Голосование за ходы

- Куда же тебя, собака, несет так, - пробормотал Саша. - Небось аванжирования захотелось скорейшего за нас с Казимиром, а? Хрен тебе, собака, а не Казимира!
А вот и вокзал, уже какой там за сутки, третий? Глаза на лепнине с погоней задержались, и сердце болезненно в груди ёкнуло.
- Родина... - выдохнул горестно. Спохватился, испуганно озираться начал, не потерял ли парня.

- Так это же этот, как его там, Царскосельский! - вспомнил Дванов, и толкнул дверь.

Внутри было тепло, пахло табаком и снедью. Саша проследил куда вошел "товарищ", и сел на лавку, возле мужика в буром полушубке. Тот лениво открыл глаза, посмотрел что его мешок с пожитками всё еще на месте, предусмотрительно положил на него здоровенную мохнатую руку, буркнул что-то, и задремал.

Саша посидел еще с пол минуты, задумчиво сверля глазами обитую кожей дверь, потом резко встал и решительным шагом направился внутрь.
- Будь что будет,- махнул рукой. - Не зайду, то и пользы никакой от меня. Так ничего и не узнаем. С шишом в кармане к Казимиру вернусь. С дыркой от бублика.

- Вот вздумалось Царёвой помереть же! - В который раз выругался. - Ладно, коль словят, то хоть Казимиру ясно станет что да как. Да оно и к лучшему, поди, будет, чтоб словили да повесили.

- Не могу я так жить, каждого встречного подозревая. Нету силы моей. Скорей бы кончилось всё.

- Чего ж не и поработать топтуном, господин Пауловский, - подмигнул залихватски Дванов. Выпрямился, отряхнул снег с плеч, улыбнулся, почти уже ставшему другом соратнику, махнул рукой и двинулся за парнем.

- Вы это, за осанкой следите, ТОВАРИЩ, - чуть громче добавил, уже отдаляясь. Улыбка кривая по лицу скользнула.

А парень вон он, впереди семенит, бодрым шагом удаляясь.
Надвинул шапку поглубже, воротник поднял повыше, руки в карманы сунул, на манер здешних прохожих. Странно, а ведь раньше руки в карманах брюк держать считалось плохим тоном. О времена, о нравы!

- А глаза у Казимира нездорово блестят. - Почесал щетинистую щеку. - Старые раны не заживают, душевные тем паче.

Вперед и вперед, внимания не привлекая. Весело снег под ногами хрустит, уголок глаз иногда взглядом паренька цепляет. Вот рука вновь за сигаретой полезла. Скрипнула зажигалка, вздох, блаженный выдох. Что бы не говорили, а цигарки успокаивают. Взгляд беззаботный по сторонам. Красивый город, ничего не скажешь. Идешь и чувствуешь мощь его, пусть слегка и увядшую.

- Что-то подозрительным стал я совсем. Всюду враги чудятся. Не дело это.

Переминаясь с ноги на ногу у статуи, Дванов чуть не сплюнул от омерзения.
- Погань, - выругался тихо, и еще раз глазами по стишку пробежался.
- Многогранная личность стишок писала. Я имею в виду, что гад, сволочь и паразит одновременно.
От обиды курить захотелось. Полез было в карман, да вспомнил, что в дежурство своё курил безмерно, и сигарет больше нет.
- Эх, - поправил шапку раздосадованно, - Сигарет купить нужно, да и покушать бы не помешало, - добавил мечтательно.

.. Пока следили за домом Самсонова, в ожидании скуластого парня, Сашу изрядно припорошило снегом. Он не без удовольствия переложил сигареты в портсигар, дабы не портить себе настроение каждый раз взирая на упаковку с сеятелем.

- А вот и наш парень. Уж больно быстро он ногами зашаркал. Предлагаю за ним, Казимир Янович. Всяко нам Самсонова дожидаться лучше здесь, нежели на работу к нему сунуться. Что вы думаете?

Дванову снилась тьма над тундрой, и люди, изгнанные с теплых мест земного шара, пришедшие туда жить. Те люди сделали маленькую железную дорогу, чтобы возить лес на устройство жилищ, заменяющих потерянный летний климат. Ему снилось, что он машинист той лесовозной дороги, которая возит бревна на постройку новых городов, и он проделывал всю работу машиниста - проезжал безлюдные перегоны, брал воду на станциях, свистел среди пурги, тормозил, разговаривал с помощником и, наконец, засыпал у станции назначения, что была на берегу Ледовитого океана. Во сне он видел большие деревья, выросшие из бедной почвы, кругом их было воздушное, еле колеблющееся пространство и вдаль терпеливо уходила пустая дорога.

Даже после пробуждения сон всё еще стоял перед глазами, и Саша завидовал всему этому - он хотел бы деревья, воздух и дорогу забрать и вместить в себя, чтобы не успеть умереть под их защитой. Он хотел покоя. Во сне Дванов что-то понял, что-то очень важное для себя, но его мысль исчезла от поворота сознания, как птица с тронувшегося колеса.

Неся уже свою вахту, глубоко зарывшись в кресло, Саша думал как же плохо что в мире мало порядочных людей. Вот были бы все порядочные, и Устиновой тогда можно было бы доверять, да и этой красной лихорадки тоже не было бы. Но, как говориться, нынче порядочного человека можно узнать по тому, как неуклюже он делает подлости. А Саша и подлости редко замечал, ибо долгое время верил людям.
А подлости нынче делают так ладно и незаметно, что и подозрений не возникает. А ведь так хочется всё изменить. Вот только если и появляется человек, готовый свернуть горы, за ним обязательно пойдёт миллион других, готовых свернуть ему шею.

Устав от мыслей, Саша отыскал в шкафу подшивку «Сатирикона», и принялся за чтение. «Сатирикон» Саше нравился, жаль что сейчас такого не делают.
- И Правда, история России — это борьба невежества с несправедливостью, – подумал Дванов, закончив чтение рассказа про пьяного господина.

Встретив утро, со всем его беспорядочным шумом, который навязчиво даёт понять что время спокойствия и размышлений законченно, Саша уже с очередной кружкой чая потянул проснувшегося Пауловского в сторону.

- Казимир Янович, у вас есть идеи что нам делать дальше? Вы поопытней меня в делах этих будете.

Дванову очень не хотелось выходить на улицу. Воображение красочно рисовало как угнетенный город постоянно дергает его за внутренние ниточки-нервы, а какие-то пустые и озабоченные взгляды, встречаются с его собственным. Саша боялся, ему казалось что его открытый, прямой взгляд, без лжи и лукавства могут испортить эти люди. Он чувствовал себя горбатым и маленьким рядом с ними.

— Быстро же вы нахватались советских словечек, господин прапорщик. Конечно, я «в курсе».

Дванов тоже улыбнулся в ответ. Словечко само вырвалось не спрашивая на то у Саши разрешения. Видимо уроки Петра не прошли даром.
Допивал свой чай Саша уже в полном молчании, клюя носом и борясь со сном. Подумав что больше ему сказать нечего, да и мысли в голову уже не лезут, Саша кивнул Казимиру, в знак согласия отправиться спать, и попросил Дарью показать угол где можно приютиться. Саша было подумал, что стоило бы уточнить у Устиновой с кем связываться будет она, для их переправы обратно, попросить контакты, но лениво отмахнувшись от докучающих мыслей пошел за ней следом. Будет чем время скоротать во время своего дежурства. Да и на свежую голову оно и думается легче.

- Эх, глупо было надеяться что смогу я эту Дарью раскусить. - Подумал напоследок Саша.

Глупым, в грубом значении этого слова, Саша себя конечно назвать не мог, но порой считал что и умен он лишь настолько, чтобы, как говорится, сальных свечей не есть и стеклом не утираться.

Саша пил чай пребывая на границе сна и бодрствования.
Мысли словно в лихорадке бились о границы сознания, в попытке сложить правильную картину происходящего. Накопившаяся усталость только мешала, затуманивала ясность разума, словно наркотик.

Саша долго обдумывал текущую ситуацию, и возможности как правильно поступить здесь и сейчас.
Мыслей было много. Дарье довериться Саша не мог, но и предпринять какие-либо резкие шаги могло быть большой ошибкой.
Сделав пару глотков обжигающего чая, Дванов встал, скинул с себя пиджак, и прошелся по комнате, разгоняя сон.
Поток мыслей споткнулся о «Дело», с которым их отправляли на задание. Несмотря на то, что Саша воспринимал мир по своему, собирая в себе эмоции без их анализа, опираясь лишь на свои чувства, в ситуациях где нужно было действовать быстро, Саша мог привнести в свои мысли некий порядок.
Шагая вокруг стола, Саша подумал о надобности встретиться с Самсоновым. В Деле было указано что с ним так же необходимо встретиться в случае каких бы то не было проблем с Царевой. И встретиться с ним нужно как можно раньше.
Еще один момент, который необходимо было уточнить, это как умерла Вера. Если смерть её была вызвана болезнью, то доверие к Дарье могло бы подрасти.
Слова же Дарьи, про некого поручика, которого чуть не поймали, еще больше усилили желание во всем разобраться. Что если этого поручика поймали, и через него вышли на Веру? Веру могли пытать, и после того как она выдала пароль, посадить сюда эту Дарью. Может Пауловский слышал что-то про этого поручика?

Резко остановившись, Дванов обратился к Устиновой:

- Уважаемая Дарья, скажите пожалуйста, а вы в курсе как нас переправить обратно, через границу? К кому нужно обратиться?

Повернувшись к заботливому товарищу, Саша молвил:

- Давайте пока отложим вопрос с нашим ночлегом, да и спать пока я не хочу. Останьтесь, пожалуйста со мной, нам многое еще нужно обсудить.

Дванов начал курить лет семь назад. В основном потому, что это помогало ему расслабиться, собраться с мыслями. Вот и сейчас, стоя с Казимиром, пуская дым и выплёвывая горький табак, который так и норовил попасть в рот из наспех скрученной самокрутки, Дванов пытался унять дрожь в руках и собраться с мыслями. Ох и не нравилась же ему сложившаяся ситуация, а мысли как из неё выбраться в голову так и не лезли. Точнее полезных мыслей не лезло.

Вот не мог Саша положив руку на сердце сказать, что может довериться Дарье. Ну не мог и всё. Вроде бы и объяснить все её действия можно было, и доводы её звучали логично, но что-то ело Сашу изнутри, и всё тут.

Дванов всегда доверял своим чувствам, благо те его редко подводили. Саша представлял что мир - это паутина, а он паук. Отовсюду тянется к тебе невидимая паутина, делая тебя единым с оным. По этой паутине бежит к тебе информация и откладывается в памяти. Всё это неосознанно, но Саша чувствовал что голова словно архив, в котором уже есть куча всего, пусть он и не может прочесть то, что там собралось. Общаясь с кем-то, внутренний работник этого архива нашептывает тебе об этом человеке что-то на забытом тобою языке, но какую-то толику информации ты таки улавливаешь. Вот и сейчас этот работник нашептывает что с Дарьей этой что-то неладно.
Что касается предложения Казимира "мувить по польску" Дванов ответил что польским владеет, вот только, не в обиду сказано, подобен он русскому языку, и русским же человеком различим и во многом понятен. Если и хочется обсудить что-либо, то лучше выйти и сделать это шепотом.
Потушив окурок, Саша шепнул Казимиру на последок:
- Нельзя Дарью отпускать звонить. Коли она наша, то звонок этот не так важен, но ежели она с «этими», - словно выплюнул последнее слово, - то что ты тут не делай, она нас сдаст. Наверняка номер телефона условленный уже. И там любой фразы будет достаточно.
Переступив порог дома, почему-то в памяти всплыло стихотворение:

Кройся, яблочко,
Спелым золотом,
Тебя срежет Совет
Серпом-молотом...
Эх, яблочко,
Задушевное,
Ты в паек попадешь -
Будешь прелое...
Ты на дереве растешь
И дереву кстати,
А в Совет попадешь
С номером-печатью...


На душе было гадко, и разрешение курить в доме было весьма кстати. Рука сама полеза в кисет. Видать не хватило одной сигареты, да и ушла она так быстро, что Саша и распробовать её не успел.

Уже в Петербурге, трясясь в трамвае, Саша осознал, как же им с Казимиром повезло. Ни тебе препятствий, ни тебе нежелательных встреч. Гладко и чисто, словно господь взял под своё крыло неприкаянную душу.
Саша ехал по незнакомому ему городу, и с жадностью смотрел по сторонам. Сложно сказать понравился ли ему Ленинград, аль нет, но почему-то в душе было смятение. Словно он был не в том славном городе, о котором читал и слышал от друзей-студентов, а в городе-трупе, в котором живут себе паразиты, и измываются над его уже опухающим телом.

Рядом с Сашей стоял жирный калека и обращался к бородатому мужику в телогрейке:
- Миш, насыпь табачку!
Мужик не отвечал. Тогда жирный толкнул его костылем в зад.
- Миш, насыпь!
- Я ж вчера тебе целый рубль дал. Дай мне покой хоть на неделю!

На остановке в трамвай насыпались дети. Мужик в телогрейке отвлекся видом детей и, добрея, насыпал увеченному табаку в кисет:
- Грабь, саранча!
Дванов обратил внимание, что у калеки, помимо ноги не было и зубов.
- Маслом писано, - подумал Саша.
Зато калека наел громадное лицо. Его коричневые, скупые глаза наблюдали посторонний для них мир с жадностью обездоленности, с тоской скопившейся страсти.

Одна пионерка заправляла штаны в сапог. Во время своего действия маленькая женщина нагнулась, обнажив роднику на спине.
Мужик в телогрейке поглядел на инвалида; у того надулось лицо безвыходной кровью, он простонал и пошевелил рукою в глубине кармана.
- Ты бы глядел глазами куда-нибудь прочь, - сказал бородатый инвалиду.
- Тоже мне, указчик! - произнес безногий. - Ты что подумал, стервец? Я гляжу на детей для памяти, потому что помру скоро.
- Это, наверно, на капиталистическом сражении тебя так повредили, - тихо проговорил бородатый.
- Зато ты не был, дурень! Когда мужик войны не видел, то он вроде нерожавшей бабы - идиотом живет.
- Эх! - жалобно произнес бородатый, никак не отреагировав на обиду. - Гляжу на детей, а самому так и хочется крикнуть: "Да здравствует Первое мая!"

Уже поднимаясь по широкой обшарпанной лестнице, Сашу вдруг охватило волнение. А когда дверь открыла совершенно другая женщина, он съежился от неожиданности. Из оцепенения вывела лишь могучая спина Казимира, отгородившая его от вероятной опасности.
Саша опустил голову, и стыдливо вошел в дом.
- Это надо же. В первой же непредвиденной ситуации я оплошал. Как же так-то.

- Господин Дванов, оставайтесь у двери. При первых признаках опасности - ретируйтесь. Я проверю помещение. – Четкий приказ от товарища застыл в воздухе.
- Да как же я… Ну право.. – потерялся Саша. Но товарища послушал. Замер камнем, и в окно нервно поглядывает.
Вскоре Казимир вернулся.
- Пронесло что-ли? – Мелькнула мысль облегчения.

Долог и утомителен был путь.
Саша безразлично шуршал лыжами среди серой грусти снежного дня и глядел в даль. Иногда на небе обнажалось солнце, оно прилегало своим светом к земле и обменивалось с ней чувствами без всякого сознания. Ему нравилась эта безмолвная дружба солнца и поощрение светом земли, пусть сейчас оно и пряталось в хмуром небе.

Саша просил бога, чтобы их путь был спокойным и легким, чтобы им не пришлось стрелять в людей.

В первый раз Саша увидел убитого человека в своем же депо. Шел последний час работы — перед самым гудком. Саша набивал сальники в цилиндрах, когда два машиниста внесли на руках бледного наставника, из головы которого густо выжималась и капала на мазутную землю кровь. Сашу удивило, что кровь была такая красная и молодая, а сам машинист-наставник такой седой и старый.

Потом Саша видел много смертей. Как-то под Гродно была перестрелка, в ней Дванов застрелил человека. Он помнил его.
Красноармеец сидел на корточках и глядел себе в пах, откуда темным давленым вином выходила кровь; он бледнел лицом, подсаживал себя рукою, чтобы встать, и замедляющимися словами просил кровь:
- Перестань, собака, ведь я же умираю!
Но кровь густела до ощущения ее вкуса, а затем пошла с чернотой и совсем прекратилась.
Дванов близко подошел к красноармейцу, а тот вдруг попросил его:
- Закрой мне зрение! - и глядел, не моргая, засыхающими глазами, без всякой дрожи век.
- А что? - спросил Саша и забеспокоился.
- Режет... - объяснил красноармеец и сжал зубы, чтобы закрыть глаза. Но глаза не закрывались, а выгорали и выцветали, превращаясь в мутный минерал. В его умерших глазах явственно прошли отражения облачного неба - как будто природа возвратилась в человека после мешавшей ей встречной жизни, и красноармеец, чтобы не мучиться, приспособился к ней смертью.

В этих воспоминаниях дорога и подошла к концу.

Дванов вошел в хату, - там пахло соломой и молоком, тою хозяйственной сытой теплотой, в которой произошло зачатье всего русского сельского народа. Он поздоровался с Владимиром, и упав на скамью начал растирать опухшие от холода и усталости ноги.
В тепле да с кружкой горячего крепкого чая Саша с интересом слушал разговор двух контрабандистов, и чуть не поперхнулся, когда увидел содержимое последнего свертка.
- Срам какой, - вырвалось непроизвольно. Саша почувствовал как у него запылали щеки.

Готовясь ко сну, Саша пристально посмотрел на своего спящего боевого товарища. Казимир был человеком свирепого лица, когда смотреть на него издали, а вблизи, как казалось Саше, имел мирные, воображающие глаза. Его большая голова ясно показывала какую-то первородную силу молчаливого ума, тоскующего в своем черепе. Несмотря на свои военные подвиги, закрепленные лишь в списках расформированных штабов да в памяти, Казимир не казался Дванову убийцей, коих он повидал немало, будучи еще в составе Братства Зеленого дуба. И это Сашу радовало. Он тихо подошел к Казимиру, и заботливо поправил съехавшую на бок шинель, чтобы тот не мерзнул во сне.

- Наверно сниться ему что-то беспокойное, вот он и ворочается, - подумал Дванов, и забылся сном.

Саша жил, ни в ком не нуждаясь: он мог часами сидеть перед дверцей паровозной топки, в которой горел огонь.
Это заменяло ему великое удовольствие дружбы и беседы с людьми.
Наблюдая живое пламя, Дванов сам жил — в нем думала голова, чувствовало сердце, и все тело тихо удовлетворялось. Он специально выходил ночью глядеть на звезды. Звезды увлеченно светились, но каждая — в одиночестве. Саша часто думал, на что похоже небо? И вспоминал про узловую станцию, куда его посылали за бандажами.

Слушая наставления Петра, Саша сжал руки в кулаки от прилива какой-то освирепевшей крепости внутренней жизни, похожей на молодость и на предчувствие гремящего будущего. Услышав про то что придется стрелять, лицо невольно дернулось. и застыло в кривой ухмылке. Саша не хотел стрелять в людей.

Когда Саша был молодым, он думал, что когда вырастет, то поумнеет. Но жизнь шла без всякого отчета и без остановки, как сплошное увлечение. Природу Саша любил больше людей.
Но что-то тихое и грустное было в природе — какие-то силы действовали невозвратно. Саша наблюдал реки — в них почти не колебались ни скорость, ни уровень воды, и от этого постоянства была горькая тоска. Бывали, конечно, полые воды, падали душные ливни, захватывал дыхание ветер, но больше действовала тихая, равнодушная жизнь — речные потоки, рост трав, смена времен года. Саша полагал, что эти равномерные силы всю землю держат в оцепенении — они с заднего хода доказывали уму Дванова, что ничего не изменяется к лучшему — какими были деревни и люди, такими и останутся. Ради сохранения равносильности в природе, беда для человека всегда повторяется. Был четыре года назад неурожай — мужики из деревни вышли в отход, а дети легли в ранние могилы, — но эта судьба не прошла навеки, а снова теперь возвратилась ради точности хода всеобщей жизни.

Сколько ни жил Саша, он с удивлением видел, что он не меняется и не умнеет — остается ровно таким же, каким был в десять или пятнадцать лет. Лишь некоторые его прежние предчувствия теперь стали обыкновенными мыслями, но от этого ничего к лучшему не изменилось. Свою будущую жизнь он раньше представлял синим глубоким пространством — таким далеким, что почти не существующим. Он знал вперед, что чем дальше он будет жить, тем это пространство не пережитой жизни будет уменьшаться, а позади — удлиняться мертвая растоптанная дорога. И он обманулся: жизнь росла и накоплялась, а будущее впереди тоже росло и простиралось — глубже и таинственней, чем в юности, словно Саша отступал от конца своей жизни либо увеличивал свои надежды и веру в нее.
Рассматривая свое лицо в стекле затхлой хаты, Саша говорил себе: «Удивительно, я скоро умру, а все тот же».

Дванов настолько погрузился в размышления,что не сразу услышал обращение Казимира. Он неспешно почесал затылок, и безразлично ответил.
- Наверно так и есть. Вы, сударь, умнее меня будете. Не мне вступать с вами в дискуссию по сему поводу.

Дни тянулись медленно, но Саше нравилось их размеренное течение. Ожидание похода для него не было тягостным, скорее наоборот, оно словно заморозило жизнь, оторвало от забот и страхов грядущего дела, позволило уединиться, поговорить с собой, подумать.

Дванов отворил дверь и обрадовался старому, припорошенному снегом дереву, росшему у сеней. Дерево было изранено, порублено, в него втыкали топор для отдыха, когда кололи дрова, но оно было
еще живо и берегло страсть жизни на больных ветках.

-А мы с тобой похожи, - шепнул он дереву, и закурил.

Саша закрыл глаза, чтобы отмежеваться от всякого зрелища и бессмысленно пережить то, что он потерял или забыл на своем пути.
Колкий морозный воздух прояснял голову, помогал собраться с мыслями.

Александр уже было начал забывать, зачем он живет и куда послан. Но в человеке еще живет маленький зритель - он не участвует ни в поступках, ни в страдании - он всегда
хладнокровен и одинаков. Его служба - это видеть и быть свидетелем, но он без права голоса в жизни человека и неизвестно, зачем он одиноко существует.
Этот угол сознания человека день и ночь освещен, как комната швейцара в большом доме. Круглые сутки сидит этот бодрствующий швейцар в подъезде человека, знает всех жителей своего дома, но ни один житель не
советуется со швейцаром о своих делах. Жители входят и выходят, а зритель-швейцар провожает их глазами. От своей бессильной осведомленности он кажется иногда печальным, но всегда вежлив,
уединен и имеет квартиру в другом доме. В случае пожара швейцар звонит пожарным и наблюдает снаружи дальнейшие события.

Пока Дванов в беспамятстве существовал, этот зритель в нем все видел, хотя ни разу не предупредил и не помог. Он жил параллельно Дванову, но Двановым не был.
Он существовал как бы мертвым братом человека: в нем все человеческое имелось налицо, но чего-то малого и главного недоставало.
Человек никогда не помнит его, но всегда ему доверяется.
Это евнух души человека.

От раздумий Александра оторвала песня Казимира. Саша встал, отряхнулся от снега, и вернулся в избу.
- Что-то погода портиться, Казимир Янович. Авось и наше путешествие вскоре продолжиться.

Дванов сидел у окна и мазал пальцами по стеклу, воображая что-то непохожее на свою жизнь, когда услышал знакомый оклик: к дому по лыжне приближался Пётр в своей обычной ушанке, сером полушубке, с рюкзаком за спиной.

Весьма паскудные выдались деньки. Тосху всё это не нравилось. А больше всех ему не нравился дохляк, он же Эльрих. Сколько раз наёмника уже подмывало раскромсать хрупкий шкилетик на кусочки, но что-то внутри всегда его останавливало.

Банда же, что служила шкилетику на пару с Тосхом, Тосха не напрягала. Хоть и разномастная братия, да, но вполне сносные такие хмыри. Имена всех через силу выучил даже.
Лысый, он же Джек. Нервный слегка, но говорит всегда прямо, правду лупит в лоб, и языком не чешет. Ещё два здоровяка в "Новоиспечённых паладинах рассвета" есть: Тром и Зор. У обоих колпак соломой набит, но голову другим не ебут, и на том спасибо. Есть ещё сладкая парочка. Всегда вместе. Шип и Дрозд. В этих Тосх ещё не разобрался...
Шкет Танген и шкет Чун Хуй-Дзюй (как-то так последнего величать), зелёные ещё совсем, но оба Тосха забавляют. Гийом.... Этот вообще сначала шальным показался. Брата в мешке носил, вернее то, что от брата осталось. Но ошибся на его счёт Тосх. Да... Вроде как нормальный мужык. Да и от других историю услышал, как этот Гийом обратно в гробницу за ошмётками брата полез, ещё и в одиночку. Проникся к нему Тосх уважением, вперемешку с жалостью.
Про железяку с красными глазами и белыми волосами Тосху сказать нечего. Молчит сидит, тоскует чего-то. Стрёмный клиент, да.

Разлепил глаза. Видать прикимарил чутка. Огляделся. Ветку, что возле носа, мордой отодвинул. Тихо как-то. Заелозил на месте, от пут освобождаясь. Справился. Вылез, ветками шурша, да на недавние "закуски" уставился. Особое внимание малец, с лицом взрослого, привлёк.
- Ух и досталось тебе, дружище. - Выдавил почти приветливо, по плечу похлопывая. - Так морда опухла, что и глаз почти не видно.

На рычащего варвара, в майонезе перепачканного посмотрел, огрызок уха приметил. Почесал бороду задумчиво, да мысленно другого мага поблагодарил.

Слушал всё что молвят, думы думал. К колдуну, конечно, сунуться опасно. Да и тут стоять не улыбается.... Убить его пытаться, без снаряги, вообще дело тухлое. А на службу проситься, когда тот уже кучу таких же голышей в гробницу запустил, как-то и не с руки вовсе.
- Это... Может подождём всех тут, пока не выйдут? Потом и на службу попросимся. А?

Огонь жрал руку, оттяпывая кусок за куском. Боль выжигала сознание, но Мор не терял самообладания. Злые, холодные глаза, метались от одного рыла к другому, ища помощи. Но помогать никто не рвался. Большинство, сразу же предпочло отойти в сторону и наблюдать, как охваченный пламенем человек корчится от боли, а его плоть, сантиметр за сантиметром, обугливается под напором ненасытного пламени. Боль застилала глаза, сдавливала грудь, заставляя скулить словно собака. Надежда на то, что пламя можно потушить одеждой, сгорела вместе с оной, а полные безразличия глаза наблюдателей придавали сил, питая чёрной злобой безжалостное чудовище внутри.
- Ну уж нет, подыхать, так молча. - Проскрипел Мор, отчаянно ища брата, кочуя от одного ненавистного лица к другому.

Вот тебе и конец, дружок. Собаке собачья смерь. Всю жизнь ты терпел боль, потерпи ещё малость.
Картинки прошлого пестрили перед восполённым от боли разумом, застилая настоящее. Мор упал на колени, стараясь держать охваченную пламенем руку на расстоянии. Ну не может же он гореть вечно! Что это за магия такая паскудная? Оставь меня, я хочу жить! Кто же за братом присмотрит?

- Брат. Братик, где ты? - Слова сквозь туман боли.
- Кончай меня. Горю. Больно. - Отрывисто.
Удары кулаком по глухому камню, скрип зубов, сцепленых словно капкан, обрывки дыхания.

- Попробуй отрезать руку, в локте, - тяжёлый вздох. Голос не должен дрожать. - Руби, пока огонь не пошёл выше. Последняя надежда.

Тоскливым взглядом Морр провожал лодку с разведчиками. До того тоскливым, что даже в груди что-то ёкало. Отчего такое чувство грудь раздирало, Фарргис не знал, но то, что ему стоило бы выпить, он понимал кристально чисто. Постояв ещё немного времени "Мистер Морр" пошёл хлебать похлёбку, которую Кок состряпал "Из того что было". За едой лениво думал о грядущей работе. О том, что придётся брать топоры, верёвки, жариться под солнцем, рубить деревья, обтёсывать сырую древесину, тянуть её каким-то образом обратно... С такими грустными мыслями он и в лодку садился, свистнув ребятам, чтоб те к нему присоединились. Плавные взмахи вёслами, монотонные всплески, жаркое солнце. Тоска.
На полпути до берега звук выстрела резанули воздух, разрывая тишину, вырывая грустившего Морра из раздумий. Потом ещё и ещё один.
- Мать вашу! Все слышали? это же вооон с той посудины, к которой Кэп с командой поплыл. А ну налегли на вёсла! В оба смотреть, ёбанарот! Шевелим задницами, а то сам вам пошевелю, да так, что ходить больше не сможете!

Сердце забилось быстрее, в груди заклокотало, руки инстинктивно в кулаки сжиматься начали. Лепота. Скорей бы. Скорей бы! Скорей бы какой суке харю смять да кишки выпустить! Лишь бы капитан кого на закуску оставил. Ох, лишь бы оставил.
Пистолеты достал нервно, проверяя всё ли в порядке. "Шипа" из ножен вытянул, не удержался, лизнул рукоятку, заулыбался во все зубы, да взглядом хищно рыскать начал, узреть происходящее силясь.

Мор нервно скрипел зубами в нетерпении. Столько времени потратить впустую.. Что же будет, если начнётся потасовка? Тоже ёблами щёлкать начнут, думать, мыслить, извилиной хрустя. Покачал головой отрицательно, отошёл чуть в сторону, поссал на колья, брату кивнул.
- Пойдём, не могу я на это смотреть. Так и хочется зарезать кого.
- Кстати, слышал что старый пёс ляпнул? За сарацина впрягся, грозить начал. Оно то ладно, встречал я тех, кому копчёные нравятся. Но ты мне вот что скажи, каким нужно быть дурнем, чтобы заявлять такое в глаза? Я ведь могу его на первом же привале во сне и задушить. Мол здох во сне, делов-то. Старый.

За милой беседой и наткнулись на жмурика.
Осмотрелся, принюхался, вещицу козырную в руках у дохляка приметил, да вот только рисковать самому, когда желающих и так много, не хотелось.
- Хммм.. эй, Шмыг, - махнул в сторону щегла, ловушку первую разблокировавшего. - Оглядись ка тут, везучий ты шибко. - Помолчал чутка, добавил. - Зовут-то тебя как?

Впринципе, Мору плевать было кого и как кличут, да вот малый ему начинал нравиться. Нормальный такой, складный, и первым полез здоровяку помогать. Правда зачем ему это нужно было, Мор было не понять. Но что-то в глубине сознания отозвалось об этом положительно.

Вытянул брахло от шустрилы, а Урюк тут как тут, ручонки свои к ножику потянул.
- А ну лапы убрал нахуй. Не ты тянул, салага. Ишь ты блять чего удумал.

Подобрал остальное брахло, первым делом нацепил кольца на пальцы, полюбовался, цокнул языком, стянул одно, да брату протянул. Потом посох повертел, и так, и сяк, пожал плечами, и на пол положил. Пусть кто хочет и забирает, всё равно штука бесполезная. Как-то поп один грозился похожей. Мор её конечно забрал, да попа ею же отхлестал по заднице назидательно.
Зелье взял, покрутил, повертел, понюхал, убедился что спиртом не пахнет, да патлачу, на пса похожего, передал.

- На, нюхай, только из моих рук. И в рот не тяни! По морде видно что тяпнуть давно хочешь. Знаю таких. - Кивнул для пущей убедительности, в глаза пристально смотря.

Рвется, крутится могучее тело, от непривычки связанным быть. Благо, что поодаль лежит.
Глаза метаются в поисках брата. Сначала узнать что с ним, потом думать обо всём остальном. А, вот он, нашёл! Цел, родимый, цел. Полегче чуть стало, отпустило. Осматриваться начал, думать.

Устроились на работку… А свинорыла эти? Выводят из себя просто. Мерзкие тупые твари. Всегда свиней ненавидел, а эти ещё хуже, чем обычные. Поганое, розовое брюхо, маленькие тупые глазки, мокрое рыло. Фу, сука. Своими мерзкими копытками ещё пиздюлей мне совали, и брату тоже. Освежую их и сожру, нахуй. Только бы живым остаться.
А что это старый хрыч в руках там держит? Нож? И зачем он ему? Резать свинорыл собрался? Тогда какого хера мы связанные лежим. Нас? Глаза на дверь ритуальную перевёл.
Ах ты ж сука! В жертву нас принести собрался, и ещё пару свинорыл себе вызвать!

Успокоится нужно, с мыслями собраться. Да вот только как тут блять соберёшься, когда чёрный, что рядом лежит, извивается и шипит как змея?
- Эй, - шёпотом, - Урюк, тише там, мать твою. Не привлекай внимания. Подумать дай.

- Ржавый стержень, всплеск, движение.. О чём он вообще?
Тряхнул головой, провёл рукой по голове, смахивая мокрые волосы набок. Осознание того, что стою под дождём, причём долго, что не помню что делал минуту назад, осой впилось в сознание.

Беглый взгляд вокруг, понять, где я. Машинальное шуршание руки в сумке и карманах, проверяя всё ли на месте. Вздрогнув, зарываясь получше в куртку. Благо ноги в тепле, и не промокли. Diesel, немецкое качество, а купил на фломаркте, повезло с размером. Усмехнулся про себя, и на людей, рядом стоявших, внимание обратил. Пожал плечами в недоумении, что они тут делают, кроме как мокнут, и на объект общего внимание вновь взгляд перевёл.

- Дедуль, ты извини, конечно, но о чём ты нам рассказывал-то? Видимо я заснул стоя, под дождём, нормальное дело. – Руками развёл, с ноги на ногу переминаясь. - А уходить, уже вымокнув, и не поняв чем ты внимание привлёк, как-то не комильфо.

Плечо горело, боль ослепляла. Крик, полный горечи и боли вырвался из груди. Падение. Камень зажатый в руке. Тёплый, как руки любимой. Тоска нахлынула тёмной беспроглядной тучей, на мгновение затмив собой даже боль. Нет мыслей, все вытеснены. Нет надежды, она потеряна. Нет радости, её и не было. Мысли заслонить себя уже мёртвым телом сторожа были откинуты, бежать не имело смысла. Практичный разум. Он всегда тебя подводил, Адам. Что он скажет теперь? Где он?
Бьётся в задворках мозга, с пеной у рта.

Раскинув руки, и подставив лицо дождю, смотреть в серое небо, глотнуть этой жизни последний глоток, и захлебнуться им, вдоволь пересытившись.

Мы боимся смерти, посмертной казни.
Нам знаком при жизни предмет боязни:
пустота вероятней и хуже ада.
Мы не знаем, кому нам сказать "не надо".
Наши жизни, как строчки, достигли точки.
В изголовьи дочки в ночной сорочке
или сына в майке не встать нам снами.
Наша тень длиннее, чем ночь пред нами.
То не колокол бьет над угрюмым вечем!
Мы уходим во тьму, где светить нам нечем.
Мы спускаем флаги и жжем бумаги.
Дайте нам припасть напоследок к фляге.
Почему все так вышло? И будет ложью
на характер свалить или Волю Божью.
Разве должно было быть иначе?
Мы платили за всех, и не нужно сдачи...
.

Миг решимости, миг, в котором ты точно был уверен чего хочешь, миг, который подарил тебе уверенность и определённость. Всё исчезло.

- Игорь... - Скрипнул голос.
Тоска вновь накрыла лавиной, а инстинкт самосохранения, пробившись сквозь горы снега, вылез таки наружу, заставив вновь прижаться к земле, увлекая за собой несчастного попутчика.
- Бежать.. один уже добегался. Пули-дуры, за угол не свернули.

Вытянул голову, осмотрелся, и снова пригнулся, пустым взглядом в парня уставившись.
- Камень там, у сторожа... - Пальцем в бедолагу тыркнул. - Забрать его нужно.
Ты же не слепой, видел как они двигаются? Ведь видел, а? Видел?

А может это всё проекция моего больного разума? Моего воображения? Я сошёл с ума? Может бегаю сейчас где-нибудь по супермаркету, и бьюсь о стены? Привет "Джон Неш".

- Голос сбавь. - прошипел.
- Часик? Какой в жопу часик? Нахера тогда вообще сюда сунулись? Остались бы с Джеком в таком случае. И зачем ему от деревни нас уводить? - Помолчал, сплюнул, посмотрел ещё раз на Шипа, и рукой махнул. А сначала то нормальным прикидывался. Теперь, как к сальному подмазываться стал, совсем колпаком поехал. Для вида в лес решил двинуть. И с чем потом к старику идти? могли бы сразу сказать мол вальнул маг Мелиссу, и исчез. Для чего было этот цирк устраивать?

Скользкий тип. Ну и братия. Рохля, Жыд, Сальный, Циклоп и Поп. Радужные перспективы.

- Хурт, хорошо след мага чувствуешь? Как думаешь, далеко ушёл? С таким настроем мне одному не в кайф дальше топать, если через час назад собрались.

Хмыкнул, на Джека покосился, потом на Шипа, снова на Джека.
- Ну, раз была такая тема, хрен с ним. Будь по твоему, одноглазый шустрила, - ухмыльнулся гадко так, на меч Шипов покосился, оценивая чей лучше, и тело бабское обшаривать продолжил.

Херня какая-то. Старый пердун бабла отвалил прилично, а ништяки найденные зажимает. Ага, сейчас же, мудаку старому нести порядочно всё буду. Заныкать и слить на рынке, хрен что узнает. Думает думы тёмные, а рука тем временем грудь Мелиссы сжала, по привычке, задумался, хуле. Отдёрнул, хоть и не сразу, бороду почесал. - Что делать-то дальше?

Длинный двуручный меч очертил ослепительную линию, разрубая грудь кмета, потом крутанулся над оскаленной головой наёмника и закончил свое вращательное движение, смахнув выставленную вперед чужую ногу. Кор качнулся влево, отпугнув острием меча двух крестьян, и метнулся неожиданно вправо. Пока чужая пара метила ему в грудь, он сделал глубокий выпад и подрубил голень одному, потом поднялся на опорной ноге и вторым росчерком распорол горло второму. Раз-два – и он уже развернулся назад, отметив краем глаза, как ловко Шип прикрывает тыл. Отрубил руку, что сунула нож в лицо Хурту, парировал направленную в тело косу, полоснул идиота, в него её направившего, и, пригнувшись, скользнул к Герману. Спиной к спине бились все, на небольшом расстоянии друг от друга. Галом, парируя сразу по три-четыре атаки, сравнил себя с Либрюсом, известным скользким типом, которого, как говорят, царапнуть даже никто не умудрился.

Усталость одолевала тело, руки и ноги наливались свинцом, меч с каждым взмахом становился всё тяжелее, а заходящее солнце время от времени слепило глаза, мешая концентрироваться. Сказывались недавние драки, попойка, да ещё и прогулка пешкодралом. Но подыхать от грязных лохматых уродов, богатым, и денег этих не растратившим было препаскудным делом, делом непозволительным и настолько возмутительным, что наёмник лишь скрипел зубами, рубил люто, да матом всех поливал.

Уроды, словно тараканы, облепили Циклопа-Шипа, а вот Дрозд, как маслом смазанный скользил между гадами, иногда подрезая кого. Ряды засранцев редели, а потом и вовсе начали отступать, паскудно скуля и воя. Галом в эйфории бросился было вдогонку, затормозил, сообразив, что битва кончилась, запнулся, ногой в чей-то желудок угодив, и мордой оземь ударился. Лежит, смеётся, от ситуации дебильной. Столько выдержал, и под конец всё равно по морде получил, прям таки привычка завелась, в отряде этом.

Встал, мешок свой проверил, вытряхнул что затоптали, кусок мяса в рот сунул, палкой с ботинка кишки снял и деньги в сумке нервно проверять полез. Вздохнул облегчённо, бровь рассеченную куском тряпки зажал, и на поле боя взгляд упёр, на двух бугаёв мёртвых, на землю под ногами от литров крови чавкающую, на ноги, руки, головы отрубленные, на Джека, что к Бородатому пошёл, на Шипа, из под кучи тел пробивающегося, на Дрозда, без царапины единой стоявшего, на Хурта, что-то нервно бормочущего под нос. Пожал плечами, и сел тетиву натягивать.

Лежит Ариман, глазами лупает. Привстал на локтях, поднял было руку, сказать что-то намереваясь, да так и замолчал на полуслове. Только головой помотал отрицательно. Даже думать лень было, по поводу происшедшего. Повернулся, чтобы на других бойцов посмотреть, да вот все уже закончили. Только Соколов с Ханом кульбиты всё ещё выписывали.
Задумался Влад, глаза потирая. Встал, потянулся, пожал Саниле ручищу, благодарность тем самым показывая, да в душ поплёлся. В висках опять давящая боль начиналась, и настроение вновь решительно устремилось коту под хвост.
Контрастный душ чуть-чуть исправил ситуацию. Тяжесть начала уходить, сосуды расширились, голова посветлее стала. Накинув на плечо полотенце, Ариман пошёл за Черновым.

- Слушай, Саш, а ты Искру хорошо знаешь? Какой она человек? Вот как по мне, так не смотря на свою привлекательность, сдаётся мне она странной. Длинные, шелковистые и ухоженные волосы всегда привлекают внимание, это красиво. Только вот коса, тянущаяся до самой пятой точки, является тревожным сигналом. Почему спрашиваешь? Пойдем логическим путем. Длинные волосы подлежат серьезному уходу. Чтобы поддерживать их в отличном порядке обладательнице однозначно приходиться тратить по несколько часов в день.

А о чем это говорит? Конечно, данная девушка и в жизни относиться ко всему серьезно и скрупулезно. И скорее всего она является сторонницей традиционного и однообразного секса, так что ожидать от нее, к примеру, секса в машине, на колесе обозрения, пустая трата времени. А это – скучно. Такие вот дела.

Вытерся, оделся, и в столовую за остальными пошёл. Есть хотелось жутко, а к еде Влад был человеком вовсе не привередливым, так что взял всего двойную порцию, и принялся её уплетать. Потом Назия высказаться решила, с вполне дельным предложением. Посмотрел на неё, в глаза огромные, зелёные, отхлебнул компотика, и ждать стал, что остальные делать будут.

Вытащив стрелу из черепа первого смерда, Галом к раненому подошёл, что землю ногами рыл, слюни пускал. и мычал как резанный. Сильно не церемонясь, пнул того по голове, челюсть ломая, на руку пробитую наступил, стрелу вытянул. На вопрос заданный, есть ли ему что сказать, смерд лишь промычал что-то невнятное да в штаны насцал.
- Ну, раз ты, сука, языком пользоваться не умеешь... - Достал кинжал, нагнулся, полоснул им сцыкуна по шее, и язык через порез наружу вытянул. Вытер руку об лохмотья, отошел на пару шагов назад, сделанным любуясь, и весело за остальными зашагал, кусок мяса из сумки извлеченный жуя.

Только было закурить собрался, как толпу дикарей приметил. Видел он и раньше такое, поэтому, не растерявшись, отшвырнул мясо прочь, выкрикнул чтобы другие не отставали, и драпу дал так, что пятки засверкали. Лишь лысина Шипа впереди мелькала. На ходу руку в карман сунул, все его содержимое на землю вытряхивая. Сорок золотых, мать их. Похуй, на том свете мне они не понадобятся. Там бабы и бухло бесплатно.

- Короче, будешь у меня мухой. Не многим отличаетесь собственно. И только попробуй возражать, прихлопну как оную.
- Нечего тут рассиживаться, время - деньги. Не думаю что колдун обрадуется нашим задержкам.
Стал у обочины, пустил струю на цветочек какой-то, умело так, даже пару листочков сбил, ухмыльнулся.
- Кэт, а Кэт, - встряхнул, внимание обращая, и ухмыляясь ещё больше. - Может это, ну ты поняла короче. А? Настроение гляди получше будет, а то ты что-то больно грустная в последнее время.

Топая по дороге, и пиная попутно ногой камни, Галом не мог не нарадоваться сложившейся ситуации. Перспективы были хороши. Всё же не рабски вкалывать на гильдию. Да и дед, хоть и поганый, не страшнее других мудаков, на которых работать приходилось Страха что-то он совсем не нагнал, но опыт подсказывал, что строптивым с ним не побудешь.
Ну и похуй, констатировал, и полез в сумку, за табаком. Плюнул на бумажку, насыпал щепотку, скрутил всё это счастье в трубочку, закурил неказистую самокрутку, всасывая дым в лёгкие, столь любый. Фююююф, выпустил сквозь зубы.
Однако хорошо, что так всё сложилось. Да и денег прилично индюк отсыпал, только вот потратить их успеть бы. Посмотрел на небо, сморщился от жёлтой хари, что нещадно палила, пстрикнул пальцами, отправляя бычок на обочину, да молвил. - Жрать охота, и не каши этой сраной, которой нас почивали. Мяса бы.
Вздохнул, да дальше поплёлся, под музыку, что Лестер наигрывал. Любил Галом музыку, да вот только не ту, которую напарник бринькал. Не серенады бабам петь надо, да в уши речи сладкие заливать, не зря же мужикам сила дана. Не стал правда своё мнение высказывать, а то у этих людей душа ранимая, ещё в порыве творческом пырнёт в бок, а это Кору не улыбалось.

Шелестя ногами по знанию мерии, Ю'Берион никак не мог прогнать мысль, что-нибудь свистнуть. А увидев толстого, потного мэра, еле сдержался чтобы тому не треснуть разок в харю. Уж больно она ему не нравилась. Красная, мокрая, и говорит гладко да сладко. Мерзость.

На предложение о конфетке, он отозвался быстро. Взял, кивнул, открыл, и засунул в рот. Ну а что? В нижнем мире хорошо если воды хватает, а тут вон как, еще и бесплатно. Мудрые говорят что сладкое еще и для мозга полезно.
А то что магов убивают, оно и к лучшему. Не любил он их. Если б не задание, он бы убийце руку пожал, да еще и выпить поставил. Но тут уж извините, деньги.

Выслушав речь мэра, наемник подождал пока резкая молодежь удалится, и обратился к жиробесу.
- Мэр, тут такое дело, мало денег предлагаешь. Дело то серьезное, и народ наверняка видит твою слабость, и эту, некомпетентность, вот. Раз 4-ро уже мертво, и убийца не пойман. Давай так, ты удваиваешь награду, и мы поймаем тебе этого ловкача. Тот кто 4 мага убил, наверняка с несколькими обычными людьми справится. А теперешняя награда, да еще и поделив на всех-совсем гроши.

Со всеми он конечно делится не собирался, но вот с магом каким, да с громадной орком - можно. Понравился ему последний. Стоит вон, небось сказанное переваривает. Не особо умны, зеленые эти, но работать с ними было нормально так. Болтают мало, пьют много, рубят наотмашь, прелесть же. Да и бабу не отобьют, с их мордой то. Хотя Ю'Берион не шибким ходаком до баб был. Одну любил, что сынишку и доченька ему народила. Да вот только не знает где она, и что с ней. Уж как лет 5 так.

Час настал. «Эй, ребята, Захватите с собой метательных копий, каждый!»

Свет солнца, пусть привыкнут глаза, ум ясен, надо действовать без промедления. Противников я оценил ещё перед боем, как меня и учили этих 10 лет, так что как действовать я знаю прекрасно.

- Прямо сейчас, забудьте про свой статус, и слушайте внимательно, пока у нас есть время. Если хотите выиграть, и все остаться целыми, слушаем меня беспрекословно, или после того, как я покончу с противниками, я займусь вами. Мы команда, и победить можем только сообща. Никаких промедлений. Посмотрите на противников, никто из них умом не блещет, это очевидно, так что у нас всех преимущество в тактике.
- Варрик и Рухар! Вы оба развиты примерно одинаково. Оба сильны, в меру ловки, и с крепким телосложением. Не мне вам объяснять, что ваша сила в блокировании и расчётливых ударах. Вы особенно эффективны будете против Гротека и Захова! Захов ловок, довольно быстр и хитёр, плюс, у него копьё. Он будет пользоваться в основном выпадами и уклоняться. Против него пойдёшь ты, Варрик, ты старше брата, и опытнее. Против рыжего варвара с топорами, Гротека, пойдёшь ты, Рухар. Гротек ловкий и хитрющий. У него 2-а топора. Как не крути, а если он не дурак, он будет пользоваться расчётливым ударом и уклоняться. Вы как нельзя лучше подходите против них.

- Дралис, ты возьмёшь на себя Торонира. Он силён как вол, и будет врываться натиском. Но он медлителен, неповоротлив и туп, взгляни на него. Так что его единственной защитной техникой будет блок. Ты не похож на мешок, так что уклоняйся, как только сможешь, предугадывай его действия, у тебя будет время. А атакуй по привычке, натиском. Выпады используй, как только он немного вымотается.

- Самый слабый из них – дровосек Рубилай. Видно что крестьянин, будет брать натиском, и блокировать удары, на другое этот мешок не способен. Я возьму его на себя, и расправлюсь с ним как можно быстрее, после этого сразу же приду на помощь, так как я самый мобильный из вас, и самый быстрый. Выполняйте мои указания, не артачьтесь, и мы смешаем их с грязью!

- Варик и Рухар!! Не отвлекайтесь друг на друга. Врага растягиваем по полю. Не даём им влетать на нас вместе. Поэтому, два брата, оттягивайте ваших 2-их правее. Держитесь на небольшом расстоянии. И ты, Дралис, не подходи ко мне близко, мне нужен простор.

- Теперь!!! Занимаем позиции, и выжидаем. Варварам точно не хватит терпения, и умом они не отличаются. Как только подойдут на расстояние броска – метайте копья, бросив их – ждём удобного момента, и моих указаний!