Голосование пользователя

      Норберт с трудом взглянул на неё. Ему казалось неправильным делать это сейчас, делать это так. Рядом лежал Бони, и сердце подростка ещё хранило воспоминания о его неловких прикосновениях по пути к мотелю. Норберт вспомнил тянущее желание курить в тот момент, пропавшее после известий от Кэт — оно вернулось. С ним вернулось и другое желание. Несмотря на всё, Норберт оставался всего лишь семнадцатилетним парнем, а схлынувший адреналин бросал гормоны навстречу неуёмному воображению.

      Рядом лежал Бони. Мёртвый Бони. А Норберт с трудом отвёл взгляд от стройного тела Кристин, кажущегося фантомным, почти призрачным в свете звёзд. Девушка была бледна как статуя, но миф о Пигмалионе всегда был любимым из мифов Норберта.

      — Здесь и здесь, — мальчик протянул руку, остановив пальцы в дюйме от её кожи.

      Он ненавидел себя.
      Бони, Хаген, шериф.
      Кэт.
      А он...

      — ... можно? — закончил он сквозь дрогнувший от выдоха пар.
      — Да, — шепнула Кристин, поворачиваясь той щекой, куда указал Норберт.

      Его пальцы оказались холодными и тёплыми одновременно. Тонкие, длинные, исполосованные на подушечках шрамиками от струн и хлебных ножей. С по-дурацки остриженными ногтями. Пальцы бродяги и музыканта, который почему-то представлялся то молча ведущим автомобиль в темноту, то беспечно прижавшимся к микрофону на сцене дешёвого бара. Сверхчувствительное обоняние вампира считывало запах гари от пороховых частиц со взятого недавно пистолета. Запах бензина и кожаного салона, сигарет и всего остального, что превращает абстрактную персону в конкретного узнаваемого человека — Норберта Ангарию.

      Норберт коснулся её скулы, затем щеки и шеи, внимательно наблюдая за своими действиями из-под неровной чёлки. Девушка покорно ждала, застыв под его пальцами. Только ресницы дрожали от бегающего взгляда. Наконец, она посмотрела прямо на Норберта.

      — Прости меня... Я навлекла на нас большие проблемы.
      — Забей, — он слегка качнул головой.

      В свете из салона кровь на снегу казалась шампанским, что пролил беспечный Гэтсби. Тот самый, в исполнении ди Каприо, обещавшего блеск и забвение. Норберт печально улыбался.

      — У нас уже были большие проблемы, просто мы не хотели о них говорить. Ты же сама видела эту... пентаграмму отношений, блин. Иногда мне казалось, что всё держится на Хагене. Потом я понимал, что у него не меньше проблем, чем у всех. А Бони был наркоманом, который уже не всплывёт. Кэт ехала с нами, хотя ненавидела его. Она боялась моего самоубийства из-за него, я думаю. Как будто не знала, что я трус. Хаген тратил себя на нас. Страдал, потому что не мог повторить свой главный шедевр: «Святых» или как его там, — Норберт снова покачал головой, бережно стирая с шеи Кристин последний потёк:
      — Так что забей. Проблем здесь и так хватало.
      — А что ты хотел написать в записке? — взгляд Кристин снова убежал в снег.

      Юноша не убирал руку, хотя давно бы мог. Но кончиками пальцев он чувствовал отсутствие пульса там, где ему следовало быть, и тонул в этом ощущении. Так и сидел — как глупый шаман, говорящий с призраком.

      — «Это Бони из Мемфиса. У него осталась бабушка. Его убил продавец на заправке у мотеля». «Это Хаген Рейн+Марк, известный писатель. Его загрыз волк». «Это Остлер. Он плохой шериф. Он похищал людей вместе с портье из мотеля в Шелл-Рок и похитил нашу подругу. Он хотел застрелить нас, но его тоже загрыз волк», — продекламировал Норберт, делая смысловые паузы между эпитафиями. — Хаген говорил, что я плохой писатель. Но, мне кажется, тебе пойдёт стать новым волком Айовы.

— Что?

Кристин не сразу поняла о чем он. Но догадалась прочитать надпись на футболке, под какими-то волосатыми рокерами в нелепых костюмах. Что она вообще делала в рок-группе? Ехала в Чикаго, да. Студентка джазового отделения по специальности "Фортепиано" развела руками.

— Нет. Мне просто нравится, что футболка чистая и не в крови.. Вот что прекрасно.

Девушка закусила губу, все еще глядя на футболку.

— Норберт, нам нужно скорее уезжать отсюда. Но сначала.. Если это ему звонил клерк, нам нужны доказательства. Так. Телефон? Я посмотрю.

Сказав это Кристин направилась к трупу шерифа. Она должна была сделать это с его кровью на лице. Вокруг было тихо, только холодное мигание проблесковых маячков угнетало. Их нужно было выключить. Но сначала, вампирша присела рядом с телом шерифа Остлера и постаралась нащупать телефон в карманах его формы.

      Юноша на мгновение вздрогнул, когда Кристин нашла его шею, но вновь не отстранился. Ни тогда, ни когда девушка закричала в его лицо. Взгляд Норберта почти не изменился с того момента, когда они ехали в машине: зелёные, всего на пару тонов светлее её собственных, усталые глаза, в которых совершенно затерялись строгость и воля. Взамен стояли слёзы. Норберт не пытался возражать. Он верил ей. Он соглашался. Но почему-то... почему-то не осуждал.

      — Хаген был моим другом, — едва слышно согласился вокалист, коснувшись её щеки и заставляя не смотреть туда, где упал писатель. — И Бони им был. Они были моей группой. Но... и ты мой друг. Для меня ты не убийца и не какой-то зверь. Я знаю тебя как Кристин Линн.

      Голос подростка звучал надтреснуто. Он не прятал слёз, а ощущение вездесущей смерти стало почти невыносимым. Стараясь не упускать взгляд девушки, Норберт вновь позвал её по имени:
      — Пойдём в фургон, Кристин.

— Я не покупаю ничего из того, что ты продаешь, ты шлюха Сатаны! — крикнул Хаген.

      Подросток еле слышно выдохнул. Рваный пар повис в воздухе между их лиц. На какой-то миг в личном штате Айова Норберта Ангарии перестало существовать всё: от бесконечности кукурузных полей до драки в соседней машине. Никогда прежде Норберт не видел смерть так близко. Пришедшую вне ожиданий, вне графика. Ещё позавчера они играли вместе, обкуренные и смеющиеся, и Норберт пел во славу Сатаны.

      «Это наркотики, я знаю», — сказал писатель, когда они подъезжали к мотелю.
      «Нет ничего правильного».
      Он просил Бони остановиться.
      Он... он...

      Ангария взял лицо Бони в ладони, кривясь от очередного крика. Они не хотели нести аптечку — так пошли бы к чёрту сами. Сейчас ему не было разницы, что происходит вокруг. Он ненавидел всех и себя за то, что они сделали у мотеля. Под ребро что-то давило — та идиотская упаковка с супом. «Дурак...»

      Сколько бы проблем ни доставлял Бони, это был их Бони. Должен был быть. Но даже Кристин сказала, что никуда не поедет с ним. А Хаген взялся за дробовик, отбросив личину милого бородатого барда. Зачем? Оно всегда было с ним? Ведь Бони оказался прав. Это он нашёл ключи и предсказал то, что случится. Бони, сука, всегда что-то знал. Наверное, это отцы-индейцы — все эти Танцующие Вороны и Бегущие-в-облаках — шептали ему что-то на языке сиу.

      — Бони, — прощаясь, шепнул Норберт. — Я...

      Он заметил, что большой умирающий парень похож на студента в каком-нибудь Гарварде в своём шерстяном жилете. А ведь Бони был умным парнем. Он мог бы пойти учиться. Пойти делать что-то, кроме как набивать кексы плюшками марихуаны, чтобы Норберт продал их очередному пьяному школьнику.

      «Он столько бы мог, правда? Если бы не спутался со мной».

      А теперь Норберт даже не мог сказать, что любит Бони или что любил. И то, и то получилось бы неправдой. Он не знал, как поступить правильно. И не у кого было спросить, потому что мудрый Хаген и уютная Кристин рвали друг другу горло в семи ярдах от него.

      — Спасибо за всё, — только и сказал Норберт, медленно вставая на ноги.

Она не пыталась, она убивала. Клыки резали рукава пальто с лёгкостью бритвы, Хаген не мог пересилить Кристин напрямую, но только отводить её удары и выпады по касательной. Она убьёт его. Она точно убёт его. Стоит только этим клыкам оказаться возле его небритой шеи, и ему конец.

Онемевшие пальцы Ангарии тем временем добрались до шеи Бони. Тёплая, трепетная дрожь, которую тонкие пальцы подростка продавили, как суфле. Пульс был, наверное за все «200 по встречной». Бони встретился взглядом с Норбертом и улыбнулся улыбкой паяца: чёрные губы расплылись до самых ушей, когда струйки чёрной от лунного света крови потекли в стороны по щекам. Улыбкой паяца, но глазами мудреца. Он умирал. Он знал это. Но умирал на руках того, за кого с радостью отдал бы жизнь сотню раз. И не только свою, ха-ха.

Визг раздражения послышался после грохота выстрела. Ее рот извергал животные звуки радости, ноги истерично толкались вперед и найдя опору уже внутри, она прыгнула прямо на него с гримасой яростного желания. Отталкивая его вытянутые руки с пистолетом в сторону, она приземлилась ровно сверху, прижимая мужчину своим источающим инстинкты телом к сидению и обвивая ногами, пальцами резко откидывая голову, она нацелилась клыками в пульсирующую и манящую блаженством шею.

В два раза легче, чем Хаген, Кристин, казалось, выбрала врага не своей весовой категории. Она отлетела к сидящим в сугробе любовникам, кроссовками поднимая вихри снега. Ловя равновесие, Кристин приземлилась на колени, ладони погрузились в снег, ища опору. Бони был совсем рядом. Ещё тёплый, пахнущий кровью под своим шерстяным жилетом как соблазнительный чёрный пудинг в духовке, и беззащитный теперь против даже спокойной Кристин, не говоря уже о том монстре, в которого она обратилась сейчас.

Но, вопреки ожиданиям Хагена, кровь Кристин интересовала мало. У неё была жажда другого рода, и не нужно было обладать провидчеством Бони, чтобы понять, что её способно было утолить. Она даже не взглянула в сторону умирающего парня. Её взгляд был зафиксирован только на одной цели: Хаген.

Пожалуй, вампирский эксперимент в каком-то смысле всё же можно было считать удачным. С каждой секундой Хаген узнавал всё новые особенности вампирского бытия. Например то, что эту разъярившуюся рыжую пуму невозможно было отвлечь кровавым бантиком.

      Норберт говорил ещё что-то. О том, зачем Бони туда полез. О том, что никто не должен был умирать. Потом стало ясно, что Ангария ничего больше не говорит. Он сидел над телом русоволосого Бони в двух куртках, своей и кожаной авиационной, и просто смотрел на кровь под своими пальцами, на Бони...

      «Нет ничего правильного, Норберт», — сказала ему Кристин Линн перед тем, как Бони упал в снег.

      Бледное лицо юноши-скрипача казалось мраморной маской, застывшей под светом звёзд Айовы. Тёмные губы, нежные скулы, мягкий подбородок — слишком красивый, чтобы не быть лицемерным, правильно?

      — Бони... зачем всё так...

      Возражений не последовало, хотя вокалист не считал, что Бони плевать. Да, Бони был большим ребёнком, помесью младенца и ротвейлера, который всегда будет поступать так, как хочет. Раньше Норберт думал, что это доведёт Бони до тюрьмы. Теперь был уверен, что однажды его просто застрелят. Но сейчас речь шла о другом.

      — Я не знал, что у тебя есть брат, — медленно ответил Норберт. В его памяти стояли собственные слёзы несколько минут назад. — И... я понял, что вообще ничего не знаю о тебе. Это странно. Странно вдруг понимать подобное. Как будто я очнулся на чужой вечеринке.

      Подросток помотал головой, сворачивая вслед за «скорой» на какую-то снежную просеку. Неожиданно его речь стала торопливой, как будто он хотел высказать сразу всё, что очень давно думал, но не находил, кому сказать:

      — Мне... понимаешь, мне тяжело судить о других людях. Я... они... чёрт... Понимаешь, иногда они есть, а иногда их нет, а я не знаю, что должен чувствовать. Я всегда боялся этого. Думал, что ребята из группы помогут мне понять, что мне нужно говорить, что делать, чего ждать. Чтобы я хотя бы перестал улыбаться как пластиковый манекен в «Уолмарте». Мы ведь «Жнецы грёз», блин! Мы же играем рок, значит, должны знать струны души, и всё такое. Сука, я такой дебил...

      Норберт горько рассмеялся. Словно почувствовав его настроение, «Понтиак» заскрипел картером о смёрзшийся наст. Высокому фургону было легко ехать по бездорожью, а вот мускул-кар еле продирался следом, двигаясь колея в колею. Отвлёкшись на управление, Ангария замолчал и казалось, что он уже ничего не скажет, когда он всё-таки добавил:

      — Но ты ведь с нами. Значит, ты мой друг. Ведь так это должно работать?
      — Если только ты действительно так чувствуешь, — мягкость вернулась в голос девушки, — Вообще у меня целых два брата и сестра. И, как ни странно, только один мне действительно друг. Вот по нему я скучаю... И если бы с ним что-то случилось, то я... переживала бы, — скорее вопросительно сказала она, ожидая реакции Норберта.
      — Как с Кэт, — дополнил он.
      — Что «как с Кэт»?
      — Если бы с ним что-то случилось. Как с Кэт, — повторил Норберт.
      — Ну да. И, на самом деле, может и не было никакого похищения, как говорит Хаген. Клерк был очень удивлен, когда я спросила про полицию... В любом случае, мы найдем её. Правда, Берти. Мы всё сделаем. Ты не один... — с особой чуткостью заключила Кристин.

      Хорошо отлаженный мотор урчал перед ними. Ночь клубилась за окнами, а на снегу плясали белые сполохи фар. Они ехали в темноте и тишине. Норберт так и не улыбнулся по-настоящему, но наконец уголок его тёмных губ приподнялся:
      — Я знаю.

      Юноша больше не отрывал взгляда от дороги, заговорив снова только когда Хаген начал сбавлять ход.
      — Её душа живёт в этой машине, Кристин. Напоминает о себе каждую секунду. Это почти сводит с ума. Я терпеть не мог Кэт за то, что она к нам привязалась. Вроде как не могла оставить меня в покое, хотя я просил об этом. Таскалась с нами, помогала с концертами, заботилась, лезла к Бони, лезла в мою жизнь. Думаю, звонила маме каждую неделю. А теперь, когда её нет, я чувствую, что весь этот снеговик разваливается на отдельные шарики. Как будто с ней мы потеряли самое важное.

      — Откуда ты зна... — Норберт положил руку на карман и сам ощутил дрожание «Самсунга». — Жесть. Ну у тебя и слух.

      Он достал телефон, но не спешил отвечать. Кристин могла видеть, как на треснувшем экране вибрирует зелёная трубка, но вместо номера или имени абонента красовалась равнодушная цифра два. Как будто однажды подросток целый день просидел в тишине комнаты с новым телефоном и равнодушно помечал всех, кто позвонил. Sapienti sat, как говаривали древние.

      На самом деле, Ангария размышлял над её словами. Мысли неловко ворочались в голове, собираясь то в одну, то в другую ничего не значащую фразу. Рассказ о событиях в мотеле он едва не прослушал, пытаясь выбрать формулировки, которые точнее всего отражали бы его отношение к вопросу.

      — Я... не знаю, как я, — наконец, признался Норберт. — И не знаю, как мне следует реагировать. Обычно я просто смотрю, что делают другие. Они ведь знают лучше.

      Подросток внезапно ответил на её взгляд. Казалось, его глаза взывали о помощи, за которой не позвонить на «911». То были глаза человека, способного разделить чужую тоску и унять боль, но неспособного помочь себе самому. Присутствие тихого Норберта вселяло то ли спокойствие, то ли обречённость, которая гипнотизировало как догорающая свеча.

      Потом он смахнул зелёную трубку и включил громкую связь, положив телефон на колени:
      — Это я.

      Вместо ответа Хагену в зимней ночи полыхнули два красных фонаря. Они осветили плотный наст, изрезанный мозаикой протекторов, такой же вечной, как бетон и камень древнеримских дорог. В алом зареве снег казался залитым кровью. Верный знак, что «Понтиак» стал на тормоз, а вот его передача шагнула в режим езды. И действительно, Кристин видела, как рука подростка медленно сместила рычаг. Пальцы Норберта казались слишком тонкими, слишком детскими, чтобы управляться с фактурой такой сильной машины. А сам Норберт практически исчез в виниловой черноте салона, сливаясь с ней — чёрная куртка, чёрные джинсы, даже волосы и ботинки. Словно «чёрное на чёрном», как антитеза супрематической композиции Казимира Малевича. В тусклом свете от заправки мелькнула дорожка слезы, перечеркнувшая щёку вокалиста. Румяную и бледную одновременно, если так вообще могло быть.

      Странно, но Норберт не замечал того, что плачет. Только голос почему-то сел. Должно быть, много кричал на морозе?

      — Штангенциркуль, идиот... — прошептал он, отвечая неясно кому. — Это бесполезно...

      Машина, ночь, выбор. Чувство дежа-вю охватило его, как будто Норберт уже переживал это всё однажды, в точности так. И, будто следуя давно принятому решению, Ангария убрал ногу с тормоза. Он носил девятый размер обуви: вполне достаточно, чтобы упереться в широкую футуристическую педаль. Однако его нога едва не соскользнула, а шины завизжали под багажником, перемалывая снег.

      — Бесполезно! — крикнул Норберт так, что Хаген мог его услышать.

      А потом «Понтиак» сорвался в ночь. Ангария не двигался. Левая рука — на руле. Правая — на рычаге роботизированной коробки передач. «Штангенциркуль. Очаровательный, властный идиот, который всегда делал то, что ему хотелось. Бони, чтоб тебя...»

Она пробежала еще пару шагов по инерции и остановилась. Круглыми от испуга глазами она смотрела назад на Бони, на его лицо, на реакцию. И на пистолет в его руках. Она сделала еще несколько шагов от него и нашла Норберта, выглядывающего с тем же взглядом из машины. Вампирша даже начала тяжело дышать, запуская в свои легкие холодный воздух, будоража и отвлекая от эмоций.

Маленький и отстраненный, но кажется готовый на все и ни за что. Она была готова броситься к нему в машину и крикнуть в его прекрасную растрепанную голову, чтобы он ударил по газам и увез их отсюда. Что клерк уже вызывает полицию и здесь им больше оставаться нельзя. Что Бони сошел с ума и лучше бросить его здесь им на растерзание. Что Хаген тоже поехал мозгами на вампирской теме и совсем её не уважает. Что Кэт они так и не нашли, но это не страшно. Важно только то, что Тина нужна Берти, и только Берти нужен Тине. Пусть он увезёт её в холодный зимний рассвет. Она рассыпется пеплом на его сидении, а он направит колеса прямиком с обрыва и будет большой взрыв, как в кино.

Холодная девушка стояла пошатываясь перед гудящим спорткаром, совсем не как grid girl. Без флажка в руках и понимания, что происходит. Она очнулась, увидев, как Бони встает и идет мимо нее дальше к магазину, направляя пистолет куда-то на людей внутри. Она не умеет обезвреживать человека с огнестрельным оружием, и второй раз нападать на Бони она не решалась, подумав, что пистолет может быть заряжен. Лучше пусть Адам вызовет копов. Пусть они возьмут этого ненормального.

Кристин посмотрела на Норберта еще раз. Увезет ли он ее? Согласится ли бросить всех? Потом ее взгляд скользнул к черному неповоротливому монстру, на котором они приехали. А где от него ключи?

— Да нет, все не так. Мы просто ищем свою подругу, я же говорила. Она наш менеджер.. — Кристин пыталась успокоить клерка, но Хаген наподобие Бони решил включить свою манеру и погубить все её старания.

Когда Адам выбежал из номера, Кристин хотела было выбежать за ним, но слова писателя надменным тоном заставили ее остановиться и выплеснуть ему свой гнев в лицо.

— Блин! Хаген, какого хрена, а!? — девушка посмотрела на писателя, как на настоящего врага, — Я была совсем близко! Какого хрена ты все портишь!? Не смей мне мешать! Не смей указывать мне, как это делать! Ставить со мной эксперименты, нет, только попробуй еще что-нибудь сказать по этому поводу. Не буду я больше при вас это делать. Сам блин теперь беги за ним, раз такой умный. Нет, серьезно, сам беги за ним. Я тут стараюсь, для нас всех, а вы все только сами всё портите. Хаген, вали отсюда, а то я тебя сейчас не знаю, что с тобой сделаю, серьезно!

Зверь царапал дверь подвала. Кристин чуть ли не рыча отвернулась от Хагена, сделала пару злых шагов по комнате, рассматривая комнату слепым взглядом и внезапно резко развернулась обратно, и пробежав мимо Хагена на улицу, скорее крикнула.

— Бони, только не смей его трогать!

Добавив что-то ругательное про себя, девушка побежала вслед за клерком, нарушая спокойствие пушистого белого, приминая его рифленой подошвой, и не оглядываясь назад, но надеясь, что оба её приятеля остались на своих местах.

— Адам! Стой, не слушай его, их! Они оба идиоты, придуриваются только. Подожди! Хей, — уходило вслед бежавшему Адаму от девы ночи, растворяясь в воздухе и будто открывая миру их личный вакуум. Кристин чувствовала, как искорка растворяется, жертва срывается с крючка, а когти рады погоне и дверь все еще цела, — Адам, подожди меня..

Адам поморщился от звука голоса мистера Третьего Лишнего.

— Де-Мойн? Не, этот старикан с одной из местных ферм. Друг хозяина мотеля, приезжает сюда каждый раз, когда его старуха начинает слишком сильно выносить мозг. Для него тут вечно зарезервирован последний номер, чтобы он всегда мог быть уверен, что здесь найдёт убежище от своей любимой жёнушки. Роскошь, доступная не каждому, ха-ха.

Он нашёл нужный ключ, и, глядя Кристин в глаза, неторопливо и с чувством вставил его в замочную скважину. Дверь раскрылась, полоской света осветив двух актёров, играющих на заснеженной сцене. Хаген увидел, как рука Адама ненавязчиво скользнула по талии его девушки вампира, приглашая зайти в номер.

— Вы, парни, должно быть замёрзли? Там в холле есть кофе-машина, — намекнул Адам остающимся на улице Хагену и Бони, а сам поспешил зайти следом за Кристин.

Помнишь тех здоровенных чешуйчатых парней, что правили миром до прихода хомо, прости Господи, сапиенса? Вот они сейчас там, в подземной цистерне, продаются по $2.2 за галлон. Спрессованы, разложены, упрощены как алгебраическое уравнение, которое начинается с длинной цепочки нагромождений из переменных, знаков, скобок-но-не-смайликов (это алгебраическое дерьмо всегда пытается казаться серьёзным), а в итоге приходит к простому «ты = топливо». Пока ты ещё жив, кружева алгебры вносят кажущееся разнообразие, фантомы статистических графиков, иллюзорность процесса решения как процесса, мистера Икс, которого следует выносить за скобки, «позитива» плюсов и «негатива» минусов, но чем дольше ты смотришь на небо в (тетрадную) клетку, тем больше твой жизненный опыт говорит: «Херня собачья».

Наркотики в этом смысле поят тебя жизненным опытом как из брандспойта. Любовь всей жизни, спрессованная в несколько часов и кристаллизованная в одном пакетике. Двадцать лет медитаций, заключённые в одной капле, пропитавшей трёхмерный кубик сахара. Чёрт, да даже простые пары бензина могут стать энтеогеновым пинком для человека, уже достаточно близко подошедшего к краю пропасти. Хотя героин работает показательнее. Нет ничего совершеннее героинового торчка, жизнь которого упрощена до предела. Он понял и принял истину: «люди = топливо». Мораль и нравственность, обещания и опасения, репутация и самооценка. Ха. Ха. Ха. Ты для него всего лишь либо способ получить двадцатку на новую дозу. Он солжёт, украдёт, убьёт — не важно. Мозг просит химии, люди остаются её источником.

Здесь на полузаброшенной заправке, радио Попса ФМ готово было вещать в формате «Ты мой наркотик, мой героин» растерявшую слепящие блёстки, гниющую правду. Здесь чёрная смоль нефтепродуктов бензольными кольцами проникала через слизистую носоглотки, сливаясь с мелэна холе в венах. Здесь был только один путь, проложенный в Магазин-сарай, хан которого вполне мог оказаться хамом, но обязан был чтить торговые хукмы. Путь одного человека, который сейчас повторял Бони, идя след в след. Рекламные надписи, залепившие пол-витрины, обещали горячий кофе в награду.

      — Ага, — согласился Норберт.

      Возможно, один из персонажей Хагена — скажем, федеральный агент из «Суда над святыми» или грек Соторамос из «Книги Недомен» — добавил бы циничную остроту на злобу дня. Что-то вроде тех фраз, которые Майк Хаммер и Сэм Спейд не глядя отпускают с экрана. Например, что нельзя быть в порядке, когда под задницей триста семьдесят лошадиных сил брутто и почти три фунта смолы каннабиса. Но Ангария был не на сцене. И поэтому, как всегда, плохо представлял, что следует говорить за пределами разученной роли.

      Только закрыв дверь, оставшись наедине с чёрной кожей и вибрацией внутреннего сгорания, он нежно положил руки на руль и прошептал:
      — Бог в скорость, Чёрный Император.
      Курить больше не хотелось.

      Бони, его спаситель и проклятье, шагал вслед за Кристин и Хагеном. А значит, больше не сидел рядом и не заставлял Норберта вспоминать о том, о чём ему не хотелось вспоминать. Не заставлял стыдиться самого себя за то, что вместо ответного тепла мог предложить только печальный взгляд. Что это было, как не оплеуха судьбы, если именно Бони обнаружил ключи? С другой стороны, а кто ещё мог? Порой Норберту казалось, что Кэт воспринимает Бони наиболее чётко из всей группы. Не то чтобы Кэт сильно любила любимого «пекаря» Норберта. Иногда казалось, что она терпит аккордеон рядом с барабанами только из каких-то творческих соображений. И из-за бизнеса. Но Ангария шарил другую тему: Кэт была взрослой. Реально взрослой, уж особенно на взгляд Норберта. И Бони тоже был взрослым, даже если иногда прикидывался то ли ребёнком, то ли котёнком. Хаген тоже был взрослым, но он, честно говоря, просто играл в другой лиге. Его и рядом не стояло с провинциальными ребятами из пригородов Мемфиса, а вот Бони и Кэт сварились в одном соку. Отчего-то Норберту пришло в голову, что Кэт тупая. Она могла бы встречаться с Бони и...

      «... освободить меня от угрызений совести? Или от открытой двери, которую я не хочу по-настоящему закрывать?»

      Норберт вжал футуристически-квадратную тормозную педаль, будто пришедшую с мостика «Звёздных войн», и сдвинул селектор на первую передачу. Даже щёлканье коленвалов дарило какую-то странную приязнь к машине, которую по-настоящему любили. Норберт включил фары, ярко осветив парковку. Указатель уровня топлива колебался на отметке в три четверти — опять спасибо за напоминание, и опять Бони.

      — Сорян, Кэт, — извиняющимся тоном пропел Ангария и убрал ногу с тормоза, тут же добавив газа. Взвизгнув шинами на снегу, «Понтиак» почти прыгнул к выезду с парковки, вильнув между заснеженных поребриков. Затем снова полыхнул красными фонарями, когда его занесло при выезде на дорогу. Однако больше резких звуков не слышалось: освоившись с автомобилем, Норберт Ангария повёл его в обратную сторону, захлёбываясь в рёве мотора.

      Он снова был в движении! Лобовое стекло, по которому мерно скользили дворники. Снежные стрелы из чёрной пустоты и пустота на соседнем сиденье, пустота позади, пустота вокруг. Чернота снаружи, чернота внутри, ядерно-чёрный повсюду. То, что семнадцатилетний подросток со Среднего Запада любил больше всего на свете. Откинувшись на подголовник, Норберт смахнул с глаз чёрные волосы и напевал себе под нос, с удивительной точностью повторяя Адама Гонтье:

      — Он не сможет забыть, — пел Норберт, почему-то выбрав из множества песен именно эту. — И не сможет простить их слова...

      Ангария непроизвольно облизнул губы, почувствовав привкус льда. Его глаза метнулись к зарядке на пассажирском кресле. Она явно лежала там не ради красоты. Конечно, Кэт могла бы ей... ну, например, мастурбировать, но для этого ей следовало быть младше лет на восемь. И ёбнутей на пару Норбертов или полтора Бони. Но его бедняга-кузина до сих пор страдала миссионерской консервативностью шведской матроны; чего стоили одни её увещевания. Норберт скривился, и сторонний наблюдатель мог бы принять эту гримасу за циничную усмешку. Но в глубине водянисто-зелёных глаз прятались грусть и тревога.

      Гот оглянулся в поисках Хагена и Кристин в тот же самый момент, когда Линн посмотрела в его сторону. Норберт взмахнул рукой, а потом замахал сильнее. Он явно звал к себе.

— Ее могли увезти в участок, я полагаю, — все таким же сдержанным, matter-of-fact тоном сказал Хаген. — Нам нужно поскорее выяснить, что произошло. Что касается тебя, Норберт, то ты, как найдешь Бони, сверни куда-нибудь на обочину. Почистите там все. Все эти ваши пироженки, таблетки и т.д. Я имею в виду — все.

Рейнмарк затушил фары и повернулся к Кристин. Смотрел он все еще обижено.

— Пойдем.

— Норберт, займись авто Кэт, — по деловому распорядился Хаген, останавливаясь и припарковываясь. — Если на то пошло, то сдай несколько назад по дороге и подбери своего экс-парня. Он может замерзнуть там или еще какую-то дурь сделать. Ты видел, в каком он состоянии. Я позвоню.

— Залезай в машину, Бони, — сказал Хаген вместо нормального ответа о ракетах. Потом он предательски повернулся к Кристин и Норберту и сказал: — Это все наркотики.

Вновь посмотрев на наркомана писатель добавил:

— Пожалуй, я возьму управление кораблем на себя.

Он занял водительское сидение и закрыл дверь прямо перед лицом Бони. Теперь тому оставалась только забраться в водительский отсек с другой стороны. Или присоединиться к вампиру и скрипачу в заду.

      Норберт не пошевелился, но мрачная сосредоточенность понемногу отступила из его взгляда. Он понимал, что сейчас надо что-то ответить. Знал, что ему хотят помочь. Обычно людям нравится, когда те, кого они утешают, благодарят и улыбаются в ответ. Благодетельность и тщеславие идут рука об руку по этой дороге.

      Например, его ободрял Бони, пока Норберт вёл чёрную «скорую» сквозь поля. Даже первый вызвался ехать за Кэт, сел за руль, спрашивал дорогу. Зачем, почему? Что этот взрослый парень с серьгой, в крутой кожаной куртке лётчика, хотел бы получить в ответ от неуверенного даже в следующей секунде спутника? Норберт знал и не знал одновременно. Увлечённое присутствие Хагена поддерживало мотивацию делать шаги вперёд — да и назад, и куда-либо. Зачем, почему? Кэт была рядом, сторожа его как пёс. Но при этом... при этом в её отношении вопросов зачем и почему возникало меньше. А теперь вот Кристин сидела рядом, вызывая иррациональные страх и приязнь одновременно. Зачем, почему?

      Пожалуй, да, Норберт был странно-рад, что даже вампир, встреченная четыре концерта назад, нашла слова утешения. В другой момент он понимал бы, что не ошибся с выбором группы и спутников.

      — Я... — Ангария задумчиво поднёс пальцы к воротнику полосатой багрово-чёрной толстовки. Коснулся цепочки, на которой висело прямоугольное бритвенное лезвие. В свете салонной лампы мелькнули нити чернил, сползающие из-под манжет к его запястьям. Он на секунду взглянул на Кристин сквозь спутанные волосы. — Да, я знаю.

      Пальцы пробежались по цепочке. Возможно, Норберт добавил ещё что-то, но заворчавший мотор поглотил слова.

      Норберт хотел возразить, что он не устал, а просто не знает, куда ехать. Потом — что клерк, наверное, это ночной администратор в мотеле. Смешное слово. Очень... автомеханическое. Из эпохи «Форда Т» и кофров вместо автомобильных багажников. Но вместо этого мальчик просто кивнул, передавая совещательную эстафету Хагену и Кристин.

      Норберт перечитал сообщение два раза. Взгляд оба раза споткнулся на слове «копов». Он знал, что это серьёзно, это очень серьёзно, твою мать, но фантазия всё равно рисовала ему машину Кэт, за которой, задрав толстую задницу кверху, ползёт круглый коп в длинной синей куртке и цилиндрической меховой шапке — шериф. Как в мультфильме. «Какой клерк, куда увезти тачку?..» Перечитывая третий раз, подросток всё-таки сообразил, что Кэт сообщила достаточно.

      Пользуясь наличием сигнала, он открыл карты «Гугл» и мёрзнущими пальцами набрал название Шелл-Рок, штат Айова.

— Извини, извини, — поспешно произнес Хаген. Он выглядел расстроено. — Вот, смотри.

Писатель наклонился вперед и срезал табличку, говорящую об уничтожении Кристин, скомкал ее и бросил в угол.

— Я очевидно сглупил. Прости меня. Сегодня же выставлю этот меч на продажу на eBay'е. Или, хочешь, я отдам его тебе? От коктейлей Молотова, кольев и святой воды мы также избавимся прямо сейчас. Теперь ты веришь тому, что я говорю?

Рейнмарк обратился к водительскому отсеку.

— Норберт, будь другом и останови машину!

— Как гадко.. — прошипела вампирша, — Ты не любишь, Хаген. И не смей говорить мне это, держа в руках оружие, что ты собрал для моего убийства! Убийства, Хаген! Хвалишься мне своими ножами и кольями, как какими-то игрушками! И где здесь любовь, покажи?! Я вижу только твой страх передо мной, собранный в этой сумке, — Кристин вжалась в сидение, стараясь сдерживать то, что кипело внутри, — Если бы ты правда любил, то избавился бы от всего этого, как только понял, что это мне не понравилось.