Голосование пользователя

Вы не можете просматривать этот пост!

- Да, только вот из двух с половиной сотен тысяч наших двести сорок там остались. И кто победил? А вот политики изменились, да. Царям власть забесплатно достается, а теперь надо сильной личностью быть, чтоб куда-нибудь пробиться. И те, кто бучу начал, те и проиграли, так что все на своих местах. Да уж. Слушай, Кирюх, давай побыстрей, а? А то скучно ведь, и на гитаре не сыграть даже. Хотя, если извернуться как-нибудь так...

Я медленно качаю головой, мысленно роясь в ворохе полузатухших воспоминаний, как в старом альбоме с пожелтевшими фотографиями:

- ты говоришь о словах. Но суть - грех начинается там, где ты начинаешь относиться к людям как к вещам. Переступив эту грань, все твои дела, вся твоя жизнь становится грехом перед собой: неслучившимся богом. С этого начинается бесчеловечность...

встав их кресла, сделав несколько уверенных шагов к музыкальному автомату и скормив тому пару старых четвертаков, что медленно ржавеют тут с конца двадцатых, я выбираю один из тихих вечерних джазов, застывших на виниловых бороздках бережно хранящихся в стареющем металле. Когда пластинка закрутится под стальной иглой, я уже буду втягивать в свои мёртвые лёгкие опасный аромат пороха и фосфора, что хрянятся в одном из старых жестяных шкафов вместе с кислотами, ядовитыми металлами и прочей пиротехникой, которая так исправно служит мне последние три четверти века.

- ты уже решил, что тебе понадобится? Придётся сделать копию твоего лица и вряд ли ты найдёшь подходящее зеркало. Ну что ж, у меня всегда есть быстрозастывающий алебастр...

мои слова тонут в низком баритоне давно умершего джазмена, пока мои руки почти походя, без суеты, сноровисто делают смесь.

Бордюр закончился. Сойдя с него, я ныряю в открывшуюся в туше Левиафана Потребления нору вслед за Давидом, и закрывшаяся дверь отрезает нас от внешнего мира. Звуки наших шагов отскакивают от стен тёмных коридоров – застенков волшебного и сверкающего гипермаркета. Тут целое царство, мрачное и неизведанное, как катакомбы Нью-Йорка. Это часть здания мне никогда особенно не нравилась.
"Взять его кровь?" - я усмехнулся. "Что за вздор. Хотя... Безумие - кто от этого застрахован?"
- Да, наша с Вами жизнь подобна любви двух скорпионов - опасная и непредсказуемая.
Мы продолжаем идти по "Критскому лабиринту", поднимаясь по бесчисленным лестницам и огибая несметное количество углов. И вот, наконец, уютная комнатка моего друга приветливо распахивает свои двери. Тихий полумрак приятно обволакивает тело и душу, сбивает суетную страсть насыщенной непонятными событиями ночи. Я падаю на мягкое удобное кресло, вытянув ноги и проваливаясь в его заботливые объятия. В нём сразу вспоминается бабушка. Нет, моя бабка, Мисс Джейн, давно вытерлась из памяти, словно старинная картина, хранившаяся на солнце. Мне вспомнилась просто абстрактная бабушка, которая могла бы сидеть в этом кресле в белом чепчике и, почти задремав, машинально довязывать носок из собачьей шерсти.
- Грех? Грех бывает разный. Я знал одного парижанина, который, видя отвернувшегося лоточника на базаре, всегда говорил: "Ну грех не украсть!", и был по-своему прав. Грех, похоже, тоже вещь эфемерная и относительная. Так что я вряд ли угадаю, о каком грехе говорите Вы, мой друг.