Ты превозмог,
Я боль принимаю вслед за Тобой.

Завершая беззвучную молитву, молодой ильматари наклонился и опустил руки на грудь кобольда. Затем он встал и отрешенно посмотрел на рептилию.

Чувствуя, как силы покидают его, Драм понял, что теперь помощи от него, как с угля варенья... Но ведь должен быть выход! Должен... На грани потери сознания он вновь обратился к богу войны с просьбой дать силы. Но теперь он просил не за себя... Теперь он просил дать силы тем, кому она пригодится. Дварф хотел сказать последние слова, но не хотел, чтобы они канули в лету. Потому он потянулся и дернул из последних сил Родогайса за пояс. В этот момент чувства его обострились, волна магической силы поднялась в нем и пройдя по всему телу через руку ушла в варвара... Но тот ничего не почувствовал, не обернулся...
- Дурень ты безмозглый... - без злости прошелестел скорее, чем сказал Драм. Он не хотел мешать своим товарищам вести бой, а потому просто решил отойти... Спрятаться хотя бы от стреляющих, чтобы еще раз вздохнуть полной грудью... Чтобы еще было время подумать, как еще он сможет помочь. Он думал, что силы оставили его, но нет! Он смог дойти до ближайшей колонны, и спрятавшись за ней от вновь появившихся кобольдов, облакотился на нее спиной.
"Клангеддин, Отец битвы, пусть моя служба тебе была коротка, не откажи воину твоему в чести служить тебе и после смерти в твоей армии..."- начал молиться про себя Драм, надеясь на то, что перед смертью успеет возвести хвалу битвой своему богу.