Голосование пользователя

Фуро в отличие от Масару не любил быть в компании, не знал интересных историй, а сакэ предпочитал пить в одиночестве, и большую часть вечера провел в своей комнате в “Ясной луне” в молитвах и медитации. Небольшая, потрепанная временем статуэтка, изображающая его прадеда, которую он всегда возил с собой, была единственным нужным льву собеседником, дайсё единственным по-настоящему важным спутником, а вечерняя и утренняя тренировки одними из немногих причин выйти за дверь. Еще, конечно, был удивительно достойный для такой глуши ужин, но и во время него самурай молчал, успешно изображая изредка двигающую челюстями статую самому себе. Не то, чтобы Фуро не было интересно, зачем сюда прибыла инквизитор, но, если уж чу-и-сама решил не рассказывать об итогах своей беседы с ней, не его это ума дело.

Утром, после тренировки, бани и молитвы, он лично привел и без того выглядящие практически идеально ножны и лезвия обоих клинков “в порядок”, придирчиво осмотрел и поскреб ножом щеки и шею и, наконец, снял со стойки повешенное туда еще вчера кимоно, заранее ощущая зуд от не стёршихся еще швов. Парадные одеяния Фуро по крою и стилю практически не отличались от походного варианта, но на свет извлекались лишь для особых случаев, и поэтому выглядели куда новее. Темные цвета были темнее, яркие ярче, моны школы и клана сильнее бросались в глаза, а аромат лаванды приятно контрастировал со ставшими привычными за время путешествиями запахами дороги. Последнее также означало, что супруга Фуро лично принимала участие в сборах, ведь он ненавидел запах лаванды настолько сильно, что в доме был специальный хеймин, в чьи обязанности входил поиск и прополка этого мерзкого цветка.

…

В ворота Широ Юки Фуро, несмотря на все ещё дающие о себе знать "дорожные шрамы", въехал с прямой, будто древко копья спиной, строгим взглядом и лицом, что по степени эмоциональности могло посоперничать с камнями, из которых был сложен замок. Глаза самурая не шныряли по сторонам, как у какого-нибудь вороватого крестьянина, но ни встреченные вчера на перекрёстке путники, ни гроза хейминов, ни, конечно же, взявшаяся неизвестно откуда дева-скорпион в сопровождении очередного ронина (ронина ли?) от него не укрылись. На гарнизон внимание он тоже обратил, но, скорее, мельком. Для порядка. Что бы там ни говорили про летнюю кампанию и судьбу семьи Дамасу, нападать на гостей под своей крышей журавли не станут никогда. А вот спровоцировать скандал, оскорбиться и свести все к поединку со “случайно оказавшимся” тут же выпускником дуэльной академии Какита было вполне в их стиле. Что же, на этот случай у Нобору-сама всегда есть он.

Потекшие в привычное параноидное русло мысли заставили Фуро еще раз обратить внимание на встречающих их самураев, особенно на Кэнсина и вчерашнего не-ронина. Ни молодой задиристый Какита, ни тонкий ценитель саке не были похожи на участников недавней схватки, а значит представители клана, чуть ли не более всего склонного решать все вопросы поединком, станцевали танец из слов, и теперь первый, вероятно, считает себя воплощением “дзин”, второй так и продолжит тиранить простолюдинов, и оба более чем довольны собой. Что же, тут он мог только мысленно поаплодировать. Смерть или ранение из-за благополучия торговца сакэ были бы поистине бездарной тратой ресурсов Империи.

Сошедшая же к ним хозяйка была действительно красива, удивительно мила и могла растопить даже каменное сердце, но, к счастью, сердца у Фуро не было вообще никакого; даже каменного.Его грудь была пуста с самой смерти Кумико, а три года брака окончательно вымели из него все, что можно было бы посчитать чувствами. К тому же, как бы ни была хороша Томое-сама, красота ее казалась “излишней”, ибо после той горы рыхлого тофу, что считалась его супругой, даже неказистые простолюдинки, собирающие рис, и размалеванные гейши казались льву вполне достойными "внимания".

Фуро, что бы там ни говорили, не все время напоминал готовую обрушиться дождем грозовую тучу, но сейчас (да и, по правде говоря, последние пару дней) лицо его было мрачнее некуда, и причина этого находилась совсем рядом. Совсем. Официально причину звали “Пятнистый камешек”, но сам самурай иначе как “Толстый дурак” смирного и покладистого пони, на котором проделал большую часть пути по землям журавлей, не называл. Фуро был человеком неглупым и прекрасно понимал преимущества путешествия (и даже сражения) верхом, но наездник из него вышел настолько скверный, что тела ниже пояса к концу каждого дня он практически не чувствовал. Тот факт, что посланная, вероятно, любящими пошутить ками скотина так и норовила укусить или толкнуть его каждый раз, когда никто этого не видел, тоже не прибавлял ей очков в глазах мужчины. “Подлы как скорпион и опасны с обеих концов” – любил говорить Фуро, когда речь заходила о лошадях, благодаря всех ками и все фортуны за то, что ему не приходится иметь дело с чудовищами, которых выращивают ставшие дикарями потомки гордых Ки-Рин.

Когда Широ Юки наконец появился из предзакатной дымки, Фуро вздохнул было с облегчением и даже легко потрепал своего пони по шее, мысленно уговаривая хитрую тварь потерпеть его общество еще какой-то час, но появившиеся со стороны другой дороги фигуры быстро сбили весь его позитивный настрой. Журавли. Не то, чтобы самурай ожидал не встретить бело-голубые кимоно в их собственных землях, но чем их было больше, тем пристальнее приходилось смотреть по сторонам. Уж больно много историй про сталь, что прячется под мягкими перьями, он слышал от буси, что побывали в долине Кинтани. Проехав чуть вперед, Фуро ждал, пока перешептывающиеся путники приблизятся, гадая, мужчина или женщина сопровождает рыжеволосого юношу с приметным шрамом на щеке, и только когда назвавшийся Асахина Сёхэем спешился, спрыгнул на землю сам, моля предков о том, чтобы одеревеневшие ноги не отказали ему в последний момент. То, что после маневра он оказался между собственным командиром и журавлями было, конечно же, случайность. Конечно же…

– Приветствую вас, Асахина-сан, Какита-сан, – произнес Фуро сухо, но вежливо, в точности повторяя поклон журавля. – Я Акодо Фуро из отряда чу-и Матцу Набору. Надеюсь, ваша дорога была легкой и приятной. Не могу не заметить, что земли вашего клана удивительно красивы поздней осенью.

Произнесенные слова были комплиментом, знаком вежливости, но ни одна мышца на лице льва не говорила о хоть какой-то теплоте или о намеке на улыбку, глаза ни на секунду не выпустили журавлей из поля зрения, а голос напоминал о звуке точильного камня, сталкивающегося со сталью клинка. Да, голос у Фуро был далеко не придворный. Голос солдата, а не певца или оратора. Не лучший голос для зимнего двора.

– И да, вы правы, Асахина-сан. Мы действительно направляемся в Широ Юки.

-- Шосуро-сама! -- только и могла выпалить Асако, встречавшая Скорпиона на входе в гостиницу. Помятое и испачканное письмо было сейчас для нее сокровищем ценнее любых алмазов и золота. В нем хранилась её честь, равно как в катане - честь буси, и эту честь этой ночью спасла Шосуро... Конечно, если не лукавить, то спасение случилось не этой ночью, а гораздо раньше, но Риоко этого не знала. И ведь она уже растратила за сегодня все слова и слезы, все, что у нее оставалось - это обнять девушку в маске, обнять крепко и шептать ей благодарности на ушко.
Этой ночью путешественники, уставшие до невозможности, спали крепко и беспробудно. А утром Асако поделилась с Шосуро своей идеей: не согласится ли Скорпион-сама сохранить это письмо у себя, а для нее сделать такое же, но пустое? Желательно с печатью, похожей на печать магистрата. Тогда, если его вдруг снова выкрадут, похитителям достанется пустышка!

Пожалуй, мы умолчим о реакции Шосуро на это предложение и скажем только о том, что оставшийся путь герои нашего рассказа проделали без приключений. Его и не так много осталось: уже через пару дней они перешагнули границу с землями Фениксов, а оттуда уже до замка Бледного Дуба рукой подать. По крайней мере, так казалось, ведь дома все кажется таким родным, знакомым, безопасным... И тут уж точно не стоило опасаться махо в таверне.
Асако Риоко, конечно же, простила Кенсина и продолжила с ним общаться, но теперь четко следила, чтобы не оставаться с ним наедине и не подавать повода. Конечно, буси будет терзаться недосказанностью между ними, но так было нужно. Сейчас она не могла думать о любви, как бы это ей ни хотелось. Зато мысли ей было чем занимать: после пройденных трудностей они стали ближе и к молчаливому Хиде, и к таинственному Матцу, но особенно - к скрытной, но общительной и доступной Шосуро.

* * *



Ауджиро Оку Широ, он же Замок Бледного Дуба, был величественным местом. Именно здесь проводили Зимние Дворы, организовывались самые пышные свадьбы, здесь находилась святыня Худжокуко, Фортуны плодородия, а тот самый могучий и прекрасный дуб, возле которого находился замок... О, у него была не менее величественная история, восходящая к самому Хантею XVII, семнадцатому Императору Рокугана. Именно здесь он был похоронен, там, где родилась его любимая жена, и из его пепла вырос дуб с пятьсотлетней историей, и Ауджиро Оку Широ с того времени защищает это святое место. Этот дуб обладал таинственной аурой, а его кора была способна исцелять - действительно, это место несло на себя благословение духа Хантея.

И наверное, не было бы лучше места для свадьбы Кенсина и Асако, если она вдруг когда-нибудь состоится. По крайней мере, у Журавля теперь была мечта. Разумеется, на аудиенцию к Асако Хейши пошла только Риоко, но после томительного ожидания слуга, который вышел к ним навстречу, не нес никакого письменного сообщения, вопреки ожиданиям:
-- Лорд Асако Хейши, повелитель Воздуха и глава Инквизиторов, просит вас почтить его вашим личным присутствием. Он попросил передать, что у него есть для вас задание и надеется, что вы еще не сильно спешите возвращаться в ваши родные края, самураи-сама.

Правда, это уже будет повод рассказать отдельную историю о Шосуро Котори, Матцу Джиро, Какита Кенсине и Хида Аюму...

- Д... да, конечно. -- Заикающимся голосом проговорил Кенсин и, весь пунцовый, поднялся, чтобы следовать за Риоко. А взволнованная Риоко совершенно не обратила внимание ни на заикающийся голос, ни на его смущение. Она спешила обратно к фурако так быстро, что Кенсину чуть ли не пришлось перейти на бег.

Фурако в Рокугане было весьма простым способом вымыться после долгой дороги: большая деревянная бочка, дровяная печь и кушетка. На последней были разбросаны все личные вещи Риоко - их было не так уж и много, от нефритового амулета до расчески, зеркала и письменных принадлежностей.
-- Письмо, Какита-сан... Письмо! Оно пропало! Я нигде не могу его найти! -- поделилась она своей бедой сразу же, буквально затащив Журавля внутрь и закрыв за собой дверь. Плевать ей было на то, что подумают другие - главное, чтобы ее никто не услышал, а кто посмеет сунуться в баню, где развлекаются важная особа и возможно, ее жених? -- Помогите мне, пожалуйста, я только вам могу довериться, -- Риоко уже начинала всхлипывать от отчаяния при каждом втором слове, -- Я ведь не могла его нигде выронить, я не могла его потерять! Като-сенсей... Он выгонит меня из семьи... Это конец...

Растерянный, покрасневший, в полном шоке самурай стоял рядом с готовой разряжаться девушкой и собирал свое сознание по кусочкам... Так, письмо. Точно! Важное письмо! Так, принесла Риоко. В нем важная информация...
Наконец взяв себя в руки Какита провел рукой по волосам. Нда, и куда оно могло исчезнуть? Неужели пропало во время боя?! Тогда это будет катастрофа для девушки. Но сначала...
-- Успокойтесь, Риоко-сама, вы тут хорошо посмотрели? Может в одежде запуталось и осталось. Проверьте, как следует! Все будет хорошо, Като-сама вас любит и ничего страшного не произойдет. Да и найдется оно...
Он стал осматривать все помещение,предоставив девушке возможность проверить свою одежду и вещи...

В фурако становилось очень жарко - все же, это была баня - и Асако вся взмокла от пота, завязки кимоно на груди развязались, но она не замечала ничего. Все вещи, вся одежда, сумки были перевернуты вверх дном по меньшей мере трижды. Письма от Асако Като к Асако Хейши не было.
Риоко закрыла лицо руками, опираясь локтями на кушетку и заплакала.
-- Что мне теперь делать? Возвращаться обратно в земли Льва с позором и ждать своего изгнания? Его просто украли по дороге, вот и весь сказ. Глупая я, глупая!

Ситуация становилась все хуже и хуже. Девушка разрыдалась, чертово письмо пропало неизвестно как...
-- Успокойтесь, дорогая Риоко. - Коснулся Кенсин нежного плеча, поправляя кимоно.
-- Оно обязательно найдется. Не плачьте. Я вместе с вами пройду наш путь туда и обратно, если понадобится, и мы найдем его. Но, прошу, успокойтесь. -- Он откровенно не знал что делать, вся эта ситуация сильно смущала, а сердце не позволило оставить девушку одну с ее проблемой. -- Постарайтесь вспомнить, где оно было у вас в последний раз. Где вы его держали? -- Он оттянул верх своего кимоно в сторону на долю секунды. Все же тут слишком жарко... Его кимоно уже можно было выжимать...

Когда Кенсин коснулся ее, прося успокоиться, она лишь обратилась в рыдание, поворачиваясь к Журавлю и падая на его плечо. Тому пришлось ухватить девушку, чтобы она не сползла на землю, как бы не смущала его ситуация. Прошло немало ударов сердца, прежде чем рыдания прекратились, обильно намочив и без того влажное кимоно Кенсина. Асако только сейчас начала приходить в чувство, понимая, что перешагнула любые границы, которые должны быть между двумя самураями и отстранилась от Кенсина - не то, чтобы с большой охотой, впрочем.
-- Я проверяла его перед тем, как пересечь ту злополучную границу между Львом и Драконом... Да, да, тогда оно еще было при мне...

-- Кхм... - Минутная пауза, что бы разбушевавшиеся чувства Журавля не вырвались на свободу, и он, стараясь держать свой голос ровно, четно пытаясь делать вид сдержанности, самообладания и великого терпения, продолжил: -- А где оно лежало? Где хранилось? С вас точно ничего не брали и из вещей не вносили. Я был рядом и видел это. Вам надо сосредоточиться и вы сразу вспомните! -- Он попытался непринужденно улыбнуться, что бы поддержать девушку.
-- У меня возле сердца. Я бы легко заметила, если бы кто-то попытался его выкрасть... Если только это не сделал тот Дракон, пока держал меня... Нет-нет, у него не было времени, и вы бы наверняка заметили это... Может, оно все же выпало... И там и осталось, отсыревшее в тумане?..
-- Вы точно проверили кимоно? Если же оно оставалось в тумане, то либо воины, охраняющие переход, его найдут, и увидев печать, несомненно передадут его. Либо, как я говорил, я вернусь с вами и мы все там обыщем как следует.
-- Проверила, я все проверила... -- удрученно сказала Риоко. -- Вы готовы ради меня возвращаться назад даже сейчас, на ночь глядя?
-- Конечно. Я обещал Като-сама оберегать вас. И я сдержу свое слово. Пусть будет дождь, ночь, ветер - не важно. Главное быть... -- Кенсин осекся на полуслове. -- ...главное, чтобы с вами ничего не случилось.

-- Как бы только сказать это остальным... -- задумалась Риоко и поникла... А потом вдруг улыбнулась и поцеловала Кенсина в щеку. Вот так просто, поднялась на носочки, приблизилась к мокрому от пота и влаги Журавлю и чмокнула его.
-- Только сперва пообещайте, что если мы не найдем письмо, то вы сбежите со мной... да хоть бы и к Журавлям, хоть и на край Империи! Только лишь бы с вами, Кенсин-сама!

И мир растрескался на все цвета, какие может представить человек. Тело стало невесомым и сознание получило такую свободу, что могло бы парить над землей и не знать никаких мирских забот. Казалось, что это длилось вечно, но как только губы отпрянули от щени мир, каков он есть снова навалился на бедного самурая, который за последнее время, кажется пережил все приключения, какие только могла придумать судьба.
Но сомнения, страшным, гнетущим зерном зародились в душе молодого самурая. Его честь, долг клану, господину и бусидо подвергал сомнению всего один человек, нашедший в его броне отстраненности и покорности в служении щель и поселивший в сердце столь теплые и нежные чувства.
-- Я... Я обещаю быть с вами. - Но тут же поспешно добавил. -- Но мы найдем его, и ни вам не придется никуда бежать, ни мне не придется нарушать бусидо. -- Он улыбнулся Риоко. -- Но я буду рядом, что бы не случилось.
Он собирался почти всю дорогу сюда, и решил что момент подходит. -- Вы стали мне дороги в нашем путешествии. И к счастью ли, к сожалению, мое сердце - ваше, Риоко-сама. А что с ним делать, решать вам. -- Он склонил голову, успокаивая пытающееся убежать из груди сердце.

-- О, если бы я только была вольна отдавать свое сердце, кому пожелала бы! Но клан, семья... Если бы только я могла это решать... -- казалось, признание Кенсина не только не обрадовало Асако Риоко, а напротив, повесило тяжелый груз ей на шею. Она не знала, что делать, она разрывалась между долгом и сердцем, разумом и желаниями. А слезы все уже вылились. Наверное, все должно было быть не так, и почему весь этот груз именно на ней, на простой леди, а не на этом могучем буси, который так красив и так умело управляется с катаной... Не в силах сдерживать бурю в своей голове, она отвернулась от Журавля и направилась к выходу. Так и оставив растрепанными влажные волосы и наполовину распахнутое кимоно на голое тело.
-- Потом, давайте это все потом. Сперва доберемся до... куда получится. А там видно будет, -- так и не признавшись ему в ответ, заплаканная Риоко пошла обратно к столику.
Не нужно было быть понимающим женские сердца или сюгендзей, способным читать мысли, чтобы увидеть в ее медленных и печальных шагах просьбу хоть немного снять с нее этот груз. Может, хотя бы Кенсин вместо нее расскажет остальным о том, что случилось?

Хотелось очень многого.

Хотелось со всего размаху ударить проткнутую стрелой голову Льва-предателя, размозжить её о залитые и тёмной, и обычной кровью камни, чтобы череп хрустнул под ударом и разломился, смявшись внутрь, чтобы он точно не мог больше причинить никому вреда, не мог дотронуться своими оскверненными конечностями ни до кого, не мог стать рукой Фу Ленга и Тенеземелья в Сердце Империи, рукой, несущей боль и страдания, рукой, несущей смерть в позоре и тьме.

Хотелось закричать от всё ещё пронизывавшей тело боли. Хотелось расцарапать раны, горевшие, как огнем, вычистить оттуда все следы грязных когтей и крови, вылить туда всю воду из бурдюка, разорвать всю одежду на тряпки и вытирать ими рубцы до тех пор, пока они не станут красными от крови, забрать скорее нефрит и водить им по зарастающим шрамам, пока они не затянутся окончательно.

Хотелось подбежать к, как оказалось всё же, безмозглому Тонбо и врезать ему прямо по лицу, да посильнее, так, чтобы пришлось собирать зубы и месяц залечивать нос. Хотелось сказать ему "а ведь я же предупреждал". Хотелось помочь ему с его собственной раной, которую он получил вполне заслуженно, но это не значило, что его нужно было оставить задыхаться, тонуть в собственной крови.

Хотелось убедиться, что хэймину-сборщику податей, Такума, уже точно не помочь. Хотелось винить себя, Тонбо, Дракона, остальных, Риоко... себя.

Хотелось упасть, в бессилии, на колени. Выронить тэцубо и опустить руки.

Хотелось закрыть глаза и забыться.

...

К счастью, Аюму знал, почему не стоит делать ничего из этого. К счастью, мог ещё пересилить себя, свои первые, простые желания. Сконцентрироваться. Очистить голову.

-- Никто не трогает тела, -- отрезал он хриплым голосом. В первую очередь нужно было оградить от возможности заражения скверной, да и не только, остальных, кто остался в схватке на достаточном расстоянии, -- Никто. Потом этим займутся эта, а сейчас -- он мёртв и даже тёмное колдовство это уже не изменит, если только здесь нет кого-то ещё из махо-цукаев. Не касайтесь и крови. И поэтому... -- он повернулся к Кенсину, -- Какита-сан, нам действительно нужно найти наших пони -- чем скорее мы смоем с себя следы сражения, тем лучше. И вы, Матцу-сан, тоже не отходите далеко -- нужно провести ритуал очищения, а Тонбо...-сан, -- выдавил он полагающуюся дань уважения, -- пока явно не в состоянии этого сделать.

Опираясь на тэцубо, он поковылял назад, к входу в ущелье, оглянувшись назад только для того, чтобы убедиться, что его услышали и поняли -- после сражений с такими чудовищами даже у видавших и не такое Крабов бывает полный столбняк.

А остальное... остальное будет потом.

Первым на выбеленные шагами тысяч и тысяч сандалий и босых ступней некогда серые камни ступил рослый и крепкий, но столь же потрёпанный жизнью, даже несмотря на свой молодой ещё возраст, буси. В том, что это именно буси, не могло быть и сомнений: это выдавали и дайсё, не слишком аккуратно заткнутые за оби простого кимоно, явно не нового и уже неоднократно залатанного чьими-то умелыми руками, и шрамы, то тут, то там проглядывавшие на смуглой коже, и мускулы, перекатывавшиеся под ней, словно крупные камни-голыши, играючи ведомые пенистыми водами бурного горного потока, и, конечно, мон семьи Хида на правом плече, там, где помощь предков направит руку с клинком.

Перед восхождением, Аюму, а именно так звали этого посетителя его родные и близкие, привязал коренастого пегого пони, нагруженного сумками, доспехами и здоровенной тяжёлой тэцубо, древесина которой потемнела и стерлась до гладкости от времени и, вероятно, чьей-то крови, не раз пролитой ею. Приведенный с гор, этот тут же начавший меланхолично щипать свежую весеннюю траву послушный зверь конечно мог бы вполне и осилить подъем до храма, но не ему нужно было напомнить о тяжелом бремени следования бусидо -- своё он уже нёс на спине, и сейчас как раз мог бы и отдохнуть -- всякой живой твари хоть изредка, да нужен был отдых. А потому, шумно и глубоко вдохнув свежий влажный воздух, дальше свой путь Аюму продолжил один. Ему, конечно, тоже не впервой было подниматься по грубым ступеням -- земли у Стены не отличались покладистостью золотых полей Журавлей, да и даже поросшим лесами холмам этой деревни было далеко до гор Кйоукана, а потому дорога не заняла много времени, даже несмотря на неторопливый шаг, так и не дав толком воспользоваться её более глубоким предназначением -- вот уже и протягивал ароматную сухую палочку монах. Наклонив голову, Хида принял предложенное благовоние, хотя уже и отсюда чувствовалось, что и без его вклада святыня не была обойдена вниманием.

У храма не было слишком людно, всё же, это была всего лишь деревня, пусть и крупная, а не бурлящий жизнью город. Сюда, на самый верх, почти не доходил даже низкий гул обычной будничной суеты, в который сливались, гася друг друга, голоса крестьян и скрип повозок, стук дверей и звон молота, шарканье ног и шорох одежд... Лишь молитвы пришедших паломников да щекотавший уши ветер, шелестящий листвой и мягкими лепестками цветущих деревьев. Именно поэтому, ещё раз глубоко вздохнув, приводя дыхание в обычный, мерный ритм после подъёма, Аюму, вместо того, чтобы направиться прямо к статуе, отошёл чуть в сторону, туда, откуда раскинулся вид и на деревню, и на расплывавшиеся в сизой дымке холмы... Именно в такие моменты буси вспоминал своё непонимание всевозможных "людей искусства". Разве возможно было поймать красоту этого мира мазками запачканной краской шерсти по бумаге или холсту? Разве объяснить её десятком чёрных символов? Разве в силу одному голосу или инструменту передать её? Аюму чуть было не хмыкнул вслух, но вовремя поймал себя, вырвавшись из размышлений. Действительно, как бы ни было приятно стоять здесь и глядеть вдаль, он пришёл сюда не за этим.

Впрочем, если оглянуться немного назад, то можно было сказать, что, вообще-то говоря, оказался здесь, то есть в Мура Сано Эю Ни Сура, Хида случайно -- сюда лежал путь Матцу Джиро, сюгендзи, защищавшего Стену Кайю вместе с ним. После всего произошедшего Аюма чувствовал себя обязанным сопроводить его обратно, ну, или куда бы там он ни собрался идти... Хотя, пожалуй, это было далеко не полной правдой, а значит, не более чем ложью самому себе. По правде говоря, он и сам не знал, почему решил покинуть родные земли, но он знал, что не мог оставаться там сейчас. Круговерть последних событий оставила его совершенно потерянным -- предательство Хирума Макасу, героя среди клана Краба, всё ещё было свежей раной в памяти, ужасы Земель Теней, словно бы вылезшие из ниоткуда, мучили его в кошмарах, а когда они покидали их, на их место приходили зловещие сны, обещавшие быть пророческими... Долг вынуждал его оставаться на страже Империи, но много ли толку в руке, ведомой сомнениями? Именно здесь, у алтаря храма Икома Тейдей, Аюму надеялся найти хотя бы частичку ответа на свои вопросы.

Нахмурившись от наплывших тяжёлых дум, он подошёл ближе к статуе. Рассеянно крутанув палочку фимиама в пальцах, он зажег её от стоявшей тут же небольшой каменной жаровни и остановился, давая возможность уже стоявшим здесь паломникам-Фениксам закончить свою беседу и отойти в сторону.

Механика:

Ах сакура, влюбился я в тебя,
Твой цвет - под восходящим солнцем пенье.
Пожалуйста, любимая моя,
Будь музой и дари мне вдохновенье...

Наверное, нет прекраснее времени в Рокугане, чем эти первые дни весны. Когда вся жизнь оживает, когда весь мир радуется новому солнцу, когда сошли наносы снега и когда воздух оглашается пением птиц. Сакура не дает плодов, но сколь восхитительно изящны и нежны ее цветы! Молчаливое напоминание о том, что все мы - смертные под взором Небес, и насколько важно, пока ты жив, жить красиво и честно, чтобы Фортуны и предки гордились твоими деяниями! И каждый, от даймё до хэнмина, обязательно найдет время для ханами - посвятить небольшую часть своей жизни исключительно для того, чтобы полюбоваться пышными облаками бело-розовых лепестков.

Не исключением была и Мура Сано Эю Ни Сура, Деревня Возвращенного Героя. История названия этой деревни уходила в далекое прошлое и связана была с героем клана Львов, Икома Тейдей. Его долг своему даймё простирался за пределы смерти последнего и даже дальше: даже когда его лорд был убит и Тейдею пришлось стать ронином, он потратил следующие семь лет, чтобы выследить убийцу и восстановить справедливость. Именно в этой деревне он встретился с нечестивцем, выполнив то, что должно, но в схватке оказался ранен отравленным клинком. Даймё Икома восстановил его в имени семьи, а на следующее утро Тейдей совершил сеппуку и навсегда присоединился к своему господину до того, как яд мог нечестиво довершить дело.



Город, что раскинулся вдоль реки, насчитывал больше тысячи жителей, и даже с соседнего холма сложно было увидеть оба его края. Многие паломники стекались сюда к одному из самых святых мест в землях Льва - алтарю Долга, возведенному в честь героя, котому был посвящен наш рассказ. Эта святыня не выглядит помпезно: небольшая простая пагода на вершине холма, к которой ведет узкая крутая лестница, каждый шаг по ней напоминает о тяжести того бремени, которое обязан носить каждый самурай. Быть верным своему даймё, своей семье, своему клану, своему оружию, своей чести, своим товарищам, какие бы искушения ни выпадали на его пути - это путь бусидо.

Со всех сторон от святыни вокруг холма раскинулись сады с цветущими деревьями и дома, от которых слышался шум деревенской жизни. Лестница, впрочем, была чисто выметена, аж не верится, что это мог сделать единственный монах, который прямо сейчас вам протягивает палочку фимиама. Солнце уже перешагнуло через середину неба, слышна нарочито громкая молитва от пары Журавлей, которых прикрывают зонтами слуги от полуденного солнца. Еще одну молитву, но негромко и из-под маски, произносит буси-скорпион - да, даже Скорпионы приходят сюда, чтобы выражить уважение и почтить добродетель Долга.


Два Феникса, одетые в красные и оранжевые робы, тоже молятся и выкладывают зажженный фимиам перед статуей Икома Тейдей. Первый - пожилой мужчина, худой и покрытый морщинами, сумка для свитков на бедре выдает в нем сюгендзю (взывающего к духам-ками заклинателя). Одной рукой он опирается на видавшую виды трость. Вторая Феникс - молодая девушка, наверное, всего несколько лет прошло от ее гемпукку. Ее темные волосы распущены, и слышно, как она негромко спорит со своим Като-сенсеем.

И сюда же, в паломничестве или по им только известным причинам, пришли и те, о которых будет наш рассказ. Совершенно не похожие друг на друга, из разных концов Империи. Кто они? Что они здесь делают? Давайте узнаем...

Эрик в очередной раз осознал, что где-то пропустил что-то важное, когда эльфийка заговорила про поцелуй. Он даже хотел было спросить, что она имела ввиду, ведь им нужен был поединок, чтобы показать свою доблесть и умение, как события приняли совершенно неожиданный для него оборот.
Одри потянулась к нему, и мужчина склонился, предполагая, что она хочет ему что-то сказать, когда менестрелька удивила его в очередной раз. Поцеловала. При всех.
Пьянящее прикосновение теплых нежных губ девушки вымело из головы варвара все мысли вообще, оставив там блаженный вакуум. Слова Одри слышались, словно сквозь вату, а смысл их доходил медленно и тяжело.
Опешивший от неожиданной нежности менестрельки Эрик настолько плохо соображал, что решился было обнять девушку лишь тогда, когда она уже отстранилась. И все пошло своим чередом, только вот варвару казалось, что он испытывает странную неловкость и смущение бесконечно долго. Ему казалось, что сейчас на них все смотрят, и ему что-то надо сделать, но что, он не имел никакого представления. В племени все было иначе, проще, по другому. И этот поцелуй на глазах у всех, так провокационный, такой долгожданный и неожиданный, такой невероятный, словно его и не было вовсе...
Эрик смутился, стараясь не подать виду, тем более, что сказанное Одри наконец-то достигло сознания. Вот только чего он должен был не подумать, мужчина не понял.
Познавший в своей не столь уж и длинной жизни одну единственную девушку, которая была предназначена ему с детства, Эрик был полным профаном в отношениях, и развить "успех" в сближении с Одри был не способен, от слова "совсем". Что совершенно не помешало ему, в необъяснимом порыве несильно прижать ее ладошку к своим губам.
Но мгновение помешательства прошло, щеки Эрика порозовели от смущения, а взгляд светлых глаз словно вопрошал Одри: "Что мне теперь делать?"

К её вящему разочарованию, его взгляд не выражал ничего, кроме усталости и раздражения. Всю эту абсурдную беседу его лицо мрачнело всё больше и больше. В другое время подобные предложения могли бы быть встречены куда более приветливо, в конце концов, в них, кажется, и впрямь не было злого умысла, но полное отсутствие понимания того, что здесь и сейчас они были совершенно не к месту и не вовремя, не вызывало никаких положительных эмоций. Сначала Сигберт даже подумал было, что это была засада, устроенная какой-то из желавших заполучить осколок сторон, но, похоже, это было именно тем, чем оно казалось -- нахальные и наглые эльфийки, ставящие свои интересы впереди всего остального.

-- Что же, -- произнёс он, и его голос звучал холоднее обычного, -- Вы хотите доказать свою смелость... но не хотите рискнуть вылазкой за стену. Понимаю. Там-то нельзя будет выбрать себе противников, которых уже столь удачно для вас заранее потрепали в бою. Там никого не будут волновать ваши правила и предпочтения. Никто не будет сражаться до первой крови... Да, куда проще доказывать смелость там, где вы не рискуете ничем, кроме потери любимой игрушки. Превратить всё это в фарс. Уверен, ваша храбрость будет оценена по достоинству, когда дело дойдёт до настоящей битвы с настоящим противником.

Бывший рыцарь достал меч и неторопливо сделал шаг вперёд.

-- Давайте, смельчаки. Покажите себя. Совершите подвиг, достойный песен.

…Костяк рассмеялся:
- Чего замечталась? Бой еще не кончился, - и залился зловещим, скрежещущим смехом.
Синее щупальце мелькнуло перед самым носом Джен, ударило. Джен отлетела, грянулась о землю, скрежеща ледяными доспехами… Костяк проорал: «Вмажь ему!» И Джен вскинула жезл, который выпустила лишь чудомиз рук , и заряд ее темной энергии поразил аболета, попав прямо в выпученный глаз …
Тварь издала нечеловеческий вопль, отвратительная туша грянулась оземь. Луч солнца упал на мерзкий синий бок… и заиграл на смятом, оплавленном нагруднике Сигберта. Рыцарь лежал, не шевелясь, запрокинув невидящие глаза к солнцу. Мертвый.
Джен застыла. Как она могла так ошибиться? Как?!
Поле боя замерло тоже. Замерли монстры, замерли люди, замерли в воздухе арбалетные болты. Тишину взрезал крик менестрельки:
- Предательница!
Эрик, до того рубившейся с Нотиком, резко обернулся, увидел убитого рыцаря. Поднял глаза на Джен . Взгляд варвара был страшен.
- Умри, ведьма! - выкрикнул Эрик, и размахнулся. Топор со свистом рассек воздух, и угодил в ледяную пластину щита. Рев разъяренных тварей прокатился над полем боя, но даже сквозь него сумел пробиться крик разъяренного воина:
-Гори в аду дьявольское отродье!
Словно вняв проклятью, земля задрожала и раскололась: из пышущей жаром трещины полезли гнусные черные твари… И сам Асмадей явился в этот мир, чтобы утащить душу Джен в ад! Он, огромный, красный, в одеяниях из самой тьмы, утер ладонью со щеки сажу и сказал грустно, почему-то голосом Одри:
- В баньку бы… Третьим будешь?
Мертвый Сигберт встрепенулся, сел, отряхнул сажу с нагрудника и подтвердил:
- А то!
На этом Джен проснулась.
***
Похоже, Джен все-таки сморил сон. Однако, проспать ей удалось от силы несколько минут, не больше. Джен поднялась с пыльных мешков, и побрела к остальным, прикрывая зевки ладонью.
***
Проблема перед ними встала действительно острая. "И уж ты Сигберт, постарался сделать ее острее,"разболтал все Дагулту, молодец, - хотела сказать Джен, но сдержалась. Что толку в упреках, когда уже ничего не исправишь? Она и так чувствовала возникшее в их отряде напряжение: то как на нее то и дело косился Эрик, да и Одри тоже, когда думала, что Джен не видит... Возможно, ей придется к этому привыкнуть, мелькнула горькая мысль.
Но, в самом деле, что же делать с камнем?
"Скрывать, как метку Джен," - Джен невольно вздрогнула, когда Сигберт это сказал. Но он был прав, кто бы вычислил в ней меченую, если бы она сама не призналась?
Она попыталась мысленно сосредоточится на этом странном свойстве своей метки, представить, как его можно было бы перенести на Осколок...
Но нет. Ее сила не могла тут помочь. Природа осколка, божественная природа самой Селунэ, отторгла бы покровы, навеянные дьявольской энергией метки.

Избранная, надо же. Эсперанс приосанилась, насколько это можно было с ее и так ровной по линейке спиной. Хотя, если подумать, Жанна д'Арк тоже была избранная. И вообще, если бы духи избрали ее для чего-нибудь приятного - прислали бы поздравительную открытку. А пока это звучало примерно так же заманчиво, как предложение "открыть свое сердце Богу" в устах ацтекского жреца на вершине пирамиды. На лося Эсперанс влезала без всякого энтузиазма и с редкостной для себя неловкостью.

- А меня простым большинством избирали или абсолютным? - неожиданно спросила она напоследок.

С раннего детства Маргит четко усвоила одну нехитрую заповедь: "На Бога надейся, а сама не плошай". Когда дома шаром покати, а на ужин только вечерняя проповедь - последнее дело сидеть и молиться, что Господь в неизбывной милости своей сниспошлет голодающим добротную трапезу. Уж лучше или перелезть через невысой чугунный заборчик, отделяющий поместье семьи Фектехельми от остального города, и сорвать с десяток спелых наливных яблок, а то и дорогих роз на продажу, или потолкаться на городском рынке в попытке стянуть из-под бдительных взглядов продавцов то, что плохо лежит. И вот когда делаешь все это, тогда искренняя молитва, идущая из глубины сердца, и послужит верным подспорьем. Именно тогда и следует полагаться на божью помощь: чтобы злые собаки не покусали, да зоркие торгаши не поймали и не надрали уши.

Сейчас Маньи попыталась решить за себя и всех остальных, что да как им сделать: в конце-концов, пусть хоть кто-то выскажет дельную мысль, как обезопасить души и тела путешественников от клыков оборотней. Не смотря на ее громкие высказывания, большинство спутников просто-напросто проигнорировали слова авантюристки, фонтанируя своими идеями. Может, они были и неплохими, но у раздраженной невниманием Маргит подобные речи вызывали только лишь недовольство и раздражение. Громче всех надрывался требующий двигаться дальше шепелявый мистер Дак - но именно ему мэр Симмонс и приказал руководить охраной каравана и принимать судьбоносные решения. Понимая, что споры в подобной ситуации смерти подобны, мадьярка позволила себе только бросить на усача испепеляющий взгляд да коротко прошипеть, так, что ее услышал лишь пребывающий рядом сэр Джейкоб:
- Ну, погоди, Селезень, мы еще посмотрим, кто здесь охотник, а кто так - погулять вышел...

Все это внутреннее недовольство не мешало мошеннице концентрироваться на основном. Уверившаяся в слова проводника о полуволках девушка была твердо уверена, что лишь серебро сможет загнать тварей обратно в Преисподнюю. Правда, рука об руку с этим знанием следовала одна досадная проблемка: не верившая даже в саму в возможность встречи с нечистью, Тернегг-Ратц и не подумала запастись серебрянными пулями. Зато охранники - далеко не новички на Диком Западе, оказались куда как более предусмотрительны.
Оставаться в стороне от всеобщего веселья Марита просто не могла себе позволить: не тот склад души был, да и совесть не позволила бы сложа руки наблюдать, чем закончится баталия. Пускай она не самый меткий стрелок, но и ее винтовка сможет внести скромную лепту в истребление богопротивных тварей и заодно - совершить доброе дело по очищению округи от отродий дьявола. Посему Маргит, не чинясь, звонко воскликнула:
- Джентельмены с серебрянными патронами! Не сочтите за труд поделиться ими со мной горстью из своих запасоов - мне тоже хочется поучаствовать в охоте на волков и прибавить им дырок в шкуре!
После секундной паузы мадьярка сочла, что всего сказанного мало для того, чтобы заронить интерес в англо-саксонскую душу большинства ее спутников: наверняка они думают, что способны отразить нападение и без помощи хрупкой девушки. Посему она присовокупила к вышесказанному деловое предложение:
- Плачу по доллару за каждый!
План авантюристки сработал на все сто. Но вот уж чего она не ожидала, так это то, что поделиться патроними к ней подъедет самовлюбленный Даффи. Впрочем, своего удивления девушка не показала: спешно ссыпала патроны в карман жилетки и от всей души поблагодарила мужчину:
- Бог в помощь, мистер Дак. Сочтемся.

Сказала - и словно бы позабыла о нежаннном помощнике. Стала на одно колено, обеспечив себе упор получше, крепко перехватила винтовку Эванса в ожидании оборотней. Взор девушки был устремлен в стону ближайших кустов, откуда доносился злобный вой. Чудовища не заставили себя долго ждать: они неслись огромными скачками, то стелясь к самой земле, то поднимаясь на задние лапы и становясь ужасной пародией на человека. Вздыбленная шерсть, налитые кровью глаза, огромные клыки и когти, самой природой предназначенные для того, чтобы терзать живую плоть - все это зрелище заставляло кровь застывать в жилах. Они казались материальным воплощением Гнева - одного из семи смертных грехов, и казалось, что горе тому, кто посмеет стать на пути у этой волны первобытной злобы и ярости.
Вся напускная бравада вмиг слетела с побледневшей как полотно Маргит, с пересохших губ сорвалось надтреснутое, перепуганное:
- Мамочки! Какой ужас!
Мадьярка зажмурилась в надежде, что отвратные монстры исчезнут, а когда распахнула глаза, с прискорбием убедилась, что оборотни не пропали - напротив, за долю секунды они подобрались еще ближе. Прерывисто выдохнув, девушка со вселенской скорбью на лице вскинула к плечу верную винтовку. Пускай обычные патроны и не могли причинить вреда ликантропам, но они еще можно было на короткое время остановить их, отбросить и замедлить передвижение.

Вдох...

Пусть страх никуда не делся, но девушка предельно спокойна и сосредоточена. Приклад упирается в плечо, взгляд скользит поверх ствола к избранной жертве. С губ сами собой слетают благословенные строки сто сорок третьего псалма - псалма Давида:
Господи, приклони небеса и сойди;
Коснись гор – и задымятся они.
Брось молнию и рассей их,
Выпусти Свои стрелы и смети их.

Выдох...

Палец плавно нажимает на спусковой крючок. Громкий хлопок выстрела. Приклад, как живой, бьется в плечо, и маленькая смерть срывается в свой полет. Своим взглядом Маргит ловит полный злобы и ненависти взгляд полуволка, кривит раздраженно губы. Из того недовольства, что вызвали спутники ее, она кует ненависть к богопротивным тварям, чье существование само по себе оскорбляет Отца Сущего. Сейчас жизнь чудовища прервется - ведь нельзя иначе. А тонкие длинные пальцы сами собой уже тянутся сделать следующий выстрел.

Внезапно Джен обнаружила, что некого больше убивать, не с кем сражаться. Бой был окончен.
Жизненная сила, украденная у побежденных тварей тоже не могла больше удерживаться в теле Джен. Метка отозвалась глухой, пронизывающей грудь болью и пустотой, когда она вырвалась наружу и рассеялась в пространстве. Как и должна была бы с самого начала.
На нее тут же навалилась боль и усталость. И холод. Холод пронизывал ее кости, мурашками танцевал по коже, сжимал плечи в объятьях озноба. Холод….
Джен не устояла на ногах, и села прямо на землю. Рядом валялись трупы, все вокруг изляпано кровью, и слизью, но Джен было уже все равно.
Отчего-то дергало руку. Джен поднесла ее к лицу и увидела шрам. Он выглядел совсем новым… потому, что она получила его только что. Одна из тех тварей с щупальцами ее достала, но колдунья этого даже не заметила. В рану тут же влилась краденная жизнь и залечила ее.
- Так себе бой. – Сообщил свое мнение Костяк. – Мы даже задницу никому не приморозили. Кроме тебя, – он хохотнул. Голос его тоже теперь звучал слабо, не раскатистый рокот, а так... Похоже, расслышать теперь его могла только Джен.
«Естественно, действие «ледяного доспеха» тоже подходит к концу. Совсем скоро ты уберешься обратно в ад», - подумала Джен. К тому же, все вроде бы остались живы. Наверное. Сплошные хорошие новости!
Разумеется, это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.
Джен вскочила на ноги, вскинув жезл, когда на сцену ворвались новые действующие лица.
Костяк приветствовал их радостным шипением.
***
Серые плащи… Минтарцы явно ненавидели их, и их чувства, похоже, были взаимны. Пожалуй, Джен могла даже понять чувства этих «сероплащников». Хотя, скорее всего они стоили друг друга. Что одни, что другие - сборище бандитов. Другой вопрос – кто их возглавляет.
- Если г-г-герою Ст-тены и его спутникам покажет-т-тся, что оказываемые им почести не дост-та-аточны, они сами об этом сообщат, будь-дьте уверены - саркастически огрызнулась Джен, явственно стуча зубами. Не очень-то дипломатично. Но, все дьяволы Баатора, она действительно устала! – В любом случае, ваша помощь опозда-да-ала. С тварями уже разобрались.
Твари с ее доспеха зашипели, словно желая подтвердить ее слова.
Джен вздохнула глубже.
- А может вжарим им? – вдруг вкрадчиво спросили около левого уха Джен. Она узнала голос Костяка. – Пока я еще здесь. Ты же видишь сама, эти головорезы не уйдут без драки. Им лишь бы этим наемникам по шеям надавать, а по какому поводу – все равно. Ударь по ним сейчас – и мы только избежим нудной прелюдии.
- Я са-сама решу, что мне делать, - холодно возразила Джен. Шеопотом, но не сомневаясь, что он ее точно услышит. И продолжила свою «речь», но уже стараясь говорить помягче:
- Вы говорите, что прибыли сюда с благими намерениями. Но кому-нибудь могло бы показаться, что вы намерены напасть на героя Стены и его союзников и присвоить победу. – Джен цокнула языком как бы выражая досаду, - Это было бы… некрасиво. Докажите добрые намерения. Сложите оружие.
Если вас смущает наша компания минтарцев – Джен обвела поле боя рукой, - то учтите, нам пришлось с ними воевать плечом к плечу из-за угрозы прорыва тварей в город. Их было достаточно много для этого, я уверяю вас. Перед такой угрозой не приходится считаться с личными счетами и неприязнью. И если мы все застрянем здесь «выясняя отношения» - сюда сбегаться еще твари. Так что давайте закончим с этим побыстрее.

Уютно устроившись на козлах фургона и сняв надоевшие сапоги, Маргит откинулась на стенку за спиной и мечтательно созерцала бескрайние просторы американского континента. Из-под приподнятых полей стетсона на окружающий мир с любопытством смотрели густо-карие, немного восточные глаза, чуть щурящиеся от яркого солнечного света; губы девушки ласково улыбались окружающему великолепию первозданных красот природы. Штаты чем-то напоминали ей родную Венгрию - обширные зелено-желтые равнины, густые темные леса, широкие поймы рек, виднеющиеся вдалеке отроги гор: все эти картины были милы и приятны мадьярскому сердцу старшей из сестер Тернегг-Ратц, помогая ей хоть самую малость заглушить давно укоренившуюся в сердце тоску о далекой прекрасной родине.
Давно уже сестрам не доводилось путешествовать в большой компании, да еще и с относительным комфортом, и Маньи от всей души наслаждалась этой отличной от других поездкой. Не такая бойкая и активная, как сестра, она, тем не менее, столь же любила заводить новые знакомства и общаться с интересными, необычными людьми. И если местные уроженцы - жители городка с весьма мистически-мрачным и навевающим на дурные мысли (а как всякая истовая католичка, Маргит во многом происходящем вокруг видела знаки божьей милости или гнева) названием Лост-Сити, пока что не представляли особого интереса для мадьярки, ну, по крайней мере, помимо интереса насквозь материалистичного, то проводник-индианка и трое господ из Старого Света были личностями сами по себе оригинальными и неоднозначными. Тут неизбывная венгерская подозрительность могла разыграться всласть: ну вот, например, что ученый пифке* может делать посередь дикого американского континента, или зачем господин завзятый картежник ищет свою удачу не в большом городе с высокими ставками, а в маленьких провинциальных городках, к которым и само слово город подходит не больше, чем корове - седло?
Впрочем, все это в большей части вызывало у Маргит лишь абстрактный интерес. Куда более ее заботила практическая сторона момента: помочь несчастным жертвам крушения, паче ожидания они найдутся - богоугодное дело, да и помочь материально страждущим (к коим она без ложной скромности причисляла и себя, и сестру) - тоже. Вот только захотят ли их спутники делиться, и, ежели захотят, то как? Все это беспокоило профессиональную аферистку, но каких-либо вариантов разрешения проблемы она не видела, а посему в этом вопросе целиком и полностью отдалась на волю Господа.

Разрешив для себя таким образом все скользкие моменты или отложив их в долгий ящик, внебрачная дочь ротмистра со спокойной душой и чистым сердцем продолжала странствие то верхом, то перебираясь в фургон, оставляя верную Искру и заводного Огонька самостоятельно следовать за небольшим караваном. Сменившая, как только они выступили из городка, роскошное платье и замысловатую прическу на яркую клетчатую рубашку, пестрый "индейский" жилет, штаны и высокие сапоги, Маргит стала лишь одаленно напоминать себя прежнюю, отбросив образ почти великосветской красавицы ради того, чтобы стать простой, хотя и не лишеной изящных манер, девушкой.
Периодически уставая любоваться пейзажами и слушать щебетание птиц и ржание коней, мадьярка доставала из висящего на поясе футлярчика небольшую свирель - и тогда по окружающим просторам начинали гулять то звуки веселой мелодии, так и побуждавшей ноги пуститься в веселый чардаш, то печальный плач, посвященный долгим годам, что родина Маргит провела под османским игом, то некое сильно упрощенное подобие венского вальса.

...Из состояния расслабленной задумчивости старшую сестру Тернегг-Ратц вывел окрик индианки Мики, и звучал он, право дело, весьма неожиданно и странно: шутка ли, ожидать нападения "полуволков"? Впрочем, Маньи сразу и безоговорочно проводнику: Енот не походила на человека, склонного к излишней панике и преувеличениям, да и сама Гици, воспитанная на народных сказках, не сомневалась в существовании vérfarkas**, равно как и в том, какую угрозу они могут представлять.
Липким щупальцем сердца каснулся страх: они все тут не великие герои, способные победить оборотня в неравном бою, не отчаянные пройдохи, способные обмануть волкодлака - лишь простые люди, мужчины и женщины. Да и, - закралась в голову девушки дурная мысль, - не есть ли эти люди в волчьей шкуре карой господней за грехи их? В собственной многогрешности Маргит не сомневалась, и не удивилась бы, если бы узнала, что чудовища пришли из самой Преисподней исключительно по ее душу.
Старшая сестра бросила испуганный взгляд на младшую, судорожно кивнула, не сказав ни слова, и принялась споро натягивать сапоги. Сдаваться на милость отродий женщина не собиралась, и деятельный разум ее искал выход из сложившегося положения. Подобные размышления, как знала мошенница по своему опыту, неплохо помогали ей бороться со страхом, отвлекаясь на способы противо стояния тому, что могло бы прибавить в голове седых волос.
Стоило ей натянуть сапоги, как рука тут же потянулась к "Кольту" - мадьярка готова была с оружием в руках отстаивать свою жизнь и жизни спутников своих. Впрочем, на пол-пути рука Маргит остановилась: она, удовлетворенно кивнув своим мыслям, нырнула под тент повозки, вытаскивая из чехла винтовку и готовясь встретить тварей огнем с дальней дистанции.

К вящей радости авантюристки, мысли об обороне беспокоили не одну ее: высокоученый немец также пребывал в похожих раздумьях. Правда, в отличие от девушки, он не постеснялся высказать свои догадки вслух, чем заслушил в глазах Маргит несколько больше уважения, чем прочие его соотечественники. В ответ на слова Мартина из возка со старшей Тернегг-Ратц донеслось веселое и звонкое:
- Вагенбурги гуситов покоя не дают, герр Клебе? Хорошая идея! Ставим возы буквой "N", только строчной, а не прописной, а внутрь загоняем лошадей. Хоть какое-то подобие защиты будет! Да и выцеливать тварей лучше сверху!
С этими словами на свет божий высунулась рядом с возницей и сама довольная и улыбающаяся мадьярка, мысленно уже настроившая себя к лихому победному бою. Чуть сощурившись, крепко сжимающая винтовку девушка настороженно огляделась, не забывая придерживать висящую на боку кавалерийскую саблю. Она пыталась установить точный источник звуков и расстояние до него - хоть приблизительно; дабы понять, есть ли у них время соорудить испровизированную крепость, или же придется отстреливаться из походного положения.
Ну а пока девушка осматривалась, она не забывала вещать:
- Вервольфы боятся серебра - это во всех сказках пишут! А значит, господа, не жалейте серебрянных долларов: вдруг поможет! Да и помолиться на всякий случай святому Дьердю не помешает - береженного Бог бережет.



*Пифке - название, которыми подданые Австро-Венгрии именуют своих германских соседей
**оборотней

Маленький город Лост-сити стал очередным перевалочным пунктом в длительном путешествии сестёр Тернегг-Ратц. Долгая, лишённая комфорта и неизменно приятных благ цивилизации дорога выматывала, и встреченный на пути город стал приятной неожиданностью. Он сулил им всё необходимое для отдыха, чем сёстры тут же воспользовались.
Софи, конечно же, не планировала того, что произошло несколькими днями позже. Они с Маргит, снарядившись в дорогу как следует, изначально отправились в долгое путешествие в одиночку. Время – деньги, а добраться до дилижанса им хотелось как можно скорее. Но одно лишь обстоятельство заставило их немного задержаться… И обстоятельству было имя Гедеон Симмонс.

Поначалу София не видела в этих отношениях перспектив. По крайней мере, по причине того, что влюблённый фермер не вызывал у неё совершенно никаких чувств. Он был настолько обычным и ничем не примечательным, что вызывал у девушки скуку. Но всё же… была в нём отличительная и очень выгодная черта, на которую Маньи и указала воротящей нос Софи.
Деньги.
Симмонс оказался не простым скотоводом – мэром, и весьма состоятельным.
Прикинув что к чему, сёстры решили: почему бы воспользоваться удачей, что буквально сама пришла к ним в руки?..
И действительно, Симмонс скупиться не стал, как только ему поведали о "спасательной" экспедиции – три фургона, подряженные наёмники и несколько прибившихся к каравану путников. Теперь бояться неожиданных встреч по дороге сёстрам не приходилось. По крайней мере, не так, как раньше…

…Софи окинула задумчивым взглядом остановившийся караван. Она сидела на козлах одного из фургонов и вытянула голову, чтобы лучше видеть то, что происходит впереди. Переглянулась с Маргит, и в этот момент в её глазах можно было явственно прочитать крайнюю озабоченность и лёгкий испуг.
Девушка-индеец, которую Гедеон нанял на должность провожатой, подала голос, и сразу стало ясно, кто именно был инициатором остановки. Софи подавила в себе раздражение. В тоне индеанки слышались угрожающе-осторожные нотки.
Теперь во взгляде, обращённом на сестру, действительно читался испуг. И вопрос. В подобных ситуациях Софи полностью полагалась на Мэгги.
- Полуволки?.. Она серьёзно? – пренебрежительно бросила младшая Тернегг-Ратц, крайне умело завуалировав собственный страх.
Кто-то из путников, каким-то образом оказавшийся в их числе, уже начал продумывать план обороны. Вскоре послышался и волчий вой.
Стоило ли им бояться?.. Волки не нападают на такое большое скопление людей, это общеизвестно. Но, кажется, ощущение приближающейся опасности передалось и ей. Стало как-то не по себе.

Джен охватила нервная, лихорадочная даже деловитость. Твари из Щели ожидали их – буквально за углом. Могли заметить, могли напасть. Но, пока все шло хорошо - солдаты поднимались на крыши, занимали позиции, следуя приказам Сигберта... Сам «паладин» казалось не испытывал сомнений и вселял уверенность одним своим видом.
Джен отошла к стене, встала рядом с Сигером. Ей бы тоже не помешала уверенность. С учетом того, что она собиралась сделать. Но больше тянуть не следовало, бой мог начаться в любую минуту.
Она примерно представляла, как это должно подействовать, и что для этого нужно делать. Закрыв, глаза она начала шептать, непонятно для других, пугающе, шипяще, взывая к своей странной силе.
Вскоре ее сознание начало уплывать, нет она летела куда-то в пустоту… Нет, уже не пустоту, а в край бескрайних ледяных шапок, где стегает ледяной платью вечная вьюга, где ледники, что наступают быстрее, чем бежит человек. Она зачерпнула немого льда из глубины, взяла ненадолго, лишь на время, всего горсть – ничто рядом со льдами всей Кании!
Между тем тело Джен продолжало шептать на непонятном, шипящем языке, потом проговаривать в полный голос, затем выкрикивать… Явственно стуча при этом зубами, дрожа и приплясывая на месте – это не было каким-то дьявольским танцем, скорее она просто хотела согреться… Все поверхности вокруг нее покрыл иней, а затем появился снег – он оседал у нее в волосах, и на ресницах, и кружился вихрем вокруг нее… А затем появились пластины изо льда. И чьи-то останки.
Над Джен возвышался костяк какой-то крылатой твари, – вернее часть костяка, на котором еще осталось ссохнувшееся черное мясо, какое бывает у мумий. Он вмерз в защитный купол из темного льда – что закрыл Джен сверху, по сторонам же ее окружил смерч из снега и прозрачных ледяных пластин. В некоторых, особо крупных, можно было различить еще чьи-то останки – вот прекрасное лицо, какое могло принадлежать ангелу, искаженное ужасом, вот щупальце какой-то твари, а вот змеиная башка, наполовину высунувшаяся изо льда... А еще все это – живое ли, или мертвое, все что имело рот, и не было погружено в лед целиком – все это вопило, голосило – от ужаса, от восторга, от злорадства, и просто хохотало.
Тварь с вершины купола нагнулась (шея у него оказалась довольно длинная) и проорала в лицо Джен:
- Давай просыпайся! Время для веселья! – и расхохоталась, когда очнувшаяся от транса Джен с ужасом уставилась на нее.
А потом начался бой.
***
От заклинания Джен объял холод, словно чьи-то ледяные руки потянулись за ней из Стигии, или даже самой Кании, чтобы ее обнять. Она успела только с ужасом осознать, что за ней потянулся не только лед и холод, и вот эта жуткая харя – часть призванного ею щита. А потом вокруг воцарился хаос.
С трудом, словно сквозь туман к Джен пробился голос Сигберта, кажется, командующий идти в атаку. И где-то сверху рявкнули: «Чего стоишь, как примороженная! Шевелись – на бой опаздываешь!». И Джен стала шевелиться. Она кинулась вслед за рыцарем за угол, вперед по переулку и вырвалась на пустырь.
Она увидела толпу чумных – несколько уже были убиты – лежали на земле, утыканные стрелами. А еще она увидела своих товарищей, безуспешно рубящих одноглазую тварь. Решение пришло мгновенно: Джен выкрикнула фразу на все том же шипящем языке. То была наичернейшая брань из известной Баатезу, откуда-то Джен знала это. Сверху грянул одобрительный гогот и вопль: «Покажи им кузькину мать!».
Колдунью ощутимо тряхнуло, метку обожгло огнем - это натянулись невидимые нити между Джен и жизненными силами Нотика. А затем она вскинула руку с жезлом. С него сорвался сгусток едкой, серной тьмы – а затем чистый заряд непостижимой колдовской силы поразил Нотика! Тварь рухнула на землю, суча кривыми ножками – его предсмертный крик потонул в одобрительном вое тварей с «Ледяного щита». Джен дернулась как от удара: ее жизненная сила, украденная у Нотика, наполнила ее тело, снимая боль и унимая грызущий кости холод. Это не могло быть надолго. Это должно было развеется совсем скоро. Ну, а пока Джен вновь вскинула жезл, а Костяк прокричал:
- Низшие! Ваши трупы сожрут черви или развеет по ветру пеплом! Мы об этом позаботимся!!!

Предыдущая тема (Избранные Луной): ссылка

Стена называлась Стеной, но ее лучше было назвать Насыпью или Баррикадой - больше похоже на правду. Конечно же, ее построил не Дагулт Неверэмбер, он лишь перехватил над ней контроль и сделал ее охрану более организованной. Сами жители возвели эту насыпь из деревянных обломков и каменных глыб почти сразу же после катаклизма, первоначально она охватывала лишь несколько улиц, где чаще всего встречались монстры, выживших после извержения Хотенау было не так много почти тридцать лет назад, чтобы это было проблемой. Сейчас же Стена простиралась от самой реки Невервинтер до южной стены города - гранича с кладбищем, и из чего только она не состояла! Глаз мог различить в этой невероятной баррикаде и обломки зданий, и куски телег, и части кораблей, притащенных с самих доков, но здесь же встречались и свежеукрепленные участки из крепкого камня, похоже, обновленные уже за время правления Неверэмбера.

Пример участка Стены:


В развалинах бывших домов-особняков, в бывших казармах стражи и на скорую руку возведенных башнях вдоль всей Стены стояли посты охраны, окруженные вечногорящими факелами, при свете дня бесполезными. На каждом посту, наверное, не меньше десяти стражников, у каждого на поясе - звонкий рог, и похоже, пока герои шли сюда, они уже слышали отдаленный зов этого инструмента. Большинство людей, которые охраняли стену, были минтарнцами, судя по их единой униформе с эмблемой Дагулта. Похоже, они не питали почести к этой работе, в отличие от немногих вооруженных жителей, которых даже палкой было не выгнать с "их святой обязанности" - последние были одеты в самые разные доспехи и имели самое разнообразное оружие, судя по всему, они считали свой пост долгом всей своей жизни после того, как возможно, потеряли в этой жизни все остальное.

Огромная насыпь деревянных обломков и каменных глыб, называемая Стеной, отделяет цивилизованный Невервинтер от Разлома и порождённых им ужасов. Со Стены стражники могут поражать противников, находясь в относительной безопасности, а дозорные предупреждают о монстрах. Огромная гора разлагающихся останков возле восточного края Стены, не говоря уже об одиночных трупах, как нельзя лучше говорит о её эффективности как защитного сооружения.

Сгоревший разрушенный дом стоял прямо у Стены, у ее центрального участка, недалеко от него была видна гора разлагающихся останков, среди которых были видны как странные щупальца или одноглазая морда, так и обычные люди, в доспехах и без них - последних было большинство. Солдаты спешно несли сюда глыбы камней и прочие найденные на скорую руку материалы из соседних разрушений - похоже, буквально считанные минуты назад здесь отразили массированную атаку чумных, которые смогли прорваться через Стену. На месте бреши быстро возводили новую насыпь или баррикаду - называйте это, как хотите.

-- Мордай, не видишь, у меня и так здесь полон рот забот?! -- громогласный мужской голос раздался из-за поворота, и когда этот поворот герои преодолели, стал виден и владелец этого голоса, немолодой мужчина в кольчуге, разорванной на груди ударом могучего когтя. Запекшаяся кровь не скрывала под собой никакую рану - должно быть, удар уже давно исчез под влиянием лечебного зелья. Не сказать, что мужчина был красив, скорее наоборот, грубое солдатское лицо в шрамах выражало усталость и негодование. -- У меня нет сейчас возможности отправлять солдат добывать этот твой осколок. Вокруг него чумных собралась целая толпа, они вот-вот снова пойдут в атаку, в Стене брешь, и вообще, лучше бы ты помогал, а не языком трепал!
-- Ты, верно, не понимаешь? Именно осколок привлекает их к себе, как мухи слетаются на труп! -- его собеседником был тифлинг в щегольском наряде. Высокий, краснокожий, с большими красивыми рогами и длинным хвостом, он совершенно не стеснялся своего нечеловеческого происхождения. А глаза... золотого цвета! Редкость даже у дэйвов или эладринов. -- Если ты его оттуда достанешь, я смогу сделать так, чтобы все чумные вернулись обратно в Щель. Этим нужно сейчас заняться, а не баррикадой, только солдат загонишь до изнеможения.
-- Верю я тебе, верю... Так, а это кто?

Мужчина обратил внимание на появившихся героев, и глаза его округлились в изумлении и в надежде. Сигберта он знал, и его знал Сигберт, они уже видели друг друга в ту Ночь Кошмаров, когда кавалер Суни перевернул чашу весов в пользу защитников Стены и спас немало жизней.
-- Капитан Дурхам Шоу к вашим услугам! -- представился воин, -- Сигберт, мои глаза не обманули меня? Пожалуйста, скажите, что вы пришли нам помочь! Так же, как и в прошлый раз! Благословен Торм, что присылает нам новых бойцов в час, когда они нужнее всего!

Грузный человек с окладистой бородой хмыкнул и отложил в сторону доклад. Товарищ министра обладал отличной памятью и прекрасно помнил содержимое бесчисленныхдокументов, с которыми приходилось работать. Причем он запоминал не сам текст, зачастую бесполезный и перегруженный ненужными фактами и выводами, а свои выводы относительно оного. Вот и автор прочитанного доклада излишне любил себя и выпячивал через предложение.
"Я считаю, что оккупация Британской Империи Канады влечет за собой угрозу подданным ЕИВ. Если англичане получат доступ к последним, несомненно дьявольским изобретениям САСШ, то ее сухопутная армия сравниться по силам с флотом...
Думаю, что в этих условиях, стремление тевтонов установить дружеские связи с северянами, должны быть нами поддержаны. Германия, а не Франция должны стать нашим союзником в Европе...
Хочу обратить внимание на трансконтинентальный перелет цеппелина "Звезда Севера", на котором полетит личный представитель кайзера к президенту САСШ. Думаю, нам стоит отправить на нем своего представителя..."
Господин товарищ министра хмыкнул. Так и позволят англичане с французами нам повернуть политику на сто восемьдесят градусов. При таких-то французских кредитах. Оптимист автор доклада, дассс, оптимист и мечтатель. Но что-то в этой идее есть.

Через пару минут зазвонил колокольчик и в комнату тут же заскочил услужливый секретарь.
- Вот что, голубчик, - товарищ министра сделал короткую паузы, - пригласи ко мне завтра князя Солагашвили. Он же оправился после ранения и жаждет службы. Вот и будем ему служба, дасс, которой он никак не ждет. И, еще, голубчик, где у нас меч храниться, который казачки у китайского императора отбили? Не украли еще, чай?
Когда дверь за секретарем закрылась, товарищ министра откинулся на спинку своего монументального стула, больше похожего на трон и тяжело вдохнул. Если нельзя действовать по официальным каналам, можно привлечь личные связи. Но для этого придется потрудиться.

Домом Правосудия когда-то назывался простой храм Тира, одна из многих достопримечательностей Невервинтера. Даже на горизонте его величие захватывало дух - он занимал площадь не меньше, чем сразу три неплохих особняка, вместе взятых, и высотой приподнимался даже выше городской стены неподалеку, по большей части оставшейся нетронутой. К сожалению, прошли времена, когда Тир был великим богом - сейчас он стал больше историей, чем действующим божеством, но отчасти осталась и вера в него, и построенные в его честь культовые сооружения. Боги, как ни парадоксально это бы не звучало, не умирают во время смерти - они даже после смерти остаются в мыслях, в образах, в божественной энергетической сущности, которая все еще получает подпитку от верующих в него. Только когда и всякая вера в павшего бога исчезает, тогда исчезает навеки и он сам.

Дом Правосудия:


Бессмертный бастион доблести и чести, словно скала, возвышался над просторами Моря Мечей и служил Невервинтеру одновременно и резиденцией Дагулта Неверэмбера, и казармами, и довольно обширной тюрьмой, и храмом, который теперь считался обителью Торма, с весьма похожими ритуалами и традициями на такие у Тира (что возымело вполне очевидные последствия: множество тирян переметнулись на сторону живого и действующего Торма).

Кейн и Роук провели пятерых героев вместе со свитой через огромный зал (действительно, и дракон здесь поместится легко!) в задние комнаты, в одной из которых их ждал Дагулт. Лорд-Защитник выбрал, пожалуй, удачное место для встречи - тактический штаб, с большим столом по центру, картами Невервинтера и Фаэруна на стенах, эмблемами и выходившими на стену окнами - они давали яркий свет, но при этом не давали никому подсматривать в зал. Минтарнцы отсалютовали Дагулту, тот жестом руки и кивком головы отпустил их, после чего обратился к посетителям:

-- Мое почтение. Лорд Дагулт Неверэмбер, Открытый Лорд Уотердипа, я рад всех вас видеть здесь, -- Дагулт слегка поклонился, ровно настолько, насколько предписывал этикет, и указал на стулья, которые располагались вокруг стола. Раз беседа была серьезная, не было смысла проводить ее стоя, в отличие от этого, круглый стол, за котором равен каждый - от варвара до правителя - самое правильное место. Стол был чист, за исключением узора на деревянной столешнице, которое изображало солнце, двенадцатью лучами указывая на каждое из двенадцати мест. Присутствующих было шестеро, а значит, столько же мест останется свободными. Сам Дагулт подал пример, без всяких слуг отодвигая стул и присаживаясь.
-- Очень рад, что вы приняли приглашение и явились незамедлительно, уважаемая Одри Тооф, -- голос Дагулта был низкий, но мягкий, и он полетел в стенах комнаты сразу же, только зашедшие герои закрыли дверь, -- и вижу, вы не одни. Ваши спутники не похожи на новобранцев, а скорее, на искателей приключений, которым, разумеется, в нашем городе всегда распахнута дверь. Что же, тем лучше. Сперва принесу свои извинения по поводу того, что так резко вас вызвал. Мне только сегодня доложили, как зовут прекрасную бардессу, чье пение в Луннокаменной Маске так любят мои солдаты. Нам есть, о чем поговорить. Но сперва стоит познакомиться и с остальными - поделитесь своими именами, и помните, что за этим столом не стоит стесняться богатства или бедности, титулов или их отсутствия. Если наша задача общая, то за этим столом мы все равны.
Дагулт выглядел настоящим мужчиной. Большим, крепким, с могучей фигурой, привыкшей носить как прочные и тяжелые латы, так и парадный костюм. Сейчас он был в полных латах за отсутствием шлема, и поверх лат был церемониальный плащ, соответствующий его положению. Зеленого цвета, с серебряной эмблемой Невервинтера - знаменитым "глазом", с серебряными же запонками, которые вполне гармонировали с цветом начищенных доспехов.

Какие интересные звуки из этой коробочки... И мелодия не походила ни на какую из известных Адриану. А он знал все мелодии, которые исполняли в здешней таверне местные зазывалы. И "Хвост ласточки", и "Кувшин пивца", и "Корчмаря"... Видимо, Мэт гораздо дальше забирался, чем можно было предположить - или его учитель был издалека. Диковинный инструмент, диковинная музыка, но ноги уже стучат по полу в такт!
Адриан без доспехов чувствовал себя так, словно прыгни - и взлетишь в воздух. Если бы еще ноги не ныли после нескольких переходов, конечно... На теле - простая шелковая рубашка и штаны, после горячей ванны его свободные от шлема волосы рассыпались непослушными прядями, чуть не доставая до плеч, озорной взгляд перебежал от Мэта к Лимале, и вот уже протянута рука, приглашая ее на танец.
-- Лим, а научите меня какой-нибудь пляске темных эльфов? У вас же, слышал, все не как у людей?

— Да-а-а! Еще больше боли! — выкрикнул слепец, подставляя себя ледяной магии, высасывающей из его тела все тепло, все жизненные силы... Упасть ему не позволила цепь, к которой он все еще был прикован, и голос его становился все истошнее, каждый голос был с хрипотцой, с надрывом, жизнь покидала его... вот только именно это ему и нужно было.
— Спасибо! Спасибо за то, что несете в мир волю Таришдуна! За то, что оживили мои сны! Я - уходить? Нет! Вы сами несете хаос и боль! Вы добровольно отдаете себя в его услужение! Да-а-а!

Заклинание Назос получилось особенно убийственным. Должно быть, если бы не пояс, то он бы убил слепого тотчас же, но так, тот продолжал кричать и смеяться, наслаждаться своей ситуацией... и может, только сейчас волшебница поняла, что сделала неправильный выбор. Попалась на крючок. Она отдавала свою магию этому безумному - пленнику ли, потерявшему разум, или культисту, добровольно посвятившему себя служению скованному богу, не было разницы, - но ее убийственные чары давали этому лысому слепцу настоящую мощь! И в его словах про разрыв занавеса было меньше метафоричного, чем можно было бы себе представить... Занавес рвался между Праймом и Далекими Планами, призывая чудовищных отродий, затягивающим в водоворот грез их самих...

То же пытался сделать и эйдолон прямыми методами - вторгаясь в их сознания. А здесь Назос направила еще больше сил, еще больше злобы, еще больше ярости в то место, где грань между двумя планами и без этого была чрезвычайно тонка... И грань эта исчезла.
Всего-то пару брошенных ледяных заклинаний - и вот вокруг уже бушует вьюга. Замораживая на месте всех, превращая в ледышек, не способных повернуть даже голову. Включая саму колдунью, включая стоящего в стороне Лея, и Мезира с Фэй, оглушенных от чрезвычайно сильного всплеска эмоций в мозг, уже расстроенный принятием дурманящего вещества. Мир вокруг все более искажался и превращался в порванную ткань, на которой они сами были лишь узором, все стало призрачным, неестественным, туманным...
Последним ощущением, которое отпечаталось в уже отказывающемся сопротивляться разуме, было столкновение их собственных тел с каменным полом. Удар о землю падающих героев - и полная темнота...