Голосование за ходы

От удара потемнело в глазах, ощущение полёта, свобода и встреча с мостовой, выбившая из него дух. Стук сердца, боль сковавшая всё тело. Дыхание, что сипло покидало разбитую грудь, оставляя кровавую пену на губах. Он скорчился, только посиневшие мгновенно губы дрожали, и вряд ли кто мог из присутствующих распознать в этом молитву.
Всевышний, дай умереть достойно.
Встать, только встать. Нет, тварь, так просто от Аскера, сына Асафа, ты не отделаешься..
Мрачно и упёрто, он поднялся, сдавленно вскрикнув от боли, и разозлившись тем больше. Клинка в руках не было, он остался там где его руки дали предательскую слабину. Бесполезный и ставший таким тяжёлым щит брякнул железным ободом о брусчатку мостовой. Аскер стянул с себя мешавший дышать шлем и выхватил из-за пояса подаренный отцом нож. Он не смог бы издать ни клича ни крика и просто в немом гневе устремился как мог, спотыкаясь, на тварь, забиравшую жизни его товарищей. Если ему суждено умереть, он сделает это как мужчина.

Она шла рядом, вровень, практически плечом к плечу. Карие глаза смотрели куда-то вперед - верно, в спину командира.
Услышала голос рядом.
- Говорят много и не по делу, - резковато ответила.
Но голову повернула лишь мгновение спустя. Почувствовал такой же оценивающий взгляд, что постепенно смягчился.
- Если нас ждет настоящая война, эта борьба разъест нас изнутри.

- Прааавда? - Сукр засиял пуще прежнего, совсем беззаботно. Казалось, не воздавая должного ни обстановке вокруг, ни нервам командиров.
- Цепи куются долго и ржавчина их ест не за мгновение. Если же их можно потянуть и они распадутся, то кузнец делал их не на совесть.
Косо и с огоньком взглянув на спутницу, он коснулся своих груди, губ и лба. Сейчас должно было бы прозвучать: "На всё воля Всевышнего", но он ограничился лишь жестом.

Взгляд девушки застыл на лице, на улыбке. Несмотря на молодость - взгляд достаточно тяжелый, неуютный.
В конце концов, и на ее губах заиграло подобие улыбки - поднялся вверх уголок рта.
- Кем бы ты ни был, страж, говоришь ты мудрые вещи. Я - Мира, - продолжала шептать девушка, воспользовавшись тем, что кто-то из стражниц обратил на себя внимание. - Если нас ждет что-то серьезное, я хочу знать имя того, с кем мне предстоит идти в бой.

Сукр поборолся с ядовитым соблазном остро пройтись по наличию девушки в бою, и что она там сможет сделать. Но почему-то не захотел её задевать. По крайней мере так... Но захотел иначе, тут же скорчив серьёзное, почти проникновенное выражение лица, оставив лишь глаза сыпать озорными искрами:
- Если нас с тобой ждёт что-то серьёзное, то я скажу тебе имя до того, как ты поведёшь знакомить меня со своим отцом.
Только всевышний знал, сколько усилий ему стоило снова не засиять под конец фразы.

Если во взгляде Миры и была какая-то искра, то в данный момент искра вспыхнула, распространяя обжигающее пламя. Пламенели и щеки девушки. Внешняя невозмутимость дала слабину, но стражница вновь собралась. Вновь направила взгляд вперед.
- Боюсь, обязанности стража на вахте никак не повлияют на мое желание знакомить тебя с отцом.

Подражая манере собеседницы, Аскер направил взгляд вперёд, по парадному распрямившись.
- Обязанности и не должны. - Сукр степенно кивнул, - Но вахта продолжительна и скучна. И состоит не из одних обязанностей. - Не выдержав он озорно и тепло улыбнулся и подмигнул засмущавшейся стражнице, тут же обратив свой взгляд куда-то за командиров, как бы что-то выглядывая, и давая Мире остыть.

Мира и правда начала остывать. По крайней мере, пламенеющий румянец начал сходить с лица. Девушка вздохнула.
- Не зарекайся, страж. Ты слышишь как воют псы? Ты слышишь этот... этот шум? Вахта может выйти далеко не "скучной", - девушка выдержала паузу. - Надеюсь, в деле ты так же хорош, как и речами. - Лицо серьезное, глаза блестят. - Иначе я не смогу тебе довериться, когда начнется что-то серьезное.

Сукр хмыкнул, а его глаза, по прежнему искавшие что-то впереди сверкнули иначе.
- Вот начнётся, и увидишь. - тихо добавил он.

А ведь он только недавно уснул! Сукр сразу встал, несмотря на то, что в глазах помутнело. Если этого не сделать, подниматься будет ещё хуже, или он, чего доброго, снова заснёт. Пошатываясь, с одним полу-открытым заспанным глазом он добрёл до кувшина с водой, едва вписавшись в проём между кроватями и опустошил его себе на голову. Мгновенно был исправлен один из недостатков такого пробуждения - непослушные черные вихры приняли направление, заданное струями воды. Более или менее придя в себя, он направился в оружейку, услаждая свой слух родным наречием, подбирая каждое слово в выражении своего глубочайшего восторга перед командиром и его затеей в это прекрасное время суток, включавшее в себя многочисленные любовные утехи между его родственниками и даже что-то про перспективы его карьерного роста до походно-полевой жены местного правителя.
Тем не менее на месте он был во время, с привычной надменной улыбкой на губах и в полном соответствующем случаю облачении. Амуниция была начищена и подогнана, каждая складочка одежды на своём месте. О недавнем неудачном пробуждении напоминали только влажные волосы.
Сукр мельком неодобрительно покосился на появившихся в строю женщин. Он был достаточно умён, чтобы молчать, но искренне не понимал, как можно опустится до такого? Допускать женщину до воинского братства. Перед лицом Всевышнего, и он, он (!) с ними в одном строю... Какой позор! Как хорошо, что никто из его родичей и земляков его не видит и ничего не расскажет дома. Он не хотел причинять лишних бед отцу, и так натерпевшегося из-за похождений сына. Сколько бы он тут не жил, к таким обычаям всё равно не мог привыкнуть. Хотя, у этого были и свои плюсы: Аскер отклонился назад и обернулся, якобы проверить что-то сзади.. и проверил.. правда не у себя, скользнув озорным взглядом по заднице полу-эльфки. Он не смог бы, да и не захотел сдержать улыбку, возникшую как ответ своим мыслям: Может они именно эту роль выполняют тут?.. Даже утро перестало казаться таким уж плохим.

Чертовщина преследовала северянина. Сначала лес, гриб, а теперь это. Видя как косы раз за разом вспарывают плоть корчмаря, он побледнел, даже почти побелел своим обычно смуглым и обветренным лицом. Застыл и смотрел, не в силах оторвать взгляд от движений костяного отроста, раз за разом вспарывающего плоть и отправлявшего брызги крови в воздух вокруг, долетавшими мелкими каплями даже до Авегира. Было странно. Он не трясся от страха, но застыл, завороженный открывшимся ему кошмаром. Может это сон? Не похоже... Авегиру иногда снились события давнего времени, когда он прятался и видел как обезумевшие в кровожадном угаре нелюди убивают его семью. Иногда видел как сам разметает плоть тех, кому не повезло оказаться у него на пути. Иногда даже то, чего не помнил. Но это?..
Он немного пришёл в себя, когда его товарищи дёрнули его за рукав. Молча и тихо проследовал за ними к окну и выбрался наружу, ощущая телом каждый отзвук впивающегося в плоть нового удара. Спиной, тем ощущением, которое выработалось на войне и позволило ему выжить, северянин почувствовал, что оно его видит. Дрожь прошла по его телу и не отпускала больше, пока они бежали через разрушаемую деревню. Он ошалело смотрел вокруг не веря в происходящее. Крики, вопли, команды ,.. гром? .. без дождя?.. а вот и отблеск молнии. Волшба и звуки издаваемые тварями. Может его убили во сне и это какой-то ебаный ад?
И тут он услышал плач. Детский. Сознание вернулось в тело вместе с горькой гарью, крепко впивающейся в ноздри, треском разгорающегося пожара и волнами недалёкого жара, окатывающими тело. Авегир не верил в богов. Точнее может они есть, но какого толку им молится? Почитать всемогущих кровожадных ебанатов, которые допускали всё то, что он испытал, видел, да и творил сам? Он ни на грош не верил проповедям и в то, что добрые дела хоть что-то дадут его загробной жизни. Нет, если она вообще будет, эта жизнь, она будет страшной. Не менее чем то, что творится вокруг. Тогда почему его руки выпутывают из тряпок топор, который стража заставила его убрать? Почему он заносит его над дверью, за которой раздаётся плач? Зачем? Он не знал. Он просто чувствовал, что по другому нельзя. Для него - нельзя.

Внутри отчётливо заиграла тревога как только погас свет. Сигнал, почти слышимый трезвоном звонка громкого боя, таким, какой располагался у них в казарме над дверным проёмом. Прежде чем Джеймс успел отдать себе отчёт в своих действиях, его рука раскрытой ладонью легла с боку на поясницу, туда, где должно было находится цевьё штурмовой винтовки. Но его там не было, только ткань рубашки и тёплая плоть. Бьюкэннон успел заставить себя не присесть, чем избавил себя от резкой боли в больной ноге. Давно такого с ним не было.
Толчком включилась голова, заработав почти на полную мощность, мгновенно раскладывая случившееся по местам, необходимым для единственно правильного решения.
Свет погас. Видимо Джонатан накосячил гораздо больше, чем предполагалось сначала. При этом он явно сказал не всё, а уже услышанное не нравилось Бьюкэннону совсем. Прежде всего тем, что он чутьём подозревал схожесть симптомов доктора и дизелиста. Внятных оснований пока не было, но странная интуитивная уверенность внутри не отпускала. А если так, если хотя бы предположить, что так, то творилось что-то совсем странное.
Глухим фоном звучали вопросы Роджера, задаваемые дизелисту, а голова тем временем продолжала свою работу:
Джонатана нельзя было оставлять без присмотра, более того, с его симптомами необходимо было разбираться дальше. Однако он был специалистом, который мог устранить неисправность в энергоснабжении станции, потенциально грозившую серьёзнейшими проблемами. Единственным квалифицированным специалистом, что само по себе нарушало технику безопасности. Хорошего не жди, если ты на ледяном континенте, а генератор запорот. Долго ли они протянут без тепла и света? Ох хорошо бы, если бы Филипс не убил его совсем. Очень хорошо.
Взгляд метнулся к Баттлоу, выхватывая его контуры в почти полной темноте. Нет, оставлять его с Джонатаном нельзя, дизелист его боится, а значит не сможет работать как надо с и так перегруженной психикой и страхом из-за нависшего начальника за плечом. Сам же Роджер похоже не испугался, чётко выстраивал фразы и отдавал сейчас распоряжения, пресекая потенциальное распространение паники. Хорошо.
В бурном потоке мыслей и заключений очертился круг предстоящих задач: лишить в меру возможности излишней нагрузки психику дизелиста, стимулировать её для проведения необходимого ремонта. Наблюдать за выполнением работ и самим Джонатаном, после больше выяснив о его состоянии. Избежать паники. И всё это предстояло сделать с некоторым нарушением текущих распоряжений Баттлоу.
Глубоко вздохнув, Джеймс заставил говорить себя медленно и негромко, излучая голосом то спокойствие, на которое был способен в сложившейся ситуации:
- Роджер, я думаю Джонатан справится, он ведь профессионал. Но он.. - возникла очень короткая заминка, пока Бьюкэннон подбирал наиболее мягкий термин, - поранился. Я присмотрю за ним и обеспечу необходимую помощь. Как психолог, рекомендую вам отправится в столовую, одним присутствием вы успокоите людей, не говоря о том, что там вам удобнее будет контролировать обстановку и координировать действия персонала, пока они не разбрелись в потёмках кто куда самостоятельно.
Своё обращение Джеймс сопроводил тем, что в темноте, чтобы никто не видел, аккуратно прихватил начальника за локоть. Роджер не был глуп. Подобное нарушение личного пространства должно было показать ему важность говоримого. Как минимум, Джеймс надеялся, что после этого начальник не будет спорить.
Отпустив локоть Баттлоу, Бьюкэннон повернулся в потёмках на голос журналиста.
- Мистер Уэйн, прежде чем искать фонари, не могли бы вы привести сюда мисс Кларк? - Джеймс чуть наигранно смутился. Эта эмоция, как и наигранность, были необходимы, ведь они были неуместны в потенциально опасной ситуации, а значит явно давали сигнал окружающим, что ситуация не такова. - Я оказал помощь мистеру Филлипсу, но боюсь мои навыки несколько заржавели. Пусть настоящий врач посмотрит, на всякий случай. - психолог улыбнулся в почти полной темноте, выдерживая взятый образ, даже если его улыбки не было видно. На едва уловимых тонах голоса это скажется.
Только договорив, Джеймс заметил, что свет погас не полностью. Пара ламп ещё горела. На самом краешке сознания что-то цеплялось за эту деталь, выделяя её. Джимми не был специалистом, но и его знания шептали ему, дело могло быть совсем не в генераторе. Он был в этом почему-то уверен и лишь глупый ум цеплялся за отсутствие профильного образования. Так или иначе обращать сейчас внимание окружающих на эту деталь, тем более испытывая сомнения самому, было почти преступно. Внутри колыхнулся страх, но Джимми не обратил на него внимания, он был слишком поглащён выполнением поставленных задач. Не смотря на прошедшее время, организм легко вошёл в этот режим, выработанный когда-то на войне. Есть, видимо, вещи, которые можно забыть только умом.
Джеймс в потёмках придвинулся ближе к Джонатану, переключая на себя его внимание. Травмированный, в его состоянии, дизелист был потенциально ближе всех к панике.
- Как думаешь, два калеки доберутся до генератора на ощупь, или доктора с собой прихватим?
Пусть думает что угодно про неуместные шутки. Пока его голова занята этим, она не занята другим.

Джеймс заканчивал с рукой, проследив взгляд дизелиста и отметив мелькнувший в нём страх при виде начальника. Ага. Это можно использовать.
Странные симптомы, схожие у дизелиста и доктора не нравились ему совсем. Первый травматичный случай только что произошёл, а куда ещё способна завести воспалённая, не знающая отдыха психика, Бьюкеннон отлично знал. Видел на войне, и не только видел.. А значит надо было срочно преодолеть эту грань отчуждения, заставлявшую Филипса молчать, и если необходимо, преодолеть её сломом. Шутки кончились, на кону могли оказаться жизнь и здоровье людей. В глазах психолога мелькнул редко проявлявшийся там металл.
- Ты меня оскорбляешь, Джонатан. - Небольшая пауза. необходимая для того, чтобы правильно закрепить концы повязки. - Ты - дизелист, а я - психолог. Если я начну рассказывать тебе небылицы про двигатели -поймёшь на полуслове. С чего ты решил, что сумеешь солгать мне? - ещё одна пауза и взгляд в глаза в упор.
- Из-за твоего состояния ты получил травму. Пока навредил только себе. Тебе может и покажется это пустяком, но из-за таких пустяков погибали люди, и не один раз. Я своими глазами видел. Потому выкладывай всё на чистоту, или я буду вынужден рекомендовать начальнику станции, а вот, кстати и он - Джеймс кивнул в сторону появившегося Роджера, - отстранить тебя от работ, пока не случилось чего пострашнее обожжённой руки.
Ещё один взгляд в глаза, на этот раз более мягкий, доверительный.
- Джонатан, я могу помочь, и не надо думать что странности происходят с одним тобой.

- Давай сюда клешню. - Джеймс подошёл и не особо церемонясь "отобрал" раненую конечность у Джонатана, предварительно прислонив трость к стенке. Осмотрев повреждение он принялся оказывать помощь сам, привычными и суховатыми, может даже в чём-то грубоватыми движениями, выработанными давнешней практикой. Ни капли эмоций по поводу того, что он работает с живой, испытывающей боль, плотью. Таким же образом он мог бинтовать манекен, причём далеко не в первый и не во второй раз. В голову лезли картины, норовящие налепить на рану дизелиста маслянистые слои сажи, когда-то бывшие одеждой. Бьюкэннон мог поклясться что почти ощущал запах.. Малопередаваемый запах обоженной плоти загущённым бензином. Такого он насмотрелся. И надышался. Почему-то, по какой-то причине ему не хватало этого запаха. Джеймс едва заметно усмехнулся своим мыслям: с нормальной головой не идут в психологию. Слегка моргнув, чтобы прогнать мысли и воспоминания, он понял, что духота повлияла на него сильнее, чем он хотел.
- Парилка, да. - продолжая заниматься рукой механика, Бьюкеннон спокойно заговорил, не поднимая взгляд на лицо Джонатана. Если тот отреагирует ему вполне хватит иных признаков.
- Ты спокойный парень и работаешь не первый день. Не похоже на тебя так налажать на пустом месте. Да и вентиль ты бы заметил неисправный раньше. А если исправный - тут надо постараться, чтобы "он того". Синяки под глазами вон. Что происходит, выкладывай. - это был даже не вопрос и не запрос. Джеймс как будто констатировал то, что произойдёт или даже уже происходит. Он крепко держал руку и чётко работал с ней, не допуская лишних движений со стороны пациента. И говорил он так же, чётко, деловито и требовательно.

То что происходило перестало ему нравится совсем. Ещё немного и они доберутся до импровизированного лагеря, а там был и больной "человек искусства" и почти безоружный спасшийся стрелок. Вот какого ж хера если тебе жизнь не дорога подставлять так своих-то? Авегиру они были почти чужие, но он уже с ними и познакомился немного, да преломил хлеб. И после этого бросать вот так в такой беде было паскудно. Припомнив с какой стороны большака лагерь, Авегир выдал крепкий горчичник старостиному брату и указав в другую сторону, выбрав подходящие кусты, во всю лужёную глотку заорал:
- Вон там, хватай этого мужики, он с ней был! - и ломанулся в указанном направлении сам.

Авегир втянул стаута и невольно улыбнулся, забыв даже пену с усов сдуть. Сколько ж он вкус его не ощущал? Вот те и чудеса: тут, на югах, а вкус как дома. Ну почти.
- А я тебя, голова, не знаю. Да и разное про тебя говорят. А женщина та - она мне и кров с работой дала, и отплатила без обиды.
Северянин взглянул здоровяку прямо в глаза, без злобы, но и без заискиваний, затем хлебнул ещё маленький глоток пива, скорее чтобы снова ощутить вкус, чем принять внутрь.
- А про шутки ты зря. Не шутят с таким. Да и уж кто-кто а ты-то должен знать. Нет?
Небольшая пауза, чтобы непонимание дошло не только до Авегира, но и до самих деревенских. *
- Так я поясню. - Северянин утроился чуть удобнее и снова промочив горло небольшим глотком пива принялся рассказывать спокойным ровным голосом, почему-то делавшим рассказ ещё более недобрым.
- Вот у тебя на верёвке там, - Авегир небрежно махнул рукой в сторону тёмной улицы - болтается один, ветру на забаву, воронам на корм. И ты тут сидишь, такой красивый, в доспехах железных. Да и мужики твои тоже обзавелись кто чем. Вот посмотришь со стороны и прям сразу видно, справились со злым разбойником добрые селяне. - Северянин улыбнулся, да только одними губами и получилось это как-то не весело и недобро совсем даже. Отправив в рот кусок отщипнутый от рыбины, гость продолжил:
- Вот так со стороны оно и видно. Особенно тем, кто придёт сюда его искать, висельника твоего. И тут ведь какое дело: говорят он в банде какой серьёзной был. А какая это банда, если она такое обычным кметам спустит? За таким главарём даже свои люди не пойдут, он же их как этого - Авегир снова махнул рукой в сторону улицы - сдаст. А уж прочие шайки и вовсе на смех поднимут. А значит так этого не оставят. Будь уверен. Ну да ты ведь и сам людей водишь, что я тебе говорю.
Рассказчик сделал ещё глоток, оставив очередной след пены на усах, тут же изобразив слегка притворное удивление:
- Так то чёрные сотворили? - Пауза.
- Думаешь носатый этого не знал? Почему ж он тут людей не оставил, грамот не наприбивал что мол Комары под защитой Ымперии? Так я тебе и про то скажу.
Северянин снова промочил горло.
- Я пол жизни на войне провёл. В армии, значится. Так вот оно там как устроено: над солдатами - офицер, над ним - ещё офицер, и над тем ещё один. Вот взял низовой, людишек дёрнул куда - а тут ему вопрос такой сверху: куда ж ты солдат дел его величества? А не дай бог загнётся с железом в боку кто, да не один, да не два? Без приказа? Так то либо петля, либо бооольшой такой кошель вынимай. Делись. К чему я? А к тому, что если нужно что носатому чернуше от бандитов тех... А ты ведь знаешь, что нужно, да? Так вот ему повод нужен. Приказ, чтобы людей поднять и взять это. Ну чтобы не рисковать своим носом в петле оказаться, или не делится с лишним кем. А что может быть лучше, чем под носом у славных чёрных войск цельная деревня бандитами резаная?
Северянин отделил ломоть хлеба и пожевал чуток, дав тишине опустится и осмыслить услышанное мужикам.
- Откуда я знаю? Так у меня голова есть, глаза и уши. И можешь, кстати, даже об заклад побиться, что весть он о том, что вы этого вздёрнули он сам бандитам передаст, иными путями. И если ты вдруг к нему ломанёшься за помощью, кроме пустых слов про защиту и бумажки какой, хрен ты что получишь. Ну бумажка дело такое: придут, и вместо того что б в потроха железом ночью тыкать, да меж деревьев за ноги растягивать, спросят ласково, а нет ли у вас чего оберегающего? Указа какого или иного чего нам скажущего, чего это наш кореш у вас шеей в петле елозит?
Северянин перестал ёрничать и помрачнел ещё больше.
- А знаешь почему? Потому что для своих с севера ты был каким угодно грязным, но своим, человеком. А для этих, чёрных - ты всегда чужой. Если он тебе насоветовал это всё нацепить - Авегир указал на доспех, - то считай это верёвкой телёнку на шею, на заклание. Не шибко ошибёшься. А после того, как ты людей своих сдал висячему... я даже не знаю кто и за какие барыши согласится тебе помочь. Даже если можно сообразить как.
Авегир сделал ещё глоток пива и казалось мрак в его взоре отступил куда-то вглубь.
- Ну, бывайте мужики, удачи вам. И спасибо за стаут. Добрый, много лет такого не пивал.
Северянин встал со стула и собрался уходить, почти уверенный, что его попросят остаться. Проверим северную головушку ещё разок.

Сопоставляя в голове слова лучника и увиденное, Авегир долго молчал. Наконец заговорила огонь-баба. Дурное говорила, как всегда, чего уж.
- А стрелы руками кидать? Иль ты на дичь пойдёшь с железками своими?
Северянин посмотрел на заходящее солнце, что-то прикинув в голове, поднялся и отряхнулся.
- Путник.. Подвода.. А говоришь не шантропа.
Авегир поправил сумку и перехватил поудобнее топор, бросив на последок:
- Болезного в тепле держите, устраивайтесь на ночлег. Коли дано то: завтра свидимся. А коли нет..
И зашагал прочь.

По прикидкам, успеть должен был. А пока топал, в голове думы думал. И выходили у него думы следующие: зайти под темень к хозяйке, что недавно работы, да ночлег ему дала, да наказать ей, чтоб коли родственники есть, уходила она из Комаров, если не хочет смерти лютой. Опасность мол над деревней нависла страшная. Раз не обманула она, то отплатить ей, стало быть, таким образом. И неспешно так по дороге дальше отправиться. Женщина она в годах, да к тому ж может статься, что и одинокая, иначе зачем ей кто сторонний на дрова сдался? А если так, то никуда она не уйдёт, к старосте на поклон побежит, как Авегир отойдёт шагов на дцать. Побежит причём, сломя голову. А значит это, что не успеет он отойти куда далече, как пригласят его в старостин дом. Найстойчиво так пригласят, но вряд ли с особливой грубостью. И выспрашивать будут и слушать. Да не так слушать, как если бы он сам к старосте заявился. От и посмотрим, осталась ли смекалка в голове северной. Не поистёрлась ли годами.

Авегир, присмотрев себе местечко, расположился как можно удобнее, приладив верный топор рядышком. Закусил полевой колосок, да принялся на деревеньку поглядывать.
Внимательный взгляд стал шарить по деревеньке, норовя уцепиться за мелочи, могущие говорить о присутствии ратников. Вчера дрались? Ага, коли случай такой могли и местных баб постирать напрячь бельишко-то. Взгляд скользнул по старостиному двору да по двору харчевни в поисках жердин да верёвок для сушки. Сколько там с утра водицы в дом таскают? Чего там возле стойла делают?.. Северянин не спешил. Не первый и не второй раз так лежал, наблюдаючи. Если кто чужой в деревне есть, он себя проявит.

Северянин открыл было рот, чтобы ответить на вопрос и был прерван горячей тирадой рыжей. Ох и дурная баба. Он только едва заметно покачал головой своим мыслям.
- То есть, если солдаты есть, то всё таки шантропа? - Авегир ядовито хмыкнул. - Хотя чего ж спорить попусту. - он не дожидаясь реакции горячей девки примирительно поднял левую руку. - Можно сходить да посмотреть.
- А звать меня Авегир. Каэдвенский я.

Упоминание говорливым мужичком нелюдей в таком сравнении резануло нутро почти как железом. Пальцы обхватили топор ещё сильнее, стискивая древесину древка так, что казалось ещё чуть-чуть и она поддастся. Желание добраться до потрохов рыжей всё ещё держало Авегира в своей липкой и жаркой власти, но было что-то в словах вышедшего вперёд, что как будто вылило ушат холодной воды, заливая почувствовавшее волю пламя. За это Авегир сейчас и ненавидел и почти любил его. Перед глазами проносились воспоминания: о трупах в оставленном им доме, о его собственной раздробленной руке, о зверствах эльфов над семьёй, видимых им едва ли в десятке шагов. Дикое желание взмахнуть топором и выплеснуть гуляющую в нём ярость на чей-то череп снова бросилось на приступ, едва не лишив Авегира сознания, но он чувствовал, что может сейчас противостоять. Он цеплялся за боль воспоминаний как утопающий за соломинку. Мужичок напротив неведомо как дал ему такой шанс.
Заставив себя оторвать взгляд от девки и с дрожью в едва послушной шее опустить его хотя бы на её ноги, он усилием разгибал палец за пальцем, ослабляя напряжение в левой руке. Топор, лишившись одной опоры, медленно опустился, повиснув в ведущей руке.
Замедляя шумное дыхание волей, Авегир крепко сжал уздечку в левой. Дрожь затронула губы, распространяясь с них на всё непокорное тело. На лбу выступила испарина, смешиваясь с налипшей на коже моросью.
Надо было на чём-то сосредоточится, на чём-то ещё.. и мужичок в шапероне сам напросился на эту роль.
Сделав несколько глубоких вдохов и постепенно восстанавливая контроль он наконец решился открыть рот:
- Правда твоя. Не мой.
Ещё один вдох.
- Да только и ты не выглядишь как божий человек, а говоришь проповеди.
Авегир осёкся. Ему всё сейчас вдруг стало противно. И возится с этим конём, и доказывать что-то, и то что он оказался в этой ситуации само по себе, но и снова испытать то, что с ним уже было, он не хотел. Или хотел? Или не хотел он того, что будет после?.. Северянин чуть тряхнул головой, отгоняя морок, но вбитой жизнью привычкой не отрывал глаз от ног девки. Подавив приступ лёгкой тошноты он продолжил, надо же с этим как-то развязываться?
- Бросили вы его, когда с Комаров тикали. Ваш он? Пусть так, но и я его задарма не отдам. Коль потеряли, должна же быть награда нашедшему?

Смешаная волна возбуждения и облегчения прошла от стоп до макушки по всему телу. Возбуждения - от вскипающей крови, готовившей тело к ратному делу. И облегчения - от внезапно спавших цепей незнания. Всё вдруг стало чётко, как на ладони: что будет и как себя вести. Намерения были проявлены однозначно. О чём ещё говорить, когда действия были так ясны? Весь опыт Авегира чётко и недвусмысленно говорил, что время разговоров прошло. Настало время крови. Разум вторил гневу внутри: бить надо сейчас, бить первым и бить на смерть. Злость от насмешки девки дрожью прошла по нему, задавленная волей, но никуда не девшаяся, оставшаяся кипеть где-то внутри холодной, тёмной яростью, задевая что-то давно дремавшее в нём, ворочающееся в глубине сознания и пробуждающееся от долгого сна. С притарным ужасом Авегир понял, что сладость пришла. Страх, появившийся было при виде двух людей с обнажённым оружием ослабевал, уступая место внутреннему зуду, хотевшему встретится с пришельцами лицом к лицу и отведать смерти. Их или своей. И внутреннее "Нет!", выкрикиваемое сейчас всем естеством всё больше походило на чей-то чужой, отстранённый голос, никогда не имевший к нему отношения. Почти не заметная из-за липнувшей к коже мороси из глаза покатилась небольшая слеза. Осталось последнее, что ещё Авегир мог сделать, чтобы отодвинуть это, пока он ещё хотел это отодвигать..
Мужик поднял взгляд, вперив его прямо в глаза нахальной рыжей девке. Казалось, где-то в глубине, под гладью радужки, тёмной тенью, как здоровая рыбина в толще воды, скользило что-то. Или так отбрасывают тень проходящие серые тучи? Глаза, они ведь зеркало души? Давай посмотрим душами.
Не зная чего уже он хочет больше: чтобы она послушала его, или напротив, Авегир глухо и тихо вытолкнул из глотки слова, ворочая ставшими вдруг непослушными губами, норовящими искривится в оскалоподобную улыбку:
- Останься здесь ещё чуть дольше и больше тебе правда не придётся их топтать.
Руки сами сжимались на древке, натягивая кожу, скрипящую от натуги. Сейчас. Ещё чуть-чуть..

Джеймс проковылял в столовую, с любопытством оглядев обстановку. Вообще Джимми со времени армии был неприхотлив в еде, а пара случаев с азиатской экзотикой, заставивших его изрядно побегать по фильтрационному лагерю между казармами и отхожими рвами вообще приучили любить пищу простую. Однако в данном случае повар демонстрировал готовку с душой, как минимум, пока работа не стала для него рутиной, а потому настроение в ожидании трапезы было несколько приподнято.
Доктор Лиззи сидела отдельно, уткнувшись в какую-то книжку. Джимми выбрал маршрут так, чтобы пройти мимо и незаметно из-за плеча полюбопытствовать чтивом симпатичного врача. В открытую садиться рядом и тем более начинать разговор Джим не стал: обнажить её общение с собой (психологом), перед другими было бы опрометчивым решением. И без того замкнутый доктор могла занервничать и уйти от контакта совсем. Джим приложил некоторые усилия к обратному и теперь ему было интересно, принесут ли они плоды.
Началась их прошлая встреча не очень: Джим сразу обратил внимание и на замкнутость, и на нервное теребление рукава и на многое другое, сделав соответствующие выводы, но сугубо профессиональный подход, за которым, казалось бы, к нему и обратились, не принёс положительных результатов. Получив в очередной раз явное увиливание на наводящий вопрос, Джимми решил сменить тактику.
Официальная атмосфера и приём явно тяготили Элизабет, однако проблема существовала, раз вынудила её преодолеть свойственную ей замкнутость и обратиться к нему. Перед ним сидел врач, и Джимми сильно сомневался, что она уже не попробовала успокоительные, и хорошо ещё, если не чего покрепче. А значит, пришла она именно за помощью, но была не в силах об этом сказать, да и скорее всего не отдавала себе в этом отчёт. Значит предстояло сделать так, чтобы она смогла общаться, уйдя от того, что зажимает симпотичного доктора, опустившую сейчас глаза, чтобы избежать его взгляда. Глядя на эту картину Джимми хотел вполне искренне помочь и это было хорошо. По его опыту иначе обычно ничего толкового не получалось.
Джим вздохнул и потерев глаза, запустил через плечо блокнот, в котором делал пометки по ходу беседы, куда-то за спину. Наблюдая удивлённые глаза доктора, которые наконец-то встретились с его взглядом, он прохромал к своему столу и совершенно неформально уселся прямо на столешницу, наклонившись и выуживая из ящика пачку сигарет.
- Я не буду лезть к вам в душу, Лиззи. Я ведь могу вас так называть? - Джим вопросительно приподнял брови, ковыряясь в пачке. - не дожидаясь ответа он продолжил, извлекая на свет сигарету.
- Так вот, вы же врач, если вкратце: вредит вам не то, что вы видите а то, как вы реагируете на то, что видите. Беспокоит - принимайте, - Джимми безучастно повёл рукой с сигаретой, - не беспокоит - не принимайте.
Джим не знал, курит ли доктор, да и сам не собирался прикуривать, однако как средство отвлечения внимания и слома восприятия обстановки, сигареты подходили вполне, а потому он полез в карман за зажигалкой.
- Уйдут ли от этого сны? - Джим пожал плечами в задумчивости, - я что-то сомневаюсь..
Крышка зиппо щёлкнула от ловкого движения пальцев Джимми, открывшись.
- Знаете, люди, мы с вами то есть, вообще, высокомерные существа. Одни, такие психологи - он ткнул зажигалкой в себя, - думают, что всё знают на основании того, что им рассказал какой-то древний мужик в университете. Другие думают, что они такие одни со своими проблемами и страшнее их случая ничего не может быть.
Джим зажал сигарету в зубах.
- А между тем это всё такая чушь... В первую очередь мы все люди. Я был бы в месте гораздо менее приятном чем это, если бы после смен в полевом госпитале близ Сайгона мне было бы не с кем поговорить. Просто поговорить. Порой это снимает столько... на столько помогает... Вы ведь и сами это чувствуете. - Джим посмотрел доктору прямо в глаза. Мягко, честно, открыто.
Он встал со столешницы и заковылял к двери из своей комнаты.
- Так вот захотите поговорить - вы знаете как меня найти.
Джимми открыл дверь, намереваясь оставить доктора внутри.
- Только один совет - на самотёк всё не пускайте, чего бы вы там не делали. У вас уже синяки под глазами, а они портят ваше симпатичное лицо.
Дверь закрылась и Джимми отправился курить, оставив семена дозревать.
Теперь, спустя пару дней, присматривая себе столик в столовой его мысли занимали всходы. Желание человека что-то сделать должно быть достаточно сильным, а обращение за помощью - осознанным. Теперь надо было ждать. Ждать, не трогать и наблюдать. Потому он устроился, примостил свою неизменную тросточку рядом и начал ковыряться в плеере, в ожидании порции удовольствия от шефа Бона.
С ним ещё о чём-то хотел поговорить нач. станции, кажется о Хьюберте, но это требовало более обстоятельного разговора, да и Джим не видел его в столовой. Сначала вкусный завтрак, потом можно уже будет о чём-то подобном думать.