Голосование за ходы

Айнар молча греб, не смея прерывать твой рассказ. Казалось, даже его движения стали подобными движениям крадущегося кота: мягкими и острожными, чтобы не произвести лишнего шума или неосторожного всплеска и не помешать потоку твоих воспоминаний. Взгляд глазниц его птичей маски же то и дело встречался с твоим, выдавая внимание и интерес. По крайней мере, так ты трактовала настроение своего спутника по опыту вашего недолгого знакомства.

«Так вот какая она, Брида», - негромко, будто бы самому себе под нос, тягуче подытожил рассказ лодочник. Казалось, с момента, как вы разделили друг с другом свои вымышленные имена, он переменился в характере, растеряв изрядную долю ехидства и сполна заместив ее задумчивостью.

«Наверное, именно этой встрече ты обязана своей судьбой. Сильные женщины, благословленные особой, сокровенной связью с самим мирозданием, и вынужденные из-за нее же жить окруженными непреодолимой стеной отчуждения – таков ваш род. Люди боятся того, что не понимают и ненавидят то, что боятся. Вы – одна из трагедий, подаренных богами этому миру». Наступившее в следующие мгновения молчание ощущалось особенно сильно теперь, когда затаившая дыхание в ожидании ваших следующих слов вселенная сузилась до бортов путешествующей из небытия в безызвестность лодки.

«Я считаю, что ты должна быть благодарна ей. И не только за прекрасные алые губы», - искорка ехидства вновь вспыхнула в его голосе, чтобы через секунду бесследно погаснуть, - для всего света теперь ты Брида. Ее имя будет оберегать твою душу от тех, кто проберется через мою маску. Брида будет делить с тобой свои упорство и стойкость в самые тяжелые моменты твоей жизни до тех пор, пока ты хранишь память о ней. И, может, когда-нибудь ты тоже встретишь маленькую девочку, что не побоится принести тебе воды».

Твой вопрос мужчина встретил смешком: «Конечно, встречал! И рыжей, и светловолосой, и даже с волосами цвета серебра! Но, увы, не такой, как ты описываешь. Думаю, твою Бриду я бы запомнил. Впрочем, не отчаивайся: мир не так уж и тесен, как у простаков принято говорить. Вполне возможно, что она все так же продолжает свой нелегкий путь под этим осенним небосводом. А, может, даже и обрела, что искала. Будем надеяться, что ваши пути когда-нибудь вновь пересекутся, но если встречу ее раньше тебя, могу передать ей что-нибудь. Если хочешь.»

«Опасаться ?» - переспросил Айнар и переложив весло в руках, опустил его в воду уже с другого края долбленки.

«Доводилось мне однажды перевозить по реке одного дряхлого мыслителя, обронившего в разговоре мудрую фразу: «Если все время бояться, можно прожить жизнь, так и не сделав ни единого шага». Сердце полное страха уязвимо, а опасения – это то, откуда страх проистекает. Ты пришла в земли богов и ищешь с ними встречи. Ты не обретешь того, что ищешь не проявив себя. В твоем путешествии боги ниспошлют тебе испытания: это их любимое занятие. Никому не ведомо, с чем тебе придется столкнуться, но их желаниям подвластна каждая травинка, каждый вздох этого мира. Вдобавок, поступая неосторожно, ты можешь привлечь к себе внимание обитателей этого края. Некоторые могут пожелать тебе помочь, но большинство обладает куда более скверным характером. И, вот, казалось бы, что самым правильным путем будет не идти никаким путем вообще, но это решение приведет лишь к тому, что ты потеряешь себя. Человеческие души в этих местах склонны терять волю к жизни и угасать. Мечта за мечтой, воспоминание за воспоминанием твоя суть будет впитана этим стылым воздухом, либо пока от тебя не останется ничего, либо пока ты не станешь таким же духом, как и все живущие здесь. Так что даже время здесь может тебе навредить.»

В очередной раз твой собеседник замолк, давая тебе возможность поразмыслить над услышанным.

«Я бы сказал, что тебе ничего не стоит опасаться: закончи путешествие, Брида, и убеди богов в серьезности своих намерений. Прояви осторожность, но прояви и решительность: судьба улыбается решительным.»

«Польщен, что моя поделка пришлась тебе по нраву, - наигранно небрежно ответил лодочник.
Замолчал ненадолго, бросив взгляд в никуда. Задумавшись, видимо.
«Время от времени они посещают меня во снах, эти лица. Заглядывают рассказать о своей нелегкой судьбе, спросить совета, иногда сами какой мудростью поделятся, только знаешь, стеснительные они, не любят поодиночке в гости ходить: то неделями не приходят, то сразу скопом в черепушку набиваются и галдят все разом. Последнее, вот, бывает как раз перед тем как сюда очередная потерянная душа забредает. Тогда-то я и иду сюда вас встречать. А пока жду, то лицо, которое лучше всего запомнилось, пытаюсь в дереве изобразить. Обычно много времени не проходит: они имеют обыкновение за пару-тройку дней наведываться. А о тебе почему-то загодя предупредили. Так что у меня было вдоволь времени над ней поработать. Надеюсь, она сослужит тебе добрую службу».
Аккуратно сложив в руках ткань, Айнар, перешагнул борт своей долбленки. Неподвижно замершая лодка под его ногами слегка качнулась, сбрасывая с себя забвение. Коротко брякнул висящий на носу колокольчик. Нисколько не обращая на него внимая, мужчина положил кусок материи обратно в рюкзак, а затем развязал узел, который удерживал суденышко, и взял длинное весло, лежащее в ногах.
«Брида ?, - переспросил он, – значит, не показалось. Красивое имя. Пойдем, Брида: нас впереди ждет еще долгий путь, успеем наговориться. Видишь те горы ? Лодочник веслом ткнул в сторону заснеженных вершин, к которым уводила неподвижная река. Если хочешь увидеть богов, твой путь лежит в ту сторону. Так что не будем медлить. Чем быстрее ты до них доберешься, тем меньше шансов, что с тобой по дороге случится что-то плохое».
Черная перчатка едва заметно скрипнула, когда Айнар подал тебе руку.
…
В своей безмятежности река больше напоминала вытянутое в нить озеро: ты не замечала ни течения, ни мелькающих в зеленоватой толще воды силуэтов рыбы. Лишь размашистые движения стоящего перед тобой лодочника вызывали на поверхности ленивую рябь и проталкивали окружающие вас бурые отвесные склоны мимо бесшумно скользящей вперед лодки.

«Амулеты ?» Мужчина ненадолго прервал свои монотонные гребки, чтобы бережно поправить вязь под плащом. «Конечно, мне нужны мои амулеты. Каждый из них, принимая на себя болезни и неудачи и продевает мою жизнь. Но секрет в том, что обереги работают только, если достаточно сильно в них верить. Говорят, искренняя вера придает форму миру. Вот я верю, что пока они со мной, я не умру. По году жизни за каждый. И можно сделать еще. Так что я буду жить вечно.» Берега уже начали было замедляться, когда очередной сильный гребок вновь отправил их назад.

«А во что верит она ? Расскажи мне о Бриде. Поделись ее историей. А я поделюсь историей взамен.»

«Не-е-ет, не думаю, - весело протянул мужчина, а затем хихикнул, - если ты, конечно, не была здесь раньше. Но ведь с чего кто-нибудь стал бы приходить в эти заброшенные места вновь, не так ли ?» Видимо, насмотревшись на тебя из своего странного положения, он встал и развернулся целиком. Твой собеседник был довольно высок и хорошо сложен, что-то в его осанке выдавало, что он старше тебя. У него был приятный голос и в целом он мог бы даже показаться располагающим к себе, если бы не эксцентричный наряд и легкое ехидство в манере говорить.

«Но ведь мы можем исправить это досадное недоразумение, в конце концов это моя работа: встречать забредших сюда путников, знакомиться с ними и перевозить их через реку. Удобно, правда ? Конечно, это все не бесплатно, но мне кажется, ты из тех, кто может заплатить.»

И лодочник не ошибался: у тебя действительно были деньги. Твой взгляд мимолетом упал на корзинку, в которой кроме небольших припасов лежали две золотые монеты. Будто бы отчеканенные неумелым подмастерьем, они были далеки от правильной круглой формы. На аверсе был изображен профиль мрачного мужчины с крючковатым носом и выдающимся волевым подбородком. По периметру была отчеканена надпись: «Divitiae viâs aperīt». Эти деньги тебе дали перед путешествием, ничего толком не объяснив. Сложно было сказать, полагались они каждому изгнаннику в качестве последней милости, или это был подарок лично для тебя, но в твоем распоряжении находилась приличная сумма, на которую можно было обзавестись койкой и едой на целой месяц в каком-нибудь небольшом городке в далеких южных землях. Даже на два, если экономить. И разумеется, они бы пришлись очень кстати, если бы твой путь лежал на юг. Но ты решила следовать за солнцем через безлюдные пустоши, надеясь что в местах, где оно обретает приют каждую ночь, ты обретешь нечто иное. Здесь от золота будет мало проку. Ведь так ?

Мужчина тем временем сцепил руки за спиной и наклонился вперед, сделав пару шагов в твою сторону. Птичья маска на секунду создала впечатление, что он собирается клюнуть что-то под ногами, но вместо этого он продолжил рассматривать тебя, склонив голову набок.

«Как тебя зовут, дорогуша ?»

Дорога была усыпана золотом. Оно опадало с узловатых ветвей вековых кленов, гордо стоящих вдоль дороги, планировало, замысловато кружась в невидимых потоках стылого осеннего воздуха, и приземлялось на вымощенное истертыми булыжниками полотно, где шуршало и хрустело под подошвами твоих сапог, будто старый иссохший пергамент. Кроны смыкались высоко над головой, укрывая от пробивающихся сквозь клубящиеся сероватые облака лучей солнца и образуя переливающийся янтарными отблесками купол. Казалось, что дорога застыла во времени и будет теперь бесконечно стремиться вперед, лениво поворачивая то чуть левее, то чуть правее, как делала это на протяжении последних нескольких дней. Ты не имела ни малейшего представления о том, куда идешь. Уже много дней ты не видела ни одного поселения, ни одной стоянки. Никакого признака цивилизации, за исключением широкого каменного тракта под ногами без единого указания, единой отметки, скрытой или явной, о том, кем и для чего он проложен, и куда он ведет. Ты ночевала прямо здесь, в редких прогалинах почти у самой обочины, не отходя в сторону и пары десятков шагов и продолжая путь, стоило только заре робко прочертить тонкую полосу на горизонте.

Порой, к тебе в голову прокрадывалась столь чуждая твоему характеру мысль о том, что ты уже давно не имеешь четкого представления, куда именно нужно идти, о том, что теперь, когда ты не готова идти на все четыре стороны света, дорога, которой ты доверила свою судьбу, может тебя малодушно предать, незаметно увести прочь или оборваться слишком рано. Возможно, эта мысль могла бы со временем извести тебя, заполнить собой твой разум наяву и каждую ночь мешать тебе забыться в мире снов. Это могло быть возможно, если бы в этот раз тебя не вело вперед какое-то смутное чувство. Интуиция. Или, быть может, чей-то зов. Это чувство ненавязчиво подгоняло тебя, говорило нигде не останавливаться и никуда не сворачивать. Просто идти и верить безмолвному окружающему миру. Оно же и подсказывало тебе, что мир вокруг хранит молчание не просто так. Ты уже пересекла ту незримую границу, что отделяет земли людей, от земель им не принадлежащих. Поэтому здесь царило такое умиротворение. Ни людей, ни зверей, ни птиц. Даже воздух здесь отличался: он казался неуловимо чище, он пах дождем и тонкими нотками миндаля. А еще он был значительно теплее днем и холоднее ночью. И если ночные холода, будучи хорошо приготовленной к долгому, тяжелому и непредсказуемому путешествию поздней осенью, ты переносила без особых проблем, закутавшись в теплую одежду, то неожиданное для такого времени года тепло заставляло тебя обливаться потом.

Этот день начался так же безлико, как начинались и все предыдущие, но уже задолго до полудня стало ясно, что сегодня дорога, наконец, вырвется из своей ловушки безвременья. Некоторое время ты отмечала, что тракт начинает идти под уклон все сильнее. Теперь же он переходил в длинные и широкие каменные ступени, змеящиеся и уходящие вниз к едва проглядывающей сквозь густую кленовую рощу реке. Одного только взгляда на эту лестницу было достаточно чтобы подстегнуть то смутное чувство, что составляло тебе единственную компанию в этом путешествии. Если что-то тебя действительно звало, оно находилось в конце этого спуска.

В умиротворяющей тишине безлюдных полей громом разносится грохот копыт о каменное полотно дороги. Ни единой души вокруг. Только лишь моя цель и путь к ней. Я наслаждаюсь освежающим потоком прохладного воздуха, обдувающим лицо, чувствую как треплются на ветру волосы. В те моменты, когда мчащаяся во весь опор лошадь отталкивается ногами от земли и зависает в воздухе, я даю команду телу замедлить течение времени. Смакую наступивший момент невесомости, словно легкое летнее вино. Наслаждаюсь лучами теплого солнца, согревающими лицо. Закрываю от удовольствия глаза. А затем время возвращает свое течение, и следует мощный пружинящий удар тяжелого тела. Дрожь распространяется от поясницы до кончиков пальцев. И снова я взлетаю ввысь. Взгляд направлен в ослепительную синеву безоблачного неба, но я не задаюсь вопросами, не обращаюсь безмолвно к создателю. Молчит вечно беспокойный разум. Молчат и инстинкты. Я безмятежен.

Так проходит остаток дня. Светило неумолимо клонится к горизонту, и окружающий мир приобретает медный оттенок. А в месте с медью в эти места приходит тьма. Удлиняются тени. Сгущаются сумерки. Пробуждаются инстинкты. Ночь в этом мире действительно вызывает тревогу. Тем временем, мой путь подходит концу: передо мной возвышается гора монументальным неприступным шпилем, а в ней зияет тьмой пещера. Судя по всему, единственный вход. Ловлю себя на мысли, что воспринимаю одинокий храм, не как святилище, а как крепость. Крепость, которую вот-вот возьмут в осаду. С этой точки зрения нахожу тоннель впереди чрезвычайно удобным: единственный ход, мимо которого не пробраться чудовищам. Освети его, да сдерживай натиск, пока твоя миссия не будет исполнена. С другой стороны, кто сказал, что противником не окажется какая-нибудь летающая тварь ? Или что-то, что попросту устроило здесь ловушку загодя.

Мое ездовое животное замедляет шаг, понимая что мы прибыли. Умное создание. То, что хочет отсюда поскорее убраться, только подтверждает его мудрость. Соскакиваю с животного. Теперь она может повиноваться своим инстинктам. Пусть бежит, куда глаза глядят. А моя предыдущая лошадь, вот, нисколько тревоге не поддается. Жизнерадостно щиплет редкую траву у самых камней, словно бы делая приглашение войти под каменные своды. Я готов его принять, но прежде мне понадобится факел. Не вижу смысла гулять в кромешной тьме. Кора, трава, сухие листья толстая палка. Десять минут, и готово. Самым муторным будет, пожалуй, плести веревку. Обычно, это довольно успокаивающее занятие, но я чувствую в себе нетерпение. Мне хочется поскорее войти в этот храм. Столкнуться с тем, что меня там ждет. Достичь цели, когда она так близка. Приходится себя попридержать. Разум нашел бы забавным, если бы мою подзащитную убили как раз за те минуты, пока я готовил себе освещение. Наконец, закончил. Приходится потратить еще немного времени, чтобы заставить кучку собранного с камней мха заняться язычками пламени, которые тут же перескакивают на любезно подставленный самодельный факел. И вот, я уже готов сделать шаг в кромешную тьму.

“Лесть ? , - притворно изумился граф, не без удовольствия продолжая витьеватую дуэль комплиментов, - ваши слова ранят мое сердце. Я действительно благодарен вам за эти искры чувственности, столь приятно скрасившие сегодняшний, на мой скромный взгляд, излишне формальный вечер. В свою же очередь, мне остается только удивляться, чем моя персона оказалась так приятна столь яркой гостье.“

Едва уловимый вздох вырвавшийся из легких Саломеи в момент поцелуя не вызывал у искушенного в светских раутах демонгоргота сколько-нибудь заметной реакции. В противоположность, однако, названному имени, породившему на сухих выцветших губах мимолетную хищную ухмылку, мгновением позже, впрочем, сменившуюся, привычной изношенной маской галантной заинтересованности.

“Тогда прошу”, - слегка качнув головой, де Кетт предложил своей собеседнице локоть.

С первым же шагом на балкон старинного поместья перед Джилебером простерся мрачноватый, но оттого не менее живописный пейзаж южных абиссарийских провинций, а свежий вечерний воздух приятно охладил изнывающую от жжения кожу. Колдун, однако, желал отнюдь не свежего воздуха. Откинув крышку массивной отполированной до зеркального блеска зажигалки, граф де Кетт поднес озорно пляшущий огонек к сигаре госпожи фон Чирски, и терпиливо дождавшись, пока та сделает первую затяжку, закурил сам. В тот момент, когда легкие наполнились густым и терпким кисловато-горьким дымом, по телу чернокнижника разнелось приятное тепло, заменяя собой жжение и даруя долгожданное облегчение. С неправильного вытянутого лица демогоргота при этом пропал всякий намек на эмоции, а взгляд выцвел и расфокусировался, что вкупе с заплывшим молочно-серой пеленой глазом действительно делало Джилебера похожим на слепого. Молча положив руку на перила, чернокнижник выкуривал сигару, время от времени прибавляя к тонкой клубящейся ниточке дыма, источаемого угольком, серые клубы выпускаемые изо рта, и смотрел вдаль. Стоило сигаре сократиться на треть, граф неторопливо обернулся к девушке и, решив начать разговор издалека, поинтересовался во вполне обычной светской манере:

“Скажите, Саломея, как проходит ваше знакомство с достопочтенными дамами и господами прибывшими на этот вечер ? Я же ведь, не ошибусь предположив, что хозяева особняка и большинство гостей были вам не знакомы ?”

Последний удар по барабанам и отзвук туго натянутой струны на несколько секунд сменились завороженной тишиной: никто из затаивших дыхание гостей не решался издать и звука, ожидая не продолжится ли выступление новой композицией. Наконец, для всех стало очевидным, что, к превеликому сожалению, концерт завершен. Первый же хлопок Николаса породил собой настоящий шквал аплодисментов, к которым с нескрываемым удовольствием добавил и свои громкие, размеренные хлопки Джилебер.

Столь ожидаемое для графа продолжение событий как принесение гостями своих восторогов прекрасной госпоже демонологу оказалось несколько смазано прибытием нового гостя. Для де Кетта, интересовавшегося историей не только своего ордена, но и всех прочих организаций страны колдунов, Шаная Шикхар была высокопоставленным и внушающим уважение личем, историческим деятелем, как бывшая глава ордена Небезиаль, в значительной степени повлиявшим на историю Абиссарии и, одновременно, загадочной личностью поистине воплощающей в себе образ познавшего все тайны посмертия владыки нежити. Для местной публики, однако, это имя значило намного больше, учитывая разгоревшееся в зале оживление и неоднозначную реакцию, как гостей, так и хозяев. Многие спешно заторопились покинуть поместье, другие как по команде устремились вслед за Натаниэлем, и в результате очередь из восторженных гостей сократилась на порядок. Чернокнижник же, которого столь почтенная особа, вероятнее всего прибывшая к ван Тейнам исходя из вполне определенных конкретных намерений, вполне возможно даже не удостоит своим вниманием, скользнув по краю помещения против потока покидающих залу гостей устроился так, чтобы не терять настигнутую почитателями почти у самой сцены Саломею из виду, и стал терпеливо ожидать, когда девушка окажется свободна.

“Мадам фон Чирски, - улыбнулся демонологу Джилебер в тот момент, когда последний ее собеседник, окончив светскую беседу, откланялся и отправился восвояси, - слухи о ваших талантах и красоте опережают вас за многие сотни километров, но ваш великолепный голос и артистизм стали по-настоящему приятными открытиями этого вечера. Польщен возможностью наконец-то познакомиться с вами”. С этими словами демогоргот склонился, чтобы поцеловать руку собеседницы, а затем извлек из складок одежды и расположил на ладони лицом к девушке внушительных размеров серебряный портсигар. С едва заметным щелчком украшенная гравировкой и отмеченная отперсованными инициалами “Д. д. К.” крышка поднялась вверх обнажая черные сигары, уложенные в плотный ряд на ярко-красной бархатной подложке. “Позволите угостить вас ?”, - осведомился чернокнижник, свободной рукой указывая в сторону небольшого пустующего балкончика с изящными витыми перилами.

Подлый лед, несмотря на все предосторожности, все же сыграл с Эктором злую шутку: из-за проскальзывания в момент отталкивания телохранитель не смог допрыгнуть на достаточное расстояние и мало того, что дотянуться получилось всего лишь до груди, не причиняя хоть какого-то вреда сопернику, так еще и ради этого пришлось самому рухнуть оземь. Удар локтей и коленей о толстый лед, сопровождавшийся лязгом металлических пластин, отдался мимолетной болью в руках и ногах, перекрывшей на мгновение ноющую боль от кровоточащей раны. По приземлении боец тут же поднял голову, чтобы увидеть, как ландскнехт пытается перехватить меч для атаки. Пока инициатива все еще была на стороне Эктора, и он не собирался ее упускать. Оставаясь на коленях, мужчина оттолкнулся от ледяной корки правой рукой, поднимая вместе с тем здоровой рукой свой молот над головой, чтобы в верхней точке снова обхватить его обеими руками и используя все свое тело, в качестве дополнительного рычага, проломить стальным клювом голову наконец-то оказавшегося в зоне досягаемости Яна.

“Нет, не было”. В любой другой ситуации, в зависимости от характера собеседника, его статуса или впечатления, которое тот производил, чернокнижник мог пошутить, отнестись к вопросу философски или перевести разговор в патриотическое русло, назвав, например, другой жизнью свой выпуск из Ордена и возможность служить своему государству в роли мастера. Здесь же все эти переносные трактовки и манипуляции сутью простого вопроса казались неуместными и бессмысленными. Джилебер нисколько не переменился в лице, но взгляд его, по-прежнему обращенный на полотно, стал более мрачным и равнодушным. Вернее говоря, отразил подлинное настроение, сбросив бутафорскую галантность и заинтересованность в окружающих словно змея вторую кожу. “Но, если Владыка Люцифер будет ко мне милостив, через десяток-другой лет она у меня будет. Возможно, тогда я тоже буду с грустью вспоминать о том, что ценил искусство.” Мужчина умолк, позволив тишине заполнить пространство между двумя изучающими портрет фигурами: угольно черной и мертвенно-бледной. Пауза не была вынужденной или неловкой. Собеседница, вроде бы, была совсем не против, а сам Джилебер через мгновение разумом был уже не здесь, погружаясь в пучину воспоминаний, планов и надежд с головой. А затем он, сам от себя того не ожидая, повернулся к девушке и задал, пожалуй, самый глупый вопрос из тех, которыми его с восторгом и благоговением донимал каждый демонолог как только осознавал, что перед ним стоит демогоргот: “Каково вам было находиться там, за гранью нашего мира ?”.

Но прежде чем абиссариец услышал ответ на свой вопрос, до его ушей донесся встревоженный голос Николаса. Концерт ? Нахлынувшее было раздражение от оборванной беседы, единственной, наверное, за сегодня, которую граф вел из удовольствия и любопытства, а не из необходимости и социальных стигматов, слегка поутихло. Джилебер прикрыл на мгновение глаза, возвращаясь к своей обычной роли, обернулся… и встретился взглядом совсем не с тем Ван Тейном, которого ожидал увидеть.

“Натаниэль”, - скорее констатировал факт, нежели поприветствовал некроманта воспитанник Ордена Светоносного. Затем, правда, добавил, протянув со столь привычной улыбкой тому руку, чтобы не показаться грубым: “Рад, что и второй хозяин поместья почтил нас своим присутствием.”

“Игрушку, говорите ?”, - переспросил демогоргот, нисколько не смутившись непроницаемости стоящего перед ним и проигнорировав многозначительный совет от члена Ордена Небезиаль. “А вы, стало быть, мастер-кукольник ?” Вопрос мужчина сопроводил жестом, приглашающим Натаниэля составить графу компанию по дороге на неожиданное выступление госпожи Саломеи.

Параллельно разговору с некромантом Джилебер пытался отыскать в недрах своей памяти хоть какую-то информацию о диве сегодняшнего вечера. И к сожалению своему, не мог выловить оттуда ничего кроме сделанных вскользь упоминаний, услышанных краем уха, да отголосков неудостоенных должного внимания слухов. Леди Саломея, носившая, кажется, фамилию фон Чирски, родом была не из этих земель. В свое время до де Кетта доходила волна слухов о том, что Орден Светоносного принял в свои ряды перебежчицу из Ватикана, способную и осторожную. Многие в то время находили чрезвычайно ироничным тот факт, что из набожной и благочестивой Ватиканской Империи в страну колдунов прибывают демонологи более умелые и талантливые, чем большая часть абиссарийцев.

Когда демогоргот вошел в помещение, Саломея уже начала свой концерт. Сложно было поверить, что элегантная певица, сжимавшая в руках гитару не была абиссарийкой по рождению. Венчающие ее голову изящные рожки, чудесное платье открывающее всю красоту великолепного молодого тела, которое скромная ватиканка никогда бы не решилась не то что надеть, представить себя в таком, пышущий страстью характер, передаваемый мечущейся будто пламя свечи в порывах ветра композицией песни. С первых же нот чернокнижник растворился в красоте сильного и мелодичного голоса девушки и слушал. Слушал жадно, отбросив лишние мысли до самого конца выступления. Джилебер наслаждался.

С первым же шагом за порог старинного особняка из легких Джилебера вырвался едва слышимый глубокий вздох, в котором, к вящему неудовольствию абиссарийца, можно было даже уловить легкие посипывающие нотки. Отклонения эти были замечены мужчиной еще несколько месяцев назад, и с тех пор проявлялись все чаще: сначала пару раз в неделю на глубоком выдохе, теперь уже чуть ли не единожды в день. Сказывались проклятые смолящие сигары. Казалось бы, сколько есть способов лишить человека боли: уколы, таблетки, наговоры, чернокнижие и мезмеризм. Среди солдат на Элегордском фронте даже медленно, но неостановимо, словно чернильная клякса в прозрачной воде, распространялись увлечения духовными практиками и дисциплиной тела. Ни один способ не подходил. Все было либо слишком неудобно (будет еще чернокнижник при высоких гостях, словно заправский наркоман, колоть себе в шею растворы из ампул), либо почти не помогало. Оставалось курение. Поначалу де Кетт отнесся к этому средству с энтузиазмом, хотел даже начать писать стихи, пока был под эффектами. То, что получалось… не выдерживало никакой критики. Как оказалось, наркотики сильно переоценены. В итоге, все что изменилось в жизни Джилебера – запах его вещей, да оттенки звучания голоса. Но вздох вызвало, однако, не острое желание проверить состояния своих прогорклых легких.

Порой получавший ранее удовольствие от общения с окружающими граф замечал набегающее волной необъяснимое раздражение, когда ему нужно было общаться с большими скоплениями людей, как, например, сегодня. Иногда, демогоргот списывал это чувство на мрачное настроение, иногда на последствия преображения. В любом случае, проблемой это было незначительной, и, к счастью, какого-то лекарства еще и от этого мужчине не требовалось. Хотя заметка о том, что неплохо было бы как-нибудь развеяться необычным способом, все-таки появилась на задворках его разума. Сейчас, однако, граф должен быть целиком посвящен предстоящему вечеру. Очередная сдержанно-улыбчивая личина заняла свое привычное место на восковом лице. Демогоргот, скользнув полами черного атласа по плитам холла, вошел в общую залу и позволил течению событий захватить себя.

«Николас, старый друг, я так рад тебя видеть», - теплое рукопожатие. Достаточно крепкое, чтобы подчеркнуть искренность чувств, но спокойное и не длящееся слишком долго, чтобы не показаться растроганным или не интересующимся другими присутствующими. «Неужели это то самое прекрасное родовое поместье Ван Тейнов ? Ты же ведь не откажешь в любезности показать мне его ?»

«Мадам Луазье, вы сегодня необычайно свежо выглядите. Эти изумруды идут вашим глазам. Как поживает ваш муж ? А любовники ? Прекрасно, прекрасно. Передавайте от меня привет всем четверым».

«А вы, стало быть, – барон Кириш ? Несказанно рад познакомиться. Наслышан о вас и вышей музыке, молодой человек. Считаю, вы произвели настоящий фурор в Мактатусе тремя неделями ранее…»

«Ах, барон Колестор, сколько лет! Вы же все еще помните о моем приглашении на обед ? Я просто вынужден отплатить за тот чудесный вечер. Нет-нет, ну что вы».

За всеми этими взаимными раскланиваниями и беседами Джилебер все чаще и чаще обращал внимание на то и дело мелькавшую на самом краю его поля зрения изящную беловолосую девушку. Очарованный ее лебединой грацией и прекрасной фигурой, чернокнижник со временем заметил, что только и думает о том, чтобы узнать, кто она такая, тем более, что помимо красоты в ее облике чувствовалось еще и нечто необыкновенное, несущее оттенок Инферно. Это интриговало. Но все же граф де Кетт намеренно не заговаривал о незнакомке ни с гостями, ни с хозяином: Абиссарийцу хотелось узнать о ней все самому из первых, если так можно выразиться, рук. Но, как назло, к потрясающей грации прилагалось и недюжинное проворство. Намеренно или нет, девушка каждый раз умудрялась скрыться за поворотом очередного коридора или отрезать себя от чернокнижника группкой желающих общества Джилебера гостей. Долго ли, коротко ли, наконец, мужчине удалось выловить неизвестную гостью в тот момент, когда она задержалась, любуясь одним из настенных портретов.

«Прекрасная работа, вы так не считаете ?» Колдун встал слева от собеседницы, сложив руки за спиной. «Эта картина принадлежит кисти Амелии Тёде, той самой скандально известной художницы-портретистки, что принципиально использовала для своих работ только краски из довольно… необычных ингредиентов. Например, костной муки, крови животных или пепла собственных сожженных волос. Что бы не говорили о ее психическом здоровье современники, цвета, которые приобрело произведение после стольких лет, действительно необыкновенны и, на мой взгляд, делают изображение более естественным и живым. Вы увлекаетесь живописью, мадам… ?»

Отведенный взгляд застыл в воде. Пронзал мерцающую в пляшущем свете факела водную гладь. Метался из стороны в сторону, невольно поднимаясь и все же через мгновение волевым усилием опускаясь обратно вниз. Вениамин боролся с собой. А красавица все плыла, ни о чем не подозревая в своей беззаботной невинности. Мысли тем временем разбегались, подобно тараканам. Наконец, парень как-то смог совладать с собой сделал волевое усилие. Глубокий вдох и взял себя в руки. Хочется – оно-то хочется, и любопытно оно, разумеется, но приличный и воспитанный человек все-таки должен отличаться от похотливого животного. Взор замер, словно приколоченный ко дну.

Какое-то время красному как томат студенту, хотелось крикнуть девушке что-то вслед. Спросить, кто она такая и почему купается одна глубокой ночью в такой глуши на незнакомой планете. Сначала его сдерживал присохший от волнения к зубам язык. Потом подключился здравый смысл: если Веня был нагой девушкой потрясающей воображение красоты и пока плавал нагишом, увидел подбирающегося сомнительного вида парня с кочергой в руках, он бы поднял такой визг на весь лес, что не то что вся окрестная нечисть на вопли сбежится, так и того сомнительного вида парня кровь из ушей пойдет, а потом выбежал бы из воды сверкая своими прелестями и тем самым, вгоняя наблюдателя в еще большую краску, и с воплями умчался бы в далекие дали. А Вениамин все еще тешил надежду завязать с ней хоть какой-то разговор и выяснить все-таки, что тут происходит. Самым надежным вариантом было, наверное, дождаться, когда она накупается, оденется и будет морально готова к полуночным знакомствам.

Закончив разрабатывать план своих дальнейших действий, торговец хот-догами торжествующе поднял глаза и… Батюшки, она же опять вся целиком видна! Полуночная грация как назло в этот момент вышла из воды и направилась в кусты. Только парень почему-то сомневался, что у нее там одежда: кто бы стал с вещами плыть на остров, чтобы там раздеться уже там. Веня нашел в себе силы отвернуться. Нужно было срочно отвлечься. Думать о чем угодно лишь бы не… Перед ним на высоких стеблях мерно раскачивались плоды. Зверский, подозрительно сильный голод снова напомнил о себе и студент с готовностью ему отдался. Сакральное студенческое «Пожрать бы!» Еще никогда не было так кстати. И парень уже явный исчерпавший лимит своих волевых рывков на ближайшие несколько минут сделал шаг к манящим сладостям. «Легкий перекус, и когда я управлюсь, она, наверное, уже будет одета» , - успокоил себя Веня.

Неровный свет факела выхватывал из темноты рваные клочки леса. Под подошвами кед шуршала земля. Веня бежал всматриваясь из осторожности себе под ноги, щурясь и пытаясь выловить взглядом очертания предметов на границе света и тени, чтобы не запнуться о корни и не растянуться вновь на холодной земле. Несмотря на то, что парень пробегал эту местность всего несколько часов назад следом за Герой, все вокруг казалось чуждым и жутковатым в неверном свете голубой планеты. Вениамина бархатным одеялом окутывала тишина: не раздавалось ни единого звука. Ни угуканья совы, ни шороха мыши. По своему обыкновению этот лес хранил мрачное безмолвие. Но все это не заботило Веню, как не заботила и собственная безопасность. Не интересовала больше студента ни природа этого странного места ни его теперешнее положение в пространстве. В голове среди клубка спутавшихся мыслей обжигающее горячей опухолью пульсировало лишь одно желание. Ощутить еще раз вкус этих фруктов. Усладить себя приторным махровым вкусом. Набить сначала щеки, затем брюхо и, наконец, котомку. Собрать все, что растет над этим озером ледяной воды.

Наконец, уговаривать себя потерпеть еще чуть-чуть больше было незачем: перед студентом вооруженным факелом, кочергой и диким, ненасытным взглядом простерся серебряный шелк безмолвного озера. Тишина, окутавшая этот лес казалась здесь почти осязаемой. Но еще более осязаемыми висели красные плоды, манящие словно ночной фонарь. В синеватом свете они казались багрово-черными, напоминая одновременно о крови и сладости. Продавец чувствовал, как от одного только их вида, рот заполнялся слюной. Не было нужды разуваться: голод не терпел отлагательств. Да и разве могла остановить жаждущего человека какая-то там сырость. Треск черепков под ногами быстро сменился хлюпанием воды, зачерпываемой обувью словно черпаками. Вода странным образом казалась теплой. Это было странно. Можно было бы объяснить это явление тем, что вода нагрелась за день, но почему же тогда совсем недавно она казалась такой ледяной ? С непривычки ? Нет, неважно. Это все пустое. Фрукты, эти прекрасные, сочные, божественные фрукты – вот, что по-настоящему важно. Теплая расслабляющая после последних ужасных суток вода поднималась все выше и выше. Пересекла уровень колена. Добралась до середины бедра. А спелые мохнатые плоды были все ближе и ближе. Только протяни руку. Выбрось сначала эту дурацкую кочергу и собирай сокровища этого мира. И Вениамин уже был готов это сделать, как вдруг, увидел прекрасную девушку. Нагую. Изящную. Скользившую, словно прекрасный белый лебедь по зеркальной водной глади. От увиденного зрелища, студент опешил. Замер с протянутой рукой и полураскрытым ртом, потрясенный и одновременно зачарованный неземной красотой. Парень почувствовал, как щеки начинают наливаться румянцем, а в животе порхать бабочки. Одна. Две. Пять. Десяток. Закручиваются в ураган крыльев и щекочут изнутри. Любовался плывущей в воде грацией всего лишь минуту. Растянувшуюся на часы. Вдруг, одернув себя, стыдливо отвел взгляд. Как можно же подглядывать за невинной девушкой, словно маньяк какой-то. Стоило отвернуться. И вообще закрыть глаза. И стоять так, пока она не накупается. Но ведь хочется же глянуть. Всего одним глазком. Что ей с этого плохого будет ? Разум тем временем начал разрываться. От желания божественных фруктов. От любопытства. От желания прекрасного эротичного зрелища, чего уж скрывать. А тем временем тонкой ниточкой в сознание стал пробираться и голос здравого смысла, напоминающий о том, что с прекрасным полом последние несколько дней ничего хорошего не было связано. Особенно здесь. Да и страх, на самом деле, тоже был не так уж далеко: только наклонись поближе, как он вцепится тебе в плечо своей костлявой рукой и напомнит про монстров, про черепа, про отраву и про смерть. И чувствовал Вениамин, что со всем этим потоком противоречивых эмоций и чувств так просто не совладать.

И снова привычная тьма. Мягкая. Нежная. Обволакивающая. В очередной раз принимает меня в себя будто колыбель утомленное дитя. Неужели я снова не существую ? Этот раз кажется отличным. От чего-то… что было раньше… Да, огонек. Я вижу огонек перед собой. Пламя тяготеет к пламени, и я двигаюсь к нему. Скольжу, лениво перебирая ногами. Сложно сказать, возник ли он предо мной лишь миг назад или был там всегда. Разрастается, обращаясь в сияющий столп. И разгоняет густую смолу, подменяя белой пеленой, обретающей форму придорожной стоянки.

Я стою посреди зеленой травы и любуюсь рассветом. Капли росы переливаются на свету драгоценными камнями, ноздри щекочет тонкий дымок от потухшего костра. Я осматриваюсь. Вижу брошенный на земле меч. Вижу лежащего рядом Нигушура. Неужели он мертв ? Разбил голову об острые камни ? Какая нелепая смерть. Позорная для такого как он. Бездарное ничтожество. Подхожу к его телу и склоняюсь над ним. Касаюсь тыльной стороной ладони его лба, провожу рукой до щеки. Все это кажется невероятно неправильным. Оборачиваюсь через плечо, чтобы увидеть расположившегося рядом мужчину. Приятная внешность, золотистые волосы, надменное выражение лица. Отмечаю, что он очень похож на меня самого. Почти столь же идеален.

«А я уж было начал думать, что орудие больше некому направить».

- Как бы не так, - отвечает всё с той же ухмылкой. – Должен признать, ты неплохо отделал ту псину и кое-чему с прошлого раза всё-таки научился.
Его бархатистый тенор приятно ласкает слух и, кажется, звучанием собственного голоса наслаждается даже он сам.
- Ты ведь знаешь кто я, не так ли? По крайней мере догадываешься?

«Вот и прекрасно», - ухмылка встретилась с ухмылкой. «Потому что я совсем не представляю, как орудию искать нового владельца.» Выпрямившись во весь рост, я направляюсь к собеседнику и занимаю место на бревне по правую руку от него. Сажусь, и продолжаю любоваться восходящим солнцем. Со стороны мы, наверное, выглядим как двое закадычных друзей, вместе встречающих новый день. Едва ли это так.

«Я рад, что зрелище пришлось тебе по душе. Стараюсь учиться быстро. Догадываюсь ли я, кто ты ? Определенно. Знаю ли ? Думаю, ты позаботился о том, чтобы я мог опираться лишь на интуицию, а не на знания. Наверное, я не раз тебе об этом говорил, но я не понимаю зачем, лишать меня памяти и делать этим слабее. Еще, кстати, я догадываюсь, что мы с тобой сейчас говорим не потому что, тебе захотелось принести мне свои похвалы.»

Вместо ответа твой собеседник устало вздыхает.
- Ты снова и снова продолжаешь твердить одно и то же, - произносит он с нарочито скучающим видом. - Я устал объяснять те то, что, по всей видимости, ты просто не способен постигнуть своим крошечным мозгом… Если я когда-нибудь решу, что тебе потребуются твои воспоминания и весь накопленный опыт – ты всё это непременно получишь. Ты слаб ровно настолько, насколько это необходимо в сложившейся ситуации. И да, ты прав, я здесь не для того, чтобы всё утро петь тебе дифирамбы.
Он продолжает:
- Казалось бы, что может быть проще – прекрасная леди в беде, несчастная и всеми покинутая, в одиночку несущая бремя глобальной миссии на хрупких плечах, - декламирует немного напыщенно, акцентируя внимание на шаблонности ситуации. – Признаюсь, мне пришлось слегка постараться, чтобы протолкнуть в число избранных именно твою блондинку-подружку. Казалось бы, превосходный намёк – прекрасная девушка и джентльмен-охотник без цели…
Смеётся, явно находя что-то бесконечно уморительное в описанной ситуации.
- Отличная возможность заручиться её расположением, наладить контакт и, заодно, прекрасный способов обрисовать твою конечную цель. Но нет же! Ты вновь умудряешься всё, что только можно, испортить – и я снова вынужден являться сюда, терпеть твоё общество и словно умственно отсталому объяснять всё на пальцах.

«Неужели у тебя сложилось впечатление обо мне, как о шаблонном защитнике прекрасных дам ? Тогда считай меня оскорбленным до глубины души. Ты столкнул меня с чудовищем (прекрасный намек, спору нет) – я его поверг. Спас твою избранную от смертельной опасности. Заручился ее расположением, наладил контакт. И даже довез бы ее до нашей с ней конечной цели, согласно своему обещанию. Если бы не одно но. Магия. Неужели ты знал, что я не попытаюсь научиться этой магии ? Что она мне откажет, и что мне придется попробовать каждый способ, каждую идею ?» Теперь я скопировал его устало-скучающую интонацию: «И вот теперь ты вынужден снова являться сюда, терпеть мое общество, и, словно умственно отсталому, объяснять всё на пальцах. Хотя всего этого, можно было бы избежать, если бы я знал твой план заранее. По крайней мере, ту часть, где нужно мое участие».

Подхватив его настроение я тяжело вздохнул, давая ему пару секунд, чтобы осмыслить сказанное, вернулся к своему обычному тону голоса и посмотрел на своего создателя: «Предлагаю вернуть беседу в более конструктивное русло. Я так понимаю, одного раза спасти ее жизнь оказалось недостаточно и теперь, мне нужно нагнать эту девицу и спасти ей жизнь еще десяток раз ?»

- Магию? – мужчина вновь начинает посмеиваться. – Неужели ты действительно думаешь, что вы, обезьяны, на самом деле на что-то способны? Магия, ха. Ты и тебе подобные – лучшие представители этой немощной расы, ваши способности на голову превышают оные подавляющего большинства. И что же? Когда-нибудь чувствовал в себе силу повелевать светом?
Он зачем-то проводит ладонью по волосам.
- Сегодня ты особенно уморителен, Нигушур. Вся магия этого «Ордена» - всего лишь моя энергия, смехотворно малой частью которой я позволяю, из личных соображений, этим мартышкам распоряжаться. Я – бог солнца и света, охотник. Не думал же ты, что я позволю этим ничтожным смертным использовать свою стихию без позволения? Ты и сам прекрасно знаешь ответ, - хмыкает. – Чтож, я понимаю твоё недовольство. Ты хочешь быть посвящённым в нюансы плана. Хочешь понимать, ради чего сражаешься и, быть может, даже умрёшь. Не так ли?

Он смеется надо мной. Потешается. Считает, что так демонстрирует мне свое превосходство и величие. Видит во мне всего лишь выдрессированного пса, и при каждом удобном случае не стесняется об этом напомнить. Признаться, это раздражает. Я не отличаюсь стойкостью к издевкам. И с удовольствием свернул бы шею любому, кто посмел бы надо мной насмехаться. Но по мою левую руку сидит не любой. Он властен надо мной и способен сжечь меня в любую секунду, будь на то его прихоть. И он прекрасно знает, что я это понимаю. Я держу свои желания под контролем, и мое лицо не выражает ничего, кроме едва уловимой усмешки.

«Сегодня я особенно уморителен именно потому, что ты сделал меня таким. Я оперирую теми знаниями, что получил за несколько часов. Женщина назвала это магией – я называю это магией. Знаю я, что это дарованная тобой сила ? Нет. Потому что ты сделал меня таким. Хочу я обладать властью над светом ? Да. Потому что ты сделал меня таким. Почему я, настроил Арианну против себя, попытавшись научиться магии именно таким образом ?» Я улыбнулся собеседнику, позволяя тому самому ответить на этот вопрос. Помни создатель, что ситуация в которой мы находимся, в конечном счете – лишь отражение твоих собственных свершений и твоих же собственных планов. Потому что высшее существо из нас двоих только одно, и это не я.»

«Это не недовольство. Я готов сражаться и готов умирать. Я хочу знать свою цель, чтобы я смог ее достичь. Чем больше я знаю, тем я сильнее, и сейчас ты определяешь силу своего орудия. Ты волен не сказать ничего, и, вероятно, обречь меня и весь свой план на провал или сказать достаточно и позволить мне добиться успеха. Так какова твоя воля ?»

- Впечатляющая самокритичность, - изрекает он, самодовольно почёсывая подбородок. – Обычно вы пытаетесь проявлять куда большую независимость. Впрочем, это не имеет никакого значения.
Создатель неторопливо поднимается на ноги.
- Можешь считать, что у меня хорошее настроение - я освежу слегка твою память и расскажу немного о твоей миссии.
Отходит чуть в сторону.
- Как ты знаешь – вернее, когда-то знал, существует практически бесконечное множество вселенных и параллельных миров.
Утро вокруг сменяется на кромешную темень – и всё лишь затем, чтобы проекция Аполлона стала нагляднее. В воздухе перед тобой вспыхивает колоссальное множество сияющих точек, символизирующих, по всей видимости, упомянутые миры.
- Мы, Создатели – вы, смертные, зовёте нас обычно богами, пытаемся следить за порядком в континууме, одновременно препятствуя разрушительной энтропии. Да, Нигушур, сами пространство и время действительно трещат по швам и до сих пор целы лишь благодаря нашим усилиям. Некоторые создатели, в их числе я, - подмечает с ухмылкой. – Активнее иных вмешиваются в естественный ход вещей и пытаются предотвратить вселенский коллапс. Другие же, наивные идиоты, в своей глупости полагают, что в их распоряжении всё время мира – и даже не замечают, как его последние песчинки проскальзывают между неплотно сжатыми пальцами. Дело в том, что естественная энтропия – не единственная наша проблема. Мы находимся в настоящей войне – войне, которую почти что уже проиграли.
Ты внимательно наблюдаешь за демонстрационной проекцией – и наконец понимаешь, что тебя обеспокоило сразу же. Один за другим, сияющие шарики гаснут, растворяясь в окружающей темноте. Стремительно, но, практически незаметно из-за колоссального их количества.
- Но, даже не смотря на это, некоторые из моих сородичей до сих пор отказываются признавать сам факт наличия посторонней агрессии, - презрительно фыркает. – Тупоголовые обезьяны. Как видишь, охотник, тьма наступает. Наступает одновременно по разным фронтам, поглощая один за другим наши миры.
Проекция развеивается, повинуясь мимолётному движению ладони Создателя. И вновь вступает в свои права раннее утро.
- И каждый провал одного из охотников – это гибель целой вселенной. Именно поэтому, Нигушур, ты должен догнать девочку и удостовериться, что она доведёт до конца ритуал.

В ответ на его комментарий, мне едва удается сдержать желчный смешок: этот бог света настолько слеп и самовлюблен, что воспринимает как акт повиновения обвинение в недальновидности и глупости. Я сказал ему о том, что если бы он не заигрался во всесильного владыку, лишив меня памяти и молча «намекая» на мою цель, вместо того, чтобы объяснить свои планы заранее, мы бы с Арианной уже подъезжали к храму. Он же пропустил все это мимо ушей, видимо, пытаясь не выказать восторг от того, что я назвал его высшим существом. Забавно.

Когда я только открыл глаза и бросился сражаться с бестией по повелению своего созидателя, я мнил его чем-то всеведущим. Бесконечно мудрым и сильным. Я ошибался. Орудие оказалось в руках самодовольного болвана, раба собственного эго. Пусть. Не мне выливать ушат ледяной воды в лицо упивающемуся собственными грезами богу. Я никогда не был дураком и декларируя, что являюсь всего лишь жаждущим быть примененным в бою орудием, не называл создателю другие две части собственного кодекса: жажду быть, как выразился владыка света, «охотником» лишь потому, что такое служение делает меня сильнее, и служение ровно до тех пор, пока мой повелитель способен сделать меня сильнее. И момент, когда ему будет нечего мне предложить, может оказаться намного ближе, чем я думал.

Создатель завершает свою речь. И в установившейся многозначительной тишине раскатами грома звучат три моих медленных хлопка. «Прекрасная презентация, владыка, я чувствую себя вдохновленным сражаться и умирать за наше дело как никогда. Но ты рассказал мне о ходе целой кампании, когда мне нужны были обстоятельства одного боя. Кто наш враг на этот раз ? Эти чудовища не могли взяться сами собой, учитывая с каким упорством они пытаются лишить жизни твою избранную, а значит, их кто-то направляет. Как победить этих тварей ? Мечом и светом женщины - понятно, более чем достаточно, но, возможно, ты знаешь еще что-то, что может прийтись кстати. Известны ли тебе планы врага ? Может, с высоты ты уже видишь, как они собираются в стаю и пытаются устроить нам засаду у храма. Не хочешь ли ты рассказать мне еще чего-то важного для успеха моей миссии ?»

Каким бы напыщенным и самовлюблённым болваном не казался тебе Аполлон, столь откровенного издевательство даже он не смог не заметить. Обращённый на тебя неприязненный взор ясных голубых глаз вполне однозначно напоминает, что за подобное отношение к божеству неминуемо полагается наказание. Кажется, он понимает, что в своей заключительно речи ты над ним откровенно глумишься.
Необычная для создателя задумчивая улыбка лишь подтверждает твои опасения – словно он размышляет, как именно отплатить тебе за чрезмерную дерзость. И в такие моменты он особенно опасен в силу своей безумной непредсказуемости. Кто знает, какое наказание может родить воспалённое сознание этого лучезарного эгоиста? Так или иначе, сказанные им дальше слова никак не подкрепляют твоих подозрений.
- Этот мир – своеобразная укреплённая точка на линии фронта, - произносит Аполлон как-то особенно тихо, сосредоточенно разглядывая траву под ногами. – Я позаботился о дополнительной системе защиты – тысячелетия назад, по местному исчислению, создал орден и храм. К слову, твоя белокурая подружка знает меня как преподобного Арамеса, бессменного магистра ордена и единоличного хранителя света.
Присвоенные себе же громкие титулы он перечисляет с нарциссическим наслаждением.
- Благодаря повторяемому раз в сотню лет несложному ритуалу, нам без труда удаётся отгонять наседающий мрак. И время очередного ритуала, как ты уже догадался, вот-вот наступит. Тогда, на дороге, ты одолел не просто монстра – одного из скажённых охотников. Я не в первый раз сталкиваюсь с этими отвратительными созданиями – и, уверен, что вокруг храма рыскает не один. Но по-настоящему тебе стоит бояться не этих отвратительных шавок. Опасайся клубящейся вокруг первородного пламени темноты.
Аполлон смотрит на тебя исподлобья и уверенно произносит:
- Обещаю, в нужный момент ты почувствуешь, что и как нужно делать. И в этот момент ты не останешься без поддержки. А теперь, Нигушур, пора просыпаться - времени остаётся немного.

Значит, то противоестественное существо, сраженное мною, когда-то было человеком ? От такой мысли по спине пробегала дрожь. Сложно даже представить, какая извращенная сила способна преобразить тело до неузнаваемости. Или чья воля. Воистину, враг, с которым я сражаюсь по воле своего создателя, невероятно могущественен. Об этом говорит и то, что, несмотря на мои усилия, усилия подобных мне и даже тщания самих богов, тьма все же берет верх. Шаг за шагом. Мир за миром. Они гаснут с ужасающей скоростью, а все что нам остается – лишь с отчаянием отбиваться от приближающегося ничто и надеяться, что мы, люди, сможем что-нибудь придумать, пока не стало слишком поздно, пока мироздание не обратилось в прах и не погребло нас под своими обломками. Тем не менее, нужно бороться. Бороться хотя бы из отчаяния. По крайней мере, это единственное, что остается помимо того, чтобы рухнуть в бессилии и ничтожности своей на колени и склонить голову перед топором палача. Кто знает, быть может, божественное орудие в руках этого самодовольного божка сможет выиграть время, для изобретения плана, может даже, и само станет сильнее, закалится во мраке и предотвратит надвигающееся поражение.

Киваю. Теперь уже мрачно и серьезно. Без тени насмешки. «Принимаю твое обещание. Я готов достигнуть цели, пробуждай меня». Встаю, как, если бы это имело какое-то значение. И бросаю взгляд на свое тело со стороны последний раз.

Паукам не снятся сны. По крайней мере, сны не снятся четырехметровым паукоподобным грудам мяса, кожи и хитина, усеянным бесчисленными штопанными ранами, сочащимися сукоровицей и поблескивающими чернильно-красной запекшейся кровью. Грудам, чье бодрствование приносит им самим нескончаемую боль и неописуемо сильное желание впечатать в стену любого, кто заходит в их удушающее тесную клетку, сдерживаемое лишь подносимыми в награду за терпение кусками сочного мяса и жгучими, парализующими уколами. Сны не снились Очаровашке и на этот раз. Было лишь сладостное, унимающее боль забвение. Через которое раскаленным сверлом проникали рваные громкие звуки. Разгоняли умиротворение и раздражали химеру. Крики, скрежет, предсмертные стоны. Последней каплей стало странное, непривычное чувство во лбу от развеявшегося впереди барьера. Препятствия, что существовало впереди и не выпускало существо всякий раз, когда оно пыталось выйти, но пропускало двуногих розовых созданий с пищей для Очаровашки в конечностях. Барьера не было. Но еды тоже не было – полудремлящая химера не слышала шума тележки. Зато слышала электрическое дребезжание вдалеке и намного боле близкое «шлеп-шлеп-шлеп» издаваемое чем-то незнакомым, гуляющим мимо камер. Когда звук стал возникать строго напротив, груда плоти шумно втянула воздух, пробуя его на вкус и одновременно делая глубокий вдох. И открыла черные бусинки-глаза.

Тянущая боль нахлынула сразу же, и химера издала гудящий рев, многократно усиливающийся от каменных стен. Нижняя челюсть дребезжала от напряжения, орошая пол впереди брызгами слюны и пищеварительных соков. Существо встало на лапы, и длинные когти проскрежетали по камням. Очаровашке не было любопытно, что там происходит, но он был не доволен, что ему шумом мешают спать. И Очаровашка пошел знакомиться с теми, кто шумел. Сорвался с места и выскочил в коридор. Будто непривычный к собственному же телу ушел в занос и врезался плечом в стенку, левее противоположной камеры. На руку и спину посыпались мелкие камушки, а вокруг поднялась пыль. Продолжая реветь, существо помчалось на стаи маленьких двуногих существ трещащих своими электрическими погремушками и, все набирая скорость, раскинуло верхние лапы будто в приветственных объятьях. Только сомкнулись объятья раньше: ровно в тот момент, когда пятьсот килограмм взбешенных мышц влетело на полной скорости в толпу своих бывших надзирателей, превращая одного из них в кровавые ошметки. А затем еще одного уже диагональным взмахом пары зазубренных когтей. И еще одного. Но тут Очаровашка уже умудрился подхватить полетевший было к потолку кусок двуного и запихать себе в рот. Мелкие клыки начали вгрызаться в мясо, а когти - искать себе новую цель.

Веня облажался. То, что издалека выглядело родной, хорошо знакомой по книжкам съедобной травой, растущей в стоячей воде, вблизи оказалось алым растением с красными мохнатыми плодами. «Эх, дурак ты, Вениамин. Дурак, - думалось про себя студенту. «Ну это ж надо так опозориться: перепутать початкообразное соцветие с плодом. Отец, поди, сейчас в кресле перевернулся от такого святотатства. Так мало того, даже красное от зеленого отличить не смог, даром, что закат. Так скоро вообще слепым можно заделаться». Раздосадованный Веня крутил в руке липкие от сока плоды, рассматривая их и думая, что делать дальше. А ведь так не хотелось выходить назад и говорить: «Эй, помнишь, я тут выпендривался, что могу за сто километров рогоз узнать ? Так вот, нифига я не могу, и это что-то инопланетное, так что не факт, что мы выживем, если это сожрем». Настроение не улучшало и то, что босым ногам было жутко холодно от ледяной воды, и зубы отбивали не то что барабанную дробь, а настоящий грайндкор. Вода при этом, как парень брюки не закатывал, все-таки добралась до них и сейчас медленно, но верно под действием капиллярного эффекта поднималась вверх, обещая отморозить Вене все самое сокровенное.

«Нет, ну если рассуждать логически, - начал вслух продавец, - это плод. Плод крупный, сочный, не кислотно-оранжевого или кислотно-желтого или любого другого кислотного, предупреждающего цвета. Так ? Так. Мясистые сочные плоды развиваются у растений, чтобы привлекать животных. Животные их едят, поглощают питательные вещества, носят семена в пищеводе, а через некоторое время «сбрасывают» их в новые места вместе с удобрениями для роста. Так ? Так. Таким образом, смысла у крупного сладкого плода быть ядовитым нет. Ведь это пустая трата ресурсов на то чтобы убить животное, которое помогает тебе размножаться. Так ? Так. Значит, они должны быть съедобными. Если природа в этом месте, конечно, окончательно не тронулась.»

Дальнейшие рассуждения прервал крик нового, судя по всему, еще более трусливого, чем сам Вениамин, спутника.

«Гера, блин, кончай выдумывать мне всякие прозвища! Сказал же… Петросян хренов…».

Стоп. Черепа ? Всплывают ? Чееерт… В этот самый момент голода как-то поубавилось, а злость и обида на несправедливую судьбу гордо проследовали на самый чердак Вениного сознания. Старый такой, изгаженный и протекающий. Студент тут же резко дернулся, поворачиваясь к Гере, и собираясь проследовать к его наблюдательному месту и вместе с ним покинуть этот пляж, возможно, навсегда. Но желудок в ответ на это решение жалобно проурчал. «Может все-таки захватить с собой плодов пять-шесть ? На крайний, голодный случай. Вдруг, тут и правда больше ничего не найти, а рыбу уже и не половишь. Эхх… » Тяжело вздохнув, студент собрал волю в кулак и начал срывать плоды, пытаясь при этом их не раздавить, и складывать в сумку. Делал он это одной рукой. Другая же крепко сжимала верную и надежную боевую кочергу.

«Это ты мне сейчас пытаешься активно прозвище придумать», - скривился Веня на «Минус полтора и Бенджамин». «У тебя не очень хорошо получается, так тебе скажу».

«Хм, погоди-погоди, то есть ты не ел черт знает сколько и не уверен, что завтра даже найдешь в себе силы встать и пойти искать пропитание, но не хочешь собрать еду, когда она почти сама упала тебе в руки из-за подозрительного чувства, я правильно понял ?», - уточнил парень. «Если я все-таки правильно тебя понял, то я тебя не понял. Вот мне, например, не то что есть, просто жрать охота, потому что я не ел нормально целые сутки. Допустим, рыбы мы сейчас голыми руками все-таки не наловим, согласен, но вот трава то на мелководье что с тобой сделает, на дно утащит ? Тем более вот, - Вениамин показал Гере здоровую кочергу, с которой он как маньяк таскался по лесу все это время, - если уж вцепится гадина какая - по башке дам и делов то.» Признаться, после всех этих чудовищ, отравителей и мародеров, терроризировавших студента все это время, он был довольно зол на окружающий мир. А злой человек с претензиями к своей судьбе не был так осторожен, как обычно.

«Я, короче, пошел за едой, а ты оставайся здесь, если хочешь. Или можешь за котелком вашим сходить: воды наберем для готовки».

«Сказка действительно красивая», - соглашаюсь я с Арианной. И до жути идеалистичная. Романтичные юнцы, убогие и обездоленные очень любят такие истории. Тем, кто не способен защитить себя, очень нравится верить в то, что существуют добрые и благородные борцы со злом. Рыцари без страха и упрека, готовые пожертвовать своей жизнью ради других. И если верящие в это глупцы не могут найти таких рыцарей сами, они сочиняют небылицы, поселяют этих борцов с несправедливостью на небеса. Как будто, если никому из этого мира не нужны бесхребетные ничтожества, то найдется кто-то среди звезд. Я сам, хоть, похоже, и схож в умениях и возможностях с этими «охотниками», являюсь лишь орудием. Орудию все равно, что разить: злодея или добродетеля, чудовище или грудного младенца. Орудие пользуется своей силой, пока у него есть цель, и есть хозяин. Пока оно исполняет цель, служа хозяину, оно становится сильнее. И служит оно хозяину только до тех пор, пока он может направить орудие и сделать тем самым его сильнее. Все просто и все честно. Так, наверное, живут и другие «странники», если, вообще существуют.

Девушка тянет руку в костер. Я не пытаюсь ее остановить. Смотрю, заинтересованно ожидая, что произойдет. Меня не заботит, если она получит ожоги по своей глупости. Я дал слово защищать ее от смертельной опасности, а не от самой себя. Более того, она уже не раз доказала, что способна на большее, чем обычная девица. Пламя не трогает ее. Но отдает ей свой свет и тепло. Её воля придает им форму цветка. Затем живого создания. Подобия, по крайней мере. Устремляется, повинуясь желаниям, чтобы рассыпаться солнечной пылью во тьме. Это захватывает дух. Великолепие могущества и власти над светом.

«Научи меня», - мой голос остается спокойным, но взгляд выдает восхищение и волнение. «Покажи, как ты это делаешь, расскажи, что внутри тебя происходит. Объясни, смысл сотворяемых тобой знаков, и ты больше не будешь должна мне просьбу».

В ответ на твою просьбу Арианна лишь рассмеялась.
- Я не могу обучить тебя этому, Нигушур. При всём желании не могу. Ты не член Ордена, ты не проходил Посвящение, у тебя даже нет нашего талисмана… Нас с самого детства учат этому, учат годами. Нет ни единого шанса, что я смогу за несколько часов обучить магии совершенно незнакомого с ней человека, - она говорит искренне и уверенно. Не похоже, что увиливает или же врёт.

«А ты попробуй», - широко улыбаюсь я в ответ на ее веселье. В улыбке этой, впрочем, нет ни капли смеха. И ни капли вежливости. «Хотя бы самым основам. Я – прилежный ученик и быстро учусь. Мы же в любом случае не сможем двинуться отсюда до рассвета, а так проведем время с пользой. Если быть членом ордена, чтобы обучаться – формальность, думаю, мы можем ее опустить. В качестве благодарности за спасение. Если составляющая магии, прими меня в него или расскажи, как им стать самостоятельно. Ты должна знать. Амулет… Его наверняка можно изготовить или ты можешь отдать мне один из тех, что у тебя в сумке. Ты же ведь не хочешь разрушить нашу связь словом ? Она заключается не просто так, и ее разрушение может повлечь за собой очень печальные последствия».

- Не простая формальность, - отрицательно качает головой Арианна. – И я не обладаю достаточной властью, чтобы принять тебя лично. И не могу дать тебе чужой талисман, они обладают особой связью с владельцем.
Она ненадолго замолкает, задумавшись.
- Я не смогу научить тебя нашей магии, Нигушур. При всём желании не смогу.

«Что же такого происходит на посвящении, что открывает в человеке способности к магии ?» Замечаю, что «игра в вопросы» перестает быть игрой, превращаясь понемногу в некое подобие допроса. Теперь, когда задета тема владения магией. Задета моя жажда и страсть. Я вцепился в эту соломинку к власти над светом и не отпущу ее. Так или иначе, я намерен добиться своей новой цели. Во что бы то ни стало.

«Если талисман связан с владельцем и не передается, значит, их изготавливают. Как это делают ?»

- Это сложно объяснить, Нигушур, - спокойно и терпеливо отвечает тебе Арианна. – Каждый человек является своеобразным… Проводником. Существом, способным воспринимать и пропускать сквозь себя магическую энергию, преобразовывая её на выходе в нечто иное. Чаще всего – именно то, что и пытался получить заклинатель. Во время обряда посвящения один из магистров направляет свою энергию в сердце ученика, помогает ему прочувствовать и ощутить безграничные запасы магии света в пространстве… Но даже тогда, после этого, даже лучшие из нас оказываются ни на что не способны. Ни на что не способны без талисмана, который многократно усиливает магические способности своего обладателя. И секреты его изготовления мне неизвестны.
Пальцы девушки продолжают нервно перебирать серебряную цепочку на шее.
- Тогда я была в опасности, мне было страшно. Я хотела лишь защититься и свет проявился ослепительной вспышкой. Это существо, эта жуткая… Тварь… - голос Арианны дрожит. – То, с какой лёгкостью оно расправилось с лучшими рыцарями Ордена… Я никогда прежде не видела ничего подобного.
Она внимательно смотрит на тебя. И, кажется, в недрах бездонных озёр голубых глаз ты видишь отражение жуткого оскала поверженного порождения мрака.
- Словно сама ночь разверзлась и породила это создание. Я ощутила, буквально прочувствовала, истинную важность возложенной на меня миссии… Поверь мне, Нигушур, если подобные твари появляются при свете дня и не прячутся, скрываясь в тенях, это может означать лишь одно. Древние и Настоятель всегда были правы - Пламя медленно угасает. Мы непременно должны провести ритуал как можно скорее.

«Дай угадаю, и ты еще не способна направить энергию в сердце и сделать другого своим учеником ?» , - в моем голосе начинает угадываться разочарование.

Девушка рассказывает мне, что смогла сотворить столь мощную магию лишь в бессознательном порыве отчаяния. Страха перед смертью и желания выполнить свое задание. И у меня рождается идея. Вспыхивает крошечной искоркой надежда, что я все же смогу получить желаемое. Я поднимаю на нее взгляд своих темных глаз, и в них вновь читается интерес. Но сначала мне нужно выяснить еще кое-что.

«Можешь создать свой цветок снова ? Я хочу его коснуться».

- Нет, - она улыбается, словно бы извиняясь за беспомощность. – На это способны только магистры.
В ответ на твой следующий вопрос Арианна кивает.
- Могу. Но ведь это пустяк, просто бесполезная безделушка… - пожав плечами, слегка нахмуривается.
Ты видишь, как в глубинах голубых глаз девушки проскальзывают золотые искры. Как вспыхивает, появляясь из ниоткуда, над её ладонью крошечный светлячок. Секунда – и он трансформируется, превращаясь в небольшую вытянутую свечу, на кончике которой полыхает маленький огонёк, сотканный, кажется, из жидкого света.

В этот раз я наблюдаю за ней тщательно, словно пытаясь разглядеть в Арианне те самые потоки магической энергии, о которых она говорит. Наблюдаю за тем, как к лазури ее глаз примешивается золото. Вижу, как разрастается ядрышко света, играючи меняет формы. На секунду мне кажется, что этот танец форм намерен. Что она пытается поразить меня им словно фокусник годовалого ребенка.

Я медленно и осторожно протягиваю к желанному свету свою руку, будто боясь спугнуть его, и пытаюсь прочувствовать каждой клеточкой своего тела эту сияющую материю. Мне интересно, остается ли свет в ее руках всего лишь иллюзией или наполнен той самой волшебной силой.

«Пустяк, говоришь ? А что бы было для тебя не пустяком ? Что ты можешь сделать со светом, затратив все свои умения ?»

Твои пальцы беспрепятственно проходят сквозь созданную Арианной свечу – свет, вопреки обманчивому впечатлению материальности, совершенно бесплотен. Повинуясь желанию девушки, свеча обтекает твою ладонь, подлетает чуть выше, превращаясь в небольшую лучистую сферу.
- Красиво, правда? – спрашивает она с улыбкой.
И тут же отвечает, уже совершенно серьёзно:
- В нашем мире, странник, свет – ещё одна форма оружия. Оружия Ордена в вечной борьбе с наступающей ночью. Свет неприятен для существ, который черпают свои силы из первозданного мрака. Он способен ранить их и даже убить. Если я захочу выложиться по полной, позволить энергии меня полностью опустошить… Чтож, думаю, я смогла бы ненадолго развеять эту ночь. Разогнать в самых потаённых уголках даже тени. По крайней мере, смогла бы в теории.

Я не отвечаю ни на ее улыбку, ни на ее слова. Полностью поглощенный происходящим. Она любуется рукотворным светом, видит в том, что сейчас делает развлечение, несмотря на то, что живет в таком мире и сражается с порождениями тьмы. Наверное, она может себе это позволить. Приручив эту силу, играть с ней словно божество со своим творением. Я не могу. И для меня повисший передо мной шар магического сияния – совсем не игрушка.

«А если бы ты попыталась не охватить своим светом весь этот покрытый мраком мир, а наоборот, направить свечение и собрать лучи в одной точке ?» , - руки мои тем временем попытались выхватить кусочек сферы, закрыв его от целого. Интересно, пропадет ли он или останется на месте ? «Ты никогда не играла с кусочком кривого стекла ? Не пыталась поджечь через него солнечными лучами сухой мох или траву ? Как думаешь, могла бы ты своей силой развести костер ? Или прожечь кусок дерева ?»

Закончив изучать сферу, я снова посмотрел в ее глаза, напоминающие теперь дневной небосвод с сияющем на нем светилом, и кивнул в сторону золотистой фигуры. «Можешь сделать ее теплой, как бывает теплым солнечный свет, или, например, твердой ?»

Отделённый от общего источника свет пропадает. Просто развеивается. Сфера, впрочем, моментально восстанавливает целостность, стоит тебе чуть отвести в сторону руку.
Очередной твой вопрос заставляет Арианну задуматься, позволив сфере рассеяться. Вновь лишь потрескивающее пламя костра отгоняет от вашего уютного лагеря безграничные ужасы ночи.
- Нет, - девушка медленно качает в ответ головой. – Я никогда не пробовала, но… Не думаю, что такое возможно. Я не знаю, как это сделать.

«Интересно», - меня тут же посещают мысли по поводу этих занятных опытов. «Значит, она не создает свет, подобно материи. Она собирает свою так называемую «магическую энергию» в какую-то точку, превращая ее в источник самого обычного света. Он горит ярко, но не может обойти мою руку. Ее свет не дает тепла. Ни частички. Иначе я бы почувствовал хоть что-то, когда пронес руку сквозь ее светлячка. Это значит, что магический свет не порожден пламенем, подобно тому, настоящему, что отгоняет от нас тьму, или жаркому солнцу, освещающему наш путь днем. Просто свечение. Она не управляет светом. Это всего лишь фокус. Действительно игрушка, оказавшаяся удобной, для борьбы с чудовищами мрака. А вспышка, которой она могла бы прогнать ночь – просто очень большой маячок света. И нет в самой этой силе ничего такого, что жгло бы обитающих в ночи. Обжечь их можно даже светом от обычного факела».

Я разочарован. Уже в который раз за этот короткий вечер. «Этого достаточно». Неопределенный жест в сторону сферы. Я упираюсь в колени и встаю с места. Ночной воздух обдает лицо холодом. Мой меч и щит все еще висят у меня за спиной. Надежные, настоящие. Надежда повелевать светом обратилась дымом и зеркалами. Лишь только на искусство владения клинком я могу положиться в этом путешествии. Впрочем, оставался еще один факт. То, с какой силой отлетела прочь кровожадная бестия, опаленная вспышкой. Несмотря на то, что я не смогу вспомнить, даже если бы и был свидетелем такого прежде, это кажется необычным. Обычный свет не может такого сделать. И я хочу проверить это тоже. Отхожу к самому краю круга света. И оборачиваюсь к спутнице. Инстинкты бьют тревогу. Спиной ощущаю сотни взглядов, устремленных мне в спину. Разум рисует щупальце, ложащееся мне на плечо. Отмахиваюсь от видений.

«Сейчас я на тебя нападу». В подтверждение слов рука обхватила шершавую рукоять. «Я хочу, чтобы ты меня остановила. Рань своей магией. Сбей с ног, как сбила чудовище. Придумай еще что-нибудь. Буду, кстати, признателен, если после этого останусь жив. Бежать тебе не куда, если не хочешь быть разодранной на части во тьме. Оружие не поможет – ты не удастся нанести мне им вред. Ослепление не поможет – как только я приду в себя, нападу снова. Я дам тебе десять секунд на раздумья».

Если она не способна меня научить, есть другой способ. Намного менее надежный. Намного более тяжелый. Но, все же, способ. Когда-то я слышал от мудрого человека одно выражение. Или, возможно, читал. Не уверен в обстоятельствах. Но уверен в смысле: «То, что нас не убивает, делает нас сильнее». Арианна сказала, что смогла защититься, потому что ей было страшно. Она не сотворила заклинание осознанно. Может, страх придаст ей сил и в этот раз. И она сделает своим волшебством что-то, что кажется ей выше ее сил. За одно и проверим, вдруг, эта женщина просто врет, что ничего не может, потому что я не из Ордена. Посмотрим.

«Десять…»

Арианна смотрит на тебя с удивлением и испугом. Новая идея кажется ей странной, безумной, даже бредовой. Весело пляшущие языки пламени вашего костерка отбрасывают на лицо девушки глубокие тени, среди которых ледяными озёрами сияют её невинные голубые глаза.
- Зачем? – кажется, на этот раз в мелодичном голосе собеседницы ты различаешь не только страх и мольбу, но и злость.
Она тоже поднимается в своих белых одеждах – светлые волосы непослушным водопадом рассыпаются по плечам. Даже выпрямившись в полный рост Арианна оказывается ниже тебя едва ли не на целую голову.
Так и смотрит – снизу вверх, немного затравленно, задрав подбородок.
- Чего ты добиваешься, Нигушур? Что и кому пытаешься доказать? – её звонкий голос разносится над пустынной равниной.
- Если ты не собираешься помогать мне – так и скажи, - распаляется всё сильнее, чеканя каждое слово с обидой и злостью. – Я лучше пойду сама, чем стану умолять тебя об оказании милости.
Она приподнимает в нервной улыбке уголки губ, подхватывая с земли свою белую сумку.
- И знаешь, что, странник? – спрашивает, резко мотнув головой. – Я не настолько боюсь темноты, как ты, видимо, думаешь!
Поворачивается к тебе спиной и смело идёт, уходя прочь от костра.

«Доказать ?!», - мои слова сопровождаются удивленным смешком. «Мне не нужно ничего никому доказывать. И объяснять тоже. Люди делятся на две категории: одним объяснять бесполезно, другим попросту опасно. Забыл добавить: слова тоже не помогут. Меня ими не остановишь. Шагай во тьму, если хочешь, не ее тебе надо бояться. Три…»

Меч выскользнул из своей темницы. Негромкий шелест стали о ножны прорезал тишину. Очертил кончиком меча по земле дугу. Развернулся плечом к уходящей беззащитной фигуре. Как же я хотел бы, чтобы это было все же не так. Хоть что-нибудь. Давай же.

«Два…»

Останавливается, опустив голову. Уже за пределами отбрасываемого костром светового кольца. Медленно поворачивается. На лице и в глубине пронзительных глаз ты видишь невесть откуда взявшуюся решимость. Арианна смотрит на тебя со странной смесью страха и ненависти – от недавнего позитивного настроя не осталось теперь и следа.
Тонкие губы девушки едва заметно подрагивают в нервной улыбке - она продолжает перебирать пальцами серебряную цепь медальона.
- Знаешь, - её голос немного дрожит, но, в целом, достаточно успешно доносит презрение. – Когда ты появился и зарубил то чудовище… Я подумала, что ты – посланников богов. Знамение свыше. Но на самом деле…
Твой обратный отсчёт, тем временем, завершается.

Наклоняю голову набок. «Но на самом деле…», - вторю за ней эхом с полувопросительной интонацией. «Пора».

Рывок вперед. Простой. По прямой. Двигаюсь быстро, как если бы сражался с бестией. Или любым другим противником. Ноги пружинят о землю. Промчавшись две трети пути, замедляюсь. Это все еще спринт. Но уже на скорости, которую смог бы развить любой. Замахиваюсь дугой. Широкой. Неправильной. Показной. Никогда бы так не ударил. Убийца поступил бы по-другому: короткий, быстрый укол в живот или горло. Чем ближе к ней, тем ленивей движения. Мышцы ноют протестующее. Лезвие остановится не ближе чем в двух ладонях. Ее жизнь оборвется, только если сама шагнет под меч. Было бы печально. Тем не менее, слежу за каждым ее движением внимательно. Она бесполезна. Или все же ?

Скользишь навстречу, а Арианна даже не думает двигаться с места. И не только потому, что просто не успевает – она не пытается даже просто отвести взгляд или же заслониться руками. Полный холодной ненависти сапфировый взгляд обжигает – в эти секунды блондинка куда сильнее напоминает тебе воинственную амазонку или какую-то прекрасную фурию, чем запуганную и беззащитную девушку.
За мгновение до того, как ты замахиваешься для своего показного удара, что-то меняется. Глаза девушки вспыхивают, наполняясь, на крошечную долю секунды, расплавленным светом – и теперь она действительно походит скорее на богиню, чем на обычного человека.
А сразу после – этот свет вырывается потоком наружу, бесстрашно устремляясь тебе навстречу и разрывая на куски обманчиво тихую ночь. Вполне ощутимо бьёт тебя в грудь – настолько сильно, что разом выбивает весь воздух из лёгких. Рукоять меча выскальзывает из пальцев, а сам ты – отлетаешь, отброшенный могучим ударом. Долю секунды ты можешь наслаждаться тишиной и покоем – среди невесомости и сулящего покой и безопасность мягкого света, заполонившего собой, кажется, весь окружающий мир.
Но, следом – резкий удар затылком о землю. И всё вокруг заполоняет абсолютная темнота.

Очнулся Вениамин от того, что в нос ударил тяжелый запах сырой земли и травы. Открыв глаза, он увидел мутную пелену, постепенно приобретающую очертания стволов деревьев, земляных холмиков и оврагов, покрытых травой и кустарниками. Да, точно: лес, незнакомая планета, неизвестные науке способы перемещения в пространстве-времени и агрессивная фауна с пузатыми хохочущими погонщиками. Теперь он вспомнил. И тут же замер, скованный страхом. А какова вероятность, что этот ублюдок-отравитель сейчас стоит над ним со своей сворой плаксивых голодных питомцев на поводках и ждет, когда парень очнется, чтобы сказать что-нибудь в стиле: “Я хочу поиграть с тобой в Игру. У тебя есть девяносто секунд на то, чтобы отпилить себе левую руку тупым ржавым лобзиком, или я спущу на тебя своих чудовищ”. А сам погонщик не пешком пришел, а на старом детском велосипеде в черном пиджачке с красным галстуком-бабочкой приехал.

Исходя из таких опасений, студент лежал не шевелясь, несмотря на то, что его мутило, и кружилась голова, в попытках прислушаться и различить возможную угрозу в течение нескольких минут.

Как ни старался Веня, услышать ничего ему так и не удалось. Кроме того, у него затекла рука, на которой он все это время очень неудобно лежал, а тошнота все усиливалась. В конце концов парень решил: “Была не была”, собрался с духом, и подскочил как можно резче, пытаясь одновременно оглядеться и нашарить либо кочергу, либо пропавший из руки, как на зло, ножик. К облегчению продавца, вокруг никого не было. Только на земле валялся какой-то мужчина. “Человек!” , - обрадовался Веня. Самый, что ни на есть настоящий: ни метрового роста, ни серой или зеленой кожи, глаза не фасеточные (хотя на этот счет быть уверенным до конца было нельзя: они все-таки закрыты были), и даже ногти подстрижены, что, наверное, сейчас было самым важным. Но прежде чем разбираться с такой удачной находкой, продавец отлучился в ближайшие кусты, проглотил залпом половину бутылки воды, сунул два пальца в рот и последовал, наконец, естественным позывам организма.

Когда же Вениамин наследовался вдоволь, и самочувствие улучшилось, парень вернулся к пострадавшему. Мужчина выглядел довольно бледным и вообще явно выказывал признаки тяжелого отравления. “Что же так на него подействовало ?”, - задался вопросом парень и первое предположение пришло довольно быстро. Студент полез в сумку и, действительно, не обнаружил там запасенной пищи. Теперь становилось ясно. А еще появлялась догадка, куда запропастился его ножик. Веня начал обшаривать место своего падения. Кочерга нашлась в траве довольно быстро, а вот инструмента видно не было, как не ищи. Закончив ползать по земле на карачках, он выпрямился, вернулся к бессознательному телу и замер в нерешительности. “Если я не прав, я никогда себе не прощу, - тяжело вздохнул студент, - рыться в чужих вещах… мерзость какая”. Тем не менее, поморщившись и поохав, Вениамин все-таки запустил руки в карманы мужчины. Когда же продавец выудил оттуда свой ножик, он был очень зол. Зол, Веня, конечно, был бы в любом случае, на себя или на незнакомца, но в этот раз он был зол на незнакомца. Парень мог понять похищение еды: может, человек с голоду умирал - Вениамин тогда бы сам с радостью поделился, не знай, что пища отравлена, конечно, но вот остальные вещи… Это говорило о том, что перед продавцом сейчас валялся в отключке самый настоящий мародер. Вениамин стоял перед ним, сжав кулаки до побеления и сверлил мужчину недобрым взглядом. “Пнул бы сейчас по ребрам, да только нога не поднимается на беззащитного человека”. Вернув себе все свое имущество, он собрался уже было уходить, но в последний момент остановился и начал размышлять:

“С одной стороны, проходимец, конечно, никакой помощи от меня не заслуживает. Даже связываться с такими противно. А если все-таки схватят его - поделом. С другой, каким же человеком я буду, если унося ноги от, по большому счету, смертельной опасности, брошу по своему следу живого беспомощного мужчину. С третьей, - тут Веня еще раз оглядел довольно крупного по его меркам незнакомца, - такого амбала я едва ли смогу не бросить: я его просто не дотащу никуда. Да и некуда, в принципе: в единственном безопасном месте, которое я знаю, меня чуть на части не разорвали. Оставаться и дежурить около него ? Тоже опасно. Во-первых меня может нагнать тот, кто придумал эту ловушку. Во-вторых, где гарантия, что этот мужик сам на меня не нападет, как очнется ? Рожа-то вон какая, неблагонадежная. Да и, судя по всему, после этой отравы в себя приходишь довольно быстро, благо что хреново потом. Что же делать…”

В конце концов парень пришел к единственному подходящему, на его взгляд, варианту. Чтобы, как говорится, “И волки чудовищами не сожраны, и овцы с волками не нянчатся”. Приметив неподалеку овраг поглубже, Вениамин с горем пополам дотащил и уложил туда мерзавца, так, чтобы со стороны увидеть его было непросто. А затем подумал и достал блокнот и ручку, чтобы написать мародеру записку. Обычно, Вениамин писал аккуратным убористым, околокаллиграфическим почерком, но делать это на весу, с единственной подкладкой в виде собственной грязной ладони было не очень удобно, и буквы пошли в пляс. Тем не менее, было все вполне читаемо. В итоге получилась даже не записка, а, скорее, письмо следующего содержания:



Закончив, парень вырвал из блокнота исписанный двухсторонний листок, сложил вдвое, и положил мужчине на грудь,накрыв сверху его же рукой, чтобы ветром не сдуло. Покончив со всей этой ситуацией и удовлетворив свою совесть, Веня поспешил убраться подобру-поздорову. Благо вся эта неприятная история с гречкой ясно показала, что оставаться в землянке на ночь - идея плохая, а значит можно не заморачиваться с оставлением отметок.

Совесть Вениамина, разумеется, не мучила. Более того, после этого пережитого стресса, лишь частично заеденного немного необычной на вкус гречкой, парень впервые за долгое время, если не сказать за всю жизнь, чувствовал в себе силы и желание наорать на хозяина и даже, возможно, запихать ему кочергу кое-куда (совсем не в печь), коли тот появится, за то что, мало того, не соорудил никаких средств защиты своего дома (ни каких тебе силовых полей, ни высокотехнологичных дронов-охранников, ни даже, на худой конец, просто высокого глухого забора или таблички “осторожно, злое чудовище”), так еще и безответственно бросает жилье на ночь, включая свет и выставляя еду, чтобы местная злющая отвратительная фауна заглянула на огонек. А ведь наверняка знает же, гад, что такая фиговина в лесах местных обитает, не первую неделю здесь провел, раз даже дом себе выстроил. Вообще, адреналин, полученный за сегодняшнюю ночь с непривычки действовал на студента с удивительной силой: сейчас он думал и действовал необычайно собранно и практично, причем не чувствовал ни капли усталости от бессонной ночи.

Грядки Веня осмотрел, но ничего полезного или интересного там не нашел: Веня, конечно, был очень неплох в биологии, но в ботанике ориентировался слабо (нельзя же знать вообще все на свете, верно ?), и местные растения определить не смог. Не знал он даже, встречаются такие на Земле или нет. Все, что было очевидно продавцу, так это то, что садовод из местного жителя такой же, как и радушный хозяин: примерно никакой.

Закончив осмотр, Вениамин покрутился вокруг своей оси и бодрым шагом пошел в попавшемся под ногу направлении, благо что это была не та сторона, откуда он вчера пришел. А кроме этого никакой разницы в первоначальном выборе направления не было. И тут что-то прихватило. В глазах поплыло, ноги подогнулись сами собой, и парень опустился на землю, загребая коленями землю. Желудок начало жечь, будто он проглотил не гречку, а горсть горячих углей. “Отравили ?”, - проскочило в мутнеющем мозгу. Теперь все сходилось: это было вовсе не жилье, а ловушка. Предполагалось, что он забредет в дом наестся приманки, вырубится, а дальше эта тварь придет и поужинает. Настоящая кормушка. Теперь вместо щуплого серо-зеленого коротышки-фермера, ему представлялся злобный погонщик когтистых тварей. С огромным пузом, вымазанном в крови и грязи, и ртом полным клыков. Так и видилось, как он стоит в кустах, уперев руки в боки и торжествующе гогочет.

Парень попытался запихнуть два пальца в рот, чтобы вызвать рвотный рефлекс, но не успел. Где-то в голове чикнул тумблер, и Венино сознание выключилось.

К вящему удивлению студента, кочерга воткнулась во что-то мягкое. Через мгновение после этого за прямо Вениной спиной раздался такой рев, от которого кровь стыла в жилах. Парень слышал, как с хрустом отлетали щепки от его импровизированных укреплений, как огромные когти со скрежетом процарапывали дерево в яростной попытке добраться до плоти. Казалось, что сейчас этот тайфун из злобы и когтей ворвется в комнату и тогда…

Веня не хотел умирать. Ему было всего двадцать лет. В двадцать лет жизнь только начинается. Вениамин всегда хотел быть ученым. Работать в личной лаборатории над каким-нибудь важным проектом, который сможет изменить мир, с буквально несколькими коллегами. И чтобы каждый из них был лучшим в своей области. Чтобы он ходил в длиннополом белом халате с важным видом и ручкой за ухом, а на груди у него висел бейджик: «Вениамин Глазков. Доктор физико-математических наук». Еще он хотел, наконец, найти себе девушку. Повстречать какую-нибудь милую невысокую второкурсницу с большими зелеными глазами и смешливым характером. Гулять вместе по паркам и вдвоем встречать рассвет. Попутешествовать, в конце концов. Повидать разные страны. Побывать в Альпах, полюбоваться пирамидами, посмотреть на Бразильский карнавал и прогуляться по улицам Рима. И совсем никак не планировал помереть от метровых когтей неведомого персонажа второсортного американского ужастика.

Парень зажмурился, готовясь к своему печальному концу. Но ничего не происходило. Никто больше не ломился в дверь. Прошла пара минут, а Веня все прижимал, что есть сил спиной стол к двери. Оглянулся на закрытую дверь, и только тогда отошел от баррикад. Выпустил из рук железку, и та с грохотом упала на деревянный пол. Сел на пол сам возле нее, прислонившись к стенке, и тяжело выдохнул. Руки тряслись. Так и застали его первые лучи солнца.

Когда Вениамин пришел в себя, он первым делом отодвинул стол, выглянул на улицу через дверной проем и через окно, проверяя, не сидит ли где в засаде ночная гостья. После чего молча полез в шкафчик и достал оттуда самую большую ложку, которую смог найти. Подошел к чану с холодной теперь уже гречкой, кровожадно сверкая глазами, и начал уплетать со скоростью сельскохозяйственного комбайна. Потому что хозяин этой лачуги, кто бы он ни был, теперь должен студенту моральную компенсацию. Пусть и в виде вчерашней еды. Гречка для Вени имела вкус победы. Покончив с завтраком, парень сложил себе остатки в контейнер из-под бутербродов в дорогу и вышел наружу. Сначала студент направился к грядкам, на которые он вчера натолкнулся впотьмах. А потом решил обследовать округу. Уходить прочь от землянки, хоть теперь и была причина в виде плаксивого когтистого нечто, обитающего неподалеку, не хотелось ровно потому же, что и вчера: Вениамин все еще надеялся на то, что хозяин этой жилплощади все-таки вернется и сможет хотя бы объяснить, где студент оказался и как ему отсюда убраться. Тем не менее, было бы полезно знать, что находится вблизи этого места. Может, парень выбредет на целую деревню. Или на инопланетный корабль. Да хоть на что. А еще Вене в голову пришла идея найти какой-нибудь инопланетный тис и сделать из его ветвей лук. Студент уже очень давно не стрелял из лука (последний раз шесть лет назад в лагере), но необходимость вспомнить, как это делать, видел острую.

После того как хныкающая хрень, осознала, что Веня принял исключительно мудрое и осторожное решение и выходить из своего убежища не собирается, она решила подобраться поближе и обратить на себя внимание. Это, разумеется, подтверждало, что на самом деле существо в помощи не нуждается. Разве что в сытном обеде. И продавец был совсем не прочь отдать ей котелок гречки с мясом и отпустить посетителя восвояси, только, к сожалению, дело бы одной гречкой не ограничилось. Вениамин, может, и рад бы был объянить, что он костлявый, невкусный, жилистый и вообще студент (студенты в наше время такой дрянью питаются, что никто в здравом уме не решился бы их пробовать без предварительного многодневного замачивания в спирте или без досыпания вагона антибиотиков), но сомневался, что лесная гостья поверит на слово и решит не проверять.

Когда к Вениамину начали скрестись здоровенными когтями, он побледнел от ужаса и попытался притаиться. Помогло это примерно никак, и существо начинало ломиться все настойчивее. Продавец не своим голосом нервно пропищал: “Никого нет дома!” и кинулся трясущимися руками шариться по комнате в поисках чего-нибудь поухватистей, с чем можно было бы попытаться защитить свою жизнь, а когда дверь вместе с тяжелым столом начали поддаваться упорству плаксивого вторженца, чуть ли не с девичьим визгом бросился подпирать спиной свои баррикады. “С-сказал же, нет никого! Все ушли! Ч-чего непонятного ?!”

Всего за несколько минут покоя Вениамин успел провалиться в сон. Довольно глубокий, цветастый и безмятежный. Где-то на окраинах сознания парень про себя отметил, как же он устал за последние полтора дня и порадовался, чтотеперь можно, наконец, будет выспаться. Ведь теперь благодаря этому внезапному перемещению в пространстве, ему не надо будет вставать на работу в такую рань (Веня ненавидел рано вставать и, вообще, читал где-то, что для человека ненормально просыпаться раньше десяти утра: сколько бы он не спал до этого, он не выспится). Так что во всей этой чертовщине, внезапно, стали обнаруживаться светлые стороны. А потом до продавца стали доноситься шорохи чьих-то шагов. Раздавались они за стенкой, становясь то громче, то тише, как будто кто-то нарезал круги вокруг Вениамининого пристанища.

“Наркоманы и алкоголики. Сплошные наркоманы и алкоголики буянят под окнами, орут, визжат и поют свои пьяные песни”. Такие мысли вместе с мысленным же вздохом пришли бы в голову Вене, если бы его разбудили ночью в общаге какие-то посторонние звуки с улицы. А если бы кто-то шумел прямо над ухом пока, продавец спит, то он бы либо вежливо попросил прекратить ночные бдения, либо рявкнул недовольно из-под одеяла, взависимости от настроения и того, сколько дней к ряду студент не спал. В этой же ситуации, парень лежал, вперив взгляд открытых глаз в потолок, и не знал даже, чт подумать. В конечном счете, Вениамин пришел к выводу, что должно быть как раз животное, от которых парень так удачно решил забаррикадироваться. Вряд ли хозяин жилища или любой другой разумный (не)человек стал бы нарезать круги вокруг дома, вмнсто того, чтобы постучаться.

Тем не менее, Вене стало любопытно, что же за фауна водится в этих краях, ведь возможно, ему придется остаться здесь надолго. А это знание, может парню когда-нибудь пригодиться. Ну, или по возвращении домой, можно будет поискать в энциклопедии. Возможно, она сможет подсказать студенту, что-то насчет этого места. Быть может, когда-нибудь, он сам возглавит научную экспедицию в эти земли. Воодушевленный такими мыслями Вениамин, поднялся на ноги, стараясь производить как можно меньше шума, и покрался к окну. Тихо переставив табуретку всторону, студент, медленно приоткрыл ставни так, чтобы появилась только маленькая щелочка, надеясь, что створки, внезапно не выдадут его скрипом и стал наблюдать, затаив дыхание.

Время шло. Вениамин, будто прилежный ученик, сидел на табуретке, усидчиво глядя в ночную даль. Судя по всему, хозяин сам где-то потерялся. Страшная глушь страшной глушью, но довольно быстро стало скучно. Вскоре из сумки в руки перекочевала книга в белой твердой обложке. И парень стал все реже и реже поднимать глаза от страниц, пока окончательно не углубился в чтение, позабыв даже о своих проблемах. Через несколько десятков страниц, когда студент смог все-таки оторвать себя от фантастического произведения, пар от котелка уже не поднимался. Никого по-прежнему не было. Легкий шок прошел, боль в голове постепенно утихла, желудок удовлетворенно перерабатывал бутерброды, даже насморк отступил. «Эх, сейчас бы в Еву запилиться», - подумалось Вене. «Интересно, что же там все-таки с моим персонажем… Написать бы Максу, жаль интернет не ловит». Тоскливо вздохнув, продавец вновь уткнулся в книгу. На дворе была глубокая ночь, и со временем усталость начинала брать свое. Вениамин встал с табуретки и решил обойти землянку, чтобы размять затекшие ноги. Строение, хоть и было тесным и непрезентабельным внешне, все же служило лучшим убежищем, чем кусты или ветки дерева, к тому же оно было единственным признаком цивилизации, что Вене удалось найти. Единственным шансом на спасение. От такого подарка судьбы отказываться не хотелось, так что идти куда-то, на ночь глядя, парень не собирался. Вернувшись в землянку, Вениамин стал собираться на ночлег. Он не знал, водятся ли в этом инопланетном лесу какие-нибудь крупные враждебные звери, и не очень-то хотел на утро проснуться в обнимку с каким-нибудь синим светящимся медведем, так что парень решил перестраховаться. Веня закрыл входную дверь и придвинул к ней стол прямо со стоящей на ней едой так, что, если мебель и не остановит внезапного посетителя, будь то хозяин жилища или дикое животное, то хотя бы шумом разбудит студента, пока ее будут двигать. Под окно он с тем же намерением поставил табуретку кверху ножками: мало ли что захочет влезть через окно, а так хоть споткнется в темноте – шуму наделает. Когда все приготовления были закончены, студенту оставалось только выбрать себе место для ночлега. Как продавец, будучи интеллигентным человеком, не стал есть чужую еду, так и не собирался пользоваться чужим спальным местом: мало ли, вдруг местный все же заявится под утро и оскорбится Вениной наглостью. Вот Веня, например, не был бы доволен, вернись он в общагу и обнаружь в своей кровати незнакомца, а парень все-таки на помощь рассчитывал, а не на пинки под мягкое место. С такими рассуждениями, Вениамин свернулся калачиком в свободном углу, расположив рядом с собой лампаду, и подложил под голову сумку. Жестковато, конечно, но что поделать..

В тот момент, когда ее нежная миниатюрная светлая ручка утопает в моей обветренной разгоряченной ладони, где-то в глубине меня неожиданно начинает пробуждаться смутно знакомое чувство. Волна едва заметного покалывания проходит сквозь локоть, плечо и россыпью тонких иголочек растворяется где-то в груди. Я не могу дать этому чувству имя. Не могу вспомнить его природу. Знаю лишь, что оно – еще один маленький кусочек самой моей сути. Неотступно сопровождает меня всегда и везде. Маленьким свечным огоньком начинает сиять внутри каждый раз. Вновь и вновь. Настойчиво и упорно. Несмотря на то, что чьи-то пальцы столь же терпеливо раз за разом тушат его, прежде чем по своей прихоти отправить в очередное плаванье по морю тьмы. Это нечто, что подпитывается тем же самым топливом, что и бушующее пламя ненависти, дающее мне силы, нечто, что с каждым пожаром в моей душе на шаг становится все ближе к тому, чтобы потухнуть навсегда. Разум подсказывает, что противоположность силе стоит назвать слабостью. Мне кажется это кощунством. Это некая потребность. Которую вызывает девушка передо мной. Похоть ? Едва ли. Хотя она определенно красива: кроткий взгляд огромных лазурных, будто теплые летние моря, глаз, высокий прямой лоб, нежная светлая кожа, округлое лицо, точеная фигура, которую завистливо пытаются скрыть когда-то белые дорожные тряпки. О красоте таких слагают сказания. Ради таких начинаются войны. К таким влечет меня. Но с похотью я хорошо знаком: она не может угнездиться глубоко в сердце, она быстро выдувается ветрами и стачивается песком. Любовь ? Ха! Сомневаюсь… Новообретенное чувство ей определенно в чем-то родственно, но это не любовь. И вновь я прихожу к своей неспособности определить эту частичку.

Мои мысли, тем временем, слегка унимают азарт в глазах, а лицо на мгновенье поражает задумчивость. Сейчас не время копаться глубоко в себе, и я возвращаюсь к сделке. Поверх ее руки ложится вновь моя. Нечто беззащитное у меня в руках укрывают моя плоть и моя сталь. Взгляд встречается со взглядом.

«Да будет так. Теперь мы связаны словом», - говорю я Арианне.

Она предлагает мне привести своего коня. На это я ничего не отвечаю, лишь поворачиваюсь к ней спиной и двигаюсь по направлению к животному. Гнедая лошадь в это время, пользуясь моментом, старательно перерабатывает пожухлую траву. Подхожу и хлопаю беззлобно коня по левому боку.

«Ну как, вкусно тебе, трусливая скотина ? Надеюсь, ты наелся – нам предстоит долгий путь.»

А что с него взять то ? Животное и животное, даром что обученное. Хватаю удачно поднявшую морду лошадь под уздцы и собираюсь подвести ее к своей новой спутнице, как вдруг перед моими глазами в очередной раз разворачивается удивительное зрелище. Девушка склоняется над телами, читая некую заупокойную молитву, и срывает с мертвецов подвески. А дальше неведомая сила охватывает пламенем покойников, обращая их в кучу пепла. Свободная рука непроизвольно устремляется к моей собственной груди, пытаясь нащупать под кожаной курткой такой же амулет, как у тех четверых, а в голове, подобно мотылькам, вновь начинают роиться мысли. Какова природа этого пламени ? Пожирает ли тела, лишенные защиты, сама реальность этого мира или такова природа этих рыцарей ? Быть может, они были не совсем людьми ? Или же амулеты оберегали плоть от силы самой Арианны. А если, даже, медальоны здесь вовсе и не обереги, а лишь доказательства смерти, что не должны были быть сожжены хрупкой девушкой вместе с прочими вещами ? Кто же стоит предо мной: человек или высшее создание ?

Слезы, текущие по ее щекам кажутся удивительными и прекрасными. Любой мужчина, видящий плачущую женщину, теряет над собой контроль. Его начинают переполнять либо сострадание, либо желание. Такова уж наша природа. Взяв себя в руки, я медленно повел коня к ней, выслушивая ее разъяснения по поводу нашего маршрута. Пока она была занята рассказом, я слушал ее лишь одним ухом, поглощаемый собственными мыслями о ее силах. Я не питал наивной уверенности, что просто спросив получу честный ответ. Но я знал, как проверить наверняка. Стоило ее закончить, я выпустил поводья из рук и сделал несколько шагов к ней вплотную. Быстрее, чем она успела среагировать, моя рука легла на ее спину. Другая, коснулась затылка, чтобы девушка не смогла отстраниться. Мои губы прижались к ее губам в поцелуе. Если она на самом деле богиня во плоти, играющая со мной, то за такую дерзость я буду пожран ее мистическим пламенем заживо. Обветренная кожа. Вязь мышц. Остов прочных костей. Пока не обращусь в горстку праха у самых ее ног и не буду развеян холодными осенними ветрами.
На вкус как спелая вишня.

Работа увлекала. За что любил продавец свое дело, помимо того, что за этот труд платили денег, спонсируя Венины межзвездные полеты и позволяя оставаться летом в Обнинске, подальше от родителей с их тиранией и «Веня, мальчик мой, подумай о своем будущем! Сам будешь нам через двадцать лет спасибо говорить», так это за то, что в этой бушующей голодной толпе можно было забыть обо всех своих проблемах, сконцентрироваться на работе и только на ней вместо обдумывания печальных перспектив своей жизни. Порой в такие моменты резкого наплыва покупателей Вениамину нравилось воображать себя мореплавателем среди бушующего океана в пятибалльный шторм: ветер дует в лицо, людские волны яростно накатываются и удовлетворенно отступают, запихивая хот-доги за обе щеки, гвалт оглушает до шума в голове, а ты стоишь с лихим видом на палубе своего суденышка, умудряясь не разорваться от количества навалившихся дел. Развязать узлы! Ослабить тросы, сухопутные крысы!

Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Пятнадцать человек на беляш мертвеца.
Ешь, и дьявол тебя доведет до конца.

Увлеченно жонглируя едой, салфетками, бутылками с горчицой и кетчупом, парень не сразу заметил, как шум постепенно начал стихать. Когда же продавец в очередной раз высунулся из окошка, аккуратно зажав между пальцами одной руки два хот-дога, а в другой удерживая стопку из трех беляшей и одного чебурека, чтобы протянуть все это добро страждущим, с возвышения автолавки он смог заметить четыре мерно двигающиеся в его сторону фигуры. Мрачные и унылые. Даже одежда на них была темная в такую жару. Тысяча чертей! Рифы прямо по курсу, поки-и-и-нуть кора-а-а-бль!

«Кхм-хм, чем могу вам помочь, господа ?», - осведомился Вениамин, вежливо улыбаясь вновь подошедшим посетителям, через секунду представившимимся инспекторами санэпидемстанции. Представителей СЭС он за почти полгода своей работы видел в первый раз, но новообретенный инстинкт продавца хот-догов, сообщал студенту, что с ними лучше шуток не шутить.

«Да, конечно, - кивнул Веня, - одну минуту», - и парень, на всякий случай, протерев руки антисептиком перед уходом, отправился к подсобке и постучал в дверь.

«Бабиш, вас там видеть хотят. Из Санэпидемнадзора».

Парень, отклонившись в сторону молчаливого покупателя и протянув ему салфетки, сам тем временем отвернулся, выискивая глазами висящий на крючке белый фартук, украшенный так и не сведенными, вопреки многочисленным стиркам, тонкими бледно-розовыми и бледно-желтыми следами кетчупа и горчицы. Едва дотянувшись до предмета гардероба, Вениамин снял его с крючка и вновь посмотрел на молодого человека, ожидая, когда тот, наконец, примет подарок и освободит тем самым продавцу руки. Тот стоял. Молча смотрел на студента. Не придавая этому особого внимания, Веня пожал плечами, оставил стопку на краю окошка и начал приводить себя в положенный продавцу вид, просовывая руки в петли и завязывая веревки на пояснице. После выдавил себе на руки прозрачную жидкость из дозатора и растер ее между ладоней. От рук повеяло спиртом. Окончательно приготовившись, парень вернулся к покупателю. А тот все молчаливо не двигался с места. Стопка оставалась нетронутой. Да что же за день такой дурацкий! Все вокруг какие-то странные, молчаливые и загадочные, чтоб им пусто было! Вениамин тут же мысленно попытался оправдать мужчину перед собой. Вдруг, он просто уснул. Бывают же такие редкие люди, что умеют спать стоя с открытыми глазами. Вроде даже таким вещам учат. Вот Вене на лекциях такое умение пригодилось бы. Так или иначе, парень решил, что с его стороны будет довольно грубо окликать или торопить человека, перед которым он и так, хоть и косвенно, виноват.

Тут завибрировал телефон. Пришла смс-ка. Студент выглянул из окна, чтобы удостовериться, что других клиентов помимо молчуна, пока вроде бы нет, и позволил себе отвлечься от работы, чтобы удовлетворить свой интерес. Сообщение пришло от Максима, также известного как «Leto Reholker», его товарища по корпорации. Он писал, что Венин мейн в данный момент залогинен в игру, несмотря на то, что парень уехал на работу (Вениамин держал Макса в курсе своих планов касательно времени планируемых сеансов в Еву) и занимается какими-то подозрительными вещами. Судя по всему, Венин аккаунт умудрились взломать.

«Твою ж мать!», - выругался продавец и лихорадочно начал тыкать пальцем в экран, пытаясь включить мобильный интернет на телефоне, зайти на сайт CCP и написать в поддержку. Максим уже наверняка сообщил главе корпы об угнанном персонаже и того с минуты на минуту ограничат в полномочиях, дабы злоумышленник не натворил дел, но тот все еще мог свободно распоряжаться личными Вениными средствами, что составляло, ни много ни мало, шестьдесят миллиардов исок. Времени было буквально в обрез. Разумеется, пока с Веней творилось такое, парень забыл обо всем, за пределами экрана своего телефона и отображенного на нем сайта тех. поддержки.

Не часто в своей жизни Веня занимался бегом на длинные дистанции. Хотя в тот момент его скорости и прыти мог позавидовать любой спортсмен университетской сборной по легкой атлетике. В ушах стоял топот его же собственных кед по асфальту. Каждый шаг отдавался неприятным горячим чувством в голени, но парень не обращал на это ни малейшего внимания. Единственным его желанием его было убежать как можно дальше, мчаться, не останавливаясь, спасая собственное имущество и собственную жизнь. Так и несся он, взмокший, свистящий, как чайник, иногда врезаясь, иногда в последний момент уворачиваясь от охающих подростков, матерей, едва успевающих убрать с дороги Вениамина своих детей, и мужчин выкрикивающих ему вслед оскорбления на такие невежливые действия. Пару раз парень чуть не растянулся на земле, запнувшись о бордюр, и трижды чуть не влетел в столбы, поставленные как назло посреди тротуара. Наконец, после бесчисленных прыжков, отскоков и поворотов, студент вышел на финишную прямую, в конце которой находился его ярко-красный ларек с довольно дурацкой горчично-желтой вывеской «Best-dogs!». Восклицательный знак был выполнен в виде сосиски. Каждый раз, когда Веня видел эту вывеску, у него возникали ассоциации именно с собаками, а не хот-догами, что говорило о том, что излишняя изобретательность в бизнесе иногда может только повредить. Правда, в этот раз продавцу было немного не до глупых названий. Только увидев вожделенную автолавку, Вениамин позволил себе немного сбавить темп и оглянуться назад, проверяя не преследуют ли его те самые гопники. Добравшись до двери, он с силой распахнул ее, влетел внутрь, не обращая внимания на своего начальника и по совместительству коллеги, и с грохотом захлопнул ее, тут же закрыв на щеколду. Только после этого Вениамин почувствовал себя в безопасности.

Прежде чем Бабиш, невозмутимо заправлявший очередной хот-дог кетчупом, получил ответ на свой вопрос, ему пришлось дождаться, пока взмыленный студент-аллергик справится с напавшим на него приступом сиплого мокрого кашля, который вызывала пыльца, обильно содержащаяся в столь жадно заглатываемом Веней во время вынужденной пробежки летнем Обнинском воздухе. Продохнув, наконец, от бесконечных спазмов, Вениамин дрожащими руками нарыл в сумке небрежно брошенные туда утром таблетки от аллергии, выдавил одну и запил ее припасенной водой.

«Простите, Бабиш», - произнес парень, отдышавшись и, наконец, подняв голову, чтобы встретиться глазами с терпеливым взором шефа. «Я не специально...» Тут лицо парня на мгновение перекривилось от осознания того, что он только что сморозил какую-то глупость, и Вениамин попробовал объяснить по-человечески: «Ну, то есть я не опаздывал сегодня, но по дороге со мной случился форс-мажор. Там девушка в беде оказалась. Я пытался ей помочь, но мне это боком вышло, и меня попытались ограбить. Это если вкратце. Извините.»

Вообще в Обнинске, насколько Веня мог судить по своим знакомым, не очень любили армян. Как, впрочем, и грузин, и азербайджанцев, и таджиков, и негров. «Понаехали тут», «Чурки», «Черные» и так далее – все это говорили про любого из них без всякой видимой на то причины. Обнинцев, конечно, можно было понять: как глянешь местные новости в интернете, так иногда страшно становится, молодежь нерусская шумная и агрессивная обычно, да и места рабочие у коренного населения отнимают. Тем не менее, Вениамин старался судить людей не по происхождению, а по поступкам. Начальник его был, на самом деле, человеком очень хорошим: честным, добрым и открытым. Он всегда был рад помочь, и с ним всегда можно было договориться. Другими словами, продавец своего шефа уважал, и ему нравилось думать, что уважение это взаимно. Студент на самом деле чувствовал некоторую вину за то, что, задержавшись, подвел Бабиша, но, тем не менее, Веня надеялся, что начальник его поймет, тем более что на его месте армянин наверняка поступил бы так же.

День с самого утра полетел к черту.

В понимании студента три часа сна вместо положенных семи, отдавленные в автобусе ноги, внезапные выплаканные девушки и не менее внезапные другие девушки, приглашающие прокатиться, как, впрочем, и всё прочее, делающее Вениаминино мирное существование в ожидании очередных выходных, внезапным, непредсказуемым, взбалмошным и нервным, было как раз тем, что достойно называться вышеупомянутой фразой. А если утро не заладилось, то надо хотя бы самому что-то хорошее сделать. Проявить активную гражданскую позицию, так сказать. Тогда можно хотя бы утверждать, что у всего этого балагана был смысл. По крайней мере, так оправдывался перед собой парень за свое решение полезть в эту мрачноватую подворотню. Другая причина заключалась в том, что Веня хотел поскорее сбежать от той брюнетки. Не потому что за несколько минут она успела стать в его глазах воплощением всех неприятностей, свалившихся на голову, или попросту вела себя странно: просто парень не умел заводить новые знакомства. Делать для Вениамина это было тяжело: он не знал о чем с ней говорить, пока они будут ехать, чувствовал себя неудобно, спрашивая, кто она такая, и где он мог ее видеть, не хотел быть обязанным незнакомке… Ну и да, она действительно вела себя странно.

Размышляя над всем этим и, заодно, оглядываясь по сторонам в поисках побитого парня и склонившейся над ним девицы (Веня искренне надеялся, что пока он был занят разговором, местные гопники уже завершили свое черное дело и скрылись, а ему останется пострадавшего только до травмпункта помочь довести, ну и, может, полицию вызвать). Как только студент наткнулся на зловещую троицу, он впал в ступор. «Приплыли», - единственное слово выдал Венин мозг. Пожалуй, подумать можно было еще много чего: и что-нибудь нелицеприятное об этой «несчастной даме», и о том, что неплохо было бы дать деру, и о возможности нарыть в сумке свой глубоко запрятанный маленький мультитул, открыть лезвие и, размахивая им, с как можно более безумными криками: «Не подходите, сукины дети, у меня нож!» попытаться отогнать от себя недоброжелателей, но ничего кроме этого единственного печального слова в голову не лезло. Не слушалось и тело: к горлу подступил комок, в живот отозвался тянущим чувством, а руки и ноги налились свинцом. Так и стоял парень, не в силах пошевелиться, ожидая неизбежных вопросов про мобилки, семки и мелочь.

Плотная тяжелая рука легла на плечо и ноги чуть не подкосились: они еще и сзади подобрались. Но, внезапно, ничего не произошло: ударов на зажмурившегося Вениамина так и не обрушилось. А подошедший сзади мужик тем временем уже вставал между парнем и троицей, оттесняя студента широкой спиной.

«Беги», - только одно слово осознал Веня. Обращенное к нему. И тут, как по команде, адреналин частично вернул разуму контроль над телом, и Веня, чуть не запутавшись в собственных ногах, дал деру.

В автобусе было жарко и многолюдно. В толпе ехавших на работу людей Вениамин чувствовал себя словно сардина в банке. Летнее солнце нещадно палило, нагревая воздух до температуры раскаленной печи, небольшие форточки, через которые не ощущалось ни дуновения ветерка, никак не помогали, так еще и тесно прижавшийся к парню круп какой-то взмокшей дородной женщины не позволял и руки поднять, чтобы вытереть текущие со лба ручьи пота, от которых уже начинало щипать глаза. А в носу как назло начинало свербеть. Приходилось ехать, каждые пять секунд шмыгая носом и молясь кому только можно, чтобы остановка была уже рядом. Но ничего не поделаешь – таковы реалии летних обнинских автобусов. Но вот транспорт остановился, двери распахнулись и Веня стал что есть сил продираться между людей, чтобы, наконец, вдохнуть немного воздуха. Пожалуй, самая тяжелая и неприятная часть рабочего дня была позади. Оставалось преодолеть последние километра полтора до ларька пешком: 72-ой маршрут после этой остановки уходил уже в сторону от его рабочего места, а любой другой не доходил от общежития даже сюда. Вениамину в целом нравилась эта пешая прогулка: немного размять ноги всегда было полезно, особенно с его сидячим образом жизни. Правда, сегодня Веня немного опаздывал, так что двигался он отнюдь не прогулочным шагом, постоянно посматривая на часы.

Возникшая словно из воздуха и вцепившаяся в студента словно клещ, девушка изрядно его напугала. Вся заплаканная, она тащила парня за рукав, причитая про какие-то побои. Вениамин растерялся: он попросту не знал что делать. С одной стороны, он опаздывал на работу, не хотел попадать ни в какие неприятности и, вообще, предпочел бы тихо и мирно прожить свой рабочий день и уйти отдыхать. С другой, не помочь было как-то неправильно. А что если там человека убьют, а он так ничего и не сделает ? Да и девушку жалко, ей сейчас страшно, наверное. С третьей, а что он вообще может там сделать ? Принять осуждающую позу и пристыдить местных гопников, погрозив пальцем ? Или пойти получить в глаз ? Так ведь и очки еще разобьют.

“К-куда вы меня тащите, девушка ! Да что я то сделаю ? М-может полицию в-вызвать ?”, - лепетал Веня, упираясь ногами, но не то чтобы очень решительно. А потом за его спиной выросла еще одна девушка с черными волосами и короткой стрижкой и начала обвинять парня в измене. С шокером в руке она выглядела довольно воинственно. И судя по выражению лица, у нее выдался явно не лучший день. Студент был уже готов провалиться сквозь землю - сейчас, кажется, тут начнется еще одна драка. Тяжело сглотнув, Веня попытался как-то смягчить ситуацию.

“В-вы ошиблись. Меня з-зовут не Костик, а Вениамин. Честное слово. Вы меня, н-наверное, с кем-то перепутали, - тут парень вымученно улыбнулся, - слушайте, тут у девушки с ее молодым человеком беда случилась, может поможете ? Вы, как я погляжу, можете за себя постоять”, - и указал на устройство в руке. Тем временем, в Вениной голове возникла мысль, что эту брюнетку он уже где-то встречал. Только вот не получалось вспомнить где. Может, в университете.

Агнесса:

Ты шла к часовне, оставляя миниатюрные следы на илистом снеге. Он беззвучно продавливался под твоими ногами, накрывал их мягкой периной и поднимался в воздух мелкими снежинками с каждым шагом. Мимо тебя проплывали незнакомые и неузнаваемые изваяния. Искала осторожно взглядом других людей, которых ты могла видеть раньше. Но больше никого признать не удавалось. На секунду среди заснеженного сада скульптур взор остановился на одной. Разрушенной практически целиком. Усевшейся понуро на коленях с протянутыми в немой мольбе руками. На месте сколотого лица зияла шероховатая поверхность, укрытая каменным капюшоном, пошедшее трещинами плечо едва держалось на заснеженном туловище, усеянном выбоинами. Казалось, изваяние нищего с перевязанной рукой тщательно отметелили молотом, прежде чем оставить здесь, в окружении священников, дворян и богачей. Будто бы в наказание за и без того больной и жалкий вид.

Поднялась по нескольким стертым ступеням на небольшое крылечко, застыла положив руку на притолоку, бросая последний взгляд на заснеженное собрание скульптур и на насыщенное синее небо. И шагнула внутрь.

Ты медленно и осторожно двигалась по большим, покрытым пеплом плитам, давая глазам привыкнуть к почти отсутствующему освещению. В руины здания свет проникал через на удивление немногочисленные дыры под потолком и в крыше и через чудом сохранившийся огромный цветной витраж. Он изображал миловидную женщину средних лет с солнечным нимбом на голове и в подпоясанном мешковатом балахоне. Мать. Ипостась Божественного Ока. Олицетворение его заботы и любви к своим созданиям. Одна рука ее открытой ладонью была протянута к небу, другая же ласковым жестом опускалась на темя склонившемуся в благоговении пред ней мужчине. Зола под ногами казалась теплой. Будто бы еще полностью не остывшей после пожара. Наконец, зрение приспособилось, и глаза стали различать обугленные и разбитые скамьи слева и справа, очертания рухнувших колонн, кафедру с массивной книгой, к которой и вел проход, а также неприметную деревянную дверцу за возвышением. Остановилась где-то в десятке шагов до подъема, продолжая невольно рассматривать мелкую мозаику стекла. Через витраж блеклыми цветными лучами на тебя лился слабый свет, разбавляя царивший здесь мрак. Казалось, что сияние источает само изображение божества, неожиданно, принося успокоение и душевный комфорт.

Твое уединение резко прервалось шарканьем. Обернувшись, увидела невесть как возникшего в проеме за спиной старика. Одетый в монашескую рясу, он двигался, сгорбившись, по направлению к тебе, опираясь на кривую узловатую палку. Рассмотреть в полутьме детали его внешности было сложно, но в глаза бросались неправильный, почти полностью голый череп, крючковатый нос и широкая промоченная чем-то повязка на глаза. Судя по всему, он был слепым. И хромал к лежащей на кафедре открытой книге, либо полностью игнорируя, либо не догадываясь о твоем существовании.

Агнесса:

Ты качалась на коленях, безудержно рыдая. Не пытаясь более сопротивляться усталости и эмоциям. Наоборот, нагоняя их на себя. Выжатая. Пустая. Руки обвисли плетьми. Ты сама была готова рухнуть будто подкошенная. Словно тяжесть этого мертвого мира, переполненного дураками, слепцами и чудовищами, целиком взгромаздилась на твои хрупкие плечи. Придавила ровно той же неподъемной мощью, что прикончила по твоему желанию собаку. Ты лежала, свернувшись калачиком, словно малое напуганное дитя. В тебе клокотало отчаяние. И сожаление.

Вольфганг Мердер вопрошал тебя. Тот, что спас тебе жизнь уже единожды. Его сильный голос отражался от обветшавших стен и усиливался многократно. Сливался воедино и громыхал колоколом в твоей голове. Кто ты, Агнесса ? Действительно, замечательный вопрос. Так кто же ? Монахиня тем временем шла молча. Осторожно и напряженно, готовая в любую минуту к тому, что ты на нее нападешь. Внимательно разглядывая и все еще раздумывая. Готовая лишить жизни, если ты выкинешь что-то. И вместе с тем она наступала непоколебимо. Неостановимо. Надвигающийся суд за твои деяния. Именно в этом и был смысл жизни ее и ей подобных.

Стальная рука нежно опустилась на твое плечо. Успокаивала, скользя по плечу. Голове. Все в порядке. Неужели она поняла каково тебе ? Поверила, что ты на самом деле жертва ? Смотрит на тебя печальными глазами. Словно Мать, прощающая нерадивых детей. Ты приподняла голову, встретившись с ней взглядом. Неужели все действительно так ? Нет, конечно. Ее ладонь сжалась в кулак. Описала дугу и камнем рухнула на твою голову. Метя прямо в висок. Карающее правосудие, обернутое в закаленное железо и слепую веру. Ты даже не успела ничего сделать. Лишь осознать и выдохнуть приглушенно. А дальше гром в твоей голове. Вспышка боли. И темнота, тянущая к тебе свои щупальца.

Агнесса:

Ты вновь бороздила море тьмы, медленно утопая в нем. Погружалась все глубже. Размеренно и неторопливо. Оно обволакивало, струясь между твоих пальцев, охватывая ноги, лаская живот, бережно поддерживая тебя за затылок. Ты путешествовала в забвении. Пока, наконец, не достигла самого дна. В этот раз дно было серовато белым. В глубокой синей темноте над тобой формировались, а затем медленно и вальяжно спускались по замысловатым траекториям белые кусочки. Кружились, раскачиваясь, оседали на твоих губах, вмиг превращаясь в щекочущие капельки. Снег. Ты лежала на спине и смотрела в рваное небо, постепенно приобретающее цвет индиго. Это было прекрасно. Небо над твоей головой отныне было не молочно-белым и не угольно черным. Казалось, ты уже забыла, что так бывает. Забыла, что с неба может не идти дождь. Легкий снегопад, к сожалению, недалеко ушел от моросящего дождя, но это было уже что-то. Наверное, здесь должно быть холодно. Тебе не было. А еще почему-то ты была босой. В остальном ничего не изменилось. В области виска саднило. Скорее всего, ты сейчас находилась во сне. Этим бы объяснилось многое: погода, прекрасные, хоть и слегка мрачноватые небеса, вернувшие себе цвет. И то, что наступившей в этом месте зимой ты не чувствовала холода. Если, конечно, ты вдруг не переместилась, внезапно, в какой-то другой мир. Но это, разумеется, было глупостью. С малых лет тебя учили, что мир, созданный Оком – единственный и неповторимый. Подарок всем его детям. И другого такого существовать не может. Хотя, точно так же тебя учили, что Око – вечно. Что оно не может, вдруг, заплыть тьмой и лопнуть, сгинув с небес. Что демоны – всего лишь сказочные злобные чертики, помогающие ведьмам и колдунам. Таким, как ты. И разве, когда человека бьют по голове, лишая сознания, ему снится сон ? Внезапно в голову пришла еще одна мысль: а вдруг, все наоборот ? Вдруг погибшее Око, чудовища, колдовство и готовая тебя убить монахиня – все это – лишь сон. А сейчас ты очнулась. Просто не помнишь, как оказалась здесь, этим зимним вечером. Это было бы так чудесно.

Приподнялась осторожно, оглядываясь. Что ж, если ты действительно пришла сюда по своей воле, у тебя были очень странные вкусы, а если это все было сном, то довольно мрачным. Ты находилась посреди обширного двора, усеянного покрытыми снегом могильными статуями. Черные, мрачные, обсидиановые. Или из какого-то похожего по цвету камня. Не то чтобы уж очень страшные, но довольно жутковатые. Изваяния были старыми, потрескавшимися, частично покрошившимися. Изображали людей, в балахонах и плащах. Старых и молодых. В основном священники и монахи, склонившиеся в скорбных, молитвенных позах. Присмотревшись, среди них стала изредка замечать и мирян: горожан, рыцарей, бродяг и торговцев. При всем этом ни одной могилы вокруг не было, так что едва ли ты оказалась на кладбище. Что же это все-таки за место ? По спине пробежал холодок, когда приметила одну из фигур до ужаса напоминающую Рут. Смотревшую на тебя внимательным, изучающим, задумчивым взглядом. Если бы не сколотый нос и частично обломанная голова, ты бы могла сказать точно, Рут это была или нет, а так решила пока, что просто до невероятности похожа.

Двор был огорожен высоким глухим заснеженным забором, увенчанным четырехгранными шипами. Прохода в этом ограждении, насколько ты могла сказать со своего места, не было, но с одной стороны ограда переходила в стены какой-то сгоревшей дотла двухэтажной церквушки. Со двора туда можно было войти через небольшой проем с отсутствующей дверью. Внутри полуразвалившегося строения царила полутьма.

Агнесса:

Собака хрипит, ибо для того, чтобы скулить ей не хватает воздуха. Извивается, ведь встать вопреки такой силе уже не возможно. Скребется когтями по сырой грязной брусчатке, как если бы пыталась уцепиться за свою жизнь. Но жизнь ускользает из-под ее лап, как ни держи ее, как не прижимай и не цепляйся за камень. На спасение нет и шанса. Свечение разгорается сильнее и сильнее. Сверкает словно маяк во тьме, заливая пурпуром плешивую шкуру. Влажный чавкающий хруст. Кожа лопается и рвется топорщащимися обломками костей. Кровь скупыми брызгами орошает землю и обильно сочится из ран. Тело, не выдержив напора, обмякает. Неестественно, словно брошенная тряпичная кукла. Расползается по земле, лишившись каркаса. Напоминает плохо раскатанную лепешку теста. Или раздавленный фрукт. Довольно омерзительное зрелище. Сияние стремительно гаснет, не оставляя и следа своего присутствия. Вместе с тем потухает и шестиконечная звезда, вновь скрываясь темной тканью изношенного платья. Дым рассеивается минуту спустя, оставляя тебя вновь чистой. Вновь незапятнанной.

Дурнота и слабость проходят довольно быстро. Во многом благодаря освежающим каплям моросящего дождя. Впервые этот отвратительный дождь кажется тебе кстати. Чувство страха и потрясения уступает место азарту и ненависти. Снедающее чувство столь мощное, прошедшее через тебя, обретшее плоть и направляемое тобой. Теперь оно вновь вернулось с угасанием печати, и подстегивает тебя сделать это вновь. Уничтожать, рвать на части, душить, забивать до смерти. Одной лишь силой слова и безграничной ненавистью. Каждая сцена изничтожения твоих жертв вызывала в тебе лишь сладостное согревающее удовольствие. Натолкнулась на взгляд Рут. Напряженный, враждебный, полный ужаса. И это было подобно ушату ледяной воды, выплеснутому в лицо. Злоба и жажда крови вмиг рассеялись, уступая место дрожи. И пониманию. Ведьма. Для них и для самой себя. И прямо сейчас нужно было решить, что ты будешь делать. Что говорить. И как кто ты будешь это делать и говорить. Как незнакомка, которую твои спутники спасли от демона, как друг, который спас Хуго от смерти, как колдунья, способная убить их всех ? Как чудовище во плоти, наконец ? Псы тем временем, тяжело дыша, промчались мимо, чтобы скрыться за ближайшим поворотом. Монахиня склонилась над раненным бродягой, а Вольфганг, держа оружие наготове, пытался успокоить девочку, не спеша при этом предпринимать что-то по отношению к тебе. Действовали нарочито занято, чтобы выиграть несколько минут и все обдумать. Столько же времени есть и у тебя.

Ревущее чудище влетело в меня на огромной скорости, словно ураганный порыв ветра. Рев, впрочем, сменился визгливым верещанием, когда оно само насадило себя на острие моего клинка. Удар вырвал бастард из рук, и чуть было не опрокинул меня самого, несмотря на устойчивое положение. Но я, все же, удержался на ногах. На этот момент я поставил все: свою жизнь, жизнь той девицы, наверное, свою репутацию в глазах той сущности, что наблюдала за мной, право называть себя воином, в конце концов. И победил. А теперь тварь уползала от меня, корчась и оставляя за собой след чернильной крови. От ее поразительной регенерации не осталось и следа, более того теперь, она, казалось, работала в обратную сторону, заставляя существо уплатить долг смерти. Но несмотря на то, что оно явно было обречено, создание не оставляло призрачной надежды спастись, уползти в траву и зализать раны, несмотря на огромный кусок стали в груди. Ничтожество. И тебя я называл хорошим противником ? Пламя, пожирающее мою душу стремительно гасло, оставляя лишь щемящую пустоту в груди.

Но кроме ненависти меня направляло еще нечто. Засевший в подкорке инстинкт. Сама моя суть. В этот раз воображение даже не нарисовало мне сцену того, как я ухожу прочь, предоставляя чудовищу право издохнуть в собственной крови и слизи. Потому что это было абсурдом. И, кроме того, в нем застрял мой меч. Быстрым шагом я направился за ним, вдоль смоляной дорожки из того, что заменяло твари кровь. Приостановился в шаге от ползущего на боку хрипящего создания. И стал наблюдать. На моем лице расплывалась презрительная ухмылка. Буквально через несколько секунд оно оказалось, наконец, на обочине, в полуметре от травы. В полуметре от спасения, как, наверное, бестия считала. Спасения, разумеется, не было. Наступил сапогом ей на ребра и завалил на спину. Тварь негромко зашипела и из последних сил начала обвивать мою ногу сочащимся антрацитовым туманом щупальцем. Я не обращал на это никакого внимания. Мои руки обхватили залитую угольно-черной кровью рукоять, разбавляя эту жижу рубиновыми каплями. И я навалился на рычаг всем весом. Судорога охватила всю склизкую тушу, когда лезвие пошло вдоль шейных позвонков, разделяя глотку моего врага надвое. А потом начавшая истончаться туманом черепная кость хрустнула под моей тяжестью. Я с усилием вытянул глубоко засевший меч из мертвого тела и двинулся прочь. Да, точно, щупальце. Мертвецкой хваткой оно сжимало мою ногу. Будто не хотело, чтобы я уходил. Положил свое оружие рядом с собой и вытянул кинжал, прикрепленный к голени, чтобы вновь вспороть омерзительную плоть.

Наконец, я избавился от прощальных объятий существа и, вернув полуторник в ножны, направился к трем мертвецам и стоящей посреди них девушке. Интересно, так что же меня все-таки побудило ее спасти ? Или, быть может, кто ? Поймал себя на мысли, что не знаю, чего ожидать от девицы. Я не имел ни малейшего представления, кто она такая и что собирается делать дальше. Пока она, впрочем, ничего и не делала, лишь смотрела на меня с потрясением. Остановился рядом с бывшими рыцарями. Интересно, кто же они такие ? И куда направлялись вчетвером ? Перевел взгляд на хрупкую фигуру в белом. И задал ей два вопроса: «Что это было, и могут ли такие же быть поблизости ?» Пожалуй, сейчас это самое важное. Не дожидаясь ответа, склонился над единственным, кто хотя бы попытался воспротивиться смерти. И снял с его руки щит. Он мне еще понадобится. Отложил в сторону. И начал расстегивать ремни, на левой латной перчатке. С учетом того, что я постоянно норовлю схватиться за лезвие, перчатка пригодится мне даже больше.

Агнесса:

Буквально несколько секунд назад все было хорошо. Вольфганг успел отогнать вожака от той самой девчушки, что все так страстно желали спасти. Должен был справиться. Он же ведь рыцарь, что ему расправиться с какой-то матерой дворнягой. Монахиня успешно сдерживала свору шавок. И Хуго защитил вас обоих от особо ретивой псины. А потом все покатилось в бездну. Сестру повалили, и странник кинулся ее защищать. Но забыл, что он не воин. И вот, выронив свой клинок, растянулся на земле. И псы начали глодать его заживо. К горлу подступал комок. А что ты ? Ты стояла и метала свои кинжалы. Лезвие рассекло воздух и пропороло бок той собаке, что пару секунд назад наседала на твою спутницу, а сейчас рвала Хуго. Пес взвыл от боли. Из него хлынула кровь. Он пошатнулся и казалось, сейчас свалится. Но ты видела, что странник ослабевал на глазах. Он все еще боролся, но не так уверенно. Ты понимала, что еще чуть-чуть и его может не стать. А ты ведь знала, что у тебя есть способ его спасти. Вернее целых три способа: пурпурный, кроваво-красный и огненно-рыжий. И выбор был лишь за тобой.

Когда полковник Элсон вошел в помещение, Хакк, повинуясь приказу заблаговременно рявкнувшего лейтенанта, уже стоял, вытянувшись по стойке смирно, и уперев свой взор в оливковый наспинник сослуживца впереди. Они так и стояли ровными грязно-зелеными рядами. Хотя среди этого оливкового моря то тут, то там яркими и не очень пятнами выделялись парадные и боевые куртки, жилеты, тулупы и даже мундиры гвардейцев, принадлежащих ранее другим полкам, а теперь являющихся частью их сводного полка. Разная выправка, разное понимание стойки смирно, разный цвет кожи, разные манеры. 246-ой Тирианский Сводный во всей красе. Джереми держал голову строго прямо, как того требовала дисциплина, но взгляд его светло-карих глаз бегал по строю, скользя по солдатам, лейтенанту, палубе, на которой они все стояли, и грузовым шатлам. Но большую часть времени он был прикован к механиусу, охаживающему его драгоценный шагоход. "Малышка Бетти", его боевая подруга, выручавшая его уже десятки, если не сотни, раз стояла сейчас, понурив свою массивную кабину, закрепленная огромными стальными скобами на погрузочной площадке, пока железяка в красной мантии копался своими механодендритами где-то в области гидравлической системы, снимая дросселя и отсоединяя шланги, которые могли бы повредиться в процессе транспортировки и превратить шагоход в инвалида. Хакк неотрывно, словно ревнивый муж, следил за шестеренкой и прислушивался к тому что один делал. Один раз до него даже донеслось, как он причитает по поводу белых полос на дверце кабины, которыми оператор отмечал каждое уничтоженное отделение врагов Императора. Идея была изначально не очень хорошая, потому что определить размер отделения, допустим, орков, как и отнести сам термин "отделение" к толпе хаотично носящихся и палящих во все стороны зеленых бугаев, было невозможно. Плюс, как оказалось, в обязанности пилота входило не только косить пехоту, но еще и подбивать легкую технику. Так что довольно скоро он пришел к такому обозначению: каждая вертикальная черта означала десяток пеших противников (слово человек подходило не всегда) а каждый черепок - военную машину. Глядя на эти самые черточки и черепки "Смертник" мог рассказать целый ворох историй. Как приятных, так и довольно грустных.

Наконец, отдали приказ "вольно" и напряженный строй слегка расслабился. Полковник представлял гвардейцам комиссара. Старшего комиссара или какая там у этих мрачных ребят в фуражках система званий. Хакк никогда ей особо не интересовался: для него все они были на одно лицо. Любой из них в бою всегда стоял позади толпы пехотинцев покрупнее, чтобы минимизировать риск для собственной задницы и пристально следил за тем, что происходит на острие атаки. Какой-нибудь парень не выдержит, струхнет, а комиссар тут как тут, болт-пистолет уже с предохранителя снимает. И вот перед тобой предстает выбор: или ты резко разворачиваешься с задорным криком: "Ха-ха, как я вас лихо с фланга обошел, падлы" и бросаешься вперед, надеясь что он твое лицо не запомнил, либо лишаешься половины головы и переселяешься в мешок до конца времен. Но вот об Эрихе Бардене Джерми краем уха слышал. Ничего внятного, к сожалению, так имя, восторженные высказывания о том, что он - герой, и бессчетные фантастические перечисления его заслуг и свершений, одно сказочнее другого. Так что Хакк сразу заинтересовался, когда услышал это имя. И задумался заодно: с чего бы такого героического комиссара приставили к такому полку как 246-ой ?

И тут откуда-то сбоку донеслись восклицания какого-то восторженного придурка. Сразу слышно, что новобранец. Джереми тоже таким когда-то был. Пришел в полк, счастья полные штаны, наверняка думает, что сейчас будет завоевывать и освобождать миры, гордо маршировать по улицам, увешенный наградами, а злобные негодяи будут сами себе пулю в висок пускать, да в плен сдаваться. Просит комиссара байки потравить, как будто тот его сейчас на коленку посадит и будет сказки рассказывать. Ну что сказать, бывает. У всех довольно быстро проходит.

Лангер:

Свет. Яркий. Слепящий. Аккуратный круг света горел далеко впереди. Выжигал привыкшие ко тьме глаза. В конце тоннеля. Слышал часто это выражение, но не думал, что с тобой будет все так… буквально. Банально как-то даже. Ты даже не чувствовал, что стоишь. Но ощущал, как на тебя со всех сторон навалилось что-то тяжелое. Давящее. Перед глазами кружились точки, словно снежинки в метель. Яркие и пестрые до невозможности. Голова гудела. Холодно до дрожи, сыро и липко. Значит вот она какая. Смерть. Решил запрокинуть голову вверх. Мешает что-то мягкое.

И тут пришло осознание. Ты не стоишь посреди тоннеля в другую жизнь. Ты лежишь во тьме и смотришь вверх. Сейчас, когда твое зрение привыкло к яркому источнику света, заметил что круг – не цельный. Перекрыт решеткой. Разбит на множество маленьких сегментов. А за клетью белеет дорогой расписной потолок. Но если это не тоннель… Колодец. Унял шум в голове. Высвободил правую руку из-под этого давящего. Приподнял голову, кажущуюся неимоверно тяжелой. И коснулся затылка, где было особенно мокро и противно. Пальцы погрузились в какую-то вязкую жижу, коснулись слипшихся волос. В нос ударил тяжелый отвратительный запах. Рука не без труда передвинулась в поле зрения, и пальцы блеснули темно-красным. Плохо дело. Задался очередным вопросом: так что же все-таки навалилось на тебя. А до ушей начало доноситься назойливое жужжание Опершись на что-то липкое и податливое, приподнялся, чтобы увидеть лежащего поперек тебя мужчину. Труп. Встрепенувшись, спихнул его с себя. Он, перекувыркнувшись пару раз, скатился вниз. По другим телам. И плюхнулся с чавкающим звуком на землю. Попробовал ползти назад. Высвободил ноги из-под какой-то старухи. Чуть не потерял равновесие, но все же уцепился за что-то. Сам не понял за что. И даже знать не хотел. Про то, на чем ты лежал, - тоже. Сглотнул, пытаясь смочить пересохшее горло. Бесполезно. Казалось, жидкости у тебя в теле вовсе не осталось

На секунду свет мигнул, и тень проплыла по огромной куче тел. Взглянул наверх. Увидел, как по решетке прошла фигура, скользя по ней полами одежды. И скрылась через пару секунд. Оставив тебя одного в компании… В одиночестве. Мозг лихорадочно соображал, пытаясь выхватить из памяти, события. Как ты здесь оказался. Богач. Обман. Небо. Око. Черная пелена. И воронка в небесах. Шорох неподалеку. Все. Дальше все было как в тумане. Хотя рассказать все, что происходило до всего этого, ты мог без особых проблем. Обратил внимание, что сумки, столь привычно тянущей плечо ты не чувствовал. Задался очередным вопросом. Более насущным и разрешимым, однако. Где же твои вещи ? И еще один неплохой. Как выбраться отсюда ?

Несмотря на молниеносную быстроту, с которой разворачивается сцена перед моими глазами, я вижу ее, словно в замедленной съемке. Клинок резко очерчивает идеальную треть окружности, рассекая воздух и неся смерть на сияющем острие. Но омерзительное создание движется в разы быстрее. Я вижу, как набухшие бугрящиеся мышцы сокращаются, изгибая склизское тело и уводя тварь из-под удара. Мой мозг сам дополняет картину недостающим металическим лязгом, который сопровождает щупальце, выбивающее из его руки меч и сминающее конечность, словно использованную жестяную банку. Без видимых затруднений черное создание оставляет защитника с одним щитом и устремляется прочь, чтобы в следующее мгновение обойти, набрать скорость и влететь на него, прячущегося за столь же бесполезным щитом. Мне становится жаль этого никчемного глупца, закованного в свою стальную темницу, вынужденного ожидать, пока существо не рассечет ее, словно бумагу и не доберется до сочной трепещущей мякоти.

Отродье не замечает моего крика, стремясь по-быстрее покончить с несостоявшимися защитниками и напасть на девушку. Оно лишено слуха ? Или же просто стремится поскорее добраться до хрупкой фигуры в накидке ? Если так, то почему ? Неужели для чудища существует острая необходимость избавиться от нее как можно скорее ?

Я не успел. Лошадь двигалась слишком медленно. Монстр - слишком быстро. А рыцари были слишком беспомощны. Как новорожденные котята. Смерть уже приближалась к последней жертве. Но тут девушка делает что-то. В последний момент успевает сложить пальцы в незнакомый мне знак. И рассветает маленькое солнце. Этим вечером наступает еще одно утро. И свет отгоняет клыкастую окровавленную тьму. Создание летит на землю, отброшенное чьей-то волей. А я задаюсь очередным вопросом. Кто она на самом деле ? Человек ? Дух во плоти ? Богиня в земной оболочке ? Меня интересует ее сила. Как научиться тому же ? Как заслужить сей дар ? Иль у кого его похитить ?

Вспышка достигает и моих глаз. Я сжимаю веки. Инстинктивно заслоняю глаза рукой. Но я уже ослеплен. Со скоростью света моя реакция пока еще не может поспорить. Перед глазами в замысловатом танце кружатся пульсирующие цветные круги. Чувствую, как подо мной вздымается напуганное невидящее животное. Мое тело само слетает с его спины, оставляя лошадь метаться в приступе паники. По ногам проходит рябь, когда я приземляюсь на каменное полотно. И срываюсь с места. Я открываю глаза, прогоняя несуществующие пятна, дабы видеть кажущуюся оглушенной тварь. Извлекаю меч из ножен на спине. Бросаюсь между отродьем и девушкой. Ты не пройдешь. Да и девица так не ослепит меня вновь. Понимаю: стоит потерять создание из виду - я присоединюсь к тем троим. Моя левая рука ложится на клинок. Чувствую холод. Чувствую, как острая кромка режет мне руку. Так проще направить клинок. Так быстрее. Отбрасываю лишние мысли. Только я, ты и то, что тебе не получить. Даю пурпурному пламени ненависти охватить мою душу целиком. Сжечь до углей. Из ненависти я черпаю силы для битвы. Иди сюда, я угощу тебя сталью.

Хуго:

Эрмонта до глубины души возмутил столь грубый оклик. Он насупился и покраснел от злости. Поднял указательный палец. Сейчас начнется. Этот дурак нахамит стражу и плакал ваш проход. Или хуже того, сделает какую глупость. Время будто растянулось. Смотрел как его рот медленно открывается. Но его взгляд падает на Рут и Вольфганга. Он ищет у них поддержки. А они о чем-то разговаривают. Намеренно замедлившись, чтобы поговорить подальше от лишних ушей. Не найдя опору в них, он не без труда опускает жалобный взгляд на тебя. Его глаза бегают по твоей одежде. Лицу, кажущемуся невероятно мрачным в тени дорожного капюшона. Гребе смотрит на тебя, потом на Толуса. И опускает руку. На секунду прикрывает глаза. «Иду - иду», - коротко бурчит он себе под нос и двигается мимо закрытой двери.

Не прошли вы и пятидесяти шагов, ты оглянулся назад. И встретился взглядом с обоими дозорными. Они стояли, лицом к вам, будто провожая. Быстро отвел взгляд. Решил глянуть напоследок. Все так же. Понял, вдруг, что они не на вас смотрят. Просто стоят как истуканы, опершись на свои алебарды и пялясь примерно в вашем направлении. Даже решетку не опустили. Наверное, они просто долго не спали на посту, вот и задремали. Скоро очнутся. Может быть.

На выходе из арки вас встретила небольшая пустынная площадь, выложенная каменной брусчаткой и украшенная одиноко стоящим высохшим и облысевшим многовековым дубом посреди. Справа и слева на некотором расстоянии за вами пустыми глазницами окон наблюдали явно заброшенные и, казалось даже, немного обветшавшие каменно-деревянные постройки. Прилегали к стене, учтиво жались в стороне. И неизменно угрюмо приветствовали вас мраком внутри, заколоченными, закрытыми или заваленными дверьми снаружи. Сразу возникало ощущение, что в домах давно никто не живет. Справа и слева площадка переходила в две неширокие улочки, изгибающиеся параллельно крепостной стене. Вели дальше, окруженные показными добротными каменными фасадами домов. Только даже твое зрение примечало сколы и кучи мусора, украшавшие стены. Впереди же была широкая дорога, постепенно поднимающаяся вверх и плавно переходящая в мост, устремленный к верхним уровням и видневшемуся вдалеке дворцу. Расположенный в центре города и по совместительству на самой высокой точке, он казался небольшим игрушечным домиком, с которыми по обыкновению таскались городские детишки. Стоя на своем месте, ты мог целиком закрыть его ладонью на вытянутой руке. Путь вам предстоял неблизкий.

От рассматривания местных нежизнерадостных пейзажей тебя отвлекло мяукание. Оно раздалось, когда вы проходили мимо огромного дуба, и было столь внезапным, что ты, чуть было, не схватился за оружие. Через пару секунд из-за массивных корней показалась обычная кошка. Она вышла неторопливо из своего, укрытия щеголяя сухой, белой, почти не испачканной шерстью. Абсолютно не страшась моросящего дождя. Судя по всему, совсем недавно (а может и давно) она была обычным домашним питомцем. А теперь, оставленная своими хозяйвами, пыталась выжить в этом городе. Не теряя грации и презентабельного внешнего вида, стоит признать. Оглядела вас пятерых пронзающим взглядом ярко-бирюзовых глаз, будто была знатной хозяйкой на приеме, а вы ее гостями. Покрутилась в ногах у Рыцаря, будто назло мешая тому сделать хоть шаг. Мурлыча, потерлась о сапоги Рут, старательно выбирая при этом место почище. Прошла к тебе. Села на камни, расположившись напротив. Смотрит тебе в глаза пристально. Не отводит. Жрать хочет.

«Кыш, гадина, - топнул на нее ученый, - а ну брысь отсюда ! Не мешайся тут. Шу ! Фу !». Животное на этой фразе совсем уж по-человечески покосилось на Гребе, как на конченного придурка и со всей важностью и статью отвернулась от него, не забывая посматривать на тебя и твою ношу.

Тьма. Безвременье. Несуществование. Густой, почти осязаемый мрак обволакивал меня. А я плыл в нем маленькой бледной искоркой. Рассекал смоляной океан. Все ниже и ниже. Глубже во тьму. Я не ощущал ничего. И так продолжалось. Вечность. Продолжалось, пока до меня не донеслось нечто. Нечто властное. Накатывается волнами и беззвучно требует. Повелевает. Настаивает. На мгновение я испытал раздражение. Захотелось отмахнуться. Поморщился. И открыл глаза.

Тусклое серое небо давящей пеленой нависало надо мною. Безучастно наблюдало за одиноким путником. Цокот копыт, мерные толчки между ног. Лошадь. Обнаружил в своих руках поводья. Опустил взгляд на темно-гнедое создание, идущее по каменной дороге. Взгляд проскользил по седлу, гриве, замер на левой руке. Переложив поводья в правую, поднял ее. Осмотрел оливковую кожу. Пустил пальцы волной, наблюдая, как связки по очереди очерчиваются и вновь пропадают под кожей. «Где я ?», - задал себе я первый посетивший меня вопрос. Огляделся. Поля темной травы, хмурый сосновый лес, горный пик впереди – ничего из этого не дало мне ответа. Я не знал, зачем я здесь и как сюда попал. Я знал только одно. Я – Нигушур. Попробовал имя на вкус. Приятное. Знакомое. Улыбнулся.

Впереди увидел троих и одну. Трое – воины, рыцари. Сталь. Латы. Напряжение. Угроза. Двигаются, охраняя девушку в белом. Руки сжимают обнаженное оружие. А к ним подбирается нечто. Вынырнуло из зарослей. Черное, мерзкое, уродливое. Ощутил, как на меня нахлынуло чувство. Отвращение. Но не страх. Почему-то я не боялся это. Интересно.

Натянуть поводья, развернуть лошадь, пустить галопом прочь. Пусть оно их сожрет. К чему ввязываться в это дело ? Сильный пожирает слабых. Так и эта тварь уже пробила грудину, и сейчас пожрет первого неудачника. Интересное предложение. Мой мозг всегда любил простраивать цепь событий, как она развернулась бы, если бы я поступил по-другому. Но я ощутил бурю ненависти в своей душе. Желание спасти девушку, во что бы то ни стало. Желание размозжить своим сапогом уродливую морду этой твари. Я не был героем, не был рыцарем – это я знал наверняка. Я без зазрения совести бросил бы ее. Но я чувствовал, что это неправильно. «Ты же за этим меня разбудил, да ?», - мысленно обратился я в никуда. «Ну что ж, я тебя позабавлю.»

Я пришпорил лошадь, прильнул к ней, когда обдало холодным вечерним воздухом. Чудовище было очень быстрым. Времени у меня почти не было. С моих уст сорвался громкий угрожающий крик. Отвлечь эту клыкастую штуковину на секунду. Пусть она промедлит. Может тот бронированный увалень все-таки извернется и даст ей пинка. Ну, или хотя бы протянет на пару секунд больше и выиграет мне немного времени. Правая рука перебросила поводья и сама потянулась за спину, обхватив шершавую рукоять. До этого мгновения я даже и не подозревал о его наличии за моей спиной. Прямой обоюдоострый меч-бастард. Длинная рукоять, массивное вытянутое навершие, широкая гарда, алмазообразный клинок с долом. Это все вспыхнуло в моем мозгу, стоило пальцам сомкнуться на оружии. Спешиться я точно не успею, потому я решил просто сбить это существо, надеясь, что копыта переломают твари кости или хотя бы оглушат. Сам же я был готов соскочить с коня, как только почувствую, что под непосредственной угрозой или же лошадь выходит из-под моего контроля.

Хуго, Рут, Агнесса:

Дальнейшая дорога прошла без каких-либо злоключений. Казалось, что теперь, после того, как вы убили двух волков, лес напрочь опустел. Будто бы они были последней живностью в округе. Весь путь вам сопутствовала мертвая тишина. Ни птицы, ни даже назойливого насекомого. Ни разговоров археолога. Только ставшее уже привычным чавканье под ногами и шелест противного грибного дождя. Да и те были едва заметными, даже если напрячь слух. Казалось вы путешествовали по абсолютно мертвой декорации.

Наконец лес начал редеть и расступаться. Вдалеке замаячили величественные очертания огромной крепостной стены Эдельренда. Монумент зодческому искусству валарийцев. Многометровое белоснежное сооружение толщиной в несколько десятков просек, по которой вы шли сюда. Мощные башни, возвышающиеся над морем леса, поражали воображение. Создавалось впечатление, будто это все было построено не людьми, а какими-то древними сказочными гигантами. Но вместе с тем эти стены вызывали какое-то едва уловимое давящее ощущение. Почему-то, несмотря на свою красоту, они казались… мрачными. Будто что-то недоброе поселилось за ними.

Всматриваясь вдаль, вы заметили фигуры трех людей, стоящих перед опущенным мостом проездной башни. Что-то конкретное в этих фигурах различить было нельзя – больно далеко они находились. Но по тому, что они никуда не двигались, можно было предположить, что они о чем–то разговаривают.

Вольфганг:

Слова злости и негодования в тебе клокотали настолько, что ты срывался в крик, переходивший затем чуть ли не в разъяренный вопль. Со стороны это, конечно выглядело забавно: болтающийся в мутной воде и едва удерживающийся за выступы в стене человек, что есть сил и злобы орет на огромную крепостную башню. Будь в этих мертвых местах прохожие, они бы точно решили, что рыцарь – не в себе. Так или иначе, Вольфгангу было не до шуток. Человек, едва видящий тебя из пустой глазницы баркабана, даже отшатнулся, будто его облили холодной водой. Вряд ли находящийся в канале мужчина мог это увидеть, но лицо стражника сначала побагровело: «Ты… Ты… Ты думаешь, у меня поджилки затрясутся, думаешь я не спущусь и не плюну напоследок в твою мерзкую харю ?! Треклятый ублю…» Поток брани в твой адрес на секунду оборвался, чтобы внезапно сменится удивлением: «Едрить твою мать за левую ногу и восемь раз об стену, конечно, ты человек. Стала бы какая –то мерзкая тварь так на меня орать… Око, свети оно ярко, держись, мужик.» Голова втянулась обратно через бойницу и следующий оклик был уже едва слышим «Фрэд, опускай хренов мост. И веревку мне дай.»

Несколько минут спустя двое стражников уже стояли на опущенном мосту и, будто рыбаки, пытались выловить тебя из воды. Они уже раз пятнадцать пытались добросить свободный конец толстой веревки, но каждый раз он либо не долетал, либо отправлялся совсем мимо тебя. Каждая их неудача при этом сопровождалась огромным потоком ругани, поминанием всех святых, матерей, и оригинальными действиями, которыми над ними можно совершить. Один, наконец, додумавшись до чего–то, умчался внутрь проездной башни. И вернулся с массивным белым обломком кладки. Обмотав веревку вокруг него они, наконец, умудрились зашвырнуть его в твою сторону да так, что чуть не пробили камнем тебе голову и не отправили на дно. Так или иначе, в конце концов, вдвоем они, хоть и с трудом, но все же умудрились вытащить на тебя скользкий берег перед баркабаном.

«Еще раз извиняй, мужик, - начал тот, на кого ты кричал десятью минутами ранее, - но мы не были уверены, что ты не демон. Сейчас никому нельзя верить. Особенно всяким «путникам» под которых маскируются эти ублюдочные твари. Один раз поверишь, впустишь их, а они тебе в яйца вцепятся.» Не надолго над вами повисла тишина. Двое обратили свои неестественно бледные лица на тебя. «Ты сам то кто таков, и как тут оказался то ?» Наконец спросил стражник, которого другой называл Фрэдом.

Стоило грязно-молочной завесе окутать тело мага воды, как тот, несмотря на так не любимую им неизвестность, окружившую его, вздохнул с облегчением. Туман становился все сырее по мере того, как они углублялись в пелену. Повеяло прохладой. Из всего разнообразия погоды Эрхарту нравились больше всего сухие морозные дни Поры Снегов, когда холод освежал и приятно покалывал кожу, а изо рта вырывались клубящиеся облачки пара. Жара и тяжелая духота поздней Поры Цветов и Жаркой Поры вытягивали из мага все силы, становилось труднее активно двигаться, дышать и даже соображать. И хоть климат в завесе и был очень сырым и промозглым (а как и любому человеку пятидесяти с лишком лет отроду такое оценить Айцдрауну было сложно), по крайней мере, в тумане было довольно свежо. Колдун чувствовал, как к нему возвращаются силы и энергия, в объеме намного большем, чем ему подарила короткая чуткая полудрема, в которую он, кажется, провалился по дороге. И верно это было не только в физически, но и в магически. Окруженный жидкостью в чистом виде, маг чувствовал себя как рыба в воде. В буквальном смысле.

Наконец, пришло время извлечь Путеводный Свет. Легко развязавшийся узел освободил небольшой синий огонек. Он выпорхнул очертив замысловатую траекторию и повис в воздухе. Интересная магия... Начал переливаться всеми возможными цветами и расти до размеров небольшой сферы. Эти метаморфозы обладали практически гипнотическим эффектом. Легкое телепатическое влияние голоса было неожиданным, но успокаивающим. Это создание пробуждало немалый научный интерес. Колдун начал перебирать в голове все когда виденные им наяву или книгах создания, пытаясь вспомнить нечто подобное.

Судя по всему, Непроглядный Туман был не просто магически созданной пеленой, где было очень легко заплутать. Казалось, само время искажалось, сворачивалось узлами, разрывалось и сплеталось заново. Стоило только цветущим деревьям скрыться из виду, как им тут же на смену приходили мертвые зимние коряги а через секунду они оказывались в золотом море опавшей листвы. Это было странно, это сбивало с толку, это было очень интересно. Магия необычной природы и огромной мощи. Теперь становилось понятно, почему этот туман невозможно преодолеть. Опыт был потрясающим и давал огромное количество пищи для размышлений.

Из тумана совсем не хотелось уходить. Столь необычное место. Изучение этой рукотворной аномалии открыло бы перед Эрхартом столько секретов. Да и, по правде говоря, не хотелось вновь окунаться в эту сбивающую с мыслей духоту. Но путь нужно было продолжать. Потому что путеводный свет не был вечен, потому что это место было прямым воплощением опасности, рукотворной смертельной ловушкой для человека, потому что, в конце концов, что Бернард рассчитывал на них. В руках небольшого отряда из трех человек, возможно, находилась судьба всех королевств. Эрхарт внимательно оглядел окрестности, пытаясь определить, куда же им предстоит двигаться дальше.

"Теобальд, - обратился к товарищу сэр Айнцдраун, - будьте добры, проверьте на сколько хватит ваших способностей, нет ли случайных свидетелей нашего появления ? "

Окружавшие тракт летние пейзажи проносились быстро и незаметно. Не занятый управлением впряженными в повозку лошадьми, окончательно оправившимися после не самых приятных полуденных ощущений, Эрхарт был полностью поглощен одновременным осмыслением и рассказом о событиях, произошедших в допросной. Если строить картину произошедшего на словах Диона (а делать этого, без оглядки по крайней мере, уж точно не стоило), то причиной нападения являлось как раз то самое устройство, собранное Каэлом и находившееся сейчас за их спинами. Как и любое другое необычное устройство, просто притягивающее неприятности, это заинтересовало некую личность-инкогнито, воспользовавшуюся услугами наемника-одиночки через посредника. По словам налетчика, целью его было именно транспортное средство отряда. О личности и способностях гвардейцев к магии, этот человек не был осведомлен. Несмотря на уверения головореза о не желании проливать кровь, среди его вещей было обнаружено слишком большое количество приспособлений, смесей и оружия, чтобы это было правдой. Из этого следовало одно из двух: либо на улицах Вудфорта отряд столкнулся с представителями чрезвычайно мощной преступной организации, у которой нашлись веские причины и достаточные ресурсы, чтобы следить за магами и попытаться уничтожить их в процессе ограбления, либо у агентов короля были враги, осведомленные об их истинной цели и воспользовавшиеся летательным механизмом в качестве предлога.

Так или иначе, события одновременно осложнились и упростились с прибытием королевского посланника-элементаля. Описывая эту часть истории, колдун вертел в руках широкую серебряную ленту, знак магических посланников Короля Ветров. Судя по всему, Его Величество наблюдало за гвардейцами через сеть соглядатаев, и узнав о нападении на отряд, отправило указание не препятствовать "купцам". Грабителя же было приказано доставить в столицу, где его ждал допрос от более профессиональных людей. С одной стороны, маг света исключался из списка текущих угроз, и мог больше никогда в нем не оказаться. С другой, союзники, если таковые имелись у наемника или стоявшего за этим нападением "заказчика", могли попытаться освободить Диона по дороге. В этом случае, они получили бы довольно умелого, а главное, осведомленного о текущих возможностях группы агента.

Из всего этого следовала одна вещь: на стороже нужно быть всегда. И активно пользоваться возможностями предупредить опасность. Одну из них маг видел в телепатических способностях мага огня. Другую - в активном перемещении в дальнейшем маршруте. Внимание на механизме изобретателя Айнцдраун решил не акцентировать: все-таки он надеялся, что в дальнейшем машина внимания не привлечет, будучи скрытой рунами, и инкогнито (если его на самом деле интересовало творение Аврелиана) не имеет связей по другую сторону тумана. Однако, так или иначе было очевидно, что, на данный момент, "птероплан" принес больше вреда чем пользы. И нуждался в дополнительных способах маскировки, на случай, если руны не смогут предотвратить его обнаружение.

Ходу, который совершил Каэл с демонстрацией своего изобретения для отвлечения внимания, личный агент Его Величества несказанно обрадовался. По правде говоря, ему самому пришлось использовать похожий ход для того, чтобы выйти сухим из воды после допроса Диона и последующим общением с начальником стражи, умевшим сложить дважды два. Но в том случае маг воды выдавал механизм за сложный анализатор трав, подстраивая назначение устройства к выдуманной им легенде. Так или иначе, маг отметил, остроту мыслей юноши и его способности к импровизации.

К лесу отряд добрался несколько позже запланированного. От плана они отставали часа на три, что было обусловлено недавними чрезвычайными событиями. Тем не менее, это было адекватной ценой за знание о возможных угрозах текущему заданию. Каменная дорога уже некоторое время назад перешла в ухабистую заброшенную тропу, да и та грозила исчезнуть под высокой травой. Места были, очевидно, одичавшими. Впереди сплошной водной стеной казался непроглядный магический туман. Теперь задание начиналось по-настоящему. Правой рукой Эрхарт полез во внутренний карман своей верхней одежды, и нащупав в нем переданный Бернардом коробок, извлек его, чтобы раскрыть, как только лошади войдут в непроглядную синеватую пелену.

Получатели: dungeonmaster.

Через некоторое время, заскрипев, открылась вновь. В комнате вновь появился маг, который тут же вернулся на свое прежнее место.

"Я рад, господин Дион, что вы все же решили начать говорить. С этим хотя бы можно иметь дело. Но у меня есть еще несколько вопросов. Во-первых, что вы можете рассказать об этом вашем "Рыжем" ? Кто он, еще один посредник, покровитель, начальник ? Как его найти ? Я же правильно, понимаю, что вы состоите в какой-то гильдии ? В таком, случае как найти эту вашу гильдию. Во-вторых, смежный с этим, сколько человек помимо вас было нанято на это дело ? В-третьих, если все-же допустить, что вы говорите правду и намеревались вы меня всего лишь ограбить, то зачем же вам столько оружия и ядов, кроме как на убийство ? Да и почему вас в таком случае не насторожила столь большая плата за столь пустяшное задание ? Мне кажется очевидным, что оно должно быть несколько более комплексным при таком снаряжении и оплате."

Вокруг воцарилось молчание. Бесконечный поток информации из уст археолога прекратился. Он стоял, обращенный потрясенным лицом к вам и молчал. Впервые он проигнорировал высказанные вслух мысли Рут и вопросы Хуго. Еще несколько секунд Эрмонт с надеждой ждал, что святая сестра дотронется до камня и скажет, что ему почудилось. Или хотя бы кто-то из ее спутников. Но вы все сошлись на том, что эта колонна действительно опасна. Гребе окинул взглядом парящий опал, начиная осознавать, какую глупость он сделал и сколько несчастий он мог навлечь на всех. Возможно, этот предмет действительно был создан демонами. И, вероятно, в качестве ловушки. Рука с блокнотом повисла вдоль тела.

«Да. Вы правы, - сказал он двум девушкам, в один голос твердящим уходить, - наверное, стоит покинуть этот обелиск. Какое – то время он неподвижно следил взглядом за колонной. То ли ожидая, что вот-вот случится нечто плохое, то ли пытаясь запомнить символы на переливающейся поверхности. Только когда вы развернулись и направились в сторону города, ученый понуро последовал за вами. Блокнот он так и не убрал.

Идти назад было нетрудно. Достаточно было лишь следовать против своих же следов. Тем более, ориентиром вам служил огромный столб темного дыма. Дорога не готовила вам никаких сюрпризов. Проходя мимо тлеющих обломков, вы внимательно оглядели их с тракта. Ничего с вашего ухода, вроде бы, не изменилось. Руины лежали непотревоженными. Это давало уверенность в том, что тварь все же отправилась в бездну. Или куда там должны были отправляться эти демоны после смерти.

Тишина начинала давить. Все это время ваше путешествие протекало в гнетущем безмолвии. Наконец, мужчина начал приходить в себя и решил слегка разбавить тишину:
«Нет, изображений чудовищ, насколько я знаю, на обелисках никто не находил. Были всякие зловещие обозначения, вроде черепов или изувеченных людей. Но, скорее всего, это были обозначения захоронений или мест гибели множества людей. Хотя, сейчас я уже не уверен. Вообще ни в чем.

Захоронения мы бы и были рады исследовать. Но столкнулись с проблемой… психологического характера. Пока мы находились внутри этих городов, нас преследовало стойкое чувство неправильности происходящего. Словно мы совершали что-то отвратительное, просто находясь там. Сильнее всего, оно проявлялось при попытке вскрыть сами курганы. Рабочие просто отказывались это делать, ссылаясь на то же самое чувство. Хотя, может, когда я уже уехал, моим коллегам и удалось сладить с бригадами и проникнуть внутрь. Но я об этом не слышал.»

Повествование Гребе оборвалось, стоило ему увидеть очередной обелиск, висевший у дороги. Издалека он выглядел точной копией предыдущего. Такой же черный, и медленно вращающийся по часовой стрелке. Дурной шуткой было то, что вы вместо того, чтобы делать крюк, могли просто идти вместе с Вольфгангом и Тери и точно так же увидеть не столь давно так интересовавшую вас призму. Но тогда, вы бы, наверное, не встретили этого неуклюжего ученого. Одного взгляда на археолога было достаточно, чтобы понять, что этого человека разрывает между любопытством, являвшимся самой основой его характера и страхом, посеянным монолитом.

«Око, эта колонна будто бы следит за нами. Я чувствую что-то гнетущее, когда вижу ее.» Больше Эрмонт не произнес ничего, продолжая стоять на месте

Вольфганг, Рут, Хуго:

Боевой молот, описав в сыром промозглом воздухе широкую дугу, опустился со всей немалой мощью молодой монахани, казавшейся на первой взгляд такой хрупкой. Первое впечатление было обманчиво. Остатки краски тут же слетели с дубовых створок. А громкий глухой звук удара огласил окрестности. Первый удар сделанная на совесть дверь выдержала. На звук из их ночного убежища к рыцарю и святой сестре вышел странник. Судя по всему, он передумал сидеть без дела и решил предложить двум воинам свою помощь, на случай, если она им понадобится. Второй и третий удары заставили подвальную дверь издать жалобный треск. Но все же, она устояла. Эта картина напоминала осаду. Армия из трех человек, будто тараном, штурмовала эти небольшие врата. Ворота всегда держались. Поначалу. А потом неизбежно падали. Еще один запустил в воздух кучу щепок, а меж створок появилась небольшая щель. Последним ударом, вобравшим в себя всю неостановимую мощь, засов переломило, и створки, распахнувшись, с грохотом ударились об утрамбованные земляные стенки спуска, а в нос вторженцам ударила ни чем не сдерживаемая смесь резкого пряного и тяжелого гнилостного запаха. В этот момент загорелся импровизированный факел в руках воина. Несмотря на то, что мужчина всячески старался укрыть источник света от дождя, ливень был силен, и чуть было не загасил факел. Но прежде чем он окончательно потух, рыцарь успел войти с ним внутрь. Возможно, более хорошей идеей было бы доставать единственный сухой кусок ткани и поджигать его, когда они оказались бы уже внутри помещения, но в таком случае, рыцарь мог бы предоставить ужасам, таившимся во тьме шанс на внезапную атаку.

Тусклый, полупогашенный факел, больше коптящий, нежели отгоняющий тьму, выхватил из мрака короткие высокие ступени и деревянные опоры. Осторожно спустившись на глубину где-то двух человеческих ростов, троица вошла в небольшое холодное помещение с высоким потолком со свисающими окровавленными крюками. На многих из них висели гнилые туши. Оленьи, лосиные, даже несколько волчьих и все как одна – гнилые. В почерневшем мясе, сочащимся мерзкой жижей, копошились опарыши. А под самими тушами успели образоваться небольшие зловонные лужицы. Вдоль стен стояли стеллажи, заполненные мисками с травами, заглушающими этот запах. Разнообразные высушенные перемолотые растения и пряности предназначались для приготовления пищи, дезинфекции и консервирования мяса. Кроме того вы заметили два настенных факела. Зажегши и взяв их с собой, вы продолжили осмотр, чтобы встретиться с местным хозяном. Он терпеливо дожидался вас в окружении железных столов для разделки туш, ножей для свежевания, пил для костей и мясницких тесаков. Вися на своем собственном крюке. По какой–то причине он забаррикадировался в своем погребе и совершил самоубийство. Очень болезненное. Он умудрился с помощью мясницкого крюка разодрать себе глотку и насадить свой подбородок на заостренный металл, оставшись в таком положении до вашего прихода. Следов борьбы или других людей замечено не было, поэтому такое объяснение было единственным. Примечательным было и то, что он успел разложиться до состояния костей и хрящей, служивших гнездом для личинок каких-то насекомых. Это означало, что с момента его смерти прошло не менее пары недель. Да и состояние вымазанного консервирующими приправами мяса также намекало на этот срок. Сомнительно было и то, что труп так близко от Эдельренда не был обнаружен в течение такого срока. Если только у стражи не было других более… насущных проблем. Отсюда рождался закономерный вопрос: сколько же времени на самом деле прошло с затмения Ока ?

Вольфганг, Рави, Хуго, Рут:

От пляшущих перед вами языков пламени исходило приятное, успокаивающее тепло. Оно помогало отвлечься от дурных мыслей и как-то необыкновенно сближало. Четыре абсолютно разных человека, вымокших до нитки, сидели вокруг костра, разведенного в выломанной в деревянном полу дыре, и заворожено наблюдали за замысловатым танцем света. Пристанищем безопасности и спокойствия в этом бескрайнем море почти осязаемой мглы и смерти. Рыцарь, Монахиня, Охотник и Бродяга. Вы толком не помнили, как встретили друг друга. Вспомнить что-то определенное было почти невозможно с тех самых пор, как над вами разверзлись небеса. Из пучины беспамятства удавалось выловить только шум перепуганной толпы. Панику, накрывающую с головой в том людском море и не дающую сделать ни вдоха. И нечто, вьющееся в этом море, словно акулы. Нечто, что привлек запах так внезапно появившейся крови, готовое проливать еще и еще с заливистым безумным хохотом и неудержимой жаждой. Вы хотели сражаться. Поняли что это бессмысленно. Бежали. Прочь из города. Пока, наконец, не сбились вместе. Потому что только так появлялся хотя бы отблеск надежды. Четыре абсолютно разных человека. Даже не знающих имен друг друга. Похожих только в одном: они были живы.

Потрескивание огня, вокруг которого вы собрались, хотя бы слегка заглушало грохот снаружи и настойчивый стук капель о деревянную крышу покосившейся охотничьей лачуги. Сейчас казалось, что ничего и не произошло. Всего лишь слегка затянувшийся реалистичный кошмар. Закончившийся в этой полуразвалившейся, разгромленной лачужке. Пламя то и дело выхватывало поломанные стулья, перевернутый стол, останки разбитой кровати. Чудом уцелевший комод, предназначенный для книг. Сейчас, правда, книги пошли на растопку, а на самом предмете мебели, как самом прочном из найденных, расположился рыцарь в массивной броне, задумчиво вертящий в руках серебряную монетку с изображением Ока. Вряд ли даже он отдавал себе отчет, как она оказалась в его руках. Впрочем, едва ли это имело какое-то значение.

О явлении Божественного Ока:

В Эпоху Сумерек мир пребывал во сне.

Не существовало понятия зла и добра, смерти и жизни, тьмы и света. Земля была лишь бесплодными ледяными камнями, по которым не бродила ни одна живая душа. Воздух более напоминал застоявшееся болото, и не было в нем ни ветра, ни птиц, ни насекомых. И не существовало даже четкой границы между тем, что мы сейчас зовем небом и твердью.

Но вскоре миру явилось божественное око. Яркое пятно света и тепла, дарящее свою милость всему, на что ни посмотрит. И со взглядом Божественного Ока появилось неравенство. Ибо подобно человеческому взгляду, не может взгляд божественный охватить все сразу. Так возник свет, как знак его внимания, и тепло, как знак его заботы. Земля отделилась от неба, дабы предоставить жизни опору и свободу. И явились миру сами живые существа, как величайшие творения Ока, те, что должны заботиться о нем и защищать. А во главе всех живых существ встали люди, как самые мудрые среди них.

Эпоху Сумерек сменила Эпоха Света.

"Даже если все пойдет не по плану и мы отстанем от него не уложившись даже в предусмотренные расчетами мелкие задержки на пути в Вудфорт, то мы прибудем в город немногим позже. Все, на что это повлияет - у нас будет меньше времени подготовиться к отправке, не семнадцать, а, допустим, четырнадцать часов - все равно больше чем достаточно. Если же случится что-то серьезное по дороге мимо Дозорного... без риска на службе короне обходится редко, - Эрхарт неожиданно для себя улыбнулся юношам, - остается только надеется, что сильно мы от плана не отстанем. Даже час-полтора ни к чему страшному не должны привести, если соблюдать осторожность.

Что касается ваших опасений насчет судьбы девушки, господин Флэш: предлагаю сделать все, что от нас зависит, - сэр Айнцдраун сделал упор на последнем слове, - а остальные проблемы будем решать по мере их поступления.

Если же говорить о том, как найти девушку, то его Высокопреосвященство описал, как она примерно выглядит. Кроме того, если знак находится у нее на шее, значит она будет носить платок или нечто подобное, что в такую жару должно будет привлечь наше внимание. И это при условии, что она вообще пытается замаскировать отметку, а не носит ее открыто, объясняя ее обычным родимым пятном. Так что я думаю, если она окажется на месте, найти ее будет не так сложно.

А насчет имен, господин Аврелиан, ваше замечание действительно разумно. Самым логичным, на мой взгляд, будет, если мы представимся купцами из Акватории. Эта страна находится западнее Королевства Ветров и является самой отдаленной по отношению к месту нашего назначения. Вполне правдоподобным будет, если торговцы оттуда не будут иметь представления об обычаях местных жителей и географии того края. Допустим, мы с вами будем родом из города под названием Майолис. Я возьму себе псевдоним Корбак Минт и буду играть роль довольно богатого торговца фруктами, находящегося в поиске нового рынка сбыта. Вы, Теобальд, также возьмите себе эту фамилию - будете играть роль моего сына, которого я хотел бы оставить руководить торговлей в этих краях. С вами же, Каэл, условимся, что я вас нанял также в Майолисе. Разумеется, упоминать о том, что мы родом из Акватории стоит только после того, как мы пересечем туман. На данный момент купцы Минты могут совершенно спокойно быть уроженцами Альбы, но, думаю, вы и сами это понимаете.

Что ж, господа, - подытожил сэр Айнцдраун, проверяя спрятанный под верхней одеждой стилет, - не стоит в пустую тратить наше с вами время. Раз нет больше вопросов - отправляемся."

Черный храмовник значит. В свою бытность Серебряным черепом, Атарр слышал много "лестного" о них от ветеранов ордена. Храмовники были полной противоположностью Черепам практически во всем: Черепа чтили кодекс Астартес и следовали ему почти в каждой мелочи - Черные храмовники одним свои существованием, численностью и организацией нарушали его. Его орден полагался на библиариев - орден Дитриха не включал в себя ни одного псайкера и приравнивал их чуть ли не к ведьмам и ведьмакам. Серебряные черепа были расчетливы и осторожны - Храмовники бросались в бой с яростью и пылкой уверенностью в своей победе. В прошлом ренегат размышлял, что доведись ему оказаться в ордене подобному Черным храмовникам, его судьба, наверное, сложилась бы иначе, и он не стоял бы сейчас здесь среди таких же нечестивцев, измазанный в имперской крови.

Что ж, было бы не вежливо не ответить на приветствие. Атарр опустил болтер, перещелкнув предохранитель и закрепил оружие на магните на спине. Обеими руками он обхватил шлем и с едва слышимым шипением открывающихся замков отстегнул его, обнажив бледное восковое лицо и идеально выбритый череп, испещренный сеткой черных толстых вен.

"Атарр, - представился Слаанешит, - предатель, братоубийца, любимец Темного Принца и лучший мечник во всем этом сраном секторе."

Держа шлем в левой руке, правой он подцепил отслаивающийся и от того чешущийся как черт знает что уже добрых полчаса, лоскут кожи, оторвал его с правой щеки и оскалился в некотором подобии доброжелательной улыбки.

Многие говорят, что жизнь - лишь череда случайностей, воля слепого случая, бросок игральных костей, если хотите, но разве может быть слепой случай так жесток ? Будто некая злобная сущность сейчас играла злую шутку с несчастным Виктором. Не прошло и полутора лет, как война забрала у гвардейца лучшего друга и доблестного товарища. Николай умер в страшных мучениях на иссохших скалах чужого мира: разорванная в клочья грудь, пробитые легкие, всепоглощающая боль, жажда хотя бы малейшего глотка воздуха, будто сжигающая изнутри агония, отдающаяся в каждом нерве и неизбежная смерть. Юноша спас Маченко жизнь, и, не подозревая о том, уплатил кровавый долг своей. Стоило, когда-то пышущему жизнью и здоровьем, ныне мертвенно-бледному, в мгновение ока изменившегося до неузнавания, лицу начать изглаживаться течением времени из памяти гвардейца, как смерть вновь продемонстрировала свою гнилую червивую улыбку. И снова она плюнула в лицо Виктору, схватив своими костлявыми пальцами близкого ему человека. Тот, без кого Маченко уже не мыслил своей службы, товарищ, на которого всегда можно было положиться, теперь безвольно лежал на земле, будто сломанная и брошенная капризным ребенком игрушка. Со спины бывшего кавалериста уже было не узнать: обугленная дымящаяся плоть, покрытая тонким слоем пепла и сочащаяся телесными соками, была на месте того, что раньше можно было назвать человеческой спиной и ногами. Десятки металлических осколков и обломков вместе со взрывной волной сломали и рассекли его тело во множестве мест. Лишь чудом сохранившиеся лицо и грудь позволяли опознать в бедном мужчине Васила. А все, чем мог ответить судьбе Маченко - горькие рыдания.

Виктор толком не помнил как он преодолел путь до четвертого транспортника и чем руководствовался, забираясь в пылающий остов. Было ли это желание вырваться из череды бедствий, приведшей силлионца в отчаяние или же это был выработавшийся полуинстинктивный солдатский автоматизм, но гвардеец - ничто без своего снаряжения, и именно снаряжение кавалерист пытался спасти. Сами остатки Валькирии представляли собой одновременно жалкое и чудовищное зрелище: близкий разрыв противовоздушной ракеты ксеносов вызвал детонацию прометиевого бака. Последовавший взрыв разворотил летательный аппарат будто яичную скорлупу и объял его огнем будто сухой хворост. Глядя на хаос пожара, обломков и взрытой земли, можно было лишь удивиться, как хоть кто-то из пассажиров умудрился выжить. Впрочем, философские размышления о вероятностях и предопределенностях Маченко не интересовали. Не ища ничего определенного, всадник стремился спасти все, что могло не быть безнадежно испорчено при крушении или возгорании. Не особо различая вещи из-за разъедающего глаза дыма, гвардеец собирал упаковки, вероятно, с пищей, невздувшиеся батареи к оружию и вещи первой необходимости. Не сказать, что израненный кирасир, находящийся на грани сознания, был продуктивен, но что-то он определенно смог найти. Драгоценные минуты текли, воздуха оставалось все меньше, пока, наконец, Виктор не понял, что сейчас потеряет сознание: голова тяжелела, зрение заволакивала пелена, пламя подбиралось все ближе, поглощая все больше и больше пространства, а густой черный дым заполнял немногочисленные лазейки в обломках.

"Конец ? " , - не адресованным никому вопросом вспыхнуло слово в утомленном мозгу, и тут же пришел ответ: "Похоже, что так." Впрочем, глубоко внутри с таким исходом Маченко уже был готов смириться, какая -то его часть такого финала даже желала. Но у судьбы, похоже, были на это другие взгляды. Гулкий, пропущенный через множество фильтров голос раздался за спиной верлерца: "Императору не нужны бессмысленные смерти. Единственная достойная гибель - это гибель в бою". Расплывчатому зрению гвардейца предстал темно-синий нечеткий силуэт, похоже, самого посланника Повелителя человечества. Фигура смерила силлионца взором двух переливающихся ярко-оранжевых пятен и, схватив его за шиворот рукой в черной кожаной перчатке потащила, кавалериста наружу, на спасительный ледяной воздух.

Наверное, было бы жестоко так говорить, но Томас увидев умирающую лошадь обрадовался. Садистом Фоксглоу назвать было нельзя, и мучения несчастного животного не приносили штурмовику никакого удовольствия. Тем не менее, приятен был один факт: лежавшее перед ним бледное создание было родом не с Силлиона, а с Крига. Перебитый куском обшивки позвоночник не оставлял скакуну ни единого шанса и обрекал полуослепшее животное медленно гореть в только начинающем набирать силу огне и задыхаться в дыму. От жары противогаз на лошади начинал плавиться, сжигая морду, затекая в пасть, ноздри и одну пустую глазницу, глубже и глубже, пока, наконец, не доберется до мозга и не вскипятит его. Все, что могло животное - кричать и хрипеть в надежде на милосердие, которое явилось ему в виде рядового с лаз-пистолетом в руках. Одно нажатие на курок и лазерный луч, сопровождаемый коротким хриплым взвизгиванием, за мгновение довершил ту работу, на которую у пламени и расплавленной резины ушло бы полчаса. Как только создание прекратили сотрясать конвульсии, Томас выпрямился и осмотрелся в поисках других выживших и снаряжения. Найти разбросанное при крушении по всему отсеку содержимое вещмешков было не просто, но вполне возможно, если не поддаваться панике и грамотно расходовать отведенное огнем время. К счастью жизнь уже сумела наградить штурмовика драгоценным опытом и в подобных ситуациях его мысли были кристально чисты.

Поиски Фоксглоу были прерваны пронзительным свистом. Выйдя с той стороны от разбитой Валькирии, откуда был слышен звук, штурмовик увидел чудом уцелевшего Стефана: тот свистел снова и снова, нетерпиливо расхаживая взад-вперед, не обращая внимания на раны. Кирасир звал своего скакуна. Минуты тянулись, будто часы и вот, с души медика будто камень свалился: среди обступающих поляну многовековых деревьев показалась Фурия: животное было напугано, но, тем не менее, подчинилось прочно засевшим в черепной коробке командам. Спустя еще несколько минут лошадь стояла привязанная к ближайшему ко 2-ому самолету стволу дерева, а ее хозяин на пару с Фоксглоу пытался спасти самые критичные для выживания в данный момент вещи: аптечку и диагностор, кроме того, Величко-Вышнележский собирался наведаться в упавшую буквально в нескольких десятках метров 4-ую валькирию, в поисках вокс-кастера. Боеприпасы и провизия интересовали Стефана в последнюю очередь. Медик был, похоже не обделен милостью Императора, и рейд в чадящий транспорт, по крайней мере частично, увенчался успехом: сумка с вещами оказалась при кирасире, аптечка и диагностор, находившиеся в ней были в полной сохранности, остальное уцелело в гораздо меньшей степени: инжектор был разбит в дребезги, а провизия и боеприпасы были испорчены почти полностью. Выживших внутри покореженной Валькирии обнаружить также не удалось: транспорт был почти пуст. Лишь внутри кабины пилота кирасиры нашли два тела. Оба принадлежали криговцам. Пилот, чье несомненное мастерство спасло ваш самолет, упокоился на своем месте. Его голова, будто перезревший арбуз была размозжена при столкновении с землей, а тело было переломано под неестественным углом в районе грудины. Поза, в которой замерло тело летчика была такой, что он наклонился на правый бок в сторону своего коллеги, будто вслушиваясь, в его слова. Тело второго же пилота больше напоминало кашу: смесь крови, осколков костей и остатков внутренних органов была размазана по доброй половине кабины - в кресле находилась лишь часть тела ниже желудка.

Сложно сказать, оказала эта сцена на Стефана такой эффект или на него повлияло обилие угарного газа, но господин Величко почувствовал, что еще немного и его сознание откажет, так что поиски пришлось прекратить. Выбравшись не без помощи штурмовика наружу, медик остановился у одного обломков, усеивающих лесную поляну, чтобы унять головокружение. Проведя несколько минут на свежем воздухе, Величко-Вышнележский пришел в себя. Фоксглоу тем временем увидел Михала: помощник медика вел под узцы трех скакунов: свою лошадь, лошадь Маченко и лошадь Томаса, шагая медленно и неторопливо, чтобы не нервировать ездовых животных. "Господин Стефан, я тут подумал, что нам всем сэкономит времени, если я отыщу хотя бы нескольких разбредшихся по округе животных, кроме того, я просто не мог поверить, что с вами что-то случилось", - улыбнулся своему другу корнет.

После того как вы обследовали место крушения, обнаружить Маченко труда не составило: когда трое кавалеристов увидели своего товарища, он только пришел в сознание. Судя по его внешнему виду, чувствовал он себя неважно, хотя заметных серьезных ранений вы не обнаружили. Компанию прислонившемуся к куче натасканных небольших обломков, сидящему в борозде пропаханной одним из упавших транспортников Виктору составляла та самая пара всадников смерти, путешествовавшая во второй валькирии в качестве пассажиров. Один из них был серьезно ранен: даже полному профану в медицине были заметны множественные переломы и открытое кровотечение, другой же, вроде бы, отделался только ссадинами и ушибами, и сидя на другом краю той же самой кучи, около которой пристроился верлерец, раздумывал над чем-то. Увидев подошедшую группу гвардейцев, тот молча приветственно кивнул и начал наблюдать за вами. Сложно сказать, что творилось в голове у этого "противогаза" , но в очередной раз повисшее молчание он первым нарушать не собирался.

День за днем мерно тянулся серый дорожный тракт. Тусклое осеннее солнце, пробивающееся сквозь тонкие рваные облака, не согревало, но лишь скупо освещало дорогу. Угрюмое небо будто пожирало его: пелена стягивалась вокруг мрачного солнечного пятна, медленно, неторопливо, но все ближе и ближе, из часа в час, из минуты в минуту, тянулись и оплетали его свинцовые отростки. Путешествие от самого монастыря проходило в молчании. Его не нарушали ни люди, ни птицы. Казалось, все живое умерло вместе с природой, замерло в скорбном молчании над пустой запыленной дорогой. Только резкий, не по-осеннему холодный ветер, да мерзкий скрип колеса нарушали застывшее безмолвие. Петрус сидел в глубине повозки и молился, глядя на небо: "Sanctus espiritus...", - едва слышно слова слетали с его губ. Большие грубые пальцы перебирали бывшие когда-то темно-красными четки. Они выцвели, растрескались и постарели, как и его тело за годы и десятилетия усердной службы в монастыре. Все еще сияющая ярким светом, но начинающая угасать сила, разум, обвитый терновником мудрости и смирения - вот то, что Петрус может предложить миру, оказавшемуся таким жестоким когда-то к маленькому мальчику, предложить другим людям, чтобы им не пришлось пережить то, что когда пережил он сам. Сейчас. Пока еще не поздно. Пока он еще способен. К этому он готовился двадцать четыре года. Все ждал, когда поймет, что наконец готов. Он так и не понял. Но время уходит: редкие мужчины доживают до пятидесяти, через несколько лет его уже будут называть стариком. Так что либо сейчас, либо уже никогда.

Места, где останавливались Петрус и испанец были бедны и полузаброшены, хозяйва предлагали только хлеб, сыр да воду - уже более необходимого. Черствой буханки и воды достаточно для человека, и в большем монах не нуждался, хотя от сыра он не отказывался: часто Петрус отдавал лишнее маленьким грязным исхудавшим детишкам, смотревшим на него будто загнанные волчата, и истощенным матерям с осунувшимися лицами. Благодарность ему была не нужна, достаточно было лишь знать, что ты делаешь добро ближнему своему. Пяти часов сна на куче сена тоже хватит, если твоя совесть чиста и не отягощает тело ночью. Немногое остававшееся на привале время посвящалось вечерним и утренним молитвам освежением в памяти начинающих истираться из нее моментов писания Господня и истязающим тело физическим упражнениям. Стоило встретить монаху людей выполняющих тяжелую работу, как он был рад предложить свою силу в помощь, от чистого сердца. О чужих несчастьях он тоже с готовностью выслушивал - другое дело, что решиться исповедаться мрачному служителю Божьему мог и хотел далеко не всякий. Сам же Петрус о том, что у него на душе никогда ни с кем не заговаривал: предначертание слуги Господня - дарить облегчение, но не омрачать души других.

По дороге через лес они встретили купца. Храбрый человек или глупец: с одним телохранителем разъезжать по густому мрачному лесу, где опасность подстерегает на каждом шагу, за каждым поворотом, у каждого оврага. Люди, сбившиеся с пусти христианства, люди, которых вера доболе не удерживает от обмана, насилия и скотской жизни. И не только люди. Уж кому как не двум членам Ордена знать об этом. Мало ли что там говорят? Будем надеяться, что для тебя все так и останется, сын мой. Будем надеяться. Торговца большую часть времени Йеллоувуд предпочел не слушать: разговоры о грязных делишках этого человека, прости его Господь, Петруса не интересовали. Большую часть пути монах либо размышлял о писании, либо всматривался в проплывающие мимо деревья - всегда нужно быть готовым встретить опасность. И духом, и телом.

Несмотря на опускающиеся сумерки и сгущающийся туман, можно было заметить, что они приближаются к городу. Еще немного и они прибудут туда, куда их послал настоятель. В этом городе нужно найти некоего Джерома Мерсера. Имя Петрус запомнил хорошо. Найти про него записи в огромной монастырской библиотеке не удалось. Хотя это, на самом деле, и не удивительно: записи содержали лишь имена да обрывочные сведения о лучших охотниках ордена. Было бы наивно полагать, что их отправили к одному из таких. И все же неизвестность тревожила. Размышления монаха прервал скрип отвалившегося колеса и резкий крен набок. Чтобы не потерять равновесия и не упасть, он даже уперся локтем в борт повозки. Торговец наконец заглох, и Петрус осознал, как же тихо было вокруг. Даже слишком тихо.
- Подсобить? Сейчас, сын мой, - монах вылез из телеги и направился к колесу. Ему было совершенно не трудно в одиночку притащить назад огромное тяжеленное колесо. С каждым шагом Петрус начинал нервничать все больше и больше: что-то неуловимое в этом месте ему определенно не нравилось. Он даже захватил с собой из повозки огромный сверток серо-зеленой ткани, о котором за всю поездку так и не спросил или побоялся спросить купец. Рука невольно заползла в него и обхватила осиновую рукоять. Но находившийся в нем предмет так и не был развернут. Медленно подойдя к колесу, монах остановился и прислушался. "Наверное, просто нервы шалят", - пронеслось в голове у Йеллоувуда.

Повесть о том как Морган Красс испугался орка:
Том 1. Глава 1.
Давным-давно, в далекой галактике, на Императором забытой (но не славными адептами воли его) планете пытались унести свои шкуры в целости треть дюжины элизианцев, четыре катачанца, группа сционов и комиссар. И плыли они по полуболоту-полуреке в неизвестном никому направлении, куда их завел долбанутый на всю голову Киллиан, возомнивший себя древним героем терры Сусаниусом. И проплывали они мимо островов, где раненые гвардейцы служили явной приманкой в орчей засаде (о чем несчастные сообщали всем и каждому). Один мудрый штурмовик предложил обойти засаду, но два полудурка Сусаниус II (по фамилии Коркаран) и Красс сказали: давайте перебьем орков, что там такого то.
Том 1. Глава 2.
И ТУТ ИЗО ВСЕХ ЩЕЛЕЙ ПО ОРКУ !! В КУСТАХ ШЕСТЬ, НЕТ СЕМЬ, ДА НИФИГА, ВОСЕМЬ ОРКОВ. ПОД ВОДОЙ, КАК АКУЛЫ-МОДЖАХЕДЫ ВСПЛЫЛИ ЗЕЛЕНЫЕ ЧУДОВИЩА, ПЕРЕВЯЗАННЫЕ ГРАНАТАМИ, А ПЕРЕД НИМИ ПОЯВИЛСЯ ОГРОМНЫЙ, ФРАК ПОБЕРИ, ЗЕЛЕНЫЙ ДЕМОН: ПО ЕГО КЛЫКАМ СТЕКАЛА ЯДОВИТАЯ СЛЮНА, ГЛАЗА ЗАЛИВАЛА КРОВЬ, ОГРОМНЫЕ РУКИ, КАК ДЕРЕВО В ОБХВАТЕ КАЖДАЯ, ИЗБОРОЖДЕННЫЕ СОТНЯМИ БОЕВЫХ ШРАМОВ И ВЗДЫБЛЕННЫМИ ВЕНАМИ, НАПОМИНАЮЩИМИ АДАМАНТИЕВЫЕ ТРОССЫ, СЖИМАЛИ ОРУДИЕ СМЕРТИ, СПОСОБНОЕ ЗА 1 ВЫСТРЕЛ СРАВНЯТЬ С ЗЕМЛЕЙ НЕБОЛЬШОЙ ТИТАН (по крайней мере изрыгало оно столько дыма и искр, что думалось, будто оно может) ТУТ ЭТО СОЗДАНИЕ ПЕРВОРОДНОГО УЖАСА ПОСМОТРЕЛО ПРЯМО В ДУШУ КРАССА, КАК БУДТО НАМЕРЕВАЛОСЬ ПРОГЛОТИТЬ ЕЕ, И ИЗДАЛО РЕВ ПОДОБНЫЙ РЕВУ САМОГО ХОРУСА, КОГДА ОН СОШЕЛСЯ С ПОВЕЛИТЕЛЕМ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА В СМЕРТЕЛЬНОЙ СХВАТКЕ. Но Морган был не пальцем делан: он собрал все свои силы, напряг каждую фибру души и пискнул: "Мы. Все. Здесь. Умрем..."