Голосование за ходы

— Помолись лучше своему ущербному божку, раб. — дроу сунул похищенную статуэтку Илматера под самый нос Баттенберга. — Это ведь и есть тот самый смешной калека, которого ты почитаешь своим нытьём? Его жрец тоже всё ныл и ныл, пока не сдох. Может и ты наконец поймёшь, что только вкус резни даст тебе отвести душу, но никак не причитания. — щитоносец улыбался. — И потрудись припасть на колено, если поверх твоей пустой головы потребуется стрелять.

— Мы с Малагдором сможем подсветить максимум пару целей, Илранн. Дальше ты сам. — Антаонар взглянул на арбалетчика. — Смотрю, Госпожа коснулась и твоих ран. Теперь иблисы не доберутся до тебя, пока мы стоим крепко. Ты только успевай перезаряжать. — взгляд дроу вновь обратился вперёд.

Напряжение быстро росло и наконец взорвалось угольно-чёрной вспышкой. Пойдут ли спешенные людишки в лобовую атаку сквозь тьму? Едва ли. Эльфийский слух оценил бы этот шум в три десятка ног, среди которых могла быть пара тяжёлых сабатонов или усиленных сталью сапогов. Был ли их обладатель тем самым молотобойцем или просто мощным противником? В любом случае, его голова утолит досаду Антаонара и порадует Ллос.

— Зови на помощь, червь. — прошипел дроу, поднеся острие джавелина к глазу Фалько — Кричи, будто мы уже тебя режем. Давай!

— Как видишь, я отбегался. — отвечая Илранну, раненный щитоносец в очередной раз скривился на вдохе, грузно опершись на косяк входного проёма. — Смотрю, тебя тоже знатно отделали. Так что рыпаться нам некуда уже: либо мы упрёмся спинами в эти стены и вырежем иблисов тут, либо они верхом перебьют нас на марше. Потому готовь свой арбалет и становись за спину Малагдора, а тот припадёт на колено. Жди, пока он подсветит первую цель для тебя, вторую выбирай сам. Только всадника с молотом оставьте мне, мы с ним не договорили. — дроу хмыкнул, блеснул наконечник джавелина.

Когда жрица подошла к нему, Антаонар снял снял шлем и почтительно склонил голову. Его напряжённый взгляд исчез под веками, их кожа дрожала словно от тревожного сновидения. Все кости заныли разом, битое стекло в рёбрах на миг вонзилось острее, дыхание оборвалось. Облегчение пришло быстро: замолчало внутри, потух жар воспаления. Только изрядная вмятина на боку терзала душу: роились мысли о том, как ассиметрично срослись рёбра, как неаккуратно теперь смотрится прежде идеальная кираса и главное — сколь мерзко пятнает репутацию такая отметина. Свора животных преследовала его словно дичь и позорно догнала самым медленным и примитивным оружием. Дерзнувший да не уйдёт.

— Благодарение Госпоже и Богине. — заключил исцелённый, вновь надевая шлем и становясь в строй.

Атмосфера в кают-компании была не фонтан, но капеллан сейчас не мог позволить себе улавливать такие нюансы, как и роскоши строить гипотезы об артефактах неведомой цивилизации, оставшихся на планете. Он сосредоточенно нарезал круги по периметру помещения, спинным мозгом привыкнув ощущать присутствие своего телохранителя в шаговой дистанции.

— Брат Ариман, — интонация не имела намёка на покровительственность и подошла бы скорее напарнику, чем начальнику, но оставалась холодно-официальной. При этом Лазарус не развернулся и не замедлил шага — имею к вам ряд поручений. Первое. Уточните у кастеляна наличие медикаментов на борту, получите к ним доступ и будьте готовы ассистировать мне в местном лазарете. Второе. С учётом планировки корабля разработайте план согласно директиве 01-β18*; доложите по завершению. — клирик остановился и развернулся — Дополнительно: будьте вежливы с сэром Роуфлером, но в случае нарушения им субординации воспользуйтесь правом лично напомнить ему о параллельной иерархии, не привлекая меня. На этом пока всё. — и курсирование по периметру продолжилось в прежнем темпе, но в обратном направлении. Заинтересованный наблюдатель мог заметить, что светодиод коммуникатора на затылке капеллана замигал интенсивнее.

— Господин управляющий, повинуясь приказу благородной леди, я должен в первую очередь оказать помощь её телохранителю. — Зайн сопроводил свои слова коротким поклоном Дориалу — Но отмечу, что ваша рыжеволосая рабыня, как видите, успела поседеть. Это побочный эффект ментального удара. Страшнее волос может быть поражён её мозг. Просьба позвать меня, если её состояние изменится.

Аккуратно ступая между осколками, мистик приблизился к Брюну и протянул ему руку, помогая встать.
— Голова болит? Такое чаще всего случается от резкого притока крови к мозгу. При этом конечности холодеют. Я не лекарь, могу предложить только согревающее. И увы, сугубо наружного применения. — нано протянул телохранителю носки — Только просьба вернуть, материал редкий и дорогой. Что до согревающего вовнутрь, за этим я бы посоветовал обратиться к управляющему поместья. — к которому Зайн поспешил вернуться.

— Итак, господин Дориал, происшествие. Однозначно — ментальная бомба замедленного действия. Сбой одной из нуменер поместья, либо покушение на благородную особу злоумышленниками, что ранее бывали на территории усадьбы и создали возмущение Инфосферы, запрограммированное на появление леди Исальты, либо кого-то ещё из благородных лиц. В таком случае, с механизмом инициирования они просчитались, поскольку их дьявольское устройство задело отнюдь не высокородную особу. Да, пострадала ценнейшая реликвия, но согласитесь, это мизерная цена за неприкосновенность благородной леди. Сервиз я могу воссоздать из осколков. Хотя он не будет выглядеть как новый, этот предмет послужит напоминанием об избавлении августейшей невесты барона Тихронуса.

Ремесленник приблизился к Дориалу и заговорил на тон ниже, придав своему голосу оттенок доверительности:
— Поскольку безопасность поместья требует всестороннего подхода, барон нанял не только мастеров рубить головы грабителей. Могу отрекомендоваться Вам как специалист по нуменерам. Которые небезопасны, вообще говоря. Поэтому мне требуется разрешение на диагностику имеющихся в поместье древних артефактов. Если такого разрешения Вы не в праве дать: увы, в таком случае будет невозможно исключить версию о сбое какой-либо нуменеры, равно как и поручиться за последствия.

Подойдя к «сморчку» ещё ближе, Зайн сопроводил свои слова самым решительным взглядом, которым только располагал:
— Как наверняка обладающий связями человек, Вы вольны проверить репутацию Зайна из Ауспара. Правда, для этого Вам потребуется связаться с моей ремесленной гильдией в таэморской столице. Но будем честны, не всякий наёмник, успевший побывать в этих стенах, может похвастаться такой откровенностью. Особенно, если является чьим-то двойным агентом. Если Вас интересует, кто мог подстроить акт этого безобразия, Вам достаточно лишь составить список всех подозрительных лиц, что в обозримом прошлом имели сношения с бароном. Ознакомившись с ним, мы расследуем вопрос об возможности их причастности к инциденту.

— Мне чужда вера в вещие сны, — Парсифаль притянул Эву к себе, скользнув левой ладонью по её лопаткам. Правой он всё так же осторожно сжимал ладонь шипа — но под впечатлением от снов мы можем порой совершать поступки, ведущие к исполнению «пророчеств», сами не замечая, что нами движет. — храмовник наклонил голову так, что его подбородок коснулся копны рыжих волос — Твоя «белая тень» не грозит тебе в любом случае: я не ищу убежища у Шипов, как и славы твоего проводника-избавителя.

Он простоял пару долгих минут в молчании, словно пытаясь согреть её своим дыханием и телом.

— Некогда твой мир рухнул. Мой до сих пор лежит в руинах. Признаюсь: сильнее всего я хотел бы оказаться далеко отсюда, рядом с таким человеком, как ты. Но у нас остался общий долг перед одним большим миром — нашей страной, по крайней мере. Даже если каждый из нас выживет после грядущего предприятия, то вернётся в свою среду и будет неизбежно поглощён ей. Связь прервётся. Вернее, если мы не прервём её, тень ренегатства действительно падёт на нас, пустив прахом наши старания.

Огрубевшая ладонь разжалась, отпустила руку Эвы и коснулась её щеки. Парсифаль заглянул в глаза спутницы — в свете факела они были почти чёрными, с едва заметной зелёной искрой.
— На берегу Янтарного залива стоит Химмельштадт. Это тихий портовый городок, там я бывал совсем молодым. Отправляйся туда, если сможешь оставить свои леса и захочешь увидеть море.


Получатели: Парсифаль Альберих.

Неудачливый естествоистыпатель бросился к Третьей. На ходу он рефлекторно накинул маску. Мысль о надвигающейся грозе стучала в сознании, виски пульсировали. Зайн рухнул перед ней на колени, левой пятернёй вцепился в её волосы, правой прижал губы.

— Попробуем отвести наказание. Лежи. Притворись дико напуганной, онемевшей, обезумевшей. Хоть мычи, но не отвечай на вопросы господ. Минимум час. Потом постепенно придёшь в себя и повторишь услышанное от меня. — звук шагов шагов заставил нано вскочить. Тем временем, волосы Третьей стали седыми, губы — белее мела.

Из трёх высувшихся лиц мистик приметил незнакомого бородача, вид которого вполне тянул на телохранителя. Скрытые маской, глаза нано впились в его физиономию. Послав ментальный импульс в цель, как ни в чём не бывало, Зайн пал на одно колено и обнажил лицо.

— Благородная леди, — начал он почтительным тоном, прежде учтиво поклонившись — как один из нанятых бароном Тихронусом смотрителей поместья, дерзаю донести до Вашего высочайшего слуха весть о спасении Вашей особы от беды, которую словно громоотвод приняла на себя эта рабыня. — Зайн указал на распростёрную на полу Третью — Судя по симптомам, нечто экстраординарное шарахнуло ей по мозгам до потери рассудка. Я всё ещё чувствую его присутствие здесь, оно отдаётся свинцом в затылке. Мои профессиональные обязанности требуют от меня остаться и детектировать следы аномалии, но подвергать риску благородную госпожу недопустимо. — закончив говорить, он вновь склонил голову в почтительном поклоне.

Храмовник присел на холодный пол, меч в ножнах расположился на его коленях — Спасибо — выдохнул он, после помолчав несколько долгих секунд — Кажется, мы пришли к такому взаимопониманию, что поединок между нами становится априори излишним. Но всё сложнее. Уйди мы оба живыми, мне некуда бежать. Стать раубриттером и заработать грабежом и разбоем денег на дальние страны? Примкнуть к вам — тем людям, чья роль в моей судьбе темна и неприглядна даже при самой оптимистической оценке? Тем, чьих соратников мне приходилось убивать в схватке? — из груди спутника вырвался хрип на выдохе, почти стон — Мне ничего так не хотелось бы, как покоя в далёкой стране, где я смог бы забыться и найти новые смыслы для жизни. Но у меня остались долги здесь, а долги нужно платить.

— Дядя знает, что мне нечего терять, при этом имея свои причины доверять мне. В любом случае, выкуп такой реликвии он может доверить только кому-то из «своих» — отпрысков старшей ветви дома, но нас осталось только двое. Он пошлёт отряд драбантов и человека в своих доспехах — будет ли этим рыцарем он сам или то буду я — зависит от нескольких условий.

— Первый вариант — тебе придётся убить меня в поединке, если только ты не сможешь организовать мой круиз за море, как-то объяснив своим командирам, какого лешего ты тратишь время, силы и сбережения на человека, на котором кровь твоих братьев — хотя и пролитая в бою. Так что тебе, вероятно, придётся убить меня в таком случае. Если только лихорадка не избавит тебя от этой заботы. А после вы потеряете много крови в драке с комтуром и его охраной. Он ещё не разучился махать клинком, а его ребята — отборные убийцы. Итак, это будет стоить вам дорого, но вы победите. Новым комтуром сделают маршала нашей Башни, тот непременно объявит виновниками расправы Шипов и пройдётся по округе террором.

— Вариант второй. Если дядя пошлёт меня — я пойду. Это однозначно лучше, чем крысиная лихорадка, и куда привлекательней, чем провести остаток века в Башне, наедине со своими мыслями. Но я предупрежу ребят — не их вина, что им выписали волчий билет. Мы будем во всеоружии, хотя едва ли одолеем вас. Дядин террор не сравнится с маршальским. Это наиболее кровавый вариант.

— Есть третий вариант, исключающий спекуляции реликвиями и засады. Он может уберечь от бессмысленного расхода массу жизней с обеих сторон. Но требует рискнуть нашими, и в первую очередь — твоей — Парсифаль встал и подошел ближе — Я готов принять твою просьбу. Возможно, после моего предложения ты не станешь просить меня о таком, выбрав ту пользу, что сможешь принести своим товарищам и всем людям этого края — рыцарь отошел на пару шагов, закинул фламберг за спину и продолжил твёрдым, почти командирским тоном — Наш план таков: мы возвращаемся в башню вдвоём. Ты — мой пленник, которого я сдаю комтуру с горячей просьбой «поработать над тобой лично» всю ночь. Дядя ценит такое рвение и не откажет мне. В темнице с тобой буду я — и никого кроме. Ночью мы выйдем из камеры. Я снабжу тебя оружием и схемой вентиляции, что ведёт в дядины покои. Об охранниках я позабочусь. Убив его, ты скроешься с нашим секретом. Я созову совет и либо буду обличён там как предатель — если верх возьмёт партия войны, либо мои сторонники победят и тогда я стану новым комтуром. В случае нашего успеха введу Великого Магистра в курс дела, объяснив, что увы, наша инициатива упущена и теперь придётся пойти на переговоры с Шипами, по возможности заключить перемирие и передислоцировать некоторые наши силы. — храмовник отдышался после бурной речи — это самый безбашенный вариант, но его же я одновременно нахожу наиболее правильным — как подсказывает моё чувство справедливости.

— Выбор за тобой.

Привыкший к анализу мозг храмовника сделал умопомрачительный вывод: к вечерней трапезе ему теперь точно не успеть. Будь он способен воспарить на восходящих потоках иронии и вылететь через оставленную обвалом дыру, ему всё равно бы пришлось задержаться в этом гадюшнике. Комтур уже наверняка смазал дыбу для шипа; нехорошо огорчать дядюшку, с которого Великий Магистр снимет голову, если их послушников-медиумов потеряют из-за утечки сведений. Парсифаль не сомневался в старой проверенной формуле: добрым словом и стилетом можно добиться большего, чем только добрым словом. Поднимаясь с земли, он держал наготове и то, и другое.

— Здесь есть кому напасть, кроме меня — бросил храмовник, принимая боевую стойку — если фройляйн не изволит трепыхаться, с превеликим удовольствием «завалю тебя прямо здесь» — последняя мысль мелькнула в глазах, но вслух вместо неё прозвучала фраза «составлю компанию в поисках выхода».

Получатели: Парсифаль Альберих.

Наемник примерно того и ждал. По крайней мере, им предстояло драться с людьми-профессионалами, а не с диким зверьем или какой-нибудь нечистью. Перспектива схватки быстро заставила его сконцентрироваться на главном: он должен выжить и добыть инквизиторскую шкурку. Капитан предпочел бы дуэль, но Арьятта наверняка захочет устроить бой двое на двое. Это не ухудшало его положения, если учесть, кто из них двоих будет двигаться медленней и послужит лучшей «наковальней». А впрочем, черт знает этих паладинов — на эту мысль наводил вид Эльзы, пожимающей плечами в полном доспехе.

По ходу спектакля оставалось решить: кого из этих наймитов-любовников убивать первым? Рене поставил бы на женщину — мертвыми они обычно не так опасны, как в ярости, одержимые жаждой мести. Вывести из себя хозяйку этого места было ещё менее завидной перспективой, поэтому наемник согласно кивнул на «предложение» Арьятты и занял боевую стойку. Левая рука спустилась к даге на бедре, правая — к эфесу шпаги на поясе.

Память основательно засвечена чем-то, словно сетчатка фотовспышкой. Нечто выжгло нам мозги. Вероятно, мы попали в самый его эпицентр. Было ли оно на самом Таурмане или где-то рядом, среди нас или явилось извне, за чем охотилось и достигло ли цели — мне одному не ответить на эти вопросы. Вот электромагнитное поле представляю себе, псионическое — не очень. Главное, кто или что может выступать в роли генераторов? Занятная штука.

Едем дальше. Летим просто. Мафусаилов смотрит на меня уныло и внимательно — на свои ногти. Да уж, без зеркала марафет не тот. И видок такой, что хоть на парад. Перед мидмирским представительством. Или рейдерской малиной. С федератскими татухами и красивыми рожами.

— Дарфар, Таурман, Балка — прими, как свершившийся факт. А с ними и то, что теперь мы не в армии. Солдаты и офицеры, они решают задачи командования. Даже местные, и те стоят за свой Дом, каким бы хуевым он не выглядел. Мы же с тобой сейчас ничем не заняты, кроме спасения собственных шкур. Или я что-то пропустил? Вполне мог, с того момента, когда нас миды из броневика крупным калибром покосили.

— В цивилизацию едем, надо полагать. — заметил после паузы. Достал один из заткнутых за пояс ИПП, кинул ему. — На твоем месте, я замотал бы себе, где что можно. Обилие невесть как зарубцевавшихся шрамов — отличная реклама для напичканного регенераторами военврача-федерата. Если местным и не придет в голову расковырять тебя на запчасти, оно уж явно не встретит у них понимания. С бинтами тоже палевно, но выглядит ординарно. Дело твоё, короче.

За время встречи наемник едва не проклял себя за глупость ввязаться в столь мутное дело. Теперь же, когда договор был заключен, он чувствовал лишь отрешенное спокойствие, которое годами сопутствовало его делам и помогало сосредоточиться на работе. Капитан не любил медлить, попусту тратя время. Несмотря на свои раскрепощенные манеры, Блэк тоже отнюдь не выглядел праздным человеком. Выяснив, что представлялось возможным на данном этапе, Рене дежурно откланялся и покинул кабинет тем же твердым неспешным шагом, которым вошел в него.

Если бы задачу можно было решить, просто найдя компромат в инквизиторских вещах, Служба наняла бы профессионального вора, а не пару воинов. На ходу наемник прикидывал варианты и все они сходились на силовом. Весь вопрос заключался в том, когда и куда приложить эту силу. Рене хорошо знал изнанку Готтсбурга, в отличии де Люза. Это преимущество он планировал использовать в Трущобах. Капитан едва ли представлял, начерта ему там эта девчонка в доспехах и какая от неё может быть польза в грязной драке на узких и темных улочках. Разве что репутация паладина позволит ей поближе подобраться к инквизитору. Может быть, достаточно близко, чтобы взять того за горло. Или за яйца.

А пока дело требовало наведаться к информатору. Это было, пожалуй, самой простой и непыльной частью работы, но и её можно было запороть при неграмотном подходе. К счастью, Эльза благоразумно отказалась от визита в бордель, о чём не преминула сообщить напарнику. Наемник остановился под дождем и молча выслушал её, хмуро и пристально взирая из-под мокрого капюшона. Наконец он кивнул, резко развернулся и зашагал к своей лошади.

Звук тревоги ворвался в каюту в тот момент, когда инженер был погружен в чтение. «Какого?…» — такой была первая мысль Феликса, скорее раздраженного тем, что его оторвали от работы.

В следующий момент он уже был в коридоре с надетым поясом, на котором была закреплена и заблокирована консоль. Сирены выли, готовилось что-то серьезное. Очевидно — драка. Руководствуясь инстинктом самосохранения, человек сейчас метнулся бы за скафандром. Но этот, как и многие другие гражданские рефлексы, Гессе давно заменили инструкции и Устав. Поэтому он в ритме вальса двинул туда, где должность обязывала его находиться в таких случаях.

Интересно, а Мафусаилов помнит, кто он такой и чем занимался? Наводящие вопросы вон уже задает. А может благополучно потерлись там у него эти моменты биографии. Мармеладно теперь всё, словно и не месил дерьма годами.

— Как же, помню Дарфар. И тебя там, и Кроссмана-старлея. Атмосферу помню, ситуацию, местных. Коллаборационистов. Оппортунистов. Похуистов. Много кого. Тебе как, потрепаться охота или что-то конкретное интересует?

Меня так сейчас больше Инцидент занимает. Что это вообще могло быть, что так разметало нас? Приметил ли что-то подозрительное я там, Накануне? Почему в комбезе был, например, пока остальной народ в нашу капсулу полуголыми напихался? Пока лишь пара малоинформативных фактов фактов и один огромнейший вопрос. Чую, Нечто неспроста нам подкорку почистило.

— Благодарствую. — унтер отсалютовал принятой бутылкой, сделал изрядный глоток и надсадно крякнул. Потом был закусь, состоявший из ломтя хлеба с вяленой говядиной и миски предложенного супа. Лишь после этого последовал рассказ об интересной лейтенантской личности. — Ромберг-то? Насчет него можешь не волноваться. «Поехавший» — это ты верно сказал. Давно уже никто не воспринимает его болтовню всерьез. Вечером он накиряется и заявит, что ты — агент Эдельвейса под прикрытием и что зондеркоманда уже выехала по твою душу, а утром приползет как побитая псина и потребует взаймы на опохмелку. Конченый человек, опустившийся ниже плинтуса. Вернее, не человек даже. Выродок, во всех отношениях. А лет ему дочерта и, несмотря на своё тщедушие, подыхать он явно не собирается. — Конрад задумчиво помолчал, выпил ещё и продолжил.

— Нам следует благодарить Провидение, что большинство из этой юнкерской сволочи бесплодны, иначе бы такие как Поехавший Ганс давно наводнили бы Землю. Впрочем, унтерменши, что ныкаются по лесам, ещё кошмарней. От этих не знаешь, чего ожидать и они действительно опасны. Так ведь, рядовой Вёлер?
— Точно… так… герр унтерофицер. — медленно и машинально ответил новобранец. Это был замученного вида молодой человек, устало и безразлично смотревший из-под козырька своей каски даже на суп в судке.
— Врёт ведь. — заявил Астер, обращаясь к остальной компании. — Вёлер у нас кабинетный гуманист. Мечтает. Интересуется всей этой живностью, которую людьми-то можно назвать с большим натягом. Вот только, думается мне, когда одна из этих тварей стащит его с коня в лесу и вцепится в глотку, не будет времени вспомнить о своих убеждениях.

Рау оборвал молчаливую паузу, возникшую после мрачного пророчества. Астер явно был рад сменить тему разговора:
— Зондербатальон? Ну, конкретно неизвестно, где они дислоцируются. Вроде как военная тайна, ага. Но ежу понятно, что где повстанцы, там и слоники. В лесах к югу отсюда сейчас особенно неспокойно. Нам дали инструкцию следовать туда. Это далеко, через болота, местами по совсем диким районам. Дерьмовая командировка, доложу я тебе. А больше всего мне «нравится» тот пункт, где написано «…вербовщики сами найдут вас в условленном месте». Найти-то найдут, вот только не факт, что слоники первыми. Короче не служба, а какие-то шпионские игры. Не привыкни я так к армейским харчам, давно бы жил вольным человеком, как ты. Сейчас бы вот посидел так, накатил бы ещё, на закат полюбовался. Ан нет, надо догонять какого-то мудака. Короче, бывай, старик. Удачи вашей братии. Лучше не попадайтесь патрулям. И будьте осторожны там… особенно ночью. — унтер указал рукой в сторону темной полоски леса на западе.

Шум, кузов трясет. Свет. Хорошо, когда светло. В прошлый раз с мешком на голове ничерта не разглядеть было. И руки не связаны. По всему видно — кто-то из местных вытащил нас оттуда. Не всех нас. Мария… Быстрая смерть, как в бою. Но напрасная. Как на войне. Молодые гибнут, бывалые остаются тянуть лямку. Регулярно наблюдая такое собственными глазами — привыкаешь, хоть и не принимаешь как норму. Сам-то синяками отделался, чего о Мафусаилове не скажешь — живого места на нем нет. Но сам живой, сука. Импланты подводят гораздо реже, чем люди. Сколько же в нем этого добра напихано, интересно?

Какое же дерьмо. Куда круче того, что в канализации плавало, где в былые годы проводку паял. Жизнь тяжелая, но простая была. А теперь — вот это. Мобилизация. Служба в гарнизоне на оккупированной мидмирской территории. Тот случай. Тот самый моральный урод. Ты поди возьми реванш над кнехтом, каратель хуев. Обойдись я тогда без разводного ключа — всё сложилось бы куда цивильней. Может, так и служил бы в более-менее спокойном месте. Но я не жалею. В такой ситуации ещё раз черепушку проломил бы вместо писательства бумажек. Только сила и страх останавливают солдатскую дикость, а вовсе не рапорты и взыскания.

Рядом лежит Ильхам Мафусаилов. Более чем вероятно, что он никого не пытал и не насиловал. Просто хотел жить. Красиво жить, смачно, с комфортом. Вопреки войне, нужде и безысходности. Получше устроиться. Ведь всё равно скоро наш мир рухнет. Надо взять от жизни всё, а если за чей-то счет — не проблема. Может статься, и имел какие-то колебания, когда ещё мог что-то исправить. Теперь уже слишком поздно. Товарищ, если можно так сказать, капитан, что ты можешь изменить теперь? Да и хочешь ли вообще? Ты только что вновь обманул смерть, столь же ловко, как годами обманывал инспекции. Живи, радуйся.

— Здесь я, Ильхам. Открой глаза, посмотри.

Письмо оставило врачевателя в смешанных чувствах. Почти не добавив определенности, оно лишь умножило число вопросов. Адресант даже не обратился к нему по имени, зато уведомил о мутных делах с привкусом гибели. «Интересно, мой предшественник тоже лишился памяти, перед тем, как лишиться жизни?» — размышлял лекарь, допивая глинтвейн. В процессе он перечитал письмо ещё раз, стараясь уложить в голове содержание. Последняя строчка выглядела горькой иронией “Надеюсь, это письмо найдёт Вас в добром здравии.” Потерявший память невесело усмехнулся этому предположению, вернул листок обратно в конверт и спрятал его во внутреннем кармане плаща. После он ещё пару минут сидел в задумчивости, отстукивая по столешнице костяшками пальцев какой-то нестройный ритм. Наконец, врачеватель поднялся из-за стола и обратился к Рилбоу:

— Ну что, Джек, нам на Бронзовую, к господину Ляковски. Веди. Заодно расскажешь мне по дороге, что происходит в нашем милом городке, раз улицы стали опасны для одиноких прохожих.

Тупик. Происходящее выглядело, словно нелепый сон-без-исхода. «Нет, я не сплю и не брежу. Всё это со мной и дико смахивает на жестокую подставу. “Городской врачеватель”, ну хоть не шаман какой-нибудь, хотя без бубна здесь делать нечего. И ей ведь не скажешь, что произошло с тобой. Старушка не поймет половины, а от остального ударится в панику. Придется выкручиваться, импровизировать. В худшем случае, бедняга отбросит копыта. Сколько таких смертей было в моей практике, интересно?»

Приступая к работе, лекарь прекрасно понимал, что едва ли сможет помочь. А вот навредить себе и пациенту он вполне мог. Существовала угроза заразиться этой неизвестной болезнью, если только она передавалась через кожу и воздух. Сомнений придавал сам факт того, что мешочек подбросил ему незнакомец в птичьей маске. Травы могли быть как лекарством, так и ядом или вовсе какой-нибудь приправой к соусу. «Чертовщина. Всюду след этой маски. Даже здесь она мне мерещится. Не удивлюсь, если эта птичка ставит эксперименты на людях. А мне выпала грязная работа, которую ещё не понятно, как делать.»

Тем не менее, он решил действовать, опираясь на интуицию. Тщательно вытерев ещё влажные от дождя руки, врачеватель растер между пальцами по щепотке каждой травы до кашеобразного состояния. Вейсдо пошла на припарку, как и загадочный карок, а из того, что именовалось “пищей древних воинов” была скатана небольшая продолговатая пилюля. Процесс выглядел какой-то глупой игрой из далекого детства, но без своих прошлых знаний ему ничего не оставалось, кроме как играть в неё.

— К сожалению, состояние Вашего мужа не внушает оптимизма, так что будьте готовы ко всему. — объявил врачеватель, подходя к постели больного с препаратами наготове.
— Однако, я сделаю всё возможное сейчас и постараюсь сделать больше, когда получу доступ ко всем своим записям и лекарствам. — отчего-то не вызывало сомнений, что таковые существовали в природе и ждали его дома.
«Неплохо бы было найти знакомого в этом городе. Того, кому можно будет наконец объяснить ситуацию и спросить совета.» — размышлял лекарь, отыскивая взглядом острый режущий предмет, который сошел бы за скальпель.
— Потребуется питьевая вода, чистая ткань и небольшой нож поострее.

Бредущий по промокшей улице человек был погружен в себя. Его занимали скверные вопросы, на которые никак не находилось ответов. «Что произошло со мной, раз я не могу вспомнить даже собственного имени? Как я оказался здесь? Куда попал? Место выглядит незнакомым, но здесь хотя бы цивилизация…» На минуту он остановился и закрыл глаза в попытке сконцентрироваться, но из провала памяти показался лишь ненавистный образ той самой маски и ничего больше. С досады человек сплюнул наземь и смачно выругался.

На пути к калитке вернулось самообладание, а вместе с ним и твердое намерение проанализировать ситуацию рационально: «Мудрено надраться до такой степени, да и похмелья не чувствуется. Нет, это другое. Может статься, какая-то галлюциногенная дрянь, с которой так жестко вставляет. Неужто я сам довел себя до жизни такой? Нееет, скорее какая-то сволочь тут расстаралась. Интересно, кому это я успел насолить так? В какую авантюру ввязался, что обнаружил себя черт-знает-где, лишенным воспоминаний?»

Незнакомец возник внезапно. Зловещее ощущение присутствия заставило задержать дыхание и обернуться. Если верить глазам, это был тот самый клюв, значит, под капюшоном скрывалась ненавистная маска. Страх быстро уступил место гневу и готовности крикнуть: «Стой, сука! Память верни мне!», но всё происходящее обескураживало настолько, что эти слова застряли в глотке. Когда онемение прошло, предъявлять претензии было уже не к кому. По крайней мере, незнакомец не растворился в воздухе, а ловко обескуражил и улизнул. Ничего сверхъестественного, если только не замечать связи со всей предыдущей чертовщиной. И что-то подсказывало, что дальше её будет всё больше.

На лице человека читались тревога и сомнение. Он пристально наблюдал за подозрительным предметом, словно ожидая, что тот зашевелится или раскроется сам собой. Но ничего такого не произошло и это укрепляло решимость. «Если эта птичка промывает людям мозги, страшно представить, чем она гадит. И все же есть резон глянуть. У меня не так уж много вариантов и ни единой зацепки. Пока.»

― Ильха-аам!! ― собственным криком поперхнувшись, в момент вскочил на ноги.

Слишком поздно уже для него. За несколько мгновений под механически точными ударами невероятной силы ― человеческая отбивная. Капитан лежит теперь, изувеченным трупом распластавшись у тюремной стены. Скоро наш черед заплатить за глупую надежду найти хоть кого-то живым здесь. Там, где они проходят ― лишь смерть. Даже под такими личинами.

― Мария, назад! Не подпускай к себе! По оптике целься!

Из кармана штанов извлек кусачки, левой рукой сжал их в обратном захвате. Вперед.

Они не отступили. Маловероятно, что корповские уберзольдаты могли потерять контроль над ситуацией. Скорее — просто сделали свое дело и ушли, оставив догорать разоренный поселок. Повсюду уродливые следы их присутствия. Смрад смерти в воздухе. Даже в прихожей — отпечаток массивного ботинка. Судя по остаткам крови и пепла, он совсем недавно утрамбовывал обгорелый труп. Но самое тяжкое, воплощенное в звуках страдание — непрекращающийся плач ребенка. Словно от зубной боли сводит челюсть. Сухо в глотке. Смятение, жалость, тревога. И какая-то иррациональная сила, отчаянный протест и отрицание действительности глубоко внутри. Подавляя мысли об опасности, она увлекает тебя вслед за Марией и Капитаном к выходу. На свет.

Конец пути. Стою, прислонившись раскаленным затылком к холодной влажной стене, всматриваясь вглубь коридора. Неужели последним, что нам суждено увидеть, станет пара кроваво-красных визоров и вспышка заряда из термовинтовки? Корпорация не жалеет ресурсов, использует любые средства и всегда достигает цели. Вопрос лишь в том, какова их приоритетная задача здесь, в Богом забытом поселке контролируемого мидмирцами мира? Это диверсия, масштабная карательная операция или поиск с целью уничтожения конкретного объекта? Как бы то ни было, нам будет уже всё равно, когда в дверном проеме возникнет силуэт оперативника.

Голос. Несколько отчетливых слов, произнесенных с механистически-идеальной интонацией. И пауза, во время которой обрывается дыхание, а к горлу подкатывает ком. Отбой? Его отозвали? Что-то пошло не так, их переориентировали? Вряд ли операция на этом закончена. При наличии орбитальных сил, они способны сравнять с землей весь поселок. Но пока они этого не сделали. Пока.

Попробуем отсидеться. Иного выхода нет. От смерти не уйдешь, но всегда можно пролезть без очереди. Надеюсь, Ильхам это понимает. Страшно за него, и за неё тоже. Нервы у всех на пределе. Шепчу:

— Побудем здесь пока. Больше вариантов не вижу. Как стихнет — схожу, разведаю. Сейчас — самоубийство, но если товарищ капитан настаивает — готов. Если один из них увидит нас или зарегистрирует приборами — шанса ни единого. Но коридор выцелить в любом случае надо. Мало ли кто ещё сюда сунется.

Найденные кусачки в левой руке сжал-разжал привычным движением, в карман штанов отправил. Меж тем Мафусаилов от окна отпрянул, изложил диспозицию шепотом. Наше случайное пристанище в миг стало клеткой, и ловчий уже совсем рядом. Душишь в себе животный страх, вслушиваешься в слова капитана. Последний приказ. Не выход, не отсрочка даже. Поспешная, бессмысленная жертва. Вот так оправить его умирать, а нам отсиживаться в ожидании своей очереди? Нет. Если и выживу — не прощу себе этого момента.

Ринулся к дверному проёму, за плечо ухватил, шепчу лихорадочно на самое ухо:
— Погоди, угробиться ещё успеем. Всё одно же эта сволочь сюда сунется, так лучше встретить его здесь, внутри. Плана тюрьмы у него нет. Время ограничено, должно быть. Так что не глупи, пойдём к душевой или к камерам. Отыщем где спрятаться, где залечь в засаде. Херовый план, конечно. Но главное — вместе. Если конец предсказуем, какого черта нам ожидать его, слушая, как палач во дворе ломает тебе кости?

Моментально лишившись остатков сна, на ноги вскакиваешь. Машинально и почти мгновенно, словно сжатая пружина. Сперва ступор, оцепенение, неимоверная тревога. Но быстро осознаешь, шустрее соображать начинаешь. Вместе с каждым звуком выстрела, каждым вдохом, с каждым ударом сердца кровь насыщается адреналином.

Мария, капитан у окна. А вокруг бойня. Штурмуют поселок. Мидмирцы, рейдеры? Новая напасть? Плевать, в сущности, чью пулю поймаешь. Выбираться надо. Напролом — смерть. Но здесь ловить нечего, однозначно. Разве что бронежилет тот сгодится, хотя на линии огня толку от него чуть. Серьёзные ребята пожаловали, сразу видно.

— Кэп, уходить надо, здесь нам не отлежаться. Но последнее слово — твоё.

Вместе с погруженным в себя капитаном, через полумрак коридора, назад — к тусклому свету казённой комнаты, к скромно сервированному столу. Ужинаем молча. Вернее, они ужинают, а мне довольно. Сижу, сомкнутые замком кисти рук возложив на стол, озираюсь вокруг. Усталым взглядом скольжу по дощатому полу, по шероховатой штукатурке стен. Ветхий комод, вешалка за ним. Бронежилет там висит, молчаливым напоминанием о неспокойной Степи. Но интерес скорее добротного вида ящик на полу вызывает. Заперт, скорее всего. Любопытно, что в нём: оружие, патроны, оборудование, документы, килограммы какой-нибудь дури? В любом случае, не след лезть без разрешения. У всякого гостеприимства существуют границы и лучше не искать их пределов. Предчувствие, правда, тяжелое. Будто в содержимом ящика вскоре может возникнуть необходимость. Один доисходный драматург говорил, если не ошибаюсь, что если ружьё висит на стене, то оно обязано выстрелить. Только не постановка всё это. Скорее наваждение, морок. До боли реалистичный, до зубовного скрежета правдивый. Хлебнув всей этой грязи и горечи, ощутив смерть в экстремальной близости, уже не ждёшь ничего хорошего. Тревожно. Словно нечто звериное в тебе, ощущая угрозу, скребётся в углу. Но любой человек до некоторой степени наивен в своих чаяниях. Так и мы сейчас, надеясь укрыться здесь, избежать участи куска мяса под ножом карателя. Рано или поздно одна из заинтересованных сторон обнаружит троих человек с федеральными татуировками. Шансы на эвакуацию с оккупированной мидмирцами территории? Более чем туманны, вероятно — близки к нулю. И всё же надеешься. Машинально желая спокойной ночи товарищам, растерянно вглядываясь в их лица, словно в последний раз. Грезишь о лучшем. Хотя бы для них. Выключая свет, разуваясь, ложась на бок поудобнее. Закрываешь глаза. Веки слегка подрагивают, дыхание выравнивается. Обрывки мыслей. Образы, силуэты. Из них один всех четче, светлей, насыщенней. Оракул. Благодаря ей лишь — вновь живой. Не зная, проснусь ли, засыпаю.

Dekuju — бросил Эберле чеху, вытянув из пачки предложенную сигарету. До последнего момента он верил, что бросил. Стресс быстро развеял иллюзию. Австриец закурил с помощью спички, жадно затянулся, несколько секунд наблюдал пасмурное небо. Наконец перевёл взгляд на фотографа. Тот был не просто выбит из колеи, он отчаялся и с болезненным скепсисом игнорировал доводы Круглова. Это зрелище заставило Макса поморщиться. Он не видел смысла убеждать в чём-то человека, потерявшего самообладание. Всегда лучше помочь фактически. Другой вопрос — пойдёт ли эта помощь на пользу. Выбраться отсюда сможет лишь тот, кто готов бороться.

— Я налегке, Олег, мне не составит труда понести ваш рюкзак. Если повешу на второе плечо и ваш, Вера, тоже не надорвусь. Ну а Вы, Йозеф, можете смело опираться на меня при ходьбе. Так мы будем двигаться уверенней.

Австриец спокойно курил, ожидая ответа спутников. Когда сигарета закончилась, он чуть было не выбросил её в мокрую траву. Вместо этого в последний момент Макс аккуратно завернул окурок месте с обуглившейся спичкой в лист бумаги, вырванный из блокнота, и положил сверток в карман. Здесь слишком дорого обходится легкомыслие. Зона способна порождать ужасные вещи, но в глубине души Эберле ждал от этого места некоего откровения, возможно даже понимания. Он всего лишь гость здесь, лишь мирный созерцатель. Будет ли ему позволено прикоснуться к неведомому и выбраться отсюда живым?

Поток лихих воспоминаний. Болезненных отголосков. Сознание цепляется за отметины на теле, пробуждает в мозгу события, что были тому виной. За каждым шрамом — опыт. Переживания. Самые разные. Некоторые естественны и закономерны. Иные даже забавны. К примеру, ребёнком мне было жаль сломанной игрушки больше, чем собственного колена. Слишком давно. Теперь уже не осталось следов безмятежности той детской. Прайм меняет людей, вытачивает из каждого шестерёнку для своего колоссального механизма. Общество готово взрастить миллиарды. Накормить их, воспитать в духе нашей цивилизации, оградить от волнений и тревог. Человечество в мире ограниченных ресурсов вынуждено жертвовать многим. Быть праймером — это по сути значит переработать себя. Душа, кровь, вода — в конечном счёте энергия. Отработал — дай дорогу другим, покойся с миром. Ты жил не зря.

Тяжко жить, когда у тебя нет ни натурального рациона, ни чистого воздуха, ни живописных пейзажей. Существование отравляет даже не синтетика вокруг, а само осознание — ты в муравейнике. Одни свыкаются с этой мыслью, другие не могут. Или не хотят. Они жаждут перемен. И ради них готовы начинить иглами пару сотен случайных пассажиров. Всё ради Великого Блага. Не важно, что станет с муравьями в итоге и сколько их будет раздавлено в процессе. Лишь бы рухнул ненавистный муравейник. Но расчищая себе дорогу иглометом, эти ублюдки из эко-группировок забывают, что сами во многом обязаны этому сраному муравейнику. И вряд ли кто из них задумывается о том, что ради хоть какого-то улучшения этой гребанной жизни, жертвам их терактов приходится работать. Продираясь сквозь смрад тоннелей и сталкиваясь с их агрессивными обитателями. День за днём неустанно вкалывать в этой грязи. Иначе никак.

Душ перестал. Поток мыслей иссяк. На место шлаг с мылом вернув, из кабинки выглянул. Мария пошла ужинать. Ильхам здесь, всё тот же. Задумчивый, грустный.
Вылез окончательно, босыми ногами ступил на холодный пол. Оделся, не спеша особо. У рычага встал, готовый капитану пособить с водоснабжением.

Ритм жизни. Дыхания, сердца. Работы. Войны. Меняется, от фазы к фазе, всё ускоряясь. Электриком в ФСО, техником в десанте, наконец здесь. Никем. Просто потерянным. Обречённым, увязшим в этом причудливом мире. После многих лет и месяцев прозябания — взрыв событий, калейдоскоп смертей. Один роковой день меняет роли и декорации, переставляет приоритеты. Вместо ежедневной созидательной рутины — выживание. Или же мы боремся за нечто большее, чем просто продление срока бренного тела на бренной земле? Сдохнет ли ещё одна рабочая лошадка, скормят ли Молоху лишний кусок пушечного мяса — кого возмутит это, что поколеблет?

Всякий человек на что-то годен. Иначе говоря, любая скотина в хозяйстве сгодится. И сильные мира сего спешат это учесть, когда одевают нас в форму и шлёпают рельсы на погоны. Устав, приказы, авторитет командирский — всё это незыблемо и необходимо. Но сколько себя помню, всегда было мне откровенно посрать на поощрения казённые, пропаганду невнятную, лозунги. А вот если, когда до дела дойдёт, в броневике проводка сгорит или турель заклинит — отнюдь. Мне за людей обидно, что в фарш обращаются неотвратимо. Тех, которые ждали дня D, чистя амуницию и расслаблено внимая политинформации. Пешек для нашего командования, вшей для них.

Слишком много навалилось всего за этот день. Переживаний на годы в нём. Вполне достаточно, чтобы окончательно поседеть моей голове. Довольно мытарств на сегодня. Очистить разум, помолиться тихо, чуть слышно. О товарищах, которых больше нет, о живых. Вернуться мыслями к Богу. Опору в душе найдя, о теле позаботиться, что в пище нуждается, воде и сне.

Позади пространство ночной степи, пыль дорожная, прожектора обволакивающий свет. Дошли. Здесь безопасней, но тревога не покидает. Никак не отойти от впечатлений после давешних событий. Бросается в глаза табличка с недвусмысленной надписью и вздрагиваешь невольно. Дурные мысли одолевают, жуткие образы ширятся в сознании. А так нельзя. Не к месту всё это. Душить такую скверну в зародыше надо. Если только хотим мы с местными общий язык найти, кооперацию наладить. Доверять им придётся, ведь поверили же они нам? В суровой эдемской действительности дерьма и так хватает, а это место хоть и называется Грязной Балкой — надеюсь, почище рейдерских притонов окажется. Не улицами чище, не интерьерами — людьми. В простой фермерской среде должны быть нормальные устои. Без изяществ у них тут всё, но аккуратно, цивильно даже. Грех жаловаться.

Наконец мы одни. Не в переполненной людьми капсуле и не на открытом пространстве. Под крышей. Как дома, можно сказать, хоть на праймерские жилые блоки и не похоже. Главное — свои рядом. Мария в холодильник заглянуть решила, что страждущим путникам предоставили. Да, поесть бы сейчас самое оно. А может быть даже дерябнуть чего-нибудь покрепче, но это уже излишества. В мешке, кстати, хлеба буханка была. Достанем, поужинаем вместе. Не проделай я с ними весь этот путь, спросил бы сейчас наверное, мол, как держитесь, что думаете? Ни к чему вопрос. Мы были вместе всюду: в аварийной капсуле, в лагере у крестов, в траве лежали, когда мидмирский броневик приехал. Стоп, а что именно происходило, пока я был… мёртв? Расспросил бы сейчас, да только нагнетать не стоит. Наоборот, отвлечься надо, пока есть возможность.

— На удивление славно здесь. Поужинать бы теперь и на боковую. Тут даже есть что почитать на сон грядущий. Мысли занять.

Я начинаю понемногу понимать Эдем. Своеобразный мир со своими законами. Вот только постигать их приходится экстерном. В короткий срок мы на собственной шкуре успели ощутить местное гостеприимство. На этот раз дело несколько иное. Не с головорезами столкнулись, но и на гуманитарную миссию они мало походят. Шериф. Не доверяет он нам. И правильно делает. С такими соседями я бы тоже никому не доверял. Но мы ведь не крестоносцы, не рейдеры, даже не корпораты долбанные. И наш последний шанс выжить в этой Степи — здесь он, ускользнуть готов в любую минуту. Нельзя упускать его. Зацепиться надо, на ноги встать, в себя прийти. Убедить местных, что не враги мы им, наоборот, полезны будем. Придётся всё-таки рассказать…

Вперёд направился. Встал рядом с Ильхамом. Правый рукав рубахи закатал, федеральный номер демонстрируя. Спокойным открытым взглядом на привратников смотрю.
— Как видишь, шериф, не буржуи мы. Сроду на горбу ни у кого не сидели. Я, например, рабочим простым, техником, всю жизнь вкалывал. Да никому из нас хлеб ни за хрен собачий не давался. Тут, блять, ещё война эта, всеобщая мобилизация. В мирах федеральных народ в десантуру пачками загоняют. Надо ж дырки на фронтах затыкать как-то. А нами и заткнуть не успели. Выбросили здесь аварийно, как есть. Так что ничьи мы теперь. Потерянные. Люди просто. Которым негде голову преклонить. И которые за место в вашей общине готовы заплатить. Вот этими руками. Сполна и по-совести.

Рывок из пустоты. Предел. Словно бездонный колодец с непроницаемой чернотой внутри. Чьё-то прикосновение вырывает оттуда. Темнота отступает. Всё это мгновенно, как при монтаже киноплёнки. Мерзкий свист, свинцовый ветер, терзающий плоть. Стих. Нет больше боли. Звёзды на небе. Ты. Они. Она.

Кровь на её лице, платье, на когтистых пальцах. Эти руки способны не только карать. Почему она воскресила меня? Трудно понять мотивы сверхсущества. Оракул словно сама природа: стремится сохранить благодатное, вырезает гнилое. Но природа беспристрастна, а ей не чуждо человеческое — гнев, сострадание, беспокойство. Поразительное создание. Мировая душа.

Находясь под гнётом законов этого сурового мира, она всё равно стремится помочь нам. И помогает, несмотря ни на что. Мне так хочется всё это высказать, благодарить. Но я молчу. Слова жалки, они излишни для того, кто видит мысли. Я всегда буду помнить о чуде, которое ты совершила. Даре, которому невозможно подыскать эквивалент. Жизнь бесценна. Спасибо тебе за неё.

Пророчество. Иносказательное, мрачное. Ассоциации почему-то со «Смертью Артура»* возникают. Но более всего странно, что Эдем, где люди гибнут как мухи, погубит человек. Не гога и магога, не легионы мидмирские или полчища перерожденцев. Человек! Что же в нём такого особенного? Ответить некому. Лишь огоньки искрятся. Гаснут.

Этот глаз я уже где-то видел. Марии определённо что-то известно о его обладателе. Судя по её реакции, ничего хорошего. Ильхам жаждой измучился, бедняга. Ты этих глотков, наверное, как Бога ждал. Эх, помоги нам всем, Господи. Направь.

— Теперь в порядке, Мария. Последнее что я помню: ползу в траве под огнём, мясо кусками отваливается, свет меркнет. И вот я здесь. Спасён. Жив и невредим. Всё благодаря ей. Оракулу.

— Как же славно видеть вас с Ильхамом живыми. Но расслабляться нельзя. Кресты своих недосчитаются, начнут местность прочёсывать. Или с мидмирцами опять столкнёмся на этом шоссе. Да и похуже того, говорят, тут дрянь водится (надеюсь, кэп, ты неплохо стреляешь из этой штуки?). Так что выдвигаемся. Только приодеться бы немного, и в путь. Кстати, куда?

Тысяча реалов — почти половина месячной зарплаты медтехника. А нынче эти деньги будут особенно кстати — через неделю платить две с половиной сотни за съёмную квартиру. Ещё четыреста реалов за арендованное в фавеле помещение, где оборудован частный кабинет и кустарная лаборатория. Но даже в свете такого удачного заработка, в голосе Эрнста не слышно радости. Лишь сосредоточенность и усталость.
— Ты менья знаешь, Ленардо. Со мной всегда можно иметь дело. С тобой — тоже. Дежурю до утра. На ипподроме буду ровно в девять. До встречи.

Когда Эрнст уже положил трубку, его лицо всё ещё сохраняло прежнюю удручённость. Работа выполнена, заказчик доволен, никакой «бомбы» среди конторских документов не обнаружено… о чём ещё беспокоиться? Однако, таким дело выглядит лишь со стороны. Взвинченный ночным ЧП, Нагель выкуривает уже третью сигарету. Размышления о произошедшем не оставляют его

«Надеюсь, Фирмину в курсе, что за канцелярский хлам там был записан. Полиция не получит его в качестве улики, и это главное. Verdammt nochmal, из-за таких вот делишек от меня ускользает самый смысл профессии! Как бишь там: “Per Apollinem medicum et Aesculapium…”» — на этом моменте Иоганн саркастически усмехнулся, затушил последнюю сигарету и перешёл к просмотру медицинских записей коллег на служебном лаптопе.

С Ильхамом простился. На душе тяжко. Теперь на мои плечи груз ляжет. Вести их. Даже сейчас, когда я распинаюсь о нуждах товарищей с комендантом, беспокойство не покидает. Я отвечаю за них и должен использовать любой шанс, чтобы добыть им еду и одежду. Наивно было бы полагать, что эти крестоносцы помогут нам, как люди с нормальными человеческими устоями. Азур ещё достаточно адекватен, гуманен даже, насколько служба позволяет, но остальные либо просто бандиты, либо садюги. Но и они по своему религиозны. На уровне атрибутики, в основном. Испытывают мистических страх перед всем, что связано с высшими силами. И сейчас я использую это, цитируя Библию как аргумент в нашу защиту.

Мария с капитаном попрощалась. Тот даже в такую минуту нашёл слова утешения для неё. Вернуться обещал. Настоящий мужчина. Эх, Ильхам, будь твоя воля, ты бы нас не оставил. Горько осознавать своё бессилие помочь тебе. У меня нехорошее предчувствие насчёт этих мидмирцев. С ними шутки плохи, раз крестоносцы платят им дань пленными офицерами.

Вито тоже к Мафусаилову подошёл. Шепчет ему чего-то. Что он ему такое сказал, что тот аж в лице изменился?

Шептун наш к Азуру направился. Встал, подождал, пока я с петицией закончу. Заговорил. Мне послышалось? Он капитаном Ильхамом Мафусаиловым представился? О медицине трандит, словно заправский врач. В кузове долбанулся, или это девчонка ему так башку просветила? Или… да, именно так. За капитана себя выдать решил! Безумец. Идиот. Герой. Настоящий солдат. И всё это про Виторрио Марцинкези. Я так шокирован, даже имя его нелепое вспомнил полностью и без ошибок. Ну, дал слово, держись, парень. Что тебя ждёт в плену, одному Богу известно. Жаль, пропадёт ведь артист наш.

Самое удивительное, что получилось ведь! Увёл его комендант, а Мафусаилова оставил. Ну тут остаётся руками развести. Актёр он и есть актёр. Так сыграть, чтобы поверили — быть гением надо.

Пьесса в новый акт вступает. Явился к нам колоритного вида провожатый, обращается на удивление ласково, на ворота указывает. Может быть это ловушка такая, и за воротами нас ожидает лютый цугундер? Вряд ли. Не деликатных манер крестоносцы. Скорее уж, действительно за братьев и сестёр теперь почитают. Во всяком случае те, что верят искренне, а не ханжески. Сейчас проверим степень твоей наивности, Джейкоб.

Кэп идти приказал. Стоп, то есть какой кэп? Теперь рядовой конечно. И не приказал, а попросил. Пока от надзора не отделаемся, Боже упаси Ильхама вновь капитаном назвать. Не зря ж Вито старался. Всю жизнь отныне молиться за него буду. Помоги Господи человеку, мучения за ближнего своего принявшему. Укрепи дух его и милостью не оставь.

Снаряд ужасный, что капитана пробил, теперь на полу рядом со мной валяется. Кость неизвестного бедолаги. Злой рок так пошутил над твоим бывшим хозяином, что даже останки его приносят смерть. А Мафусаилов на этот раз смерть обманул. Вижу, полегчало ему, кровь прилила к лицу, дыхание вернулось. Но ведь не любит костлявая, когда её дурят. За всё приходится платить. Кто знает, какие кошмары наготове. Осторожность. Взаимопомощь. И здравый смысл, как это ни бально. Иначе смерть.

С одной стороны сидеть бы нам потише. С другой негра полоумного позарез наверх спровадить надо. Тем более, что тот, видать, люком заинтересовался. Спасенье от кошмаров видит там, снаружи. Пусть вылезет. А первопроходец наш проследит тихонько за ним. И сам наготове будет, а то мало ли что оттуда поналезет.

Долговязый пошушукался со здоровяком, повозился с глазом, отвёртку выдернул. Но одноглазый трусы армейские в качестве перевязки отверг. Генеральские манеры, я гляжу. Этикет, понимаешь. Ну с его ли живучестью боятся инфекции? Стоп, да он кажись решил битны у медсестрички захапать. Деловой какой.

— Товарищ, от отвёртки пострадавший! Ты чего это перевязочный материал приватизируешь самовольно? Я вон похуже твоего ранен, а своей очереди жду без возражений. Номер-то набит на руке, а? А может быть ещё и звание помнишь? Не генерал ли ты часом? Дисциплина ведь ни для кого не отменялась.

Длинный меж тем что-то объясняет ему, на меня указывает. Добро бы внял. Выжить ведь всем охота, дело понятное. Да только самоуправством хрен чего добьёшься.

- Кхм. Старший. По званию кто? - кашлянув тяжко, содрогнувшись от боли мерзкой, булькающей в груди, спросил негромко.
— Единственный офицер, которого узнаю, Вы, товарищ капитан. Десанта старший сержант Джейкоб Мур. В вашем распоряжении. По мере сил. Остатков. Как видите, приложило меня неслабо.

— Эк Вас пробило той хреновиной. Не надеялись уж больше живым увидеть. Чтобы ни оживило Вас, спасибо этому чуду.

Воздаяние. Они не ценили жизни других, за что лишились собственных. «И возвратится прах в землю чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который дал его.» Они покинули этот мир. Она не сможет больше взыскать с них. Но Он взыщет. Со всех людей. А с тех, кто родился не человеком? Кто будет судить их? Откуда произошли такие как она?

С казнями закончила. К наставлениям перешла. Марию благословила. Посетовала на волю своего отца. Отца? К нему отправят Ильхама? Кто он? Не человек, однозначно. Могущественней её, надо полагать. Но почему тогда его дочь эти крестоносцы держат в своей палатке на цепи? Очевидно, даже он вынужден считаться с ними так или иначе. Разузнать бы об этом побольше.

Подошла ко мне. Присела рядом. Сейчас всё решиться. Повязки сняла, холодной рукой колена коснулась. От кисти изящной приятный холодок растекается по израненному телу. Покалывает…
Что это? Невероятно. Кости на место встали. Зажили раны мгновенно. Силы вернулись. Слова на ум не идут. Благодарить готов бесконечно. Но что для неё благодарность слабого человека?

На колени встал. Руками сжал виски. Смотрю вверх. Во истину, неисповедимы пути твои, Господи. Направляй меня. Веди. И я пойду. Чтобы исправить ошибки. Защитить то, что дорого. Вернуть потерянное. И если найду свою смерть здесь, прошу лишь об одном: пускай не будет она напрасной.

Поднялся. Точно невредимым был. Снова в строю. Сердце радуется. Слёзы стекают по пыльному лицу. Рукой горсть земли чужой зачерпнул. Развеял. Товарищам улыбнулся. Лица их. Такие родные почему-то. На Иленсол смотрю. Кто она? Я знал её раньше? А Миренко? Кто был в моём отделении?

Лицо. Такое странное. Нечеловеческое. Иное. Не вызывает отторжения почему-то. Лишь интерес. Глаза мутные. Она слепа? Нет, Мур, она видит куда больше твоего. Азур говорил, что зло видит. Сущность, стало быть. Жаль, я не вижу её так же. Что она такое? Ей бывает страшно как человеку, она способна радоваться чему-то? Что ей движет? Как она относится к тем, которые убивают от скуки, прибивают ещё живым людям таблички на тело а её держат в этом ошейнике?

Хмм, в фургон залезла. Её привлекли трупы. Она… говорит? Сетует насчёт убитых или это холодная ирония? Мне почему-то кажется, что она не убила бы человека просто так, как сделал этот Майлз. Хотя у неё может быть своё, принципиально иное представление о справедливости. Или у них. Она единственная в своём роде или есть ещё такие? И как она здесь оказалась? Её удерживают насильно? Или она сможет уйти отсюда, если захочет?

Джейкоб, ты слишком любопытен. И наивен в придачу. Что если она уже сейчас сканирует твою подкорку? Пускай. Не спрятаться. Да и нечего скрывать.

Я так настрадался за последние время, что уже не в силах сопротивляться чему-либо. Я раздавлен. Мне неизвестно, зачем я здесь. С кем мы боремся и ради чего. Вот Ильхам. Мария. Крис. Вито. Товарищ, с губой рассечённой – Фёдор. Хотя бы ради них ещё стоит пыхтеть. Но мои силы на исходе. Да и вояка из меня не ахти. Капитана отволокут прочь и некому будет даже подлатать мои раны…

Зря я сейчас себя жалею. Стыдно даже. Особенно, что прикончить просил малодушно. Грешно.

Всё. Не думать. Расслабиться. Не мешать ей.

Генерал свой вердикт вынес. Виновны мы лишь в том, что живы пока. Мафусаилова мидмирцам каким-то определили. Кто они? Я с ними сталкивался раньше? Врядли. Само слово «Мидмир» где-то под черепной коробкой гибелью отзывается. Неодолимой силой. Неизвестной и пугающей.

Оракул. Кто он? Оно, она? Мафусаилов мрачен. Иленсол в тревоге. Впереди неизвестность. И тоска. С кем-то придётся расстаться. Чьё-то тело скоро остынет. Быть может, моё. Надо быть готовым ко всему. Дай сил мне, Господи преодолеть всё это. Не оставь нас. «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной…»

— Придётся подчиниться, Ильхам. Береги себя. Твой долг — выжить. Помнишь посадку в капсуле? Как тебя прикрывали, оживляли, бинтовали? Ты опять живой. Так распорядись этим разумно.

— И ты не тревожься так, Мария. Мы не знаем что дальше. Это пугает, да. И всё равно мы пройдём через это. У тех, кто осталися коченеть в упавшей капсуле шансов нет. У нас есть.

Одноглазый генерала окликнул. Смертник. Такие люди не терпят подобного. Генерал ведь удалился, Начальника с карабином за коменданта оставив. Витто у того про Оракул осведомился. Тоже рисковано. Как бы не поплатились за любопытсво.

Отвлечь надзирателей надо. Деликатно. Эти сектанты в смысл слов вдаваться не будут. Для них эффект важнее. Надо им молитву на мёртвом, очень древнем языке прочитать.

— Angele Dei, qui custos es mei, me, tibi commissum pietate superna, illumina, custodi, rege et guberna. Amen.

Похоже, внял нашим с Ильхамом доводам начальник суровый. Мафусаилов вытаскивает меня. Сустав болью отзывается. Ребро трещит. И всё равно, спасибо ему. Вынесли, на щебёнку положили аккуратно. Подсобил тип какой-то. Подозрительный. Не по доброте душевной, ясен пень.

Выстрел?! Где? В кузове. Кого-то застрелили. Из наших. А рядом Паттерсон лежит. Избитый. Злобствуют ублюдки, почём зря. Готовы ни за что укокошить. Уроды. Мафусаилов осмотрел. Словами ободряет даже. Медсестра присоединилась. Пульс отмеряет своими тонкими пальчиками.

Не могу на Криса смотреть спокойно. Досталось ему. А заговорить насчёт побоев сейчас, как пить дать кто-нибудь опять избивать начнёт. Нет, осмотреться надо. Не зря же мешок сняли.

Лагерь полувоенный. Милитаризмом пропитан воздух. Это запах машинной смазки и биотоплива с отдушиной пороховых газов. Гадкое местечко. Народ вокруг угрюмый. С крестами белыми. Все вооружены. Зенитка, пулемётчик, снайперы наверху. Не для антуража. Оборона. От кого? Они явно не одни в округе. Разузнать не помешало бы насчёт этого. Выжить надо в этом концлагере. Вон двое в комбезах вокруг броневика возятся. Поставят на ноги и туда же отправят. Или ещё куда. Найдётся работа.

Даже после гирлянд кишок и костей трухи. Ужасает. Как эти ублюдки казнят. Садисты. От одного лишь вида несчастных дыхалка проваливается. Висит девчёнка обоссанная. Шлюхой заклеймили, ханжи. Живая?! Как мерзко. Они ей ещё табличку прибили на живое тело. Кровь к голове. Костяшки пальцев хрустят. Убить каждого. Вот этими руками заскорузлыми. Глаза им выдавить. Верю, что не одни лишь вентили ими крутил. Шеи свёртывал, хотя бы кроликам. И кому нибудь из этих шакалов сверну, когда придёт время. А пока терпеть надо.

Головорез, что меня нести пособлял, уже слазил в кузов и кого-то пристрелил там. Беспредельщик. И Паттерсона он, видать, отделал, безоружного. Надсмотрщик Добровольцу губу с ноги рассёк. Зря тот, конечно, Ильхама капитаном назвал. Побежал теперь начальник к Генералу какому-то. Мафусаилова скорее всего к нему потащат. А лысый теперь черепушку мою по земле катает. Мудак. Помалкиваю. Пускай дурачится. В такой ситуации мне его не вразумить. Пиздюлями живительными. Обождать с этим надо. Дай срок, скотина. Уж я засуну тебе шомпол в задницу по самую глотку.

Хмм, Ильхам за меня вступился. Рисковый парень. Смелый. Опасно. Но мокрушник этот руки распускать не стал, на удивление. Хотя пистолет достал. Будто прислушался даже. Про грех, о Боге что-то заговорил. Паяц херов. Людей жизни лишил, от скуки, а теперь трандычит об ахинеи какой-то. Обдолбанные они чтоли тут все? С такими ухо востро надо. И заморочки их уважать для виду, что б не угробили за мелочь ритуальную. Надо в курсе быть, чтобы за человека тут считали. Молитву чтоль какую-нибудь вспомнить. Отрывок на худой конец.

Фадж

Когда Ракелла поделилась своими планами насчёт беженцев, Утер одобрительно кивнул и заметил:
— Здравое и мудрое решение. Люди – это ресурс, который пригодится нам в условиях бесполезности Чарма перед новой угрозой. По этой же причине я намереваюсь привлечь на нашу сторону огров. Дети из благородных Домов понадобятся нам позднее. После войны с их помощью мы распространим своё влияние. Повсюду на Ирте установится новый Порядок. Наша гегемония. Мальпаис и Паучьи Земли возвысятся над остальными Доминионами, достигнув величия Свирепых Царств древности. А презренный Дорзен будет лежать в руинах, втоптанный в грязь вместе со своими надменными выскочками и их прихлебателями. Двести тысяч дней я ждал этого. Конец эпохи Наместников близок как никогда! Мы должны не упустить свой шанс и взять реванш!

К концу речи колдун явно вошёл в раж. Лицо просияло и даже слепой глаз казался более выразительным. Однако напоминание Ракеллы о виновнике недавних событий стёрло восторг с его лица. Мысли моментально вернулись к действительности, которая была ещё слишком далека от прожектов. Эти планы Утер вынашивал сотни лет и новоявленный Тёмный Властелин в них никак не вписывался. Данный изъян требовал исправления, работа над которым сопровождалась нервным поглаживанием бороды. Наконец решение было готово и колдун поспешил донести его до ушей собеседницы.

— Пока не найден способ бороться со змеедемонами, препятствовать вторжению Худр'Вра будет бессмысленным самоубийством. Мы должны быть гибкими, должны проявить лояльность. Даже примкнуть к нему, если потребуется. Чтобы отвратить его гнев от наших земель и направить в нужную сторону. Если мы с тобой будем достаточно умны и преуспеем в наших изысканиях, поверь мне, Ракелла, в итоге не мы ему, а он нам послужит. А когда средство против змеедемонов будет найдено, мы избавимся от него. До той поры придётся прогнуться, принять его как нашего Властелина. Пускай видит в нас неопасных для него и преданных вассалов. В наших интересах, чтобы его взгляд был постоянно обращён на Наместника. Так что если Тессарил выживет после разгрома Укса, то это будет даже нам на руку. Пока Худр'Вра будет занят охотой на своих врагов, мы будем осторожно собирать сведения о нём самом. У меня есть идея насчёт этого.

— Тот, кто именует себя Худр'Вра происходит с Рифовых Островов. Он был подданным Рики Нхэтской. О его биографии мне известно немного. Достоверно лишь то, каким образом убийца Мивеи поплатился за свои деяния: был сброшен в Бездну её братом. Правда, существует гипотеза, что Бездна таковой на самом деле не является. Иначе говоря, у неё есть дно, и даже целые миры на этом дне. Но я не знаю никого, кто бы оттуда вернулся. Причём вернулся человеком, а не Тёмным Властелином. Источник могущества последнего для меня загадка, ответ на которую кроется в Бездне. Но какой безумец добровольно бросится туда, чтобы отыскать его? Впрочем, с Домом Убийц можно подписать контракт любой степени сложности. И в складчину мы с тобой могли бы нанять достаточно могущественного мастера оружия. Успех предприятия дарует нам знание, которое поможет против змеедемонов и их предводителя. Что скажешь, Ракелла?

Закончив перевязку одноглазому, высокий указал тому на молодого человека у люка, а потом на меня, козырнув при этом весьма комично. Манеры у него странные. Армейской выправки не видно. Зато артистизм так и прёт, даже в такой ситуации. Не солдафонского пошиба товарищ. Видать мобилизовали, оторвав от родного театра или мастерской. Ранее представился Виторрио, присовокупив к необычному имени совершенно невыговариваемую фамилию. Ну, точно. Из этих. Артистов.

Ко мне подошёл, что-то насчёт капитана говорил. Да, окажись я сейчас у кэпа в операционной, он бы мигом слепил из меня человека. Может и ещё чего добавил бы. Гранатомёт в задницу встраивать — это конечно чересчур, а вот от бронеягодиц я бы не отказался, с позиции теперешнего опыта.

— Виторрио, верно? Спасибо за помощь. Что перевернуться мне на бок левый? Попробуем.
Чёрт, нога и ребро тут же болью отозвались. Придётся потерпеть. Это всё пустяки, а вот когда кость вправлять будут…

— Товарищ, ты там поаккуратнее, с сержантской задницей. Она мне дорога как память.
А памяти-то посильнее досталось. Только бы оклематься. Выбраться отсюда. А там, глядишь и вспомню чего про себя и остальных.

Как трудно это — припомнить что-либо посреди всего происходящего вокруг кишковорота. А двинуть копыта ничего даже не успев сообразить и вовсе нелепо. И всё-таки. Имя. Родное имя, а не какой-то казённый номер. Без имени нет человека.

Наконец-то. Сквозь боль проступило. Джейкоб. Так звали меня когда-то. Звали… кто? Кто-то из них, тех, которых я ещё не припомнил? Нынче не вечер воспоминаний. Довольно и того, что я не подохну безымянным. А, может, ещё помучаюсь. Раз меня так приложило, но не угробило, видать смерти я пока не заслужил. Хех, я несу бред…

Долбанная мясорубка! Не было печали, вот тебе новый фарш! Негр-берсерк с выросшим прямо из руки хлыстом оторвал башку Старшине. Вот это уже кошмар самый настоящий. Если этого урода не порешить, он тут всех уделает за полчаса. Никто и не пикнет. Должен этот мясник же как-то вырубаться. Вспомнить бы, чем трахнуть его, чтобы эффект был посильнее. И лучше пока не смотреть в его сторону, а то вырвет, чего доброго.

Паттерсон оставил здоровяка с отвёрткой. Направился к капитану. Крис видать решил его реанимировать. Но как, когда кэпа пробило этой проклятой костью? Если только Ильхам при жизни не встроил себе какой-нибудь агрегат на этот случай. Всё-таки медик-профи был. Кто его знает, на что был способен.

Чернокожая решила здоровяку с отвёрткой помочь. Даа, отвёртка в глазу это тебе не дыра на жопе, штука деликатная. К ней ещё ассистент подкатил. Тот самый, который откачал первопроходца, люком озабоченного. Кстати, где он? Ещё не бросил своей затеи? Баа, да у него кажись получилось: скобы отжал, открывает. Ну-ну, вперёд и с песней. Может хоть он спасётся отсюда.

Немыслимо! Паттерсон как-то странно ладонь кэпа помял и того, трупом лежавшего пробитым, аж вывернуло. Живой! Сил бы крикнуть.
— Капитану, там, в углу помогите. Срочно. Анальгетик и стимулятор ему. Любую помощь, только живее. Не потеряйте единственного медика.

Каково же ему должно быть сейчас, бедняге на кости. Только бы выжил. Не должен умереть. Это будет невыносимо.

Только бы ухватиться. За скобу крепёжную. Вот так, и присесть. А народ как? Некоторые ремнями рядом с креслами прикрепились, добро. Но у большинства положение шатко. Могу и не пережить эту посадку. Но я ж кое-что вспомнил. Это не должно сдохнуть вместе со мной.

— Внимание, товарищи! Мы сейчас заходим на посадку. Некоторые системы этой спас-капсулы неисправны. Но корпус этого корыта должен быть достаточно прочным, чтобы не развалиться. И ещё: пока красный бипер мигает, люк не открыть — там стоят предохранительные стопоры. Если не переживу, с трупа моего снимите всё. Распределите по приказу. Если будет кому его отдать.

Бля-яяя, начало-ось! Как же швыряет. Мёртвые тела носятся. И этот каркас! Он кого-нибудь размажет, как пить дать.

Стоп, я ж совсем забыл про кэпа. Он ж только что оклемался. Слабый, небось. Не уцепиться ему. Ну не зря ж его откачали. Должен выжить. Высмотреть бы только его в этом бардаке.

Ничего себе! Да он он парень не промах. Как очухался, уже ухватил блондиночку (при мне признаков жизни не подавала). Спасти пытается. Вот дурень. Не помнишь, чай, что ты тут, наверняка, самый старший. Медик вдобавок. Тебе себя спасать надо.

Не могу спокойно смотреть на такое. Надо хотя бы попытаться. Прижать их к полу. Зафиксировать по возможности. Уцепиться самому. Надеюсь, руки у меня не зря изуродованы. Должны быть цепкие. Вперёд!

— Эй, кэп! Тот что на полу в обнимку с дамочкой! Ильхам ты Мафусаилов. Врач, в звании капитана! Прижмись и держись. Я присоединяюсь.