Голосование за ходы

Солон надеялся, что Маллис сумеет избежать опасности, но, увы, угроза его жизни в буквальном смысле клацала клыками возле его шеи. И не совсем безуспешно. Жрец обернулся на другого своего спутника, который тоже, кажется, получил ранение, и бесконечно долгую секунду он выбирал цель для нового воззвания к силе Гелиода.

- Sonum !,- вновь огласил пространство голос Солона, и золотой луч, упав с небес, вновь озарил его, принося утоление боли. Но вместе с тем целитель ощутил, как стало пусто в груди. Он истратил всю милость бога Солнца, которую тот даровал ему во время утренней молитвы, и Солон почувствовал себя опустошённым, словно он утратил часть себя. И несмотря на солнечный день, жрец ощутил себя почти отрезанным от Гелиода. Связь, которая утром ощущалась как упругий и надёжный поток, теперь ослабла до тонкой, с бечевку толщиной. Жрец чувствовал себя осиротевшим, хоть разумом и понимал, что это временное явление, и завтра утром с молитвой пред новым солнцем он вновь наполнится благостью своего божественного покровителя, которому поклялся служить.

Солон привычными движениями помог Адонису прилечь, расслабить тело, чтобы дать крови разойтись из головы, а потому снял с себя хламиду и, сложив её несколько раз, подложил тому под голову, чтобы она была повыше, и кровь могла отхлынуть от головы. Да и лежать на мраморной скамье было не слишком удобно. Врачеватель уже было встал, когда пальцы Адониса сомкнулись на его предплечье. Он со сдержанным лицом выслушал паломника, а затем коротко кивнул:
- Да. Я видел тучи, что наползали на небо, я знаю. Мы отправимся вскоре, но сначала мне нужно помочь тебе. Ни в коем случае не закрывай глаза, как бы сильно тебя не клонило в сон. Я мигом обернусь, и тебе станет легче. А потом мы обсудим путешествие.

Солон быстро сбежал вниз, ощущая непривычную лёгкость на левом плече и на левой же руке, которые сейчас не прикрывала красная ткань. Но это он отметил лишь мельком, куда больше его волновало здоровье того, с кем свёл его Гелиод. Вспоминая своё видение, Солон сделал вывод, что Адонис все-таки его союзник, и это был знак, а не предостережение.
Взяв с собой небольшую чашу и мех с водой, а также прихватив необходимый отвар, Солон поспешил обратно в сад. Другие врачеватели не спросили его ни словом, ни взглядом, потому что уже знали: если Солон что-то берёт из запасов врачебного крыла, то явно из необходимости. Его репутация была весьма положительной, и лишь собственная занятость помешала его братьям по ремеслу не предложить свою помощь.

Вернувшись в сад, Солон обратился к паломнику:
- Адонис,- позвал он его, надеясь, что тот последовал его совету,- поднимайся, только осторожно. Медленно и аккуратно. Вот, сначала выпей воды,- и он наполнил чашу, прижимая мех с водой к своему телу локтем левой руки, пока держал саму чашу правой. Уже наполненную чашу он передал Адонису, говоря, пока тот пил,- в видении, что было даровано мне, тучи застилали небосвод, и лишь некоторые люди, чьи лица я видел в столпе солнечного света (в том числе и твоё, Адонис), были озарены светом солнца. Возможно, они избраны Гелиодом для чего-то важного. Возможно, что-то ещё. Но я видел их путь, и путь этот сначала ведёт в Сетессию.

Забрав чашу, Солон наполнил её из небольшого глиняного кувшина. Жидкость была не самого приятного цвета: нечто землисто-серое, с сухим, пряным запахом, который заседал в носу и вызывал желание как следует его почесать. Солон налил всего на пару глотков.
- Выпей быстро, до дна, и снова ложись. Пара лучин - и всё должно пройти. А мы пока поговорим.

Как говорили философы, что во множестве приходили в Мелетию, дабы посетить местный храм Эфары, "привычки людей - как семена, и если дать привычке время, она прорастёт корнями в человека". Также они призывали тщательно выбирать, какие семена привычек взращивать в своей жизни. Солон, нередко общавшийся с последователями Эфары, был согласен с ними в этом вопросе, поскольку заметил, что утренняя молитва Гелиоду давно уже перестала быть просто привычкой или рутиной и переросла в нечто так же естественное, как дышать и ходить. И это утро не было исключением.
Стоя на коленях перед алтарём, Солон раскинул руки в сторону и чуть приподнял их, словно держал над собой некую невидимую чашу внушительных размеров, и лицо с закрытыми глазами он обратил к поднимающемуся над горизонтом небесному светилу. Гудящим голосом Солон шептал молитву, хотя человек, не привыкший посещать храмы во время молитвенных обрядов, мог и не разобрать слов, которые возносили хвалу Гелиоду и прославляли его имя.
Но сегодня утренний ритуал молитвы был особенным. И пока молодой жрец на одном дыхании читал молитву, было видно, как под его закрытыми веками бегают зрачки: перед мысленным взором его проносилось видение и его встреча с оракулами, в ушах звенели их слова, и сердце Солона полнилось таким непередаваемым жаром, словно часть дневного светила поселилась там, лишь чудом не прожигая жреца насквозь. Ощущая это, молодой мужчина знал: Гелиод благословил его, наполнив божественной энергией, которую теперь жрец мог направлять на свершение чудес во славу бога Солнца.

Закончив обряд молитвы, Солон ещё немного постоял в прежней позе, давая себе время успокоиться после видений и наполнения сердца божественной силой. Затем он поднялся, сделал три ритуальных шага назад (дабы не сразу повернуться спиной к алтарю), и только тогда развернулся... чтобы увидеть человека. Пришедшего, судя во всему, издалека. И пришедшему из видения.
Пока этот уже затронутый сединой муж поправлял свой капюшон, Солон неспешно шёл к нему, разглядывая его одеяния и глаза. Сначала жрец не разглядел их, но теперь, подойдя ближе, он разглядел их. И последние сомнения покинули Солона, поскольку, увидев раз такую глубокую синеву, не смог бы этого забыть. Да и не было на его памяти других людей с синим центром зрачка.

- Воистину, это утро доброе,- произнёс он, подходя к мужчине и отсалютовав ему рукой,- в видениях, что были посланы мне Гелиодом, я видел твои глаза. Моё имя Солон. С чем ты вошёл в храм Гелиода и чем я могу помочь тебе?

Прекрасная погода, царившая сегодня над городом, казалась знаком удачи для Миары. Их начинание в такой день не могло окончиться неудачей, сама капризная и бессердечная природа, казалось девушке, благоволила их плану, первый шаг которого начинался именно сегодня.
По такому случаю (и по настоянию сестры) Миа приоделась. Короткий и узкий жилет, оставлявший открытыми плечи и живот, был сшит из полосок сизой, голубой и синей тканей, переплетённых между собой, создавая впечатление, что жилет состоит из разноцветных ромбиков ткани, неведомым образом держащихся друг за друга, поскольку все швы были спрятаны внутри. Кое-кому даже могло прийти на ум, а не разъедутся ли эти ленты, обтягивавшие грудь Миары, оставив её обнажённой. Подобным же образом были сделаны и полуперчатки девушки, охватывавшие её руки от локтей до запястий и переходя на тыльную сторону ладони, где хватались колечком за средние пальцы рук. Штаны из той же плотной ткани, что и жилет, обтягивали ягодицы и бёдра Миары. Обута она была в свои новенькие высокие сапожки из кожи пустынника, которая на свету играла сизыми оттенками на своей чёрной поверхности. Свои чёрные волосы она подобрала в высокий хвост, переплетя его чёрной и синей лентой, которые обхватывали волосы и придавали им вид косы.
Дополняли наряд два ножа: один был в пристежных покоях на правом бедре, а другой - за спиной, рукоятью вверх, прячась за левым плечом.
Над этим убранством под придирчивым надзором сестры несчастная Миа провела достаточно большую часть времени, которую бы предпочла провести в сладкой дрёме. Но, увы, Лиа была права: они должны были произвести хорошее впечатление, а потому пришлось пострадать.

Кроме того, Миара ещё некоторое время привыкала к новой одёжке, двигалась в ней, чтобы почувствовать её своей второй кожей, чтобы понять, как надо поставить ногу, чтобы не скрипнул сапог. Проверяла, насколько легко двигаются запястье и удобно ли садиться в этом всём на корточки, делать прыжки. В конце концов, она приноровилась, и теперь могла двигаться достаточно тихо и бесшумно, и даже полуперчатки не мешали её ловким ручкам совершать едва уловимые движения.


Когда двери неприступного поместья открылись, и Клиара излилась рекой сладких речей, Миара сочла за лучшее просто поклониться вместе с сестрой. Но сделала она это с присущей ей грацией: сначала качнулся тонкий стан, опускаясь вперёд, далее за ним двинулось тело, потом грудь, а следом, чуть погодя, плечи и голова. Миа намеренно поклонилась так, что выставила (всего на пару секунд) декольте своего тугого жилета, чтобы Дориал успел заметить, но не слишком долго, чтобы не баловать. Затем движение тела, плавное и мягкое, пошло в обратном направлении. Выпрямившись, Миара произнесла:
- Моё почтение,- она подслушала эту фразу в харчевне, что за Колодцем, в рассказе одного пьянчуги про благородных. И хотя на лице её блистала немного игривая улыбка, в душе бушевал настоящий огонь. Это было ликование, предвкушение реализации планов. Так что улыбка была вполне естественна, вот только улыбалась она далеко не Дориалу, а своим мыслям.

Пройдя внутрь, Бьянка была очарована роскошью и стилем фойе, и даже машинально прикинула, как смотрится она в этой обстановке в нынешнем своём туалете, и какое из привезённых платьев будет в таком антураже наиболее выгодно подчёркивать её красоту, но что-то выбивавшееся из общей картины всё-таки вывело Бьянку из мечтательно-созерцательного состояния.
Это был шёпот, пусть и очень тихий. Он резко контрастировал с торжественной гулкостью помещения, словно змея в птичьем вольере. И когда мисс Джованни проследила источник звука, то поняла, насколько справедливо оказалось подобное сравнение. Потому как подобный взгляд она могла бы ожидать увидеть на морде у какой-нибудь бешеной, затравленной собаки, но никак не на человеческом лице. В испуге Бьянка отшатнулась, наткнувшись спиной на кого-то из своих спутников, вскинула правую руку к груди, из которой невольно вырвался негромкий удивлённый и испуганный возглас. И почти сразу за ним пациент начал говорить всё громче, так что когда он бросился на неё, Бьянка уже не сдерживалась, всерьёз перепугавшись и коротко, пронзительно вскрикнула уже в полный голос, при этом ещё больше отшатнувшись назад. Но её крик не остался одинок, и под сводами фойе раздался вопль сумасшедшего, который грозил прервать жизнь гостьи Санатория.