Голосование за ходы

Стенли Твиддл, стоя мостике и заложив руки за спину, как заправской флотский капитан, презрительно обозревал вверенную команду, нестройной шеренгой выстроившуюся перед ним. За его спиной Лексс демонстрировал сложные тактические графики и диаграммы — призванные отображать состояние корабля, жизненные показатели экипажа и важные навигационные данные, они внушительно и грозно обрамляли холодный черный квадрат космоса.
— Итак, — гаркнул он, — Подтянулись, отребье! Перед нами Вселенная Тьмы, а это значит, что все шуточки остались за бортом, жестяная башка — к тебе относится, в первую очередь. В наших руках находится вершина оружейной мощи, самое совершенное оружие, придуманное человечеством, поэтому забудьте слова «протокровь», «пророчество» и прочую ерунду — в этот раз мы не будем тратить наши ресурсы впустую и зазря подвергаться ненужному риску. Теперь вам нужно помнить только «сэр» и «есть, сэр!», а обращаться ко мне следует не иначе как «господин капитан, сэр». Субординация, дисциплина и ваш замечательный капитан, пребывающий в состоянии сексуального удовлетворения — вот три фактора, благодаря которым мы отыщем нам новый дом.

Стенли Твиддл, маленький человечек далеко не первой свежести со смешной шапочкой, которой он стыдливо прятал свои реденькие седые волосы, мысленно репетировал свою речь. Наконец, набрав в грудь побольше воздух, он пискнул:
— Итак...
На этом внутри него что-то оборвалось. Непохоже, чтобы до него хоть кому-либо из собравшихся было дело.
— Ребята, — жалобно пробормотал он, обращаясь, условно, в пустоту. — Ребята, послушайте... я ведь ваш капитан. И я хотел сказать, что, эээ, в этот раз... Ммм, ну, будет все немножко по-другому. Мы ведь хотим найти нам новую планету, дом, и... эээ... ну и...
Стенли смущенно умолк.

Худр'Вра, не церемонясь, схватил колдуна за горло:
— Дурня, шкура ты паучья, — зашипел он, — дурня из меня делать вздумал? Иллюзиями мне голову морочить? К черту безумие и к черту хаос! Там, в твоей выгребной яме, змеедемон — мой змеедемон — и мне очень интересно, какого...

Внизу действительно был змеедемон — обернувшись, Тессарил ясно мог различить все его легендарные черты — чешую, хитин, когти, щупальца и изуродованные морды у него на брюхе. Меч герцога попал как раз в одну из таких морд, разрезал губу и челюсть, заставив крысиные зубки мелким бисером рассыпаться по полу. Тварь заплясала на месте, брызжа черной маслянистой кровью во все стороны, зашлась диким воплем — и издохла. Рухнула, глянув в последний раз на герцога — и в этом взгляде был немой укор.
Из лопнувшего живота начал просачиваться зеленоватый дымок, который не исчезал, а вовсе даже наоборот — сплетался в нечто псевдоживое, в призрак змеедемона, который сейчас удивленно и бестолково осматривал себя, свои дымчатые формы — и свой собственный труп.

Наверху Худр'Вра заорал, рука его сжалась еще сильнее, а человек со звериными метками обеспокоенно спросил:
— Господин, вы в порядке?
Но Властелин Тьмы явно не был в порядке, явно не так что-то было с тем, как в глубине его нутра что-то зашевелилось, забугрилось, поползло вверх и начало рваться наружу.

Шар за спиной Тессарила произнес:
— Пусть смерть этого существа будет ритуальной жертвой, кровавым подношением смертной силе мира. Им ведь обещали, ты знаешь, что никто не умрет. Что поднявшись сюда, на Светлый Берег, они станут богами. Таков был уговор. Они и поднялись, всплыли из Бездны, повинуясь приказу мусорщика, карабкающегося по Лестнице Ветра, который вообразил себя смертной силой мира, которому этот мир задолжал, который сам решил взимать кровавые подношения. Не знающего, что идет он дорогой, принадлежащей другому. Слепо идущему — след в след — за другим человеком.

— Неправда! — заорал Худр'Вра, с ненавистью глядя, как колдун, навроде выброшенной на сушу рыбы, судорожно хватает ртом воздух. — Ложь! Я принес ритуальную жертву, я запустил в ход цепь событий, я нашел и открыл Дверь в Воздухе, я сам поднялся из Бездны! Никто из Храбрецов, с которыми я тащился от самого Нхэта, от этих ублюдочных волн до хрустальных дворцов Дорзена, никто из них, а именно я! Хоть мы все вместе оказались на Темном Берегу, хоть всех нас сбросили туда, никто из тех, кто пережил падение, не смог сделать то, что сделал я! Я принес жертву, я заключил сделку, я скормил их личинкам и глядел, как они несколько дней бултыхались в этой жиже, медленно перевариваемые!

«Шар» безразлично пожал плечами.
— Смерть сестры герцога отправила тебя в Бездну. Смерть другой женщины — позволила тебе вернуться. Все остальные смерти — всего лишь прихоть судьбы. Игра света в сиянии Извечной Звезды. Они ничего не стоили.
Худр'Вра бессильно трясся от злобы, чувствуя, как в грудной клетке разгорается огонь.


— Все эти смерти, — устало сказал Винитарий, только что закончивший рассказывать Кирну о событиях последних дней — событиях, превративших Ирт в пепелище. Невеселые новости, дошедшие до далеких Рифовых Островов с запозданием, и почти никак не отразившиеся на унылом и бессмысленном существовании мусорщиков. — Все эти смерти, в принципе, были излишни. Конечно, хочется спихнуть их на прихоть судьбы, но сейчас уже не перед кем оправдываться. Никого не осталось. А совесть свою не успокоить, когда у тебя на руках кровь тысяч и тысяч людей. Все, что произошло, в равной степени — моя вина, и вина этого человека, что подле меня, — чародей указал на второго обитателя болот, — мы виноваты. А началось все это тысячи дней назад, когда я еще был совсем мальчишкой. С детства у меня был талант к магии, и мой Дом прочил мне успешное будущее и уже вел переговоры с Домом Одола о моем назначении на пост Мастера Оружия — неслыханная честь в моем возрасте. Но ведьмы заинтересовались моими навыками, и предложили моей семье солидную сумму, целое состояние. Им отказали, мало было выгоды продавать меня в Сестричество за разовую плату, когда мое пребывание на посту Мастера Оружия будет приносить регулярные бенефиции Дому до конца моей жизни. Столковались об аренде — тысячу дней я буду изучать у Ведьм колдовское искусство, а затем вернусь в свой Дом.

Чародей, бывший мастер оружия на службе Кеона Одольского, потер болезненно ноющий лоб.
— То, о чем я говорю, случилось в последние дни моего пребывания в Сестричестве. Это было последним испытанием, проверкой всех моих навыков — мне нужно было пройти Лестницей Ветра, магическим путем, соединяющим светлые миры под Извечной Звездой. Неофиты в таких испытаниях обычно посещали Немору. Виртуозы Чарма, случалось, доходили до Хеллгейта. Я... случилось так, что я упал с этой Лестницы.

Тогда я сразу понял, что случилось — такое уже случалось раньше с некоторыми чародеями, недостаточно внимательными и слишком самонадеянными. Об этом предупреждали — упадешь с Лестницы Ветра, и отправишься прямиком в Бездну, возврата из которой нет. Сестричество, мой Дом, весь Ирт... все это почти перестало для меня существовать. К счастью, в отличие от многих чародеев, путешествующих между мирами, я знал кое-что, чего не знали они. Что было известно Братству Мудрецов и Сестричеству Ведьм. Что вопреки распространенному повсеместно мнению, на холодных планетах вдали от Извечной Звезды тоже есть жизнь. У Бездны есть дно.

И зовется оно Темным Берегом.

— Считается, — вещал черный шар, аватар Смерти, в Дворце Мерзостей, — что в холодных мирах Бездны Чарма нет. На самом деле, Чарм есть везде. Он жизнеобразующая субстанция, и без нее не обходится ничего. Есть он и на Темном Берегу, но он разряжен, из-за огромных расстояний доходит он дотуда в очень малых концентрациях. Поэтому удивительным, прямо-таки необыкновенным представляется, что юный самонадеянный мальчишка, проживший всю свою недолгую жизнь под Извечной Звездой, не растерялся. Не оставил надежду. А последовательно предпринимал действия для своего возвращения.


— На Темном Берегу, — рассказывал Винитарий. — Мне требовался помощник. Для того, чтобы вернуться на Ирт, требовалось много Чарма, огромные количества. Потому и считалось, что возврата оттуда нет. Но я не отчаялся. Укрывшись поначалу в лесах, я начал собирать Чарм — процеживать, дистиллировать, кипятить в ретортах и перегонных кубах. Из воздуха я мог получать мельчайшие частички Чарма, называемые алхимическим золотом, но для этого требовалось оборудование — и время. Для этого мне потребовался помощник, и я выбрал себе одного из местных жителей. Он оказался достаточно сообразителен, чтобы понять, кто я такой, и достаточно силен, чтобы отваживать от моей лаборатории непрошеных гостей. Он помогал мне в лаборатории, знал местные порядки и доставал все, что мне было надо. Я взамен учил его азам своего искусства, рассказывал про Извечную Звезду и миры Светлого Берега.

Для последнего этапа моих заклинаний нам потребовалась Ведьма. Это еще одна причина, по которой подняться из Бездны так сложно — на Темном Берегу не было ни одной, несмотря на предрассудки аборигенов. Тогда мы решили ведьму создать. Мы спасли ребенка, маленькую девочку, во время наводнения — и стали воспитывать ее в обычаях Сестричества, мы, двое мужчин, нелепо подражающих путям Богини. Сейчас это кажется глупым, но тогда... тогда это сработало. Но к сожалению, мы слишком увлеклись. Мой помощник, — чародей повернул голову в сторону своего спутника. — Кажется, он был слишком очарован ею, к тому времени уже молодой девушкой, говорящей с деревьями и способной исцелять простым прикосновением. Он любил ее... да и я, наверное, тоже. Но я был слишком занят своей алхимией. Своим золотом. Слишком занят, чтобы обращать внимание на тот страх, который она начинала внушать местным жителям. Мы не уберегли ее. Ее убили. Из страха и предрассудков.


— Для мальчишки это было страшным ударом, — клокотал черный шар. — Кровь девушки оказалась на его руках. Но к тому времени он уже собрал достаточно алхимического золота. Столько Чарма, сколько ему было необходимо. Это был чужой мир, и он не связывал себя с ним — похоронив свои грехи на Темном Берегу, он поднялся по Лестнице Ветра, с триумфом возвратился из Бездны и стал Шеном Винитарием. Он прожил долгую жизнь на Ирте, и в этом ему немало помогло то, что он вымазал у себя из памяти все эти события, не желая помнить о принесенной им жертве. В самом деле, зачем беспокоить себя — ты молод, у тебя впереди блестящее будущее. Зачем бередить душу ошибками прошлого?


— Чего я не учел, так это того, что мой помощник, Риис, — Винитарий опять взглянул на своего спутника, — не отпустит призрак девушки так легко. Он помогал мне с моей работой и внимательно, слишком внимательно слушал мои уроки. А я... я был слишком занят. Своей работой. Своим золотом. И не заметил, как из простого подмастерья, выбранного мной из всех местных жителей, он превратился в талантливого чернокнижника. Он сам смог из тех золотых крупиц, что я случайно просыпал и даже не обратил на это внимания, создать свою собственную алхимию, свой собственный Чарм. Со смертью девушки его уже ничего не удерживало на Темном Берегу, и он, словно дурак, решил карабкаться к Извечной Звезде, к светлым мирам, не подозревая, что для него, жителя холодных миров, свет будет убийственным.

Я не показывал ему Дверь в Воздухе.

Он нашел ее сам. И смог отворить ее. И продолжил свой нелепый подъем... оставив дверь открытой.


Для Тессарила многое из рассказанного Слепым Богом было в диковинку, но у Ракеллы постепенно начала формироваться картина происходящего. Во всяком случае, теперь было понятно, как змеедемоны смогли попасть на Ирт, как вообще удалось вернуться простому безымянному мусорщику, весь Чарм которого — случайно доставшийся ему меч — был отобран Тессарилом Ясным, когда он и вся его компания отправилась в Бездну за убийство сестры герцога. Он просто прошел через открытую дверь, по пути, который был проложен до него.

Конечно, в истории все еще было много белых пятен, например, было неясно, как ему удалось столковаться с демонами, всего лишь бесплотными фантомами, которые, как знала ведьма, в больших количествах встречаются на некоторых холодных мирах только в виде эмпатических хищников, питающихся человеческими эмоциями.

— Не дергайся, — хрипло прорычал Худр'Вра, разговаривая не то с колдуном, не то сам с собой. — Я обещал тебе море крови, и ты купался в ней. И этого говнюка я в ней утоплю, не волнуйся. Все будет идти так, как должно. А тебя...

На этот раз Властелин Тьмы точно обращался к Утеру Кривому.

— Так-то ты распорядился силой, что я тебе предоставили, чтобы карать моих врагов. Решил покопаться в моем прошлом и устроить из этого маленькое представление... ну что же. Нади! — рявкнул он, раздавив колдуну горло и бросив к своим ногам. — Возьми этого паука, пока из него не выползла еще его гнилая душонка, да кинь в одну из ям. А потом найди, как остановить этот чертов Поезд!

Побледневший Нади, по прозвищу «Шакал», кинулся выполнять поручение. Шен Винитарий, тяжело вздыхая, продолжал сидеть все в той же позе. Котяра, человек со звериными, названный Риисом, чернокнижником с Темного Берега, продолжал держаться за голову и бормотать.

Черный шар, воплощение самой Смерти, один раз моргнул — и пропал. Оставив после себя только тихий голос, полный сожаления:
— Две смерти, Тессарил. Одна уничтожила твоего врага. Другая помогла ему вернуться. Ступай.

Двери вагона приглашающе раздвинулись.

— Спокойно, пан, — сквозь зубы процедила Эльжбета. Не заметить действий собственных телохранителей щегла было нельзя, поэтому она сразу постаралась завладеть вниманием дворянина, предупреждая попытку навалиться на нее скопом — говорила, адресуя слова ему одному, пристально глядя ему в глаза. — Вот, допустим, копье. Длинное, правда? Так вот я кольну вашего коня — маленький, почти хирургический укол — и кто может знать, как отреагирует бедное животное? Обученное, наверное, к охоте, а даже если и к войне — выдержит, устоит ли, когда ему в морду ткнут полуметровое жало? Не взбрыкнется ли, не загарцует, не завалится ли наземь, придавив при этом вас, когда пойдет сеча? Запутаются у вас ноги в стремени, и все, не срастутся потом. И это еще в лучшем случае, пан, в лучшем случае. А то ведь бывает и так, что шею люди сворачивают! Да-да, ломаются позвонки, хрустят и трескаются, и вообще — хрупок человек, до обидного хрупок. И много ли пользы будет пану от исколотой мечами «глупой девки», если сами вы после этого, с переломанными культяпками да со свернутой шеей, проведете остаток своей жизни в виде паралитика, прикованного к постели и пускающего слюни на потеху слугам?

Спиной женщина уже чувствовала приближение своих товарищей. Обнадеживало это, конечно, слабо — навлекать на них угрозу не хотелось — зато хотя бы стража не спешила вмешиваться. Уже неплохо.

— То, что вы понятия не имеете о хороших манерах, уже ясно и так, — продолжила женщина уже громче, обращаясь ко всем. — Вы уже не первый раз оскорбляете меня, а я не из тех, на кого можно трусливо лаять из-за чьих-то спин. И уж тем более не стоит безрассудно задевать клеветой честь человека, чье положение неизмеримо выше вашего — и уж точно более благородного. Я Эльжбета Рёрих, армигер и верный защитник своего господина. Вы, вроде бы, дворянин — так я предлагаю урегулировать вопрос по-дворянски. В поединке с вами или с любым бойцом, которого вы выставите за себя. Соглашайтесь, пан, — женщина прищурилась. — Последние дни выдались для нас очень скверными. Из-за вас я потеряла товарища, которого у меня даже похоронить не было возможности, а ваше нынешнее поведение только усиливает мою неприязнь. Если ваша честь для вас всего лишь пустой звук, то дело обернется очень скверно. И тогда уж я гарантирую, — подбородком она чуть кивнула на копье, — что своих телохранителей вы не переживете.

– Оставил их в другом кармане, — мстительно ответил Стенли. Денег у него не водилось с тех пор, как ему волею обстоятельств пришлось покинуть пост во властных структурах. Зато у него имелся огромный, неимоверно длинный, конструктивно безупречный межгалактический корабль с функцией уничтожения планет и эргономичным капитанским креслом. Кому нужны деньги, когда по одному твоему слову внушительный глобус с многомиллиардным населением, со всей его инфраструктурой, сгорает в очищающем пламени орудий Лексса, пророка нового порядка, в котором не будет места ни одному мужчине, кроме блистательного Стенли Твиддла — ни органику, ни роботу...
— Нет, — повторил Стен, странно глядя куда-то в пространство поверх головы Семь-Девяносто, — оставил их в другом кармане, извини.

По углам плясали тени, и мерная вибрация меча нарастала, отвечая им. Звенящий меч присоединял свой голос к чудовищной какофонии боли, человеческим воплям, скрежету ржавых цепей и шипению раскаленного металла. Ухали клубы дыма, и неведомые котлы им в ритм выбрасывали снопы искр и пламени по обоим сторонам от дороги.

Герцог безмолвно кричал — имена родных и близких перемежались с тем единственным, которое нынче ненавидели все на Ирте. Кричал о боли, о бессильной злобе и о прощении. Сотни людей в этом Дворце Мерзостей тоже кричали.

По сути, о том же.

И гадостный, страшный, непонятный напев был тут же — визжали змеедемоны и за пределами пирамиды, и в ее нутре, и пели свою гипнотическую песнь изломанные лица у них на животах.
— Слепые, слепые, — шепоток вгрызался в разум. — Слепые, слепые, ничто, ничто не так, как есть. Слепые, слепые, слепые...
Грохот нарастал, и уже трудно было отличить обычную боль от той, что приходила вместе со звуком.

Слепые, слепые. Ничто не так, как есть. Слепые, слепые, слепые.

Так пели лица.

Так пели пасти.

Так пели люди.

Так пели стены.

На самом же деле, не пел никто.

Уже несколько минут как злобный клекот смолк — даже сам Властелин Тьмы за маской своей черной брони и своего звучного выдуманного имени не мог спрятать удивления. Приподнявшись, он прислушивался к тишине, гадая, почему змеедемоны замолчали.

Мрачный серо-коричневый ком, сидящий внутри его грудной клетки, беспокойно заворочался. Он чувствовал, что что-то не так.

«Почему? — в напряженной тишине и красной дымке можно было практически видеть эти слова. Их не было видно сверху, со зрительских мест, слишком далеко. — Почему я должен это делать?»

— Потому что ничего еще не определено, — это был новый голос, одновременно знакомый и незнакомый герцогу, трудно было понять — трое или четверо говорили разом. — Потому что прошлое меняется всегда. Потому что все меняет все. Потому что жизнь куется на наковальне снов, а молотом служит смерть. Так было положено вами, а смертный по прозванию Все Облака был выбран хранителем мудрости.

— Гвах! Мудрость не всегда мудра, — один из голосов заметно выбился вперед. — Извечная Звезда отбрасывает свои лучи на картину мироздания, а ваша судьба — всего лишь их отражение.

— Сказано, — мстительно добавил второй голос. — Ирт, сотворённый из утренних теней мироздания первыми лучами Бытия, вознесённый меж неизречённой мощью Начала и непостижимой пустотой Бездны, вращается под лучами Извечной Звезды — источника магии, источника жизни.

Ирт, вращаясь, прядёт удачу и гибель, тьму ночи и свет дня!

— Звезды живут тысячи ночей, — вкрадчиво добавил один из голосов, — но затем и они сгорают. Ничего не предопределено. Все еще может измениться.

— В конечном счете, — хором заговорили голоса. — Бездна ждет вас всех. Только возвращение к Началу может как-то повлиять на ситуацию. Это тоже выбор.

За этим последовав взрыв хохота, который быстро был остановлен самым нетерпеливым из голосов.
— Ирт был первым, — пояснил он. — Но мы были и до него. Установленный порядок был нарушен по воле...
Голос на секунду замялся.
— По воле непредвиденного стечения обстоятельств, — выкрутился он. — Все Облака посвятил один отрывок в своих свитках тому, что сломало ход вещей. Это тоже выбор.
— Это тоже выбор, — согласился какой-то отдельный из голосов. Они путались между собой, перебивали друг друга, но количество их вроде бы не увеличивалось.
— Достаточно, на самом деле. Мы тоже поспособствовали. Но вина все равно — ваша. Какой-то слепой кузнец придумал, как вдохнуть свет в кусок металла, несущий смерть. Какой-то бедный сапожник заполучил этот меч и поменял ход истории. Какой-то мусорщик его нашел. И это последнее — вовсе не случайность. О нет, далеко не случайность.

— Мы всегда были здесь, — самый уставший из голосов сделал не слишком уж неожиданное признание. — Естественный ход вещей привел к тому, что смертный, который теперь зовет себя Худр'Вра, ныне опустошает Ирт. Ты вызвал это, волшебник Ховернесса. Сбросив убийцу в Бездну, ты поспособствовал воцарению хаоса.

— Ты, и тот мусорщик, что нашел этот меч, — принялся перечилсять сомн голосов. — А еще портной. Слепой кузнец. Убийца из Дома Убийц. Дети, взрослые, пэры, нищие, мусорщики, воры, герцоги, маги. Вы все поспособствовали. Без вас бы ничего не случилось. Отдавая жизнь и проживая смерть, вы все замарали руки.

— В конечном счете, — подвел итог усталый голос. — Это был естественный ход вещей.

— Не сопротивляйся, — шептал хор. — Ты хочешь знать, как Худр'Вра перемахнул Бездну. Это было легко. С этим справился бы даже ребенок. Мы покажем тебе, как. Мы знаем. Мы знаем правду, которую он похоронил вместе со своими товарищами. Которую похоронили все, кто знал о ней. Мы знаем. Мы покажем.

— Найди нас, — завизжали голоса. — Найди нас!

Двери поезда грохотнули друг о друга и снова открылись.

— И не выпускай меч из рук, — дал свое напутствие сухой нетерпеливый голос, невероятно знакомый и неприятный герцогу.

А наверху события шли своим чередом. Худр'Вра не слышал сомна голосов, он был слишком озабочен своими новыми ощущениями.

— Мне не нравится здесь, — занервничал Стенли, когда абориген и Кай обменялись таинственными «ку». Он не знал, что это означает, но подозревал, что установление контакта идет явно не по плану. Предел его выдержке наступил, когда один из аборигенов устремился прямо к нему.

— Я сдаюсь! — безапелляционно заявил Стенли Твиддл под напором тычка в живот. Сразу же он зачастил:
— И, эээ, прошу зафиксировать, что это решение я принял еще перед завтраком, а вовсе не под давлением... Я всего лишь жертва режима, я не имел никакого отношения к захвату самого могущественного оружия нашей вселенной и находился под дурным влиянием банды закоренелых преступников, возглавляемых опасной железной головой-рецидивистом... и я прошу о снисходительности. Пожалуйста, не делайте мне больно!

Зажмурившись, Стенли сделал робкий шажок в сторону явно превосходивших их технически обитателей неизвестной планеты.

— Вижу, вижу, вижу, — степенно проговорил Худр'Вра спешащему ему на встречу паучьему колдуну, останавливая готовый уже было вырваться поток приветственных речей у последнего. — Все вижу, моей старательный и верный слуга, твои труды не будут забыты, ничто просто так не пройдет, ничего еще не закончено, все будут отмщены! Хм...

Властелина Тьмы сопровождала совсем небольшая свита — и внушительная стая змеедемонов, без которых Худр'Вра не ступал и шагу за прошедшие несколько месяцов. Из рода человеческого Властелин Тьмы хотел видеть подле себя только трех человек: Ракеллу, на которой в этот день было подозрительно много одежды — Властелин Тьмы требовал, чтобы красота ее тела предназначалась только для него и ни для кого больше; мрачный зверочеловек с охотничьей походкой; герцог Тессарил Ясный, волшебник Ховернесса.

Вид у последнего был неважный.

Худр'Вра не дал своему хаклятому недругу счастья быстрой смерти — напоминанием о тех нескольких мгновениях забвения оставался только лишь уродливый шрам на шее. Остальные части тела были на месте — прошедшие месяцы для Тессарила были неприятными, но больше страдала его душа, чем плоть. Властелин Тьмы хотел, чтобы его игрушка была в форме к моменту, когда он сможет опробовать на ней все те ужасы, что должен был приготовить Утер.

Надо сказать, что самому Худр'Вра монументальное сооружение пришлось по душе. Конечно, рядом с ним он чувствовал себя неуютно — феноменальная работа, проведенная колдуном в исключительно сжатые сроки, поражала воображение. Даже он сам, человек, перед которым преклонялся ныне весь Ирт, казался себе маленьким и ничтожным на фоне этой обители греха. Но это и было хорошо — давало полное представление о том ужасе, которым должны были быть охвачены его враги. А пот, выступивший на лбу от безумных воплей, успешно скрывался черным рогатым шлемом.

— Ну что ж, Кривой, показывай, чего ты тут наворотил...

Этаж за этажом Худр'Вра, его свита, Утер и двое змеедемонов — Сс-со и Йс-со — осматривали сумасшедшие аттракционы боли. Королеву Ведьм подобное представление могло тронуть, но обмануть — вряд ли; очевидна была скрытая подоплека, заключающаяся в предостережении ей.

«Смотри, Ракелла Рашино-Зеа, смотри, — говорили хитрые масляные глазки сумасшедшего князька, сменившего теперь свою шипастую черную броню на легкую кольчугу радужного чармопровода с красно-желтой туникой поверх нее. — Вот, что ожидает своевольных и непокорных, вот куда попадают те, кто считают себя умнее меня. Да и вообще все. Да, в конце-концов, сюда попадут все. Такова природа моего безумного правления.»

Периодически он оглядывался, одаривая свою фаворитку кривоватой улыбкой, показывая при этом свои неровные зубы. Исподволь он глядел и на обессиленного Тессарила, давным-давно лишенного всякого Чарма, даже той крупицы, которая позволила бы ему покончить с собой и тем уйти от нынешнего бессмысленного существования.

Худр'Вра не слишком впечатлился тем арсеналом, что подарило миру торжество Механики. Наверняка необошлось бы без выговора — а того и гляди, и без наказания, — если бы вовремя не вмешался молчавший до этого зверочеловек, вовремя задавший несколько дельных вопросов и вставивший пару замечаний о пыточном комплексе. Властелин Тьмы покивал головой, и Утер поспешил обратить его внимание на новую забаву, живые ульи гадючьих ос.

Последние привели Властелина в восторг — он даже заапплодировал и с невыразимым удовольствием облизнулся, явно припоминая нечто хорошее. Но не гадючьим осам суждено было стать заключительным этапом на жизненном пути герцога Тессарила.
— Дальше, дальше, колдун, — нетерпеливо махнул рукой Худр'Вра. — Покажи мне то, что ты придумал. Наш друг герцог уже изнывает от нетерпения узнать, что же ты для него приготовил. Я же вижу, как у тебя блестят глаза.

Снаружи крикам угнетаемого человечества вторили дикие вопли змеедемонов. Твари, терроризирующие Ирт, присоединяли свои скрипучие голоса к симфонии ужаса, окутавшей долину.
— Ваши покои, владыка, — Утер почтительно отворил дверь на самом высшем этаже пирамиды, куда они попали по длинной закрученной лестнице, ведущей в обход нескольких этажей.
Интерьер поражал воображение. В этих покоях было собрано все самое лучшее и самое дорогое, что когда-либо было создано под Извечной Звездой. Даже цветочные горшки несли в себе такой заряд Чарма, что хватило бы целой семье безбедно существовать год, если бы у Чарма не было зловредного свойства выдыхаться. Но в этом помещении, похоже, такого не случалось.

Одна из стен представляла собой гигантское окно, открывавшее вид на Долину Страданий. Противоположная ей стена попросту отсутствовала — вместо нее была черная завеса, чем-то похожая на ночное, усыпанное звездами небо, с тем лишь отличием, что здесь его то и дело огненный всполохи окрашивали в красный цвет. Крики здесь были особенно громкими, а в полу зияла огромная яма, открывавшаяся на те этажи, что они пропустили. Очевидно, эта адская клоака представляла собой единый комплекс, созданный для одного единственного человека — герцога. Худр'Вра выжидательно посмотрел на Утера, и колдун кивнул, величественного и торжественного:

— Поезд Боли! — объявил он, и голос его задрожал. — Многоэтажная конструкция охвачена едиными рельсами, замкнутыми в кольцо. На каждом этаже поезд делает остановку, чтобы жерт... чтобы виновный принял положенное ему наказание, но перед этим поезд поднимается сюда, он проходит так близко, что можно будет увидеть гримасу боли на лице тех, кто внутри.

Худр'Вра явно был заинтригован. Сопровождавший его человек, издав неприятный всхлип, выдающий в нем шакала, спросил:
— В чем суть наказания?
— Боль, — просто ответил он, и немного помедлил, прежде чем продолжить. — И страх. Ужасы Бездны и самой человеческой души, с которыми истязуемому придется встретится, пройти их все — к нашему вящему удовольствию. Располагайтесь, владыка. Госпожа Ракелла.

Властелин Тьмы воссел на шелковых подушках, королеве ведьм досталось место по левую руку от него, Утер сел справа. Змеедемоны встали у дверей, а зверочеловек застыл рядом с герцогом на краю ямы.
— Не тяните, — проворчал Худр'Вра. Повинуясь его слову, шакал толкнул Тессарила в яму, и сознание герцога поглотила темнота.

Пришел в себя он уже внизу. Тело болело необычайно — вероятно, этим архитектор комплекса хотел отобразить ту боль, которую пережил сам Худр'Вра, когда его скинули в Залив. Тело болело необычайно, но разум был на удивление ясен. Покоев Властелина отсюда не было видно — потолок сводился в кроваво-красный купол, стены были того же оттенка, но вряд ли краска была тому причиной. Странные ровные стены, выложенные из аккуратных квадратных плит были словно бы залиты светом, источник которого определить было невозможно — противоестественно, но не самое пугающее в этом месте.

Поезд стоял тут. Проржавевший, он стоял, гостеприимно раскрыв двери. Другого пути наружу здесь не было — лестница, находившаяся за спиной Тессарила, была обрушена.

Другого выхода не было.

Но был меч.

Меч Таран, отобранный у Тессарила еще в момент его пленения, странным образом сейчас находился при нем. Метал приятно холодил кожу и весь гудел от наполнявшего его Чарма.

— Почему ты такая злая, — обиженным тоном спросил Стенли. — Я всего лишь проявляю здоровое благоразумие. Должен же хоть кто-то из нас заботиться о нашей безопасности, раз уж у тебя вся голова забита Каем, у Кая — самоуничижением, а у Семь-Девяносто... ну, эээ... деталями.

Обойдя кресло, он взгромоздился на него и приложил руку к пульту.

— Кхм, — Стенли задумался. — Лексс, будь так добр, постарайся установить связь с этим, эээ... аппаратом. И ретранслируй ему следующее сообщение на частоте... ну, на какой-нибудь приемлемой частоте. Да. Кхм.

— Аборигены неисследованного космоса, внимайте! — продекламировал он, покосившись на Зев. — С вами говорит капитан самого мощного оружия, когда-либо созданного человека. Эээ, ммм... Пожалуйста, идентифицируйте себя, и.... ммм... Лексс, эта штука вообще пилотируема? Или хотя бы передает что-нибудь на планету?

— Что-то планетка какая-то... неживая, — приуныл Стенли. — Замечательно Зев, просто чудесно. Вот он, дом нашей мечты, последнее пристанище усталых космических скитальцев на их нелегком пути. Мир-пустыня. Мир-рухлядь. У кого-то из присутствующих просто тяга на планеты-свалки, надо сказать. И это точно не я. И точно не Лексс. А раз так, то как насчет того, чтобы старина Стенли и Лексс остались на орбите, пока вы там все проверите?

— Я не хочу ничего сказать, вы все, эээ, отличная команда, для меня было честью летать с вами... Но черт возьми, каждая подобная высадка оканчивалась чем-то связанным с риском для жизни. И это конечно всеобщий риск, но я ведь капитан, и меня надо беречь... не то, чтобы я за себя боялся, — Стен выкатил свою хилую грудь колесом. — Просто здесь столько всего навалилось... Капитан, рука, Лексс, ключ. Ну, вы меня понимаете. И я все равно вам вряд ли пригожусь там внизу!

— Лексс, — воровато озираясь, Стенли приложил ладонь к пульту управления. — Старина Лексс, ты же не бросишь своего капитана. Ты ведь понимаешь, что твой капитан — интересный, видный мужчина, да что там, настоящий самец на борту! В смысле, эээ, ввиду отсутствия конкуренции... ты знаешь, фрактальное ядро и всякое. Я хочу сказать, что я ведь капитан, и у меня есть свои надобности. Ммм, ты не мог бы подать мне в каюту изображение из душевых?

Пожалуйста?

— Святые кобольды и гномы, феи, призраки, драконы, — Эльжбета присвистнула, явно впечатленная речными перекатами и захватывающим зрелищем разбивающихся о лысый берег волн. — Посреди моря этот остров, что ли?

Утро было бодрящим, сон — пусть даже явно результат действия черной магии — возвращал силы и успокаивал сознание. Хотя поводов радоваться не было.
По какой-то неведомой причине духа очень расстроило то, что они пытались спасти человеческую жизнь — ну что ж, никто никогда не говорил, что мирозданием правит разум...

Обозревая островок, девушка то и дело переводила взгляд на нависающие по ту сторону реки деревья. Казалось, совсем рядом, стоит только... но нет. Телохранительница была, в принципе, неплохим пловцем, ее не стесняли тяжелые доспехи и, в случае внезапной беды (а после встречи лицом к лицу с фантомом появления беды можно было ожидать прямо из воздуха) можно было бы, в принципе, попытаться спастись бегством. Но без необходимости испытывать удачу не хотелось.

Другое дело — деревья. Эльжбета уже успела убедится на вчерашнем опыте, что от них одни неприятности. Присыпанные золотом и пеплом деревья могут с равной вероятностью прятать под своими кронами ватагу жаждущих отмщения по закону крови диких цыган, или целый сомн привидений из ее собственного прошлого.

Телохранительница далека была от того, чтобы ровнять себя с таким человеком, как Леон Маркейн, но в некоторые моменты она могла поклясться, что вон за той липой прячется Длиннорукий Эд, сорвавшийся с каната и сломавший себе шею о цирковые подмостки. Не успокаивало даже то, что помер старина Эд за полгода до того, как ее продали в цирк, но кто может теперь поручиться, что он не затаил обиду? Старый бродяга с того света мог решить, что она покусилась на его место. Может, вселился сейчас вон в то дерево, стоит себе, ветвями машет. А переберется она на тот берег, пройдет мимо — и он ей голову оторвет. Нет, это деревце, пожалуй, надо приметить...

Успокаивая себя такими беглыми размышлениями — может, это призраки зарождающейся истерики? — Эльжбета пыталась оценить тяжесть положения, в котором они оказались. Река не река, камни не камни, а выбираться было надо, не сидеть же здесь до скончания веков — а старина Эд может стоять себе на своем холме, его и обойти можно.

Мешки вроде как были при них, как и оружие, как и все, с чем они вышли на поиски и что было при них на кладбище. У каждого из них должна была сыскаться какая-никакая одежда, а может даже и веревка — это было бы просто отлично. Но даже если нет, правильно связанные между собой рубахи будут служить надежным тросом, с помощью которого несколько сильных и бывалых людей вроде них смогут переправить кого-то из них через реку. Остров этот доверия не внушал.

«Ну все, Эльжбета — подумала про себя девушка. — Вот ты и попала в царство призраков. Черти круг.»
Ощущение, прямо скажем, было не из приятных. Еще день назад все было просто и понятно, жизнь катилось своим чередом, с делами своего господина она расправлялась ловко и умело, и рыцарство уже светило на горизонте — а теперь ей приходится принять и осознать то, что все это время за гранью реального, доступного ей мира все время находилось что-то еще.

Что-то вечное.

Что-то мрачное.

Что-то, что сейчас обратило свое внимание на ней и этих людях, перенесло их через неизвестные, но наверняка большие расстояния, бросило их на этот пустынный островок.

Где теперь ее рыцарство? Живой бы выбраться, а там уж как-нибудь...

Перед тем, как повернуться от берега к остальной компании, Эльжбета бросила еще один взгляд на горизонт.

Там были только горы.

Котяра сдержал свое обещание перед Хассаной, он отплатил ему сполна за его доброту. Теперь его друг-философ мертв, но Котяру утешало то, что его смерть была не напрасной — кровавой жертвой они купили жизнь Джене, нищенке, заслуживающей жизни больше их обоих. Котяра позаботился о ней — прошел с ней через Каф и оставил ей достаточно Чарма, чтобы пережить нынешний кризис.

Ныне он был свободен. Он отдал все долги.

Оставив Каф позади, вор шагал по холодной, продуваемой всеми ветрами равнине. Над горизонтом возвышались далекие и манящие горы Мальпаиса. За время его недолгой жизни в Заскаре, Котяра много слышал о тамошних мудрецах, и сейчас судьба несла его к самой старой и самой знаменитой их обители — святилищу у подножия Календаря Очей. Пока Извечная Звезда была в зените, он без устали шагал к цели своего путешествия. В час, когда начинало темнеть, Котяра зарывался в мох и промерзлый лишайник, где его мерцающая голубоватая шерсть сливалась с рельефом. В ночные часы он спал.

Ему снился удивительный мир без Чарма, совершенно непохожий ни на что, виденное им прежде. В этом мире было такое же синее небо и белесые облака, но не было видно ни драконов, ни грифонов, ни василисков. Летающие города — привычное обитателю Ирта зрелище — тоже отсутствовали. Здешние города росли прямо из земли, подымаясь к самому небесному своду башнями стекла и бетона, а низкие зеленые окраины раскидывались вокруг них на многие мили. Лабиринты улочек были заполнены не столько людьми, сколько необычными разноцветными экипажами с резиновыми колесами, дышащие дымом — Котяра не мог припомнить во сне их названия, только то, что он и сам каждый день управлял таким транспортом, когда выбирался загород или передвигался по городу. Часто ему снились сны, в которых он только и делал, что крутил перед собой странное колесо, объезжая других или стоя на месте. Такие сны он не любил.

В других он возвращался к яркой аллее, по краям которых тянулись крашенные заборы и металлические ограды, от ворот которых узкие, высыпанные гравием дорожки вели к домам. Казалось, что здешние жители знают его — они кивали и приветливо улыбались ему. Их лица были смазаны, и их слов нельзя было разобрать сквозь дрему. Иногда они называли его по имени — настоящему имени, а не тому звериному прозвищу, что он носил сейчас. Его он тоже не мог вспомнить.

Он точно знал, что одно из этих жилищ принадлежит ему. Это дом. Его дом. Поднявшись по небольшой деревянной лесенке он ключом открывал резную дверь белого дерева и попадал в залитое светом помещение, наполненное удивитльными, незнакомыми ему вещами. Котяра помнил, как подходил к одной неприметной двеи, как брался за ее медную ручку. Он знал, что эта дверь ведет в его комнату. Но стоило ему повернуть ручку, как он тут же просыпался.

Разозленный, он возвращался к другим воспоминаниям. В них он был не один — с женщиной, которую он любил. Ее лицо он помнил — мудрые темные глаза и черные волосы. Она не была особенно красивой, но все внутри него трепетало от ее прикосновений. Вместе с ней он на своем четырехколесом экипаже оставлял позади шумный город. На природе, на безлюдных полянах они делились друг с другом корзинкой для пикников и своей любовью.

Как же ее звали?

— Пойдем, — смеясь, говорила она. — Я станцую для тебя ведьмин танец.

И она танцевала для него среди деревьев и грибных кругов, пока ее не прервал беззвучный гром, расные молнии, озарившие все вокруг. И крики боли. Ее крики.

Эти сны Котяра помнил до последней детали, но каждый раз его по-новому захватывала волна ужаса и холодной, безудержной ярости. Ужасные раны на ее обнаженном теле каждый раз по-новому вставали у него перед глазами, и все вокруг было залито кровью.

После таких снов он всегда просыпался в поту, одолеваемый чувством, которое он не мог описать словами. Ненависть, раскаяние, чувство запоздалой вины... и собственного бессилия. Эти сны изматывали. И, хоть это и было тем единственным, что осталось у Котяры от его прошлой жизни, в конце-концов он отказался от них. Сны не приносили облегчения и давали больше вопросов, чем ответов.

Наконец, он вышел к подножию Календаря Очей. Святилище было здесь — но не такое, каким он ожидал его увидеть. Здесь не было величественно храма, хранилища мудрости и ответов, как он себе представлял, как он надеялся. Остов был почти незаметен, а камни оплавленные кислотой камни разметало по всей тундре. Тут и там виднелись мешковатые кучи — приблизившись, стало понятно, что это тела Мудрых, в изодранных рясах, с выеденными внутренностями и иссушенной на ветру кожей.

Котяра покинул святилище, оставив призраков в их мрачной послежизни.

Эльжбета моментально подобралась, напрягла ноющие мышцы и ощетинилась копьем в боевой стойке — ни дать ни взять, горная львица, защищающая свое потомство. Или уставшая телохранительница, на которую свалилось слишком много неожиданностей за ночь. На выбор.

— Кто вы такие, — напряженно поинтересовалась она, высматривая попутно, не появился ли из тумана кто еще, кто бы попытался занять выгодную позицию, пока внимание их отряда приковано к вызвавшим несомненный ажиотаж цыганам. — Кто вы такие, чтобы бродить по лесам и давно покинутым остовам, да при этом поучать шестерых вооруженных людей: кому на этой бренной земле жить, а кому умирать?

«Ну вот оно и прояснилось, — мелькнуло у девушки в голове. — Призраки, злые силы...»

Все зло от людей.

— Упустила, — пояснений, в принципе, не требовалось. Герцога поблизости не наблюдалось, а о результате погони красноречивее всего выражение лица телохранительницы.

«Что уж тут пенять на погоду, — мысленно корила она себя, — Маркейну-то она не помешала!»
Нда уж. Хранительница тел, мать ее. Замерзших насмерть, загрызенных волками или чего похуже.

— Он не сказал ни слова, сэр Роберт, — ответила Эльжбета, пытаясь восстановить картину произошедшего для старшего рыцаря. — Всю дорогу ехал мрачный, ну да он всегда такой. Никаких признаков... отравления, или болезни... ничего такого. Когда возница сообщил, что карета встала, он просто вышел, захватив меч и свое добро. Клял судьбу при этом, ну дык...
Вместо продолжения девшука только мотнула головой — вверх, туда, где за непроглядными кронами висели невидные отсюда тяжелые тучи.

— Остальное вы знаете, — подвела она итог. — Видели то же, что и я. За все годы, что я у него на службе, подобных выходок я за ним не замечала. Они ему просто не свойственны. Странный — да, но не безумный. Разве что возраст...

Телохранительница сомнительно покачала головой, глянула на Коурта, но тут же отвела глаза. И Роберт, и герцог Маркейн были мужчинами достаточно зрелыми и оба держали себя в хорошей форме, что сглаживала ту небольшую возрастную разницу, что пролегала между ними. Подозревать старческое безумие в таких видных рыцарях, на первый взгляд, было странно, но Эльжбета знала, что близкородственные браки среди благородных могли обернуться подобным несчастьем и в сорок, и в тридцать лет. А родословной герцога она не знала.

Свои мысли, впрочем, она оставила при себе.

— Надо вернуться. Взять следопыта, карты. Этого фокусника — в конце-концов, яды это по его части, а я бы не стала совсем исключать... — перевела Бета разговор в более безопасное, как ей казалось, русло. — И, конечно, сообщить барону Гумбольту, что верный оруженосец и телохранитель Эльжбета Рёрих, которую он лично отрекомендовал своему господину, потеряла этого самого господина в лесу.

Народ загудел — слова Кирна передавались по рядам, пролетали над головами трудяг торжественным шепотком: «Череп, Череп, где Череп?»

Кто-то из тех, кого часто назначали на дежурство в обслугу лагеря, знающего всю постоянно меняющуюся планировку архитектурного гения злобных хозяев, вызвался провести Кирна к нему.
Пострадавшего в утреннем происшествии мусорщика они нашли в лазарете — так называлась утыканная по периметру кольями яма, подобная той, где держали василисков; от последней она отличалась только костром для обогрева. Такие условия, помноженные на малочисленность врачевателей, которых на несколько сотен мусорщиков приходилось менее полудюжины, не способствовали большому проценту выздоровления.

Чем руководствовались при этом огры, понять было несложно. Заключенных много, размещать их было негде. В этих обстоятельствах не имело смысла выделять под заболевших и пострадавших на глубине мусорщиков отдельный барак. Кто сможет работать, того перебинтуют и вернут обратно на работу, в крайнем случае оставят лежать до утра, а утром — отправят в барак, если не помрет за ночь. Остальным же дорога из лазарета лежала прямиком к василискам. Так оно выходило экономнее.

Череп, однако ж, еще дышал — его нашли, как блин раскатанного на окровавленном ватном одеяле, с полностью замотанным бинтами лицом. Рядом с ним сидел и лекарь, очевидно, единственный из не поддавшихся общей шумихе и ажиотажу, он оставался рядом с беднягой, даже когда на берегу началось волнение, даже когда охранники-огры поспешили умчаться к своим.
Он сидел на земле, обхватив голову руками и что-то невнятно бормоча. Других пациентов в лазарете не было — только гора какого-то шмотья, прикрытая одеялами, набросанными у края ямы.

Арвар Одол

— «Земля-9», говорит «Центральный», доложите обстановку. Прием.
Солдат поправил обсидиановое стеклышко коммуникатора на воротнике.
— «Центральный», «девятка» на связи. Укрепились на точке, координаты три двенадцать, видим вас отлично. Сто пятьдесят вторая развернута и одна семьдесят шестая тоже. Как поняли? Прием.
— «Девятка», нормально понял. Что со второй? С вашего направления были помехи по датчикам. Прием.
— «Центральный», во время сборки вышла из строя зарядная камера, произошло чармовозгорание. Уже потушили.
— Понял, «девятка». Все целы?
— У одного из монтажников брови подпалило малость, отпаиваем синим чаем.
— Молодцы. Починить сможете? Прием.
— Корпус оплавился, все разъемы оловом залило. Наше счастье еще, что заряда не было, иначе полегли бы все. Как поняли, «Центральный»?
— Отлично понял, «девятка». На четыре часа от вас «пятерка» и «семерка» стоят, могу связаться, чтобы прислали вам мага-инженера.

«Вот уж черта с два!»

Пятое и седьмое подразделения были сформированы из отрядов Гвардии Сокола, прибывших из Укса этой ночью. Эти сукины дети прибыли под Арвар Одол всего три часа назад и уже успели развернуться и занять позиции в джунглях Илвра, прикрывая летучий город с земли, тогда как его подразделение возится уже четвертый час, да еще и умудрилось по вине криворуких техников похерить одно из орудий. Не хватало теперь еще и выпрашивать у них инженера, когда они и так мнят себя крутыми вояками, которые будут спасать Арвар.
Подумаешь, зарядная камера. С кем не бывает.
Одольский сержант сомневался, что хваленое вооружение Соколов, элитного герцогского корпуса, ломается реже обычного — все равно ведь делалось из одного дерьма, поставляемого из Заскара. Вся разница в том, что у Соколов есть маги, а все Одольские инженеры заняты наладкой обороны в городе.
— Обойдемся, — буркнул сержант в коммуникатор.
— Чего? Повторите, «девятка», я не слышу.
— Обойдемся, говорю! Один хер, змеедемоны...
— А, понял, «девятка», — черный кристаллик затрещал и зашипел. — По последним сводкам, эти штуки и вправду мало помогают против них. Но попытка не пытка. Не теряйте там бдительности, рассвет скоро. Контрольное время — двадцать две минуты. Конец связи.
Сержант приглушил коммуникатор, проведя по нему пальцем, и посмотрел вверх, туда, где по бездонному ночному небу плыл старинный город, обвешанный, как спрутами, останками устаревших механизмов чармопарения. Он отбрасывал огромную тень на джунгли и радостно светился синими, красными, зелеными, белыми и оранжевыми огоньками.
Стрелка на хронометре уже приближалась к заветной цифре. Четыре, три, два...
Вся иллюминация разом потухла, но город не исчез. Извечная Звезда уже начинала свой поворот, и ее первые лучи возвещали о начале нового дня.

Рассвет.

Кристаллик коммуникатора замигал, настойчиво требуя к себе внимания, и сержант подкрутил громкость.
— «Центральная», говорит «Воздух-2», видимость ограниченная, — дальше следовало что-то неразборчивое. — … окая облачность... или нет, вижу. «Центральная», подтверждаю, это змеедемоны, одно звено. Шесть, семь тварей... готов открыть огонь... погодите-ка, еще одно звено. И еще одно. Черт, да их здесь...
— «Воздух-2», — «Центральному» удалось таки вклиниться в словесный поток пилота глайдера. — Человека видите? Черная броня, плащ возможно. Видите ублюдка? Прием.
— «Центральная», не подтверждаю, только змеедемоны... их уже несколько сотен...
— Продолжайте наблюдение. Всем наземным подразделениям, код двести; воздушные подразделения — код триста. «Воздух-База», разворачивайте орудия по кординатам... оружие на изготовку, снаряды к бою. Повторяю, оружие на изготовку, снаряды к бою. Не визжать. Всем подразделениям — тишина в эфире!

Одольцы из «девятки» пристально высматривали рептилоидных тварей в высоте, напряженно сжимая в руках аркебузы. Орудийные расчеты уже развернули сто пятьдесят вторую и оставшуюся семьдесят шестую в направлении предполагаемого появления противника.
Может, оно конечно и зря. Все-таки с двумя семьдесят шестыми надежнее, что бы там не говорили. Сержанту уже доводилось видеть их в действии, и не на полигоне, как остальным солдатам его взвода, а в реальных боевых условиях, во время подавления волнений среди аборигенов Нхэта. Огры как противники внушали уважение — ростом они не уступали змеедемонам, но многократно превосходили их массой и комплекцией. Сержант никогда не уставал поражаться всей злобной гениальности их примитивных разумов — не один и не два патруля были полностью уничтожены ограми, примитивными дикарями, вооруженными лишь палками. Но перед семьдесят шестыми, полуниверсальными чармострельными орудиями, они были бессильны. Любой, кого хоть немного задело облаком раскаленного Чарма с областью поражения в метр диаметром, моментально вспыхивал — всего лишь на секунду — и оседал на землю горсткой пепла.

— Противник замечен Глазами Чарма! — доложил один из солдат, и сержант решительно кивнул. Если этих тварей видно Чармом, то значит они уже действительно близко. Он поймал глазами взгляд подчиненного.
— Ты знаешь, что делать, — полувопросительно, полуутвердительно сказал сержант, досылая патрон в зарядную камеру аркебузы.
— Летят! — крикнул кто-то, но теперь сержант и сам их видел. Действительно, летели — звеньями по семь, по девять особей, извиваясь щупальцами и всеми их чешуйчатыми телами. С летающего диска застрекотали орудия и аркебузы — городской гарнизон открыл огонь, как и несколько воздушных крейсеров. Небо вспыхивало лазурью и сиренью, всполохами Чарма такой концентрации, что сержант мог бы даже почувствовать его у себя на лице, если б снял маску. Но не похоже, чтобы хоть на кого-то из змеедемонов это оказалось действие.
«Ничего, — злорадно сержат. — Сейчас увязнут в линии воздушных судов, завяжутся абордажные бои. Не сдержат, конечно. Придется отойти, понемногу начнут наседать на город. Но там, на улицах, мы их быстро сделаем».
Конечно, «мы» не включало его собственный взвод. У них была другая задача — им предстояло держать оборону с земли на случай, если змеедемоны решат ударить снизу. Добивать расползающиеся остатки демонов тоже предстояло им.
Но все пошло немного иначе. Несколько стай змеедемонов действительно увязли в боях с экипажами крейсеров — облепили их так, что даже огня чармострелов не было видно — но остальные спокойно продолжили свой путь, облетая защитную линию снизу и сверху. Несколько звеньев ринулись вниз, под городское дно, туда, где крепилась аппаратура левитирования, защищенная многими и многими слоями Чарма.
Змеедемоны пролетели сквозь них, словно и не заметив.

— Выгрызают чармопровод, — ахнул сержант, глядя на творившееся действие вблизи через Глаза Чарма. Секунда, другая — и изображение погасло, все залило отвратительным зеленым светом.
Рушилась не оборона города. Рушился сам Чарм.
Взрыв было видно и с их позиции — город опасно наклонился, задымил, и над джунглями Илвра разнеслись страшные крики. Человеческие крики. Им вторили резкие, пронзительные визги змеедемонов, от которых даже через шлем закладывало уши. Не верящими глазами сержант смотрел, как огромный диск с домами, дворцами, фабриками и тысячами, тысячами людей, военных и гражданских, врезается в землю, круша тропические деревья и поливая все вокруг дождем горящих веток, камней и оплавленной земли.
Крики смолкли. Змеедемоны тоже.
— Мать вашу, — прошептал сержант.
В наступившей тишине стал явственно различим хруст ломаемых веток — звук змеедемонов, пробирающихся через джунгли. Совсем рядом. Чертовски рядом.

Из-за дрожащей листвы показалась ощерившаяся морда с дольчатым лбом и маленькими черными глазками.
— Контакт! — сержанту не нужен был предупреждающий возглас, он уже давал вторую очередь по мерзкой твари, чей облик мог привидится разве что в кошмарных снах — два метра костей, обтянутых чешуей, усеянной шипами; одна рука, заканчивающаяся зазубренным костяным наростом в виде косы, и склизкое щупальце с присосками вместо второй. А на брюхе твари были... лица.
Кривляющиеся, улыбающиеся, с пустующими отверстиями на месте носа и глаз. Смятые, потекшие, изувеченные, оплавленные, недоделанные. Но все же живые. И напевающие свою монотонную, гипнотическую, малоосмысленную песнь: «Слепые, ничто, ничто не так, как есть, слепые, слепые, слепые, ничто, ничто не так, как есть, слепые, слепые, слепые...»
— Это змеедемоны! — сержант кричал в коммуникатор, пятясь и не переставая стрелять из аркебузы. — Чарм не действует на них! Чарм не действует на них, подтверждаю! У нас нет оружия, чтобы сражаться с ними. Мы бьем прямо в них, прямые попадания из пушек и аркебуз! Попадания в упор, а им ничего!
Один из змеедемонов неодолимо наступал на семьдесят шестую.
— Эта тварь схватила пушку зубами! — продолжал орать сержант. Мгновенье — и снова грохот. — Взорвалась зарядная камера, весь расчет погиб, а ей ничего! Зеленый огонь ее тоже не берет!
Змеедемоны кромсали людей безжалостно, беспощадно, словно машины для убийства. Кровь, части тел, внутренности — все это было повсюду, на земле, на деревьях, летало в воздухе...
Сержант бросил винтовку и пополз, перемазываясь в отвратительном месиве, прорываясь сквозь него, словно земляной червь, под крики, хрипы, бульканье и предсмертные вопли своих подчиненных. Но ползти было некуда. Впереди возвышалась очередная изуродованная громада, сплошной клубок ненависти, связанный из щупалец, присосок, криво ухмыляющихся морд, маленьких черных глазок, дольчатых лбов и костяных бритв.
— Ох, блять... — только и смог пробормотать сержант, когда заметивший его демон одним скачком оказался около него.

Остальные мусорщики, понукаемые Зельдой, ухватились за сеть и потащили. Самое трудное было сдвинуть его, но вчетвером им это удалось, а дальше дело пошло немного легче. Море забурлило, со дна поднялся ил и морская грязь, и разобрать что-либо в мутной воде было нельзя.
Верхушка камня показалась над водой — ненамного, буквально на несколько секунд, потому что в конце концов один из мусорщиков не выдержал и отпустил сеть, призвав со дна еще больше мусора и брань со стороны своих товарищей.

Огры с побережья уже недобро поглядывали на мусорщиков, почему-то бросивших свою работу. Надсмотрщики Рифовых Островов гадали, что за таинственная находка заставляет слабых людей рисковать заработать пару часов висения вниз головой над гнездом гадючьих ос.

За те мгновения, что камень был над водой, ни один из мусорщиков не увидел в нем ничего необычно. Похоже, что Кирну в тот день удача улыбнулась настолько широко, что он нашел самый обычный морской камень. Намеченный дележ добычи, похоже, отменялся.

Так думали мусорщики, но лишь до тех пор, пока грязь не осела и вода не очистилась настолько, что стало возможным увидеть дно. На том самом месте, где раньше покоился замшелый камень, была небольшая яма, в которой, сверкая и радостно переливаясь под преломляющимися лучами Извечной Звезды лежал, совершенно не тронутый ржавчиной и словно бы только что начищенный меч — прекрасный клинок древней работы с узким лезвием, золоченной рукоятью и фигурным противовесом , выполненном в форме увитой рогами бараньей головы.

Находка, безусловно, была удачной. Найдя такой прекрасно сохранившейся экземпляр работы кузнецов былых времен, можно было рассчитывать на целый месяц жизни в свое удовольствие и отдыха от тяжелых будней мусорщика. Но было здесь что-то еще, что-то большее, чем простая удача.

Все четверо это почувствовали, и почти осязаемо увидели это — серебристые волны Чарма, расходящиеся кругами по воде. Стоило такой волне коснуться кого-либо из мусорщиков, как на его лице тут же разглаживались морщины и из души уходила тревога. Более того, каждый из них ощущал в себе зарождающуюся тягу к великим свершениям — таким, которые могли бы потрясти весь мировой порядок и вывести их на самые вершины мира. Стать пэрами. Стать выше пэров.

С берега доносился шум, который четверо мусорщиков, очарованные песнью Чарма, поначалу не замечали. По волнам, шлепая огромными босыми ногами, к ним приближался, гневно бранясь и сыпя угрозами, один из огров-надсмотрщиков.

— Избавь меня от цитирования Висельных Свитков, Хассана — уж мне-то ты не сможешь заговорить зубы своей дешевой уличной философией, — Сто Колес пальцем постучала по маленькой золотой Звезде Ясности, закрепленной у нее на запястье в виде браслета. — Я знаю вашу породу вдоль и поперек. Вы паразиты, Хассана, и вам всегда есть что скрывать. Если бы вы не воровали, то вымерли бы еще пару поколений назад. На твое счастье, сегодня я пришла не за этим, так что стой ровно и слушай, что я тебе скажу. За этот час мне еще надо встретится с одним взломщиком и двумя контрабандистами — фабричные власти подрядили меня предупредить всех жуликов в этом городе. Утром пал Арвар Одол.

Последняя фраза не слишком многое сказало Хассане. Конечно, он знал, что это древнейший город на Ирте, но в основном это название ассоциировалось у него с известной маркой бренди.

— Почти два миллиона дней правил Илвром Дом Одола. Ничто не могло противостоять их Чарму, —
агент нагнулась пониже, чуть не накрыв собеседника своими яркими волосами. — И вот теперь этот древний род угас, и нет никого, кто смог бы его сменить. И уже никогда не будет, потому что когда я говорю, что Арвар Одол пал, я говорю буквально. Сегодня на заре он рухнул в джунгли Илвра. Целый город был полностью уничтожен.

Лицо Сто Колес было совсем рядом. Запах чеснока становился почти невыносимым, а в голосе секретного агента появились лихорадочные нотки.
— Из Бездны в мир явился Властелин Тьмы. Он пришёл с Тёмного Берега и привёл с собой войско змеедемонов. Сегодня они обрушились с высоты на Арвар Одол в Илвре. Завтра придёт черёд других провинций и других городов. Я пришла рассказать тебе об этом, Хассана, потому что Заскар намеревается отразить это вторжение, и нам пригодятся твой навыки. Чарм не действует на змеедемонов, поэтому нам нужны воины, которые могли бы сражаться своими руками и действовать своим умом — бойцы, которые выживают на этих грязных улицах. Хочешь сражаться с Властелином Тьмы — приходи завтра в полдень к фабричным воротам. Пройдёшь обучение вместе с остальными.

Сто Колёс резко развернулась и зашагала прочь.
Серебристая фигура растворилась в грязном тумане Плавильного спуска, но ее голос все еще продолжал звучать:
— А если не придёшь, можешь считать себя покойником. Пока жив Властелин Тьмы, Чарм ничего не стоит. Не важно, сколько амулетов ты украл — для змеедемонов, которые тебя сожрут, они будут лишь холодными кусочками металла и камня.

Дорзен

Тысяча дней. Ровно тысяча дней минула с тех пор, как погибла Мивея, и герцогская мантия перешла к ее младшему брату, Тессарилу. Она была убита прямо здесь, перед центральным дворцовым алтарем, на котором, как и тогда, возлежала груда всевозможных сокровищ — черных камешков, серебряных брусков, глаз тритона, призм и прочих стандартных вместилищ Чарма. В этом не было ничего удивительного — новые амулеты появлялись на этом алтаре каждый день, так как они были обычной данью правителей всех остальных Доминионов Дому Дорзен. За последние столетия никто из Наместников сам не взял себе ничего из того, что приносилось в качестве дани — вместо этого, каждый вечер Знающие уносили ее прочь, чтобы извлечь заключенный в амулетах Чарм и наполнить силой могущественные талисманы Наместника. Но перед этим Наместники обычно приходили посмотреть на подарки. Это считалось долгом чести.

Вот перед этим алтарем она и погибла, сраженная мечом Таран тысячу дней назад. Тысячу тяжелейших дней Тессарил разрешал бесконечные коммерческие споры и на какое-то время добился процветания торговли. Он объявил и выиграл несколько небольших войн — и каждый раз лично появлялся на поле брани, непреклонный в своём решении стать достойным наследником сестры. Его стараниями во всех доминионах Ирта снова установился порядок, такой же незыблемый, как и во времена правления Мивеи.

Как странно. Он принес Доминионам мир, но сам его так и не обрел. Тысячу ночей Наместник поднимался в обсерваторию — поглядеть на плывущие в чёрном небе бесчисленные звезды, и лишь недавно научился обходится без этого, оправляясь от потери, забывая то страшное зрелище — сестра, и стоящий над ней убийца с мерзкой кривой ухмылочкой на лице. Забывая... лишь для того, чтобы встретится с новым кошмаром.

Это началось в Чарн-Бамбаре. Наместник видел изображение разрушенной деревни, запечатленное на чудом уцелевшем магическом кристалле — с первого взгляда могло показаться, что по ней пронёсся ужасный ураган. Но никакая буря не могла разорвать на части всех жителей деревни — погибли даже маленькие дети. Сообщения стали множится, и все содержали одно и то же — разоренные селения, убитые жители, растерзанные путешественники. Немногие уцелевшие в один голос рассказывали о падавших с неба свирепых монстрах, равных которым по силе и жестокости ещё никто не видел.

По приказу герцога в Чарн-Бамбар были направлены отряды Гвардии Сокола. Они должны были патрулировать местность и докладывать о происходящем лично Наместнику. И только когда погиб третий отряд, он согласился последовать рекомендации своего маршала и обратиться к специалистам из Дома Убийц.
К этому моменту во дворец были доставлены хрустальные шары погибших отрядов. Все они показывали что-то немыслимое — на Соколов напали жуткие змееподобные монстры с длинными щупальцами и острыми когтями. Змеедемоны. Но ведь все знают, что змеедемонов не существует! Каким же образом сумели материализоваться эти твари из страшных сказок?

Шло время, а в Дорзен все продолжали поступать сообщения одно страшнее другого. Стоит им стать достоянием гласности — и государство захлестнёт волна паники. Пока скрывать происходящее удавалось в основном потому, что уничтоженные деревни находились в малонаселённых районах Чарн-Бамбара. Над Домом Дорзен, испокон веков правившим в Уксе, нависла серьёзная опасность. Даже основатель династии, знаменитый Одноглазый Герцог, общий предок всех ныне здравствующих правителей, выигравший когда-то кровопролитную войну со Свирепыми Царствами и объединивший доминионы, и тот не попадал в такое тяжёлое положение, в каком оказался сейчас Наместник.
Никто, кроме, быть может, некоторых магов, не верил всерьёз в существование змеедемонов, но ночь за ночью кошмарные твари опускались на хутора и деревни Чарн-Бамбара, сея ужас и опустошение. И, что самое ужасное, змеедемоны были неуязвимы.

Дома, в Дорзене, Тессарил начертил магический круг для того, чтобы вызвать в нём образ змеедемона. Нельзя было исключать возможности, что рассмотрев эти создания поближе, он сумеет разобраться в их побуждениях. Оказалось, что эти твари совершенно не похожи одна на другую. Даже руки с длинными когтями у многих заменяли скользкие извивающиеся щупальца.
Мерзкая тварь оказалась на голову выше Наместника. Со своей глянцевито-зелёной шкурой и зазубренной спиной, переходящей в узкий бич хвоста, она напоминала скорее крокодила, чем человека. Крепкие руки и ноги заканчивались длиннейшими изогнутыми когтями. Но наибольшее впечатление производила свирепая морда с оскаленными острыми зубами и скошенным рыбьим лбом, из-под которого яростно сверкали крошечные злые глазки. Была и еще одна отвратительная деталь: в складках кожи на брюхе чудовища прятались другие морды, такие же злобные и свирепые, как и та, что венчала его толстую шею. Наместник развеял видение, и чудище исчезло, оставив после себя брызги мерцающего света.
Из оцепенения его вывел чей-то настойчивый голос:

— Сир, у меня для вас новости.

В одном из тёмных дверных проёмов виднелась знакомая фигура Нетте, мастера оружия из Дома Убийц. Никогда раньше правящий Дом не обращался за помощью к наёмникам из Дома Убийц. Обычно они сражались на разных сторонах. Но раньше на Ирт никогда не нападали змеедемоны.

Прилив звёздного пламени заполнил высокие окна большого зала Святилища. Прямые, не тревожимые ветром струйки дыма из курильницы благовоний на широких подоконниках поднимались в пылающую ночь. Мудрые, завершив ночную медитацию у алтарей под гигантскими окнами, выходили из зала цепочкой, шуршащей линией серебряных одежд.

Шен Винитарий глядел с высоты балкона, господствующего над великим залом, как цепь мудрых истекает сквозь огромный портал и исчезает струйкой дыма в тёмной колоннаде. Чародей вздохнул. В молодости ему хотелось быть священнослужителем в этих коридорах величия, быть мудрым. Но право рождения преградило путь его честолюбию, и от стремлений всей его жизни остался только этот вздох.

В последний раз озирал великий зал, держась за балконную балюстраду призматического стекла. Вскоре Ирт повернётся лицом к Извечной Звезде, и Винитарий покинет этот мир форм и видимости. Неудовлетворённое честолюбие юности, долгий путь по общественной лестнице, цепь жизненных неудач, яростные битвы прошлого — все исчезнет. Навсегда.

Среди мудрых чародей заметил невысокого человека с внешностью аскета, одетого в простой рабочий комбинезон. Этого был Мастер Аг, настоятель святилища мудрецов у подножия Календаря Очей. У адепта не было и признаков старости, но Винитарей прекрасно знал, что это самый старый из всех жителей Ирта. Он припоминал последние слова, которыми Мастер Аг напутствовал его:

«То, что ты собираешься сделать, Винитарий — достойно. В этом мире форм Чарм трудно добыть, но легко потерять. Все мы, и я в том числе, застываем в восхищении перед твоей силой. У тебя хватит Чарма для подъёма на Календарь Очей, куда мало кто из нас мог уйти. И не важно, как ты добыл свой Чарм. Ты чародей — но чародей, знающий скромность и почитающий мудрость. Ты редкость. И мне будет грустно, если ты уйдёшь из нашего общества. Но то, что у тебя хватает мудрости использовать его, чтобы вернуться к Извечной Звезде, доказывает, что ты его достоин. Любой другой использовал бы такое богатство, чтобы устроиться получше на Ирте. Ты же, истинный человек духа, желаешь Начала, истока всего творения. Ступай же с миром, и прощай!»

Мастер Аг поднял голову и, заметив стоящего на балконе чародей, ободряюще улыбнулся ему, прежде чем скрыться в прохладной темноте колоннады.

Небо посветлело, сеть звёзд висела в голубеющей тьме. Может, надо было дождаться другого дня, чтобы быть уверенным, что он покончил с этим миром.

Эта мысль не казалась глубокой — Винитарий отлично знал, что у него больше нет дел на Ирте. Уже больше сорока пяти тысяч дней он изнашивал своё тело. За это время он овладел всеми дисциплинами, тайными искусствами, боевыми секретами Дома Убийц, изучил чародейство и достиг опасного ранга мастера оружия самой старой и почитаемой семьи Ирта. Каждый враг, восстававший против него и его господ, был сражён. И теперь чародею уже ничего этого не хотелось. А хотелось ему только изучать мудрость с мудрыми и на путях этой мудрости приобрести достаточно Чарма, чтобы взойти на Календарь Очей и пройти сквозь сияющий портал Извечной Звезды к Началу.

Винитарий удовлетворённо кивнул. В глубине души он знал, что адепт прав. Не важно, как он добыл свой Чарм, но силу он приобрёл. Он выполнил все свои обязательства. Чарм принадлежал ему по закону, и он мог поступать с ним, как ему захочется. А хотелось ему повернуться спиной к жестокому миру и вернуться в бесформие, в источник формы, в свет, который сиял из Начала.

Укрепившись в своём решении, он оттолкнулся от перил и ушёл с балкона. По каменному коридору он прошёл к массивным бронзовым дверям, покрытым патиной времени. Десять тысяч дней прошло с тех пор, как открывал этот пилон некто, имеющий достаточно Чарма.

Простым движением руки он распахнул металлические двери; они заскрипели, открываясь, раскаты эха покатились по каменным коридорам, лабиринту гротов и ярусам галерей великого зала. По всему святилищу в сердцах всех мудрых зажёгся огонь интереса и удивления.

За дверями ждала пахнущая плесенью тьма. Винитарий щёлкнул пальцами, и воздух вокруг него загорелся голубым светом, озарившим покрытые селитрой стены — и люк. Он снова сделал жест рукой, истратив ещё крошечную долю Чарма, чтобы закрыть за собой массивные двери. Их лязг наполнил тяжёлые порталы и потряс каменные стены; с далёких потолков посыпались струйки каменной пыли.

Чародей навалился всей тяжестью на колесо люка, оно повернулось, с резким шипением открылось уплотнение клапана, рванулся наружу затхлый воздух. Резко ударил холод, но Винитарий уже окутал себя теплом Чарма. Распахнув люк, он шагнул наружу.

Он оказался на склоне Календаря Очей. В лиловой тьме свет звёзд вырезал на небе зазубренный скалистый горизонт. Стены красного камня — коричневые в предрассветной мгле — вздымались над лазом, выпустившим его в почти безвоздушные пространства на высшей точке Ирта.

Под звёздными дымами и знамёнами стратосферных облаков поднимались парапеты стен, но никого на них не было. Винитарий, не наблюдаемый никем, покинул древнее святилище и полез вверх по гравийной осыпи, покрытой пятнами светящегося инея.

Защищённый Чармом, чародей поднялся по склону к подножию снежного пика, пылавшего в утреннем свете, как горящий уголь. Это была вершина Календаря Очей. На этой террасистой высоте зрение охватывало все времена, и можно было видеть до самых поздних пределов творения — или до самого его истока, до Начала.

И даже на этой высоте время уже было слоистым. Оглянувшись назад, чародей увидел темпоральную мозаику святилища: пустое каменное поле, на котором призрачными складками вырастали леса строящихся стен, само уже построенное святилище, развалины, осыпающиеся струпьями, за ними — груды камней на пустом поле.

Винитарий вернулся мыслью к восхождению. Голый щебень скрипел под сапогами, мишура с кисеёй вымпелами трепались в порывах ветра, срывавшегося с высот. Гребень горел красным под лучами солнца.

Боясь опоздать, чародей прибавил Чарма и пошёл по крутому склону так быстро, что галька вылетала из-под ног, словно от выстрелов, и успевала сверкнуть огоньком на солнце перед тем, как нырнуть за край тьмы. В один миг он преодолел безлесный склон и вошёл в сугробы синего снега, окружавшие мощную скалу вершины.

На снежном валу над ледяным карнизом чародей выбрался на открытую площадку, окружённую мощной скальной формацией. Это и была платформа, где он будет приветствовать Извечную Звезду и станет чистым светом. Винитарий остановился и повернулся оглядеть пройденный путь.

Его след тянулся цепочкой чёрных дыр на снегу, а дальше терялся на сером щебне. Святилище казалось далёким тёмным мазком, почти незаметным на холодном лике скал, еле видимым среди теней гор. Насколько хватал глаз, ни одна форма жизни не рискнула показаться снаружи.

На голубом небе виднелась лишь горсть острых серебряных звёзд. Ниже, у горизонта снежных вершин, плавали два мира — Хеллгейт и Немора, бледнеющие в свете наступающей зари. Свет румянил нависшие над чародеем скалы; скоро появится и сама Извечная Звезда.

Зачарованный сиянием льда на пике, чародей стоял неподвижно. Шли последние моменты его смертного существования. Скоро он оставит форму навеки. Что его ждёт — он не мог даже себе представить, но знал, что станет наполненным, цельным, каким не может никогда быть в этом мире физических ограничений и неопределённости.

Сила ведьмы в волосах. И те, кто убил её, об этом знали. Они срезали длинные пряди, скрутили их узлами и этими жуткими шнурами связали своей жертве руки и ноги. Мёртвая, обнажённая, она лежала неподвижно, обратив застывшее лицо к тёмному ночному небу. В чёрных зрачках отражались звезды, яркие спирали света, по которым мы оба спускались к ней из темноты небес. Бесшумные, как свет, неотвратимые, как боль, мы мчались к ней так быстро, как только могли, и осколки звёздного света сверкали в вихре наших волос. Но её уже не было.

Убийцы сделали своё дело. Ведьма погибла. Её искалеченное тело, над которым мы так долго трудились, валялось на лесной подстилке, словно выброшенное старое платье.

Склонившись над телом, мы услышали слабый отголосок жизни — еле слышное пение, угасающее в черноте смерти и отчаяния. Тень смерти.

Я отпрянул. Мы не должны были этого слушать. Ещё немного — и вместо того чтобы найти её душу, мы потеряли бы свои.

Но где же искать её? Конечно, в том мире, где она обитала. В лесу. И наверняка неподалёку отсюда.

Ты склонился над ней и замер в неподвижности. «Пойдём, — позвал я тебя. — Тень смерти очаровывает, но она жестока. Волки воют даже от эха её мелодии. Это плач исчезающей души».

Но ты не слушал и не шевелился. И тогда я отправился на поиски в одиночестве.

Даже ночью я видел следы ног убийц на мягкой лесной подстилке. Они вели на запад, к мрачной стене холмов. Тёмные, неуютные тропы, скрытые в чаще дубов и орешника, вывели меня к вершине. Отсюда открывался вид на реку и город. Я огляделся.

В свете луны серебристой змеёй извивалась река. Именно туда захотят попасть убийцы, чтобы утопить душу ведьмы. В воде душа должна съёжиться и испариться — но убийцы не хотят, чтобы это произошло рядом с городом. Они боятся, что ядовитые испарения повредят их семьям. А значит, душа ещё не потеряна…

Но у реки следы убийц терялись. Вероятно, они зашли в воду, и я не знал, куда теперь идти — вверх по течению или вниз.

Я опустился на колени у самого берега. Вязкая грязь вздрогнула, как лягушачья кожа. Протянув руки, я коснулся воды ладонями. Теперь я знал все об этой реке, извивающейся чёрной лентой между холмами и огнями города. Несущая Тени, Травяные Плечи, Шаги Ветра — все это были имена, которые давали реке давно исчезнувшие местные племена. Названия, которые помнили лишь бродившие в лесах призраки.

В ответ на моё прикосновение духи леса собрались у воды, пытаясь вместе со мной почуять тонущую душу и её убийц. Я легонько погладил воду, отправляя призраков в погоню.

Фонари городской пристани отражались в тёмной воде излучины, делая её похожей на сверкающую руку ангела, прорвавшую ткань ночной тишины, чтобы передать мне крик горя. Вернувшиеся призраки принесли слабый стон — последнее биение жизни ведьмы.

Этого мне было достаточно. Теперь я легко определил местонахождение жертвы — там, выше по течению.

Я неслышно продвигался вдоль галечных пляжей и ивовых зарослей, оставляя позади призрачные отражения берёзовых островов. Вот он — слабый запах бессильной ярости. Убийцы завершили свою работу. Ночь вокруг них расплескалась тошнотворным запахом тонущей души. Под сводами леса злыми красными глазками мерцали сигареты — убийцы табачным дымом пытались отогнать зловонные испарения смерти.

В лунном свете я поднялся из нависшего над рекой тумана. Убийцы с воплями побросали свои сигареты. Они были уверены, что я пришёл по их души. Но они были мне не нужны. Я даже не стал их преследовать. Я пришёл за душой ведьмы и нашёл её на илистом дне реки, дрожащую, полуразрушенную, полную страха и боли — но ещё живую.

В стеклянной сфере умирающего сознания метались странные тени — как будто новая жизнь пыталась слепить себя из осколков старой. Но такое, увы, невозможно. Душа уже разрушена. Никогда больше она не сможет принять человеческий облик. Никогда не будет трудиться для нас среди полей и холмов этого маленького мирка. Мы больше не увидим её весенних танцев при луне и буйных плясок в цветочной пыльце лета, не услышим весёлых песенок, которые она распевала на закате.

Ведьма мертва. Часть её души погибла, и Анимула, этот астральный падальщик, уже разросся на омертвевшей ткани. Я дотронулся до неё и не почувствовал ничего — только холод и одиночество. И тогда я опустил её в воду.

Она закричала — как она закричала! И в ответ на её вопль внутри меня разверзлась пустота. Жизненная сила умирающей души взметнулась в последнем крике, а потом рассыпалась в прах и исчезла, как несбывшееся желание.

Но осталась тёмная сущность свершившегося, тень исчезнувшей души — Тень Смерти. Та сила, что заставила тебя застыть возле мёртвого тела ведьмы, теперь не выпускала меня из реки, в тёмных водах которой растаяла её душа. Я не мог противиться этим чарам. В них была вся притягательность жизни далёких предков и густая, чувственная темнота глубокого сна.

Я не мог шевельнуться. Пустота, возникшая на месте погибшей души, сковала меня своей чёрной музыкой. Струйки воды крутились вокруг моих ног, побуждая двигаться хотя бы по течению, но я оставался неподвижным. Мы оба попали в эту ловушку — я здесь, а ты там, в лесу, возле мёртвого тела ведьмы, от окровавленного лица которой ты не в силах оторвать взгляда.

Мне ещё долго придётся слушать эхо её предсмертного крика. Ничего, я подожду. Подожду, когда убийцы вернутся на место своего преступления — только вкус их горячей крови освободит меня из холодного плена мелодии смерти.

Но пока я жду, я обречён слушать эту музыку. Как будто душа — это просто мелодия, которую кто-то сыграл. Просто мелодия. А теперь осталась только тень музыки — тихая, едва различимая, — но я слышу её, несмотря ни на что. Я слышу её сквозь плеск солнечных лучей на поверхности воды, сквозь шум ночной темноты и звон разбивающегося звёздного света — тихая, как смерть, она разлита везде.


Пробудил меня зимний холод. Солнце ещё не встало, и над замёрзшей рекой поднимались струйки тумана. В своём оцепенении я едва заметил, как прошло время — я мог лишь безучастно наблюдать яркие краски осени, течение реки, течение дней…

Убийцы так и не вернулись. Только холод вывел меня из скорбного транса. Снега и льды покрывали землю, скованную песней смерти погибшей ведьмы…

Белые горы тонули в зимнем тумане. Я вернулся туда, где оставил тело, но оно исчезло. И тебя тоже не было. Солнце пробиралось по холодному небу в ореоле замёрзшего света.

Не найдя тебя внизу, я перенёс поиски на небо. Но твой огромный дом в облаках был пуст, и голубые стены отражали лишь синеву прозрачных небес. Пустой оказалась и алхимическая лаборатория. Все твои реторты, перегонные кубы, горны и извивающиеся кольца змеевиков исчезли. Вероятно, ты теперь там, откуда когда-то пришёл к нам, в том сверкающем мире, где пылает Начало Вселенной. В мире Светлого Берега. И ты забрал туда все своё алхимическое золото, весь запас магического вещества, ради сотворения которого поселился когда-то в моём мире. Здесь остались лишь те несколько крупиц, что поблёскивают сейчас в моей ладони, багряные, как клочья заката.

Для такого, как ты, создания света эти крохи ничего не значат. Вероятно, ты просто не заметил их на полу своей огромной лаборатории. Но для нашего холодного мира эти крупицы чуда станут семенем, из которого прорастёт магия. Крупицы чистой энергии. Когда они лежали на моей ладони, я чувствовал, будто нахожусь в двух мирах сразу. Я оставался созданием тьмы и вместе с тем видел невообразимо яркий свет твоего пламенного мира.

Бродя по гулким коридорам твоей покинутой лаборатории, по холодным пустым залам, заполненным лишь твоим отсутствием, я принял решение. Я снова спущусь вниз, вернусь в лес и опущу семена твоей магии в плодородную почву Тёмного Берега.

Если я правильно возделаю почву и сумею применить те таинства, которым ты меня учил, посеянная энергия постепенно взрастёт. И когда-нибудь у меня достанет магии, чтобы последовать за тобой.

Я знаю, куда приведёт меня твой след. Туда, куда ты забрал дух ведьмы, свободный от разрушенного тела и раздавленной души. На Светлый Берег. К источнику Созидающего Света.


Её звали Лара. Мы подобрали её ребёнком в лесу. Мы спасли девочку от диких зверей и даровали ей власть над всем лесом.

И когда она танцевала для нас, под кожей её переливалось голубое пламя.

Она плыла по миру, словно облачко тумана, светлая, как капелька росы. Она исцеляла больных и кормила голодных — все, кто нуждался в её милосердии, обретали его. Лара помогала им даже больше, чем нам с тобой. У неё было доброе сердце. А магию свою она применяла так легко и бесхитростно, что я не мог не влюбиться. Ты тоже любил её — по крайней мере мне так казалось. Разве не наша любовь превратила её из одичавшего зверёныша в прекраснейшую танцовщицу во вселенной?

С тех пор как она умерла, её благоухание разлито повсюду.


Теперь, после смерти Лары, меня ничто больше не привязывает к этому миру. Ничто, кроме несокрушимых цепей времени. Но я не сижу сложа руки и скоро сумею разбить их.

Это я виноват, что она погибла. Ты выбрал меня из многих, чтобы я помогал тебе. Ты считал меня достаточно сильным, чтобы поддерживать порядок среди моих соплеменников. Ты доверял мне. Хуже того, она мне тоже доверяла.

Я потерпел неудачу, потому что недооценил опасность. Я так сильно любил Лару, что не замечал, как боялись её в округе.

Ещё бы она их не пугала! Ветер разговаривает с небом, деревья — с ветром, а Лара говорила с деревьями и рассказывала их тайны любому, кто спрашивал. В лунные ночи она собирала звёздное молоко и могла одним только пением отогнать боль и вылечить рану. Как бы она ни старалась помочь, они не могли не бояться её.

Но я не оправдал надежд Лары. Я убил её своей любовью. Надо было быть внимательнее. Да и ты мог бы приглядывать за Ларой — но тебя интересовала только твоя алхимия. Только золото.

Да и потом, как я мог заметить, что кто-то боится Лару, если меня все боялись гораздо сильнее? Ты ведь сам этого хотел, верно? Ты искал сильного помощника, который собирал бы алхимические ингредиенты и держал всех подальше от твоей тёмной магии.

Ты — как ветер. Пришёл и ушёл.

Страсть, сон, смерть — вот что видели в Ларе окружающие. Я должен был раньше обратить внимание на их испуганные взгляды. Но я не замечал очевидного, поскольку привык видеть то, что невидимо другим.


Море одряхлело в своей каменной постели — но меня уже не волнуют подобные мелочи. Я сбросил оковы времени и вознёсся выше самих небес.

Те крохи алхимического золота, что ты позабыл когда-то в нашем мире, дали хорошие всходы. Теперь у меня достаточно магии, чтобы превратиться в такого, как ты, — в создание света. И я уже достаточно силён, чтобы покинуть Тёмный Берег и подняться по звёздной лестнице в твой блистающий мир.

Дух Лары ведёт меня за собой, и я не тоскую по тому тёмному миру, что остался позади. Я отбросил тоску, как огородник выбрасывает выполотый сорняк. И теперь я поднимаюсь все выше и выше, туда, где льются потоки яркого света. Передо мной — новый мир, мир за краем смерти.

"И все? Вот и весь отбор?"
Ну да, походило что все, его взяли. Очевидно, дело было срочным и очень уж опасным, раз все прошло так... стремительно.
Северн несколько мгновений бестолково толкался в стороне от других, не зная, что делать. Худо-бедно, но он освоил ремесло художника, музыка, побывал в шкуре студента и формально даже побыл заключенным, но вот в качестве наемника и искателя приключений ему пробовать себя еще не приходилось. Услышав предложение подобрать себе снаряжение, Джозеф лишь тоскливо пошарил рукой в абсолютно пустом кармане.

Он не успел даже расстроиться как следует по этому поводу, как внезапно кто-то подскочил к нему, схватил за руку и куда-то потащил, забрасывая на ходу вопросами.
- Да я, вообще-то пейзажист, - только и пролепетал он перед тем, как оказаться лицом к лицу с мрачным коммерсантом, взгляд которого явно был полон не добрыми пожеланиями, а чем-то из разряда: "Все самое лучшее этим хмырям? Да еще и со скидкой? Гвах!".
- Я, эээ... - он думал над тем, как найти выход из щекотливой ситуации. Оглянувшись, он заприметил мэра и халфлинга.
- У меня есть все необходимое для моей работы оборудование в моем саквояже, - объявил он и постарался как можно естественней улыбнуться торговцу. - Мадемуазель, вы позволите?

Художник мягко, но решительно вырвал свою руку и поспешил скрыться. Он встречал женщин, подобных этой, на высоких приемах в знатных домах Каладона, куда его приглашали в качестве музыканта. Молодые прожигательницы жизни, они старались все попробовать, все испытать, не заботясь о последствиях. Избалованные богатыми родителями, они привыкли щедро тратиться на свои прихоти; в их сознании весь этот бренный мир кружил лишь для того, чтобы угождать им, поэтому они всегда старались быть в центре внимания. Встретить такую авантюристку здесь... почему нет? Риск это ведь тоже новые и будоражащие ощущения. Во всяком случае для тех, кому он еще не приелся.

Северн подошел к мэру, явно заинтересованный прозвучащим вопросом. Он вежливо кивнул халфлингу, но ничего не сказал, определенно намеренный сначала выяснить степень опасности, в которую ему пришлось ввязаться.

Крадущийся заложил руки за спину. Он еще не до конца освоился со своим новым состоянием и все еще сохранял некоторые привычки, характерные людям.
«Чертово солнце», — подумалось ему.

На закате тени самые длинные. Он попытался сжаться, чтобы принять форму нормальных пропорций, но получалось у него слабо. С тоской он глянул на свору своих чудищ. Все, как одна, тени смотрели на него и никуда больше. Преданные и верные. Пока. Но надолго ли?
Да еще это раздражение — его можно было сравнить с головной болью, навещавшей Крадущегося в особо скверные дни еще в бытность его человеком. Избавившись от своего материального тела он рассчитывал, что она никогда больше не вернется, но он ошибался. Обычно окруженный бушующим морем информации, водоворотом мозговых импульсов, сейчас он оказался — благодаря установленной на телепатию защите — практически в полной изоляции... и страдал.

— Дела идут неважно, — проговорил Крадущийся. На лице его это никак не отразилось — у него не было рта, да и голосовых связок, собственно, тоже — колебания воздуха вызывались им напрямую. Голос получался человеческим, но очень сухим и безэмоциональным. Невозможно было даже понять, говорит ли мужчина или женщина. — Это мы знаем совершенно точно. Прибудут ли наши подкрепления — это уже другой вопрос. Этого — мы знать не можем. Даже если они явятся, может случится так, что они найдут здесь лишь пепелище. Поэтому было бы неплохо поразмыслить и прикинуть, что мы реально можем противопоставить этим... людям. В данный момент.

Тень чуть склонила рогатую голову, глянув на сидящего в кресле парня с кошкой в руках.

— Нет, мадемуазель, у меня не было такого предмета, — сухо ответил художник. — В моем учебном заведении я в основном изучал технические дисциплины. И я не являюсь специалистом по чтению древних карт, это верно. Я даже допускаю, что господин Фоккевольф в данный момент держит карту не так, как этот лабиринт расположен на самом деле. Но вот здесь, на карте, я вижу лестницу. Одну. А вот тут, под этой грудой костей, я вижу люк. Ведущий вниз. Не вверх. И что-то мне подсказывает — наверное, здравый смысл — что если этот лабиринт действительно под нами, и что эта карта действительно ему соответствует, то поворот налево приведет в тупик.

Нехорошая догадка осенила Северна, когда наемник вернулся с пустыми руками. Заглянув за угол, он скорбно вздохнул - так и есть, его опасения подтвердились. Он вытащил букет из урны, стряхнул прилипший к рукаву сгнивший капустный лист. Цветы пострадали не сильно, пожалуй, на фоне помятого художника они смотрелись вполне даже ничего.

- У мистера Зогга, как я понимаю, матери не было, - неодобрительно сказал Джозеф. Конечно, на языке у него вертелось еще несколько не очень лестных фраз, но он лишь покачал головой и, решив не дожидаться остальных, отправился с цветами на кладбище.

Кладбище встретило художника тишиной и волной горьких, неприятных воспоминаний - его собственная недавняя утрата заставляла его, оказавшись здесь, снова чувствовать боль, злобу, обиду. Подойдя к воротам, он ухватился за их прутья.

Надо же. Собрание оказалось гораздо более веселым, чем ожидал Северн. Хотя, сказать по правде, он ничего особого еще не ожидал, он прибыл в город только вчера. На корабле он занимался тем, что зарисовывал морские виды - зрелище по-своему красивое, но только когда видишь его минут пятнадцать, а потом возвращаешься домой и занимаешься другими делами. Когда ты плывешь на корабле, а вокруг одно лишь море - это довольно однообразно и быстро надоедает, не говоря уже о том, что картины получались похожие одна на другую, как близнецы. Поэтому Северну пришлось подключать фантазию и добавлять разнообразные сюжеты - гигантские морские твари, опутывающие своими щупальцами крохотные корабли с перепуганными матросами, или сцены морских сражений между королевскими флотилиями и пиратскими эскадрами. За все время путешествия он сделал около дюжины зарисовок, и сойдя в Эшбери пытался продать их путешественникам и морякам, но за весь вчерашний день у него купили только одну картину. Выручки с нее едва хватило на бутылку вина, неказистый ужин и ночь в сырой портовой ночлежке для самых бедных.

Утром он решил пройтись по городу. Жуя купленный у лоточника каттанский пряник, он прогуливался по улицам Эшбери, с интересом подмечая разные интересные вещи, которые не встречались ему в Каладоне - экзотические растения и деревья, причудливые, прославленные на весь мир светлячки, называемые местными "огоньками любви".
Привлеченный некоей суматохой у большого здания в северной части города, он подошел поближе и тут же попал в руки городских стражников. Ничего не объясняя, его настойчиво тянули внутрь - художник здоровяком отнюдь не был, и его попытки сопротивления имели, в основном, устный характер. Боги, он счел за большую удачу то, что умудрился не выпустить из рук свой саквояж.
Внутри было людно, и шумно, и изрядно накурено. Северн подозревал, что его угораздило попасть на какое-то скучное городское собрание, но он заприметил у стен несколько торговцев.
"Неплохое должно быть место," - подумал он. - "Народу даже больше, чем в порту, черт, да что там больше, здесь наверняка собирается весь город! Похоже, вечером меня ждет нечто получше, чем пресный морской суп и дешевое вино."
А через несколько мгновений Удача широко улыбнулась Северну.

Громкое предложение, озвученное капитаном стражи, сулило за собой большие перспективы. Пробираясь сквозь горожан, едва успевая приносить извинения тем, кого он отталкивал, внезапно для самого себя он оказался возле самой трибуны, где капитан уставился прямо на него. Определенно надо было что-то сказать.
- Джозеф Северн, художник, эээ... - сообразив, что представляться художником было не очень разумно (особенно на фоне представлений остальных людей, предлагавших свои услуги городу), он на долю секунды замялся, но тут же нашел выход, - ... художник магических искусств и адепт тайных знаний, господин капитан. Из Арленда. Готов решить все ваши проблемы.

- Отчего же? - рыцарь закинул руки за спину. - Я ведь говорил, что направляюсь по зову королевы, дочери монарха, которому я когда-то присягал на верность. Я там, где мне место, а место мое именно здесь. Держать клятву, возглавлять войско Липовское. Проливать кровь ради династии и права наследования. Присутствовать на военных советах, обсуждать тактику и стратегию, давать советы, например, отступать и реорганизовывать наши силы, или совершать маневр и идти в наступление. Не было бы здесь меня, и все пошло совсем бы по-другому. Будь я в другом месте - и это было бы сразу видно, сразу, что я на месте не своем. Вот как в случае с королем Генрихом. Посмотришь на него, и видно сразу - не на своем месте парень. Мне приходилось бывать в Шиндаларском королевском дворце, приходилось встречаться и с королем. Презабавнейшее, скажу, зрелище. Росту невысокого, мантия по полу волочится, корона набекрень, а на ногах сапоги из разных пар. Вспомнишь такого, и желание бороться снова вспыхивает. В общем, со мной все ясно, но вот видеть вас здесь довольно... любопытно. В нашу последнюю встречу, насколько я помню, ни вы, ни ваши спутники не изъявляли такого ярого желания бороться за королеву. Успели передумать?
Лукаш издал негромкий смешок и поспешно махнул рукой.
- Знаю, знаю. Успел поговорить с вашим командиром касаемо обстоятельств вашего здесь появления. Цепкие лапы родины, законы военного времени.
Помолчали.
- Ваша песня, - наконец произнес он, - удивительно подходящая моменту и ситуации. Не удивлен, что вокруг вы видите решетки. Такому мятежному духу негоже томиться взаперти, негоже идти в бой на чужой войне за чужие идеалы. Вы менестрель и странница, вы бывали много где. Скажите, везде ли мир таков?

* * *

Томислав не преминул воспользоваться возможностью посетить церковь. Церковь в лагере королевы имелась, было бы странно, если бы армия, несущая добро, архангельскую волю и восстановление справедливости в Алари, ее не имела. Церковь была полевая, поэтому особым изяществом не отличалась - наспех сбитые бревна, никакой резьбы и украшений. Внутри, однако ж, было довольно прилично. Деревянные скамьи, мягкий ковер, выстланный от входа до алтаря. А над алтарем - резное изображение архангела, живо напомнившее Томиславу другое изображение и другую церковь, в Крейцберге. Он содрогнулся и упал перед алтарем, вознося Небу молитву. Не очень далеко от алтаря стояли и переговаривались два других священника, в черных рясах с позолоченной вышивкой. В конце концов, один из них ушел куда-то во внутреннее помещение строения, отгороженное от основного зала стеной с алтарем. Второй священник терпеливо дожидался, пока Томислав закончит свою молитву.
- Благоволи тебе Небо, брат. Я не видел тебя здесь раньше, хотя и рад твоему приходу. Я - отец Гугон. Какими дорогами ты ходил, и как тебя занесло к нам?

* * *

- Смотрю, а там эти, пять человек, все оченно вооруженные, впереди этот гигант! Ручонками-то самострел нащупываю, а ручонки-то дрожат! - солдат рассмеялся. Томас помнил, что он был среди тех, кто так ловко сцапал их у ручья, но имя его забыл. - Потом смотрю - вроде попик. Я и думаю, раз попик, значит наши! Потом смотрю - попик-то какой-то и не такой, при доспехах и с оружием. Наших-то я с оружием не видел, в бой они не ходят!
- А чего не ходят? - сонно поинтересовался Шаддар. Их группу направили в одну из рот городского контингента города Нарицы, расположенного где-то южнее Гурбаха, состоящую преимущественно из пехоты. Вооружали их самострелами и кинжалами, а в обмундирование не включалось даже кожаного нагрудника - солдаты ходили в бой исключительно в том, что на них было надето. Исключение составляли лишь состоящие до войны в городской страже и имевшие кольчуги. Их преимущественно и посылали в разъезды, ибо подготовка горожан говорила скорее о том, что первее враг обнаружат их, а не наоборот. Со снаряжением было туго, но вот чего-чего в казармах было вдосталь, так это водки. Шаддар, прослушавший уже немало тостов "за новобранцев" и "за новое боевое братство" сидел и клевал носом, слушая болтовню вполуха.
- Дык а чего, чего им ходить-то, - раскрыл рот солдат, - их ж дело какое? Их дело - духовное утешение. Ну, я в кусты и за своими пополз, тишком-молчком, ни звона-ни звука к командиру. А там уж мы вас. А признайтесь, здорово мы вас? Лапки к верху - и нате, готовы, голубчики. Голыми руками бери.
Компания "местных" расхохоталась.
- Но и мы вас, - медик поднял голову. - Мы вам тоже дали. Когда Томас-то рявкнул, даже я испугался, чего про вас говорить. Думаю, сделает сейчас что-нибудь нехорошее.
- Это да, - подтвердил солдат, - и то верно, вроде нас же больше, вас врасплох, болтами вам в морды-то тычем, а как он начал, так сердце в пятки ушло. С одной стороны, чего он нам сделает? Один-то? Да пусть не один, да будет один, шаг сделали - все, четверо лежат, один стоит. Но есть что-то такое... сила какая-то... когда стоишь перед безоружным, все превосходство у тебя - а он на тебя смотрит - и вроде как нет у тебя никакого превосходства.
- Ни черта не понял! - расхохотался другой солдат. - Но давайте выпьем. За превосходство!
- Давайте уж за духовное утешение лучше, - предложил Шаддар.
- И то верно! За духовное утешение!
Если в предложении медика и была нотка сарказма, то такая незаметная, что ее как будто и нет. Из присутствующих двойной смысл сказанного понял один лишь Томас. Понял также, что медик не так пьян, как кажется.
В казарму вошел лейтенант Глен. Оглядел стол, меланхолично спросил сидящих:
- Пьете?
- Ага, - мотнул головой усатый сержант.
Лейтенант о чем-то крепко задумался. Походил по казарме, проверил постели. Заглянул в оружейную. Зачем-то стащил оттуда арбалетный болт, повертел в руках, вернулся к столу.
- Ну пейте. Скоро снимаемся.
- Садитесь и вы с нами, лейтенант!
- Благодарствую, не побрезгую.
Налили и лейтенанту, выпили.
- Снимаемся скоро, - повторил лейтенант Глен, хрустя огурцом, - все господари, которых ждали, уже собрались. Такое, братцы дело - больше ждать некого. Так что все, сколько есть, скоро идем в атаку. Войска Генриха сейчас ослаблены. У них за спиной Свышевицы, у них за спиной Веллетро и утомительные многочасовые марши.
При словах "Свышевицы" и "Веллетро" многие солдаты заскрежетали зубами, что не прошло мимо внимания лейтенанта.
- Знаю, знаю, что у вас на уме. Мысли ваши и нашей законной королевы сходятся - сукиных сынов надо брать за задницу сейчас, лучше момента уже не будет. Брать и драть, рубить им головы, рубить им руки, которыми они рубили наших друзей и родственников. Мы уж заставим их заплатить. За все заплатить. Они-то сейчас думают, что мы уже убежали из страны, уж далеко в Воларии, уж бежим, сверкая пятками. А мы совершим маневр, обойдем их с фланга. Настигнем там, где они не ожидают. Численно мы их превосходим, силы у нас отдохнувшие и свежие... куда им против нашей силы. Наша сила со всей страны стянулась, все мы добрые люди. Все мы за идею боремся. А их сила слабая, потому как борются ради того, чтобы убивать, жечь и грабить. Потому-то победа и будет за нами.
Выпили снова. На этот раз, как нетрудно догадаться - за победу.
Лейтенант распрощался со всеми, ушел, захватив, помимо арбалетного болта еще один огурец со стола и сержантов, которые должны были получить распоряжения на завтра.
Отсутствие сержантов не помешало снова выпить. На этот раз тост произносил капрал. Тот самый капрал, встретившийся им у ручья.
- За наших новых товарищей! - заявил он, поднося чарку ко рту, - мерзавцев и сукиных детей, дезертиров и просто козлов с длинными языками.
Опрокинул чарку. Не моргнув глазом, опрокинул и Шаддар. Разговоры в казарме смолкли. Все посмотрели на Томаса.

При таком положении Лукаш заулыбался, почесал затылок.
- А что, может и так, - легко согласился он, - может, и впрямь не человек это, а тварь из бездны Ада. Красный чешуйчатый демон, такой огромный, что запросто перепрыгивает по крышам домов из одного конца города в конец, клыки его в три ряда идут, а шипастый хвост отшибает от зданий куски камня. Может, и в самом деле все так обстоит, как попы говорят - дьявольская сила за ним стоит, нечистая, иначе отчего у него все так легко идет? Более десяти лет тому назад он из никому неизвестного сельского врача превратился в первую фигуру королевства, в венценосную особу. Что это? Судьба, случай? Справедливое воздаяние за то плохое, что когда-то с ним случилось? Или все-таки повязано тут дело с загребущими лапами Геенны Огненной? Что замараны у него в этой грязи руки. Однако, вопрос встает - он же как-то правил все эти годы. Я конечно не церковник, но разве демоны так себя ведут? Мирно правят страной? По-моему немного... мелковато. Где же съеденные на завтрак младенцы, где же унизанные телами крестьян копья у дворца?
Внезапно рыцарь посерьезнел.

- Может, - сказал он уже намного тише и без нотки веселья в голосе, - может статься, что все так, как говорите вы. Что это демон из самого Ада, пришедший нам на погибель, демон, поставивший себе целью окончательное уничтожение всего живого в этом мире. Уничтожение медленное, постепенное и тихое, так, что никто даже не успеет понять, в чем дело и кто виновен. Здесь стычка, там стычка. Тут замок разрушили и там война. Город за городом, страна за страной, накапливая силу и влияние, пока его не будет достаточно, чтобы сокрушить все и вся. Ведь никто же не ставит под сомнение, что архангел Аммалион, десница Небес, явился во плоти и вмешался в судьбу мира? Может быть, пришло время явления его ужасного антагониста, десницы Ада, которая вмешается в судьбу людей с тем же хладнокровием и тем же всесильным могуществом.

- Что до меня, - продолжил он грустно, - то мне кажется, не в демонах дело. Слишком уж часто люди приписывают дела Лукавому, оправдывая этим зачастую свои собственные пороки. Войны, подобные этой... они ведь творятся руками людей, и для этого им не нужен никакой демон, ни в своей голове, ни на троне. Иногда для этого им не нужна даже причина. Ведь причины-то они знают, они всем известны, просто никто не решается говорить их вслух. Стыдится, быть может, или считает, что просто ни к чем. Поэтому вместо причин они ищут повод. Для кого-то слово "война" звучит ужасно. А для кого-то пускай вся земли пойдет огнем, лишь бы монеты падали им в кошель.
Пару дней назад подобрали беженца из Веллетро. Кое-кто из выживших опознал в нем дезертира, который вместо того, чтобы отстаивать свой город, позорно бежал. Он уперся, его передали святым отцам церкви - они, говорят, знают множество таинств, заставляющих человека говорить. И что думать, и впрямь, сознался. А еще сознался во всяких других интересных вещах. Например, что он на пару со своим товарищем и комендантом разворовывал склад военных продовольственных запасов и подпольно реализовывал по баснословным ценам. Вот уж верно говорят люди - кому война... а кому и мать родна. Товарища с комендантом-то разыскать не удалось, настигла их видать раньше длань Архангела. А его повесили, вчера в полдень. После такого спихивать все наши проблемы на демонов... нет, не решусь, слишком уж безответственно.

Звезды на небе мерцали. Где-то совсем рядом слышались крики и здравицы, Ханне даже казалось, что она узнает голоса Томаса и Шаддара, двух несостоявшихся покойников, которые вполне себе могли точно также болтаться на веревке вчера в полдень, если бы обстоятельства сложились по-другому.
- Ай, ладно, дьявол с ними, с висельниками! Мертвецов нам завсегда хватает, давайте лучше поговорим о чем-нибудь приятном. Как насчет скромного подарка, чтобы сгладить впечатления от нашей первой встречи? Тогда, я помнится, наговорил много чего такого, чего б, подумав, не сказал бы. Но тогда слишком уж задела меня ваша песня, слишком. Не надо было мне так остро реагировать.
Лукаш заговорщически улыбнулся и ловким движением фокусника извлек из рукава голубую ленту.
- Прошу! Украшение, что подчеркнет цвет и красоту ваших глаз! Приобрел ее сразу после той встречи, дав себе рыцарское слово загладить свою вину, коль доведется нам встретится еще раз.

Повисла напряженная тишина. Капрал, державший речь, прищурил глаза, выжидающие стрелки только и ждали взмаха его руки. Внезапно раздался громкий хохот, моментально разрядивший обстановку. Из-за деревьев показался еще один человек, блондин с пышными усами. В отличие от стрелков, одетых в кольчуги, на этом был лишь нагрудник из вываренной кожи прямо поверх белой льняной рубахи. Знаки различия говорили о том, что он пребывает в чине сержанта, а значит, старший в отряде.
- Ишь, смотри какой лютый! Осторожнее, парни, еще чуть-чуть, и он на вас с голыми руками бросится, да горло вам перегрызет. Вот он где, парни, боевой дух-то прозябает. Не у роялистов, не у династистов, а здесь, у ручья. Ладно-ладно, не кипятись. Вижу уж, что пришлось вам хлебнуть, да крепко.
Стрелки расслабились, опустили оружие.
- А мы тут много ваших нынче-то видим! Знаем уж, что с Веллетро стало. Спалили его, ублюдки, до основания спалили. Говорят, ни одной халупы не оставили, стены по камням разнесли, вроде как чтоб ни у кого даже и идеи впредь не возникало себе какой вольности требовать, чтоб никто там больше не засел и условия не диктовал. Крепко вам дали, да. Вот и идут ваши, идут, идут... а мы, значит, подбираем. Разъезд мы сторожевой, армии законной наследницы трона Наиры, а я Клюка, сержант Клюка, командир разъезда. Подбираем, да препровождаем в лагерь. Откармливаем, отпаиваем... а также вооружаем. И даем возможность отомстить. Что сделано - то сделано, город ваш все равно уже по камням не собрать, и убитых не воскресить. И не отомстить, потому что негоже с рогатиной на рыцарскую хоругвь кидаться. Надо вместе, всей силой собравшись. Для того...
Сержант прокашлялся.
- Для того и подбираем. Люди нам сейчас нужны, ох как нужны. Но подробнее в лагере. Пошли?
Что-то в выражении лица сержанта Клюки подсказало, что отказываться от "гостеприимства" солдат армии, в которой они раньше служили, не следовало. А может, дело было в арбалетных болтах, направленных прямо на них. Или в глазах капрала, который явно был настроен много менее добродушно, чем его командир и все это время испепелял Томаса взгляда.

- А я, признаться, - сержант разоткровенничался. Идти, по его уверениям, было не очень далеко, но скоротать путь за разговором можно. Говорить о том, что их ждет в лагере, он отказался напрочь, и решил скомпенсировать, - признаться, как тот хлюпик рот открыл, было решил повесить вас, ну там же, на ветке ближайшего дерева, благо деревьев много, да и веток на них хватает. Очень уж как-то он мне странным показался. Он кто у вас?
- Медик, - ограничился кратким ответом Томас. - Далеко еще?
- Да пришли уже. Эй, там, отворяй ворота!
Ворот, в принципе, никаких и не было - лишь земляные насыпи, проход между которыми охранял дозор. Насыпи по внешнему периметру были ограничены полутораметровым, достаточно широким рвом. Сразу за насыпью начинался лагерь. Огромное поле расчищенной от леса земли была заполнена одинаковыми рядами белых палаток. По лагерю туда-сюда сновали конные, на одной из площадок взвод, очевидно, новобранцы, упражнялись в наступлении и обороне под смех и улюлюканье нескольких ветеранов, сидящих на бревне неподалеку. Похоже, в ряды этих вот новобранцев им и предстояло попасть в самом скором времени. Так себе перспектива. С другой стороны, все лучше, чем виселица.
Сержант отпустил капрала и часть своих людей, оставив при себе четвертых солдат. Освободившиеся поспешили смыться по своим делам, смывать грязь с рук и лиц и подкрепляться.
- Надо показать лейтенанту Глену! - заявил Клюка. - Он решит, что с вами делать и куда определить. Вон он, его шатер!
Но лейтенанта в шатре не оказалось, а дежуривший возле нее солдат пояснил, что лейтенант был вызван в качестве адъютанта на военный совет. Делать было нечего, туда и отправились. Томас был вполне уверен, что без труда сможет быстро разобраться с двумя-тремя их стражниками, а товарищи отправят на тот свет двух оставшихся, вот только бежать все равно было некуда. Ворота захлопнулись, как только они пересекли насыпь.
Шатер, в котором собрался военный совет, ничем не отличался от всех остальных - из такого же белого материала и примерно той же формы. Что, впрочем, было и правильно - нет нужды загодя выдавать неприятелю местоположение командиров.
В шатре, очевидно, все только-только начало собираться. Долго препиравшийся со стражей у входа сержант наконец получил разрешение войти, они заняли место у дальней стены шатра. Лейтенанта они заметили почти сразу, но он был на другом конце палатки, откуда его было прекрасно видно, но пробраться куда, сквозь ряды почетных гостей, было почти невозможно. На подаваемые знаки лейтенант тоже не реагировал. Клюка решил уже отправиться дожидаться командира в казармы, но из шатра их уже не выпустили - все значимые персоны уже собрались, можно было начинать совет.
Шаддар во все глаза смотрел на собравшихся. За круглым столом на возвышении сидела - кто бы мог подумать - сама королева Наира. Медик не очень хорошо помнил, как королева выглядела до исчезновения, он тогда был слишком молод. Поэтому он с интересом разглядывал довольно интересную женщину тридцати с небольшим лет, одетую в черное платье, но с непокрытыми волосами - очевидно, она все еще носила траур по возлюбленному, генералу Кайлу, командовавшему ее армией. И полегшего вместе со своей армией под Свышевицами.
Многие из присутствующих, казалось, только-только прибыли в лагерь, что подтвердилось с помощью лейтенанта-адъютанта, который занялся представлением высокопоставленных особ:
- Благородный граф Зарич из Южнобережья! Барон Витторио, хозяин Зеленых Лесов! Сэр Густав Франциск, староста Гурбаха!
Последнего Шаддар рассматривал с особенным интересом. Барон Густав Франциск, один из первых, переметнувшихся под знамена королевы, заочно был назначен ей как староста Гурбаха, богатого города на западе страны, взимающий дань с него и с обширных окрестных земель. Проблема была в том, что Гурбах, так легко отданный во владение барона Густава, необходимо было еще завоевать. Город уже давно перешел обратно под власть Генриха. И обстоятельства этого, осаду города, Шаддар и Томас, как лично участвовавшие в событиях, помнили хорошо.
Но больше барона Густава Шаддара удивило другое имя, прозвучавшее в насчитывающем около двадцати имен списке..
- Сэр Лукаш, хозяин Гримвальда, из Липовщины.
Глаза медика метнулись, лихорадочно оглядывая толпу. Да вот же он, стоит, стула не досталось. Но не так уж далеко от королевы... скорее, даже близко. Как и прежде, жизнерадостный и улыбчивый. Кажется, Лукаш вполне себе заметил компанию, но знака не подал.
- Начнем совет, господа рыцари и госпожа королева, - взял слово Густав Франциск. - Всем вам известно, что недалече, как три дня назад, был спален Веллетро, вольный град нашего королевства. Чинимые при нападении ужасы заставляют меня увериться, что Генрих действительно сам дьявол, а если не дьявол, так его гнилой отпрыск, получающий жестокое удовольствие от убийств, грабежей и поджогов. Я считаю, что это акция вопиющей жестокости должна быть пресечена. Город Веллетро должен быть отомщен, этому будет способствовать высокий боевой дух наших солдат. Многие... многие имели в Веллетро родственников. Или же жили в нем.
- Король Генрих, - добавил Лукаш, - проявил довольно незаурядный ум, решив бросить обоз и взять город ночным штурмом. Это ему удалось, но я хочу всем напомнить, что это меч обоюдоострый. Да, он сжег и разграбил Веллетро, удивил нас и заставил срочно пересматривать собственную стратегию. Никто из нас этого не ожидал. Но он это сделать и своего добился. А теперь неминуемы последствия. Как ни крути, в ходе штурма армия роялистов изрядно поредела.
Рыцари расхохотались, их не поддержала только королева.
- Город они взяли, но какой ценой? Положим, с провиантом они не прогадали, в городе они награбили достаточно. Но армия ослаблена, солдаты устали от битвы и следующей за ней многочасовой резни на городских улицах. Ударить по ним сейчас - наилучший выбор.
Рыцари довольно забормотали. Наконец заговорила королева. Голос у нее был мягким и женственным.
- Ударить мы можем, но хватит ли у нас для этого сил? У Генриха - регулярная армия и значительная часть старого дворянства. За нами - молодое рыцарство и крестьяне.
- Я полагаю, - поспешил заверить Густав Франциск, - что мы сможем обеспечить значительный численный перевес. Под моим командованием находится сорок копий верного мне рыцарства. Восемьдесят копий привел с собой, насколько я знаю, благородный граф Зарич. Еще сорок идут под знаменами хозяина Зеленых Лесов. Что нам скажет Липовье?
- Липовье, - Лукаш прокашлялся, - окажет посильную помощь в нанесении решающего удара армии узурпатора трону. Мне не удалось достичь согласия со своими родственниками, поэтому под моей командой находится лишь тридцать копий, объединенные силы Гримвальда и Липовской Гати под моим командованием.
- Плюс десять копий моей собственной гвардии, - добавила королева. - что в сумме дает нам двести тяжеловооруженных рыцарей плюс пехота. Всего около тысячи человек.
- Плюс городские и крестьянские контингенты, - добавил граф Зарич, - что даст нам около трех тысяч пехоты в сумме и сотни три легкой конницы...
разговоры продолжались довольно долго. Разрабатывался план атаки, назначались командующие отрядами. Совет окончился лишь ближе к вечер. Вспотевший лейтент-адъютант наконец облегченно вздохнул и позволил себе грязно выругался.
- Ты, Клюка, совсем башку потерял. Зачем притащил этих? Не мог запереть где-нибудь в сарае, пока совет?
- Дак чего ж, - сержант преданно и глуповато смотрел в глаза командира. - Не убегут жеж, куда из лагеря бежать.
Лейтенант лишь махнул рукой. Вкратце отряду было объяснено, куда они попали что им придется делать. Место в казарме было без удобств, но жить можно - солома свежая, без живности. Полагались даже одеяла.
В один из поздних часов, когда Томислав как раз заканчивал молитву в полевой часовне, а Томас и Шаддар утоляли душевные муки народным солдатским методом - водкой - попутно знакомясь с сослуживцами, а Рэнди шныряла по лагерю, разведывая и выискивая, как оттуда можно было побыстрее слинять, Ханна сидела неподалеку от казармы и смотрела в небо, наигрывая что-то легкое на своем инструменте. С опозданием она заметила, что уже не одна - возле нее находился Лукаш, на этот раз для разнообразия облаченный в легкий черный дублет с короткими рукавами поверх лиловой рубахи и черные же штаны. На поясе висел лишь кинжал.
- Прекрасная ночь, не правда ли? - рыцарь чуть улыбнулся и глянул вверх.

- Пропала, - священник отер лысую макушку. - Когда подходили к трактиру, были вместе. Я заглянул внутрь, опешил... когда оглянулся, ее уже не было. Искать не решился, мало ли в какой переулок она шмыгнула, нужно было помогать вам. А потом, когда бежали, было как-то не до того. Не знаю. Вроде все нормально было, разве что молчаливая, как обычно. Может, решила, что у нее больше шансов добраться до границы в одиночку?
Он пожал плечами и сосредоточил все внимание на оружии.
Потом было прощание. Конечно, расставались ненадолго - на поздний ночной час была назначена встреча, какое-то время им понадобится, чтобы выбраться из города. Если все пройдет успешно, то к первым петухам они снова увидятся. Если... если. План был хорошо на словах, но у некоторых в глазах стоял страх. Потому что на самом деле всегда оставалась возможность, что в следующий раз они увидятся лет через пять, когда их выпустят из городских казематов, куда их посадят, куда их посадят, взяв с поличным на краже военного имущества. В лучшем случае. А может, не увидятся вообще.
Компаньоны сердечно попрощались, Ханна при этом радостно обняла всех, даже Рэнди, хотя идти им предстояло вместе. Девушки скрылись в темноте улицы. Шаддар, Томислав и Томас принялись собирать вещи.

Улица Ткацкая оказалась настоящим гимном во славу градостроительного мастерства зодчих славного города Веллетро. Проклятая улочка петляла и извивалась, поднималась то вверх, то вниз, складов там было великое множество, поэтому описание, данное солдатом, не очень помогало. Томас стоял на углу какого-то из них и задумчиво смотрел на стену. Гениальная по своему устройству улица уже дважды пересекала сама себя. Во взгляде парня выражалась поистине безграничные и философские размышления. Стоящий рядом священник в который уже раз пересказывал, "как пройти". За дело взялся Шаддар.
Наконец, трое мужчин набрели на что-то, напоминающие нужный проулок. Прошли им, вышли во дворы. Вот вроде и нужный склад.
Стучать в ставни не пришлось, они были отворены, а из них наполовину высунулся встреченный днем на рынке делец - о курил завернутый в лист табак и поплевывал на землю, когда они вынырнули из темноты - Томислав впереди, медик и воин чуть поодаль.
- Че за херня, а? Опаздываешь, святой отец, я уж нервничаю, ребята нервничают.
- Скажи спасибо, что вообще пришел, - буркнул священник. - Еще чуть-чуть, и я бы плюнул искать тебя по этим закуткам. Мог бы и поподробней объяснить, как сюда дойти. А еще лучше, набросал бы карту.
- Карту, - со знанием дела ответил делец, - могут увидеть чужие глаза. Вы же бродяги, в городе недолго, от таких знай неприятностей жди. Напьетесь, дебоширите, страже попадетесь, обыщут - найдут карту. Передадут куда следует, и привет. Это твои люди?
- Не, - бросил Шаддар, - мы так, постоять подошли. Скучно ночью на улице, дай думаю подойдем, глянем, как тут дела обстряпываются.
- Ясненько. Деньги-то принесли?
Священик без слов протянул мешочек. На звон монет из глубины помещение подтянулся еще один человек в форме. Пока делец сосредоточенно перечитывал, беззвучно шевеля губами, остальные сохраняли молчание. Другой солдат все это время не сводил подозрительного взгляда с компании.
- Все в порядке! - наконец объявил делец, и лица у обоих сразу просветлели. - Эрл, подтаскивай ящики!
Подтащили, тут же и вскрыли висящим на поясе солдата штыком. Ящик оказался набит снедью - плотно завязанные мешки с крупой, вяленое мясо, сухарики. Все это солдаты перекидывали через окно, где добро расфасовывалось по сумкам и котомкам.
- Ящики дать не могу, уж извиняйте, ребята. Их пересчитывают, и содержимое тоже бывает проверяют, но только у верхних. Мы их подальше задвинем и все. Но пересчитывают всегда и все. Хотя не уверен, что они вам нужны.
Открыли и второй, там нашлась соль, чай, даже немного табака.
Внезапно делец дернул мешок, набитый сушеными фруктами, на себя.
- Чт.. - заикнулся было Томас, но он предупреждающе вскинул руку, чтобы сохраняли молчание. Где-то послышались крики.
"Неужто за нами?" - мелькнуло в голове медика, но у дельца, судя по всему, была другая мысль, поскольку он схватившись за меч смотрел совсем не на группу, а поверх их голов. Туда, где разросталось огненное зарево.

Никакой осады не было. Оборона Веллетро строилась на том, что будет. Что не посмеют - куда и какой армии на их стены? Терять людей, залить все в округе кровью. Придут, встанут лагерем, начнут окапываться, брать город в кольцо, а затем выжидать. Чего им суетится? Время-то работает на них, всего-то и делов, переждать, пока они сами перемрут от голода и жажды.
Но у короля Генриха оказались другие планы. Очевидно, он счел, что времени на осаду у него нет. Что самопровозглашенная королева не применет воспользоваться подвернувшейся возможностью, ударит осаждающей армии в спину, придет на помощь городу. Или, что вероятнее - обойдет, и пока армия увязает под Веллетро, прорвется в глубь страны, откуда ее выкинуть будет уже проблематично. Поэтому он выбрал штурм. Вместо того, чтобы неторопливо стягивать фуражные фургоны, отдыхать после Свышевиц и готовится к длинному стоянию под стенами - обоз оставили позади, стремительный марш-бросок лишь с той провизией, что удалось взвалить на спины. Ночью армия подошла к городу и сразу же, не развертываясь, ринулись на стены. Дозорные были просто сметены; прежде чем поднятые по тревоге отряды подошли к воротам, они уже были преодолены - что это, диверсия? - и легкая конница проносилась по главной улице, растекаясь в переулки. Следом шедшая пехота вышла как раз на отряды ополчения - завязались тяжелые уличные бои. Бросались факелы, здания начали полыхать. Натиск роялистов был силен, но ополченцы тоже не торопились сдаваться, сражались как черти, до последней капли крови. Наверное, потому что знали, что ждет их жен и дочерей в случае, если они опустят оружие.

Томас, Шаддар и Томислав тоже дрались, дрались бок о бок с теми двумя неудачливыми продавцами, покинувшими свой пост на складе. Вместе дрались, убивали. Медик орудовал кинжалом со стремительностью кобры, Томас действовало менее изящно, но ничуть не менее эффективно.
Делец упал к востоку от центрального городского рынка - казалось бы, совсем немного. Толкнули, выбили из рук оружие и закололи мечами. Второго солдата отнесло чуть дальше - напирающая конница, стремительно промчавшаяся через весь город, рубила направо и налево. Напирающая толпа людей, пытающихся выбраться через восточные ворота и ополченцев, пытающихся организовать оборону, разъединила их, и вот их снова осталось трое. У восточных ворот стало ясно, что выбраться через них - шансов нет. Толпа была невероятно плотная и сейчас как раз вступила в схватку со своими же - чересчур рьяными стражами, которые обнажив оружие мрачно перекрывали ворота, призывая взяться за оружие, развернуться и дать бой. Прежде чем толпа вспомнила о южных воротах, компания успела проскочить через них.
Ханне и Рэнди не нужно было ничего объяснять. Они и сами видели полыхающий город. Они бежали. Быстро и не оглядываясь.

* * *

А на другом конце света шла другая война. Далеко-далеко, за южной границей Империи Пера, прижимаемый с одной стороны степями Дэли, а с другой - горами Брогуса, стоит форт Джаред, удерживаемый силами Второго Имперского Легиона, бдительно охраняющий Империю от варварских орд.
Айво Тромак, временно исполняющий обязанности командующего легиона, сейчас как раз завершал вечернюю трапезу чаркой ароматного вина. Пил он, впрочем, скорее не ради аромата, а чтобы развеять тревогу и тягостные мысли. Бирюзовый плащ - отличительный знак всякого воина легиона от простого солдата до полковника - сейчас небрежно висел на спинке стула командующего. По правую руку от него сидел на скамье - стула для него уже не нашлось - аббат Хейниж. Аббат уже явно переусердствовал в дегустации вина и сейчас лишь посапывал, ворочая головой в тарелке.
А причин для подобного самоуспокоения было более чем достаточно. Ибо из двух с половиной тысяч человек, коими комплектовался имперский легион, оставалось едва ли больше восьмисот. Генерал Неимар, возглавляющий легион, благополучно отошел к Архангелу несколько неделю назад, и теперь вся власть в форте, в вместе с ней и вся ответственность, лежала на командующем Айво. Скверно. Очень скверно.
В шатер вошел офицер-адьютант, молодой парень - едва ли ему перевалило за тридцать. Судя по раскрасневшемуся лицу, он тоже успел приложится к вину, отметил про себя Айво.
- Сэр, прибыл гонец из Империи, он просит вашей аудиенции!
- Наконец-то, - буркнул Айво. - Давно пора сукину сыну. Ну зови, раз просит, послушаем, что у него есть сказать.
Офицер вышел, на смену ему явился запыленный и изрядно растрепанный гонец. Он громко кашлянул и отвел взгляд в сторону, явно смутившись. Командующий Айво, тоже глянув на пьяного аббата, не смутился.
- Докладывай.
- Император, светоч мира, наместник Архангела на земле и держатель Меча шлет вам благодарность и его императорскую похвалу. Он высоко ценит вашу выслугу и то, как толково вы стережете наши границы вместо вашего павшего в бою командира. Поэтому своим указом он производит вас в генералы и назначает вас командующим Второго Имперского Легиона.
Новоиспеченный генерал Айво Тромак сплюнул. Конечно, в этот момент уставом полагалось опуститься на колено и произнести слова присяги, но что-то не хотелось. Совсем. Из полкового командира в генералы? Генералы обескровленного и ослабленного легиона?
- Мне нужны подкрепления, а не звания! - злобно прошипел Айво сквозь зубы. - У нас огромные потери личного состава, племена Дэли нанимают нас регулярными набегами, нас все меньше и меньше, люди устали, в казармах разброд и постоянное пьянство. Он что там, не понимает, что еще чуть-чуть и нас сметут, что орды кровожадных сукиных детей пройдутся по его любимой Империи, дойдут до столицы, до самого его дворца, вынут его оттуда и насадят на кол, пока он тянет там крота за нос! Ладно, свободен.
- Еще новости, господин генерал, - пролепетал посланец, очевидно, не совсем уверенный в том, что Айво следует их знать.
- Ну, что там у тебя?
- Подкреплений не будет. Император объявил войну Алари, одному из Северных Королевств. Сейчас там бушует гражданская война, границы почти не охраняются. В столице считают, что это хорошая возможность присоединить еще одну провинцию к нашей... три легиона мобилизованы и сейчас перебрасываются туда...
Айво лихорадочно смотрел на посланника, взгляд его бегал.
"Он же идиот," - внезапно пришло ему на ум. "Он просто идиот, или же пьян. Несет просто пьяную околесицу. Что три легиона из пяти отосланы из Империи, а четвертый ослаблен и вот-вот сдаст позиции".
Но как ни крути, все-таки Айво Тромак стал генералом, и генералом он стал не зря, он всегдя отличался здравостью суждений и проницательным умом. Поэтому и сейчас где-то на задворках сознания у него появилась мысль, что все это правда.

* * *

Шел третий день их пути. С дороги было решено опять сойти, слишком уж там делалось людно. Роялисты наверняка пустят конные разъезды, догонят, иссекут. Лучше уж кусты, чем мечи. Наткнулись на ручей, остановились умыться и пополнить запасы воды. В прошедшие дни говорили мало, лишь теперь дали волю эмоциям. Обсуждали, что произошло в городе. Что случилось с тем, вторым солдатом. Куда делась Дара?
На последний вопрос, казалось, готов был появится ответ - внезапно они почувствовали присутствие рядом с собой, что живо напомнило им бесшумное появление следопыта. Но это оказалось не она. Вместо эльфийки возникло одиннадцать вооруженных человек. Многие из которых были вооружены арбалетами. Арбалетами, нацеленными на них. Один из них, старший, что сразу можно было определить по знакам различия - хорошо им знакомым, знакомым, потому что в армии с такими знаками различия они сами служили - заговорил:
- Так-так, что имеем здесь? Без глупостей, уважаемые, иначе мы вас живо болтами-то нашпигуем, руки на виду. Грязные, при оружии и морды идиотские. Сразу понятно, что роялисты.

Посетители тихонько загудели, кто-то полез в поисках чего-нибудь более существенного, чем стакан вина. В этот момент один из них - молодой человек в курточке, традиционной скорее для столичных бакалавров, чем для странствующих голиардов, извлек из под стола собственный музыкальный инструмент - гитару. Посетители, здраво рассудив, что на всех этих певцов-игрунов монет не запастить, попрятали кошельки обратно, решив, что если уж платить - то только одному и тому, который больше понравится.
Молодой музыкант тем временем дернул по струнам и затянул собственную провокационную песенку:



Отзвучал последний аккорд, раздались робкие хлопки, а затем - оживленный гул. Видно было, что мнения разнились и согласия по поводу призыва музыканта не было. Политическая тематика нынче у всех на слуху и везде предмет живейшего обсуждения. Обстановка сделалась напряженной. Вот опрокинулся первый стул, кто-то схватил своего событульника за воротник...

* * *

- Не найдешь ты ни черта по рынкам, отец, - солдат поковырял в зубах. - Время такое, осада, вишь, близится. Постановлением ратуши все излишки изъяли, попрятали по складам. Оставили ровно столько, чтоб народ с голодухи не помер. Сейчас повезет, если на день найдешь чего пожевать, а так не. Сытно только армейские обедают, им положено. Работа у нас, вишь, тяжелая. Не сегодня-завтра помрем на стенах, так хоть на сытый желудок. Так что никак не найти, если только в армейские запасы не пролезешь. Ну или если у тебя монет в изрядном излишке.

- Блаженен тот, кому при жизни дано знать такое, - шепчет Рэнди, и ты неожиданно замечаешь, какие у нее прекрасные волосы. Такие чудесные, мягкие, такой глубокий, темный оттенок. Такие податливые и уступчивые перед порывами ветра. Странно, раньше ты этого никогда не замечал. Не замечал... или не придавал значения?
- Блажен тот, - вторила ей Ханна, проводя пальчиком от твой губы до чисто выбритого подбородка, - кто спасен от ошибок в своем земном существовании. - Ибо людей, не благословенных этих даром, подстерегают на жизненном пути множество испытаний и решений, сущность которых скрыта от поверхностного взгляда. Ты учишь людей тем путям, которые помогают отделить добро от зла и присное от проходящего, но и сам учишься. Всегда. И вера это то, что служит тебе и всем праведным людям опорой.

- Есть люди, - Рэнди говорит страстно, с жаром, который невольно передается и тебе. - Есть люди, отвергающие истинное учение, люди, поднимающие руку на брата своего. Люди, говорящие лишь на языке пожаров и мечей. Не просто не принимающие веры, а гонящие ее последователей, сжигающие их дома.
- Достойны ли они спасения? - неуверенно спросила Ханна.
- Достойны, - уверенно отвечает воровка, - всякий живущий имеет возможность исправить свои грехи, встать на путь истинный. Вершить добрые дела и сохранять принципы веры.

- Но можно ли сохранять принципы веры тогда, когда на твоем жизненном пути встает вопрос жизни и смерти?
- Можно и нужно. Необходимо сохранять стойкость веры и убеждений, готовность делать трудные решения, ибо смертные, даже лучшие из лучших - слепы, и идут в темноте. Шаг в сторону - и ты ошибся.

- Мир многогранен, - рассудительно замечает менестрельщица. - Добро и зло в нем зачастую неотличимы друг от друга, выбор труден. В таких условиях лучше всего держатся веры, ибо лишь она опора праведного человека, лишь она даст возможность делать осознанный выбор.

- Готов ли ты сохранять стойкость веры? - Рэнди глядит тебе прямо в глаза и ее взгляд, кажется, проникает в саму твою душу.
- Готов ли, - с нажимом спрашивает Ханна, - перед лицом грядущих испытаний во всем сохранять верность праведному делу и своему служению людям и небу?

- Ишь ты, - поглядывая на ворочающегося медика, буркнул дед - а с виду такой молодой, да и вид приличный. А согрешить то в своей жизни явно успел, ох успел.
Дед понизил голос, доверительно обращаясь к Рэнди, которая, кажется, совсем не слушала старика, Ханне, которая наоборот, слушала с явным интересом и трактирщику, который просто ошивался в округе и, видать, от скуки решил посидеть вместе с компанией.
- Потому как ежели человек кошмарами мучается, али бессоницей - так это знак явный, что за душой у него нечисто. Те, кто ничего преступного не совершал - те-то спят крепко, чего бы им ворочаться. А раз ворочается - значит, нагрешил, и наверняка немало. С другой стороны, это и хороший знак - раз мучается, значит, чует за собой вину. Некоторые же как - нищего ли оберут, человека ли убьют, а спят, точно младенцы. Потому что сердце у них каменное, а может и вообще его у них нет? Может, и не чувствуют за собой вины никакой, может, и снова на злодеяние пойдут, потому что для них это раз плюнуть. Как семечко разгрызть. А этот вишь, мучается. Корит, значит, себя. Думает над тем, что совершил, простить себя не может. Не знает, как жить дальше с грехом-то своим, как людям в глаза смотреть. Натворил он, видимо, делов, ох натворил...

Помолчали. Дед забил трубку, раскурил, затянулся, выдохнул дым кольцами.
- Я-то знаю, - продолжил он, - я-то точно знаю, видал я уже таких. Лет пятнадцать назад, далече уж отсюда. Я ведь сам-то не местный, ага. Жил на побережье, рыбаком был. А тогда сами знаете, времена какие были...
Дед преимущественно поглядывал на Симмеона, и трактирщик кивнул, знаем мол. Девушки очевидно лет пятнадцать назад, образно говоря, пешком под стол ходили и если и имели представление "о тех временах", то весьма смутное и зачастую - со слов более старших.
- Эпидемия, стал быть. Тогда-то все пострашнее, чем сейчас было. А может и нет. Хер его знает. Да так же наверное, верно?
Трактирщик снова кивнул, верно мол.

- Такая же чехарда творилась - брат шел на брата, сын на отца, мышка на кошку, репка на дедку, ну и так далее. Но тогда-то хотя б думать особо не надо было - болезнь, значит. Зараза эта проклятая, и ничего ты с ней не поделаешь. Потому что тот, кто на тебя пастью клыкастой щелкает уже и не репка, в смысле, не родич твой, а некая тварь волкоподобная. А сейчас-то что? Свои на своих, сосед на соседа и не понять, за что и почему. Так, о чем бишь я...
А, да. Рыбаком, значит, был, сынишки уже были, да, сорванцы те еще. Жил по соседству со мной мужик один, хороший был мужик, ага - и пиво вместе с ним пивал, и сети тягал, жаль помер уже. Была у него, значит, дочка. Хороша собой была, да, первая девка на деревне, а как же. Ухажер у нее был, как счас помню - Лейном звали - парнишка вроде как бы и невзрачный, ростику не то чтоб большого, да и вообще - сопляк сопляком, но было в нем что-то... я-то это заметил, и девица, видать, тоже, потому как прихлестывали за ней и парни более зрелые да сложением могучие. Но им всем она мальчонку того предпочла. Жениться они, стал быть, собрались, все чин почином, обручились. Церемонию деревенский священник провел, тогда то ж их ищо не повыгнали из страны. Кольцами они, стал быть, обменялись - простенькими, обручальными. Свадьба должна была быть, да вот не случилось. Время-то сами помните какое, эпидемия, стал быть. И нас не обошла.

Старик помрачнел лицом. Заглянул в кружку.
- Пришли они, - неохотно произнес дед, - вечером. Сначала своих домочадцев, стал быть. Затем на улицы вышли. Я тогда в гостях у мужика того был, ну, отца девки-то. Сидели мы с ним, пивали, за дочь его, за улов наш, когда началось это все. А дочь его-то с женихом своим молоденьким гуляла как раз. Сидим, значит, а на улице вой, крики, стоны. Зубы стучат, ставни-окна запираем, дверь...
"Дочь-то как же? Она там ведь же," - говорю. А он бормочет: "Дочь...". И зубами стучит, потому как, стал быть, знали мы уже тогда, что и как с теми случается, кто на улицу выходит. Жена его выскакивает, говорит, на улицу надо, а мы-то... мы как же... кричит: "Не мужики вы, а бабы, забились в свою нору, того и гляди в штаны наделаете, пока там...". И сама за дочерью выскочила. А мы сидим. Страшно.

Дед помолчал. Потом заговорил снова:
- Я-то конечно мог бы сказать, что я там случайно был, что девка та не мне дочка была, и вообще. Но не скажу. Потому как распоследний сучий потрох был бы, коль бы так сказал. А отец ее... за дочку страшно. Но и жить хочется. Заперлись мы, сидим. Зубы стучат.
А под утро, как вышли, нашли мы их. И жену его, и дочь, и много еще кого. Вот тогда был грех. И за мной, и за ним. Мне-то ,может, и полегче, но вот уж лет сколько там... пятнадцать, что ли, прошло. А я все тоже ворочаюсь да бормочу, да себя корю. Да только, вишь, не исправить уже ничего. Да...

- Нашел, а как же ж, - дед затряс бородой. - Нашел, отож чего не найти. Сучья семейка Хейнцев оказалась, дьяволопоклонники, старый да младый. Меньшего-то не помню даже как звали, а старший - дядька его, Гарон Хейнц, знакомец был мой. Вроде хорошо его знал, выпивали вместе, в "Яблоко" он тоже, бывало, захаживал. И никогда бы не подумал...

Ну а когда нашли, сыщик-то тот убивать их не позволил. Сказал, дело это требующее особой важности, так и сказал, чтоб мне провалится. Сказал еще, что их надобно в столицу доставить, где их сам король за все их тяжкие преступления подвергнет суду. А я вот думаю, что это потому как у них там в столице палачи лучше наших, умеют они казни проводить, не то, что наши портачи...

А тогда как раз роялисты из города уходили, и сыщик тот вместе с ними, и не в сторону столицы, а в другую. Но людей они выделили, а как же шь. Все как полагается, чин почином, шоб не убегли сопровождающих солдат дали, да. Туда и сыновья мои входили, вот ож я за них порадовался, хоть в столице побывают, не то что я. Я-то, старый дурак, радовался за них, и назначение важное, а сейчас уж и не знаю - время-то какое. Война-то в самой стране-то идет, того и гляди худо приключится. Хотя я слышал, мол, под Свышевицами-то наши мятежникам дали, но кто знает... ох ты, хотя б живы были, хотя б здоровы, хоть бы в порядке дошли и поскорей вернулись, благослови их Архангел...

Северные королевства

Компания обошла несколько заведений на главной улице, но, как и предсказывал Лукаш из Липовщин, ни в одной их ждали - на вопросительные взгляды хозяева лишь разводили руками и показывали забитые общие залы (про комнаты уже и спрашивать смысла не было). В одной из таверн, куда они зашли и где было более менее просторно, обосновался отряд городских стражников, до того выразительно поглядывавших на не прошенных гостей с, что от дальнейших поисков пришлось отказаться под угрозой попадания ряды защитников города.
Хозяин посоветовал им одно заведение своего шурина, где якобы еще остались свободные комнаты и не было вооруженных людей в сине-белых туниках. Обрадованная компания заявилась туда, но по приходу туда причины и первого, и второго быстро прояснилась - владелец, жилистый тощага в чистом белом переднике, деловито перекатывая во рту щепку, заломил за номера такую цену, что отряду оставалось лишь с гордым видом удалиться.

Дело близилось к вечеру, и вопрос встал ребром - либо срочно найти прибежище хоть где-нибудь, либо ночевать у стен гостиниц и питейных заведений, где другие беженцы, которым также не повезло, спонтанно сооружали себе новое жилье, натягивали куски брезента для защиты от непогоды и разжигали небольшие костерки. Особо предприимчивые даже разбивали на месте лотки, с которых умудрялись продавать все то барахло, что умудрились притащить на себе.
Безбожно ругаясь, Шаддар направился искать пресловутое "Яблоко", и остальным ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Найти заведение, не имея точных указаний Лукаша действительно было бы проблематично. Компания и так заблудилась, потому что заходила не от ворот, а с другой стороны. Переходя из одного переулка в другой, в конце концов было решено вернуться к воротам и идти оттуда. Оттуда же они быстро, за несколько минут дошли до трактира. Они проходили здесь наверное раза три, но неприметную лесенку, поднявшись по которой можно было обнаружить потрепанную дождем вывеску с блеклым изображением яблока и стрел, раньше не замечали. Трактир встретил их полумраком, теплом камина и запахами еды.
Народу здесь и в самом деле было немного - помимо дородного лысого толстяка, сидящего у деревянной бочки с изящным медным sternenwirt'ом - очевидно, хозяина, и беззубого седого старика на лавке у камина и трех местных с угрюмыми лицами за одним из столиков, трактир был пуст. Не сказать, что хозяин, представившийся Симмеоном, при упоминании имени рыцаря проникся к посетителям, но цену назвал приемлимую. За отдельную плату удалось договориться и о ночевке в общем зале - отдельых комнат в трактире не водилось. Поданный ужин - тушеные бобы с жирными свиными костями - был сытным и вкусным, а светлое пенистое пиво было на удивление приличным для такого маленького заведения.

Мастерское видение персонажей =) Содержимое по ссылке или по скрепке справа:
ссылка
В архиве midi-файлы, весят немного (1-4 кб на один трек).
03.03.2010
UPD: добавлен трек №6 We Meet Again (Lukash) - 00:51
13.03.2010
UPD: добавлен трек №7 Golden Apple (Bad Party) - 00:44
20.03.2010
UPD: добавлен трек №8 The Crime - 00:46
29.03.2010
UPD: добавлен трек №10 Sanctum Officium - 00:32
30.03.2010
UPD: добавлен трек №11 Hopeless - 00:54

Рэнди предупреждающе шикнула, медик со священником обернулись. Следом остановились и остальные путники. За разговорами и походной песней они лишь сейчас обнаружили, что на тракте уже не одни - с той стороны, откуда они шли, их догонял другой отряд.

Приближающихся было пятеро, двое из них - конные. Впереди ехал рыцарь - без шлема, с короткой копной непослушных черных волос. Довольно молодой, вряд ли ему было больше сорока. Глаза равнодушные, серые, стального оттенка - Дара, наиболее зоркая в группе, отчетливо это видела. Тонкие губы сложены в прямую линию.
Облачен он в полный рыцарский доспех, Томас, опытный солдат, оценил его килограммов в восемнадцать-двадцать. Шаддар, бывавший в столице, распознал в них латы Шинайской работы, характерным признаком которых, помимо отличного качества, была руда с гор Сабиллона, придающая металлу доспехов тусклый цвет, более темный, чем обычный металл, но и близко не похожий на черную вороненую сталь. В черных, с серебряным орнаментом, ножнах, покоился полуторный меч - весьма распространенное среди рыцарства Северных Королевств оружие. Имелся и щит, он был прикреплен к боку коня, так, чтобы рыцарю в любой момент было удобно воспользоваться им. На щите естественно, как и у всякого представителя знати (за исключением тех, что пустились в разбой), был гербовой знак, свидетельствующий о происхождении и роде рыцаря. У этого на щите красовался зеленый дракон (а может, виверн?), пронзенный мечом - герб не смог опознать никто из путников.
Белой масти конь тоже явно стоил немалых денег - то была популярная боевая порода, специально разводимая для тяжеловооруженных рыцарей.

Конь второго верхового в отряде был гнедым и выглядит не столь презентабельно, что в полной мере относилось и к его седоку, бородатому оруженосцу лет пятидесяти, облаченному в густо проклепанный кожаный доспех. У него, как и у его хозяина, у пояса висели ножны, но с длинным и широким кинжалом. Он также вез небольшой топорик, копье и арбалет, прикрепленный к перевязи, переброшенной через плечо.

Следом шел священник в рясе, похожей на облачение Томислава, разве что лицо его было скрыто капюшоном, а у пояса висел опасно выглядящий шестопер - очевидно, духовник рыцаря. Возраст его было определить затруднительно, разве что ростом он был выше обычного.
Двое замыкавших колонну, очевидно, слуги, тоже шли пешком, и были нагружены превеликим множеством всяческого скарба не в пример рыцарю, который ограничился лишь сумкой, притороченной к боку коня.

Томас, Рэнди, Ханна и вся остальная компания едва ли успели обменяться парой слов, прежде чем рыцарь со своей свитой подъехал на достаточное расстояние. Он мрачно осмотрел путников, задержав свой взгляд на Рэнди и Ханне.

- Я, - проговорил он, - рыцарь Лукаш из Липовщин. Кто вы - понять намного проще. Идете вы с западной стороны, и вид у вас потрепанный, так что тут мудрствовать не надо - со Свышевиц вы идете. С вами в компании священник, и это говорит мне о том, на чьей стороне вы сражались. Этого мне достаточно.
- Я, - снова повторил рыцарь, приосанившись в седле, - и мои люди, следуем на восток. Не знаю, известно ли вам, но королева Наира объявила сбор всеобщий сбор, и я, верный клятве, которую когда-то давал ей и королевской крови, поспешил откликнуться. Не знаю, известно ли это вам, да и не хочу знать. Куда вы идете - ваше дело, но до Веллетро, я полагаю, нам будет по пути. Поэтому я предлагаю вам компанию, потому что в такое время...

Рыцарь оборвал фразу и многозначительно оглядел компанию, ожидая, что кто-нибудь выскажется. Никто не высказался.
- В такое время лучше все-таки держаться своих. Удобнее. И безопаснее. Ну, что скажете, parta?

Церковь была старинной, в отличие от всех остальных строений - сложенной из камня. Наверное, благодаря этому, да еще из-за того, что этот край был достаточно далеко от столицы, она смогла пережить чистки двенадцать лет тому назад. Эдакий маленький оплот веры посреди равнин безбожия.
Вполне вероятно, что именно вокруг нее и возникло поселение. Разрушенное, сожженное ныне. А церковь по-прежнему стоит.
Церковь встретила Томислава массивными дверьми, одна из створок которых лежала на полу, а другая повисла на одой петле, и полумраком - свет проникал лишь через разбитые витражи. Внутри царил беспорядок, скамьи были перевернуты, стены - покрыты копотью, а алтарь, стоящий в конце, едва выглядывал из под завалов. Напавшие свалили вокруг него книги, изломанную мебель и подожгли. Деревянная фигура Архангела, возвышающаяся над алтарем, тоже выглядела не лучшим образом - одно из крыльев было сбито и сейчас вероятно находилось в свалке обгоревшего мусора. Полностью вырвать ее со стены не удалось, слишком высоко висела, поэтому солдаты ограничивались тем, что бросали в нее камни и топоры.
Никаких тел не видно, но в купели рядом с алтарем святая вода была смешана с кровью и имела бледно-красный оттенок.

Король и Королева
Историки еще долго потом рассуждали на тему того, было ли поражение королевы Наиры при Свышевицах следствием тактических просчетов верного ей генерала Кейла или это просто был злой рок, нависший над ней. Сначала ее отец, король Элрик, погиб в результате трагичного несчастного случая, все бремя власти легло на нее, юную, неопытную. Обрушившаяся же на страну сразу после этого эпидемия ликантропии унесла жизни значительной части ее подданных. Поддерживаемая мудрыми и верными советниками, она сумела провести страну через этот кошмар, но все было против нее. Морская экспедиция, которую она возглавила, была обречена на долгое бессмесленное блуждание в туманах, и страна лишилась своей правительницы. Теперь же, когда она вернулась, чтобы занять свое законное место, судьба нанесла ей новый удар - решающее сражение, самое крупное из всех, когда-либо сотрясавших королевство Алари, которое должно было стать ключом к победе в жестокой братоубийственной войне, обернулось поражением, и она покинула поле боя, усеянное телами людей Алари, поверивших ей и поддержавших ее стремления. Более того, погиб ее верный спутник и возлюбленный, генерал Кейл, командующий ее армией.

Черные клубы дыма над горизонтом... То солдаты короля жгли трупы павших, своих и чужих. В той бойне мало кто выжил. Королева ушла, уводя с собой остатки своих людей - тех, кто еще мог держать оружие и строй. Многие бежали и прятались. Вы тоже прятались, а что еще оставалось делать? Вы оказались умнее и удачливей тех, кто лежит сейчас в поле, ожидая, когда их подымут и понесут к погребальному костру.
Вас всего шестеро, последние из отделения сержанта Лейна. Укрывшись в лесу, вы сидите вокруг костра рядом с кое-как натянутым навесом. Там, под ним, на охапке из листвы, лежит сержант, хотя навес ему не очень помогает - он, как и вы, промок до нитки из-за проливного дождя. Он промок и дрожит, но не от холода, а от жара. Он умирает.
Медик сделал все, что мог, но это даже не могло облегчить боль, пока сержант умирал. Раньше, лет двенадцать назад, в Шиндаларе были могущественные жрецы, способные исцелять даже смертельные раны, и взгляды собравшихся невольно обращались к священнику, приставленному к их отделению, но тот лишь устало качал головой. Те времена давно минули.
Сержант закашлялся. Медик шептал что-то успокаивающее, но Лейн лишь раздраженно отмахнулся. С огромными усилиями ему удалось сесть и прислонится к стволу дерева. Тяжело дыша, он начал говорить...