Цветок-портал позади Габриэллы захрустел, затрещал, как кипящее на сковороде масло, его лепестки стремительно чернели и сморщивались, увядая. Кроваво-красная бездна затягивала в себя воздух, не давая ей вздохнуть полной грудью, возникшая жара липла к телу, в ушах зазвенело. Но ИР не стал тише. Казалось, поток его мыслей исходил прямо из окрашенной внешней средой пряди.
Багорщик будет вспоминать о таком кратком, но таком вдохновляющем и необычном знакомстве с Габриэллой. Войска Кавитационного Юга будут поднимать свои бокалы и фляги за красоту и мастерство Дамы Двадцати Двух Пустот, пока не станут зелёной пылью на штыках и саблях северян. Эта каюта, хранящая тепло рук и стоп доктора Леблон, останется нетронутой до её возвращения и станет местом паломничества всякого, желающего вскрывать, ампутировать и исследовать живые и мёртвые оболочки. Печальные песни о сегодняшней гостье рассеются по всем тем мирам, что только слышат гром орудий Тала-Тоха.
- Кррок-ла-ла. Честь помогать, - склонил голову в почтении младший хирург, вручая Габриэлле сумки.
Багорщик прощается с Габриэллой. Багорщик благодарен за то, что их договор был честным. Багорщик вовсе не опечален.
И прежде чем разум доктора затмил вихрь бешеной, трепыхающейся черноты, она услышала шуршащий помехами голос Лафета, её координатора.
- Когда Война Маленьких Змей начнётся, скажи мне, когда Ткачи проиграют.
***
Габриэлле приснилось три песни. Такие тихие, что приходилось заглушить рыхлые мысли и перестать царапать кожу, чтобы расслышать. Такие печальные, что нужно было экономить воздух в лёгких и крепко зажмурить глаза от витающей вокруг изумрудной мошкары, чтобы не покончить с собой. Такие назойливые, что отслаивающаяся кожа, пропитанная спиртом и бледнотой, и вопящая психомутация попытались на долю мгновения заменить собой Гения Габриэллы.
Сингл "She broke my leg" хрипел аплодисментами и танцующей кровью гематофагов в жилах. МакГинли Третий берёт Грэмми в номинации "Лучшая кантри-песня". Дальнобойщики по всему американскому Югу включают радио и барабанят пальцами по рулю в такт ударам певца по корпусу гитары из красного дерева, планируя миг, когда они вернутся к жёнам и скажут, что Господь даровал им спутниц, которых сами они не заслуживают. Наряженный в надломленные слова ручей боли и отчаяния льётся из музыкальных автоматов в барах и заправках, пока байкеры и кочующие серийные убийцы пытаются замедлить свою добычу, будто по привычке метя носками сапогов в ахиллово сухожилие. Хит тонет в сигаретном дыме и гуле вертолётов, плутает между санитарными палатками, где скальпели, пилы и иглы пишут кровавые ноты на стонущих телах солдат, развернутых в Ираке.
Строки песни "Lady 22 Empty" колотятся, как сердце, рычат, как свора шакалов, протяжно свистят, как падающие бомбы. Они созревают в голове капрала Питера Дитсона, едва не убитым хирургом Карен Льюис во время извлечения осколков из груди. Его руки и ноги отсечены сошедшим с ума врачом, и он пытается писать текст песни ручкой, зажатой в зубах, после сдаётся и надиктовывает его своим друзьям из Мемфиса. Его ребра поломаны, а череп едва не треснул от ударов хирургического молотка, кожа иссечена шрамами от скальпеля, складывающимися в слова "АНГЕЛ", "ОАЛЕАТОН" и "БЕЛИАЛ", и ему трудно смеяться от новости, что Карен Льюис пропала без вести, сбежав из-под стражи в горы. Его правый глаз извлечён из глазницы, и он видит на экране монитора, как сверхъестественно быстро растут просмотры выложенного на "YouTube" видео. На гитаре играет его отец, на скрипке играет его младшая сестра, поёт он сам, почти плачет на последних словах. Он желает Карен Льюис гореть в аду за то, что она сделала.
Автор песни "Angel's room, which we are about to receive", Пол Гилберт пишет её, пока его соратники пытают отловленную в Теннесси, на участке Миссисипи между Рандольфом и Фортом Пиллоу, Карен Льюис, проводят над ней обряд экзорцизма в подвале церкви Пламенного Сердца Иисуса Христа. Пока одержимую демоном, охваченную самим Белиалом душу стращают святой водой и жгут раскалённым железом, пророк вкладывает в каждое слово сообщение, зашифровывает в каждую ноту особый знак, ткёт полотно из музыки и голоса, похожее на план сражения. Ибо эта песня - воистину план великой битвы между Долгой Ночью и воинством Антихриста, окрашенное зарёй Армагеддона. Гимн всех, кто верует и способен держать оружие, победный клич всех американцев, кто мечом и пламенем разгоняет тьму невежества и порока. Сигнал единовременно подняться для решающего удара и расчистить дорогу Христу в его победоносном шествии. В Долгой Ночи тысячи воинов, сотни в каждом штате. И каждый получит сообщение сиим тайным способом, ибо Сатана, чьи нити кукловода срослись с костями ФБР, ЦРУ и АНБ, бдит из всякой камеры наблюдения и глаз всякого полицейского, дабы отсечь плоть и свободу у истинных солдат Господних. Сердце Зла уже найдено. И оно в Мемфисе, спрятанное в одной из кают древнего парохода "Султан Кантри". И Долгая Ночь не станет рабами его.
***
Консенсус такой плотный и сочный, аж скрипит на зубах. Луна пляшет на Миссисипи, ветер ворошит чёрные волосы с сиреневой прядью, пароход ушёл давным давно. Под ногами, посреди реки, качаются два кокона с пленными касторами, покрытый хвойными иголками плот. Хрупкая, лишенная цветов и текстуры одежда грозит рассыпаться, стоит повести плечами, стоит даже вздохнуть.
Четыре катера взяли Рефери в коробку, бьют в глаза прожекторами.
Белые скафандры с яйцевидными шлемами и пирамидальными эмблемами "Горячки" на грудных пластинах целятся в доктора метателями плазмы, жар прогретого оружия заставляет воздух дрожать. Двое бойцов Отряда Нейтрализации вместо тяжелых пушек навели на неё лучи шокеров, готовые провести по лазеру разряд для, собственно, нейтрализации задержавшегося в неизвестном секторе Орбиты агента.
Габриэлла могла поклясться, что слышала, как группе дали команду открыть огонь.
И пара красных лучей, скользящих по её груди, вспыхнули белым.
***
Снова три сна. В горе Дьябло не включают музыку, никакого кантри, никакого грома кавитационной артиллерии. Только жужжание механических клешней миссис Бао и щелканье мета-пушек мистера Гоббо.
Сначала Габриэлле снится бал на борту прошедшего бесконечную войну парохода. Расчерченная ветвистыми шрамами знать кружится в танцах, скрипя каблуками по ветхому дереву, и кивают друг другу, расшибая лбы. Голодные слуги со жгучим пухом на губах кланяется и отворяет гостям двери, ломая себе хребты. Экипаж, обожженный до костей жаром топки и испачканный ледяным на ощупь углём, весело взмахивает руками мелькающим в огне теням, дробя пальцы в пыль. Медная корка на ладони доктора Леблон срезана, оставив после себя бледный рубец, будто ладонь куклы забыли покрасить в тон остальной кожи. Чуждое всякому человеку приветственное насилие сгорело в искрах принятых в Консенсусе Союза рукопожатий и неформальных объятий. Но не до конца. Великан с фасеточными глазами был слишком огромен, чтобы забыть. Застрял своим загорелым телом и длинными волосами в директоре "Горячки", вышестоящих профессорах и прочих Просвещённых, возвышающихся над Габриэллой своей властью. В их тени хочется вонзить ногти в запястье, прижечь щёку зажигалкой, прикусить губу до крови. А перед теми, кто покорно скрючивается в тени самой Габриэллы, выходит на сцену приступ мигрени, пляшет вторым пульсом в костях черепа. Это навсегда. Гоббо выкурил пятнадцать сигарет, пока пытался настроить мета-пушку согласно ритмам мозга, зажёг шестнадцатую и плюнул на задачу, ушёл налить себе кофе и поставил подпись о успехе коррекции ментальной аномалии.
Кстати, теперь директор "Горячки" - не Браун. Кто-то новый для Отряда Нейтрализации. Но старый для доктора Леблон.
Потом снится пропахший мёдом и металлом алтарь, где когда-то некий хирург медленно пытал двоих падших ангелов. Пьяницы и педофилы плачут хрустальными слезами, крабы и мурены мечтают о возвращении домой и всепрощении, антиквары и изобретатели выучили распорядок своей горной тюрьмы досконально. Заралл и Аракуэль знают, что Габриэлла где-то рядом, молча смотрят на неё сквозь бездну транспортных гейтов и намекают ей о мистере Янге, изображая руками рыб. Вздутые чёрные рецепторы вокруг запястий доктора были бережно отделены вместе с тянущимися от них нитями, которые спутались рядом с психомутацией. Спрятанная в глубине горы старая китаянка совершила невозможное, оставив от ксеноорганов лишь шрамы-браслеты, а Гоббо несколькими кликами по сенсорному экрану вытравил приставшие к ним ложные команды мозга мышцам.
Кстати, теперь старший координатор и начальник отдела связи "Горячки" - не Дж. Дж. Барлоу. Упал с лестницы ресторана и сломал шею. Лафет занял его место. Не Лафет. Мистер Фостер.
Последний сон был об ужине. Багорщик обещал накормить её. Багорщик выполнил обещание. Когда подали суп, закутанные в десять слоёв плотной ткани офицеры Юга обнажили свои сабли. Когда подали мясо и рыбу, рыдающие от благоговения перед Старшим Хирургом слуги вытащили из ботинок иглы. Когда подали десерт, ожидающие взрыва парового котла инженеры выхватили топорики и копья. Когда подали виноград, сам Багорщик поднял пустые руки вверх. Габриэлла была без оружия, её тело было зафиксировано на кровати магнитными наручниками, а из карантинной палаты убрали ручки и столовые приборы. Ей незачем валять в еде острые предметы, она больше не боится проглотить иголку, когда пьёт из стакана с водой. Но Гоббо так и не вымел из неё сверкающей мета-метлой то противное чувство подавленности, тревоги и тоски по роскошному ужину на Тала-Тохе. Когда Габриэлле приносят подносы с кашей и апельсиновым соком, это чувство с ней. И останется на всю жизнь. Ведь, как помнит Леблон, Гоббо на шестнадцатой сигарете пошёл пить кофе и расписался о успешной коррекции поведения.
Кстати, сиреневую прядь пытались сбрить. Но каждый раз она отрастала вновь, что бы Бао не придумывала. В отличие от Гоббо, она действительно старалась.
***
Тесная карантинная палата комплекса №8. Обшитые белой пласталью высокие стены, мягкая постель, пахнущая лавандой серая роба на теле. На правом предплечье закреплён металлический обод, считывающий состояние организма. На правом виске приклеен сканер пси-аномалий. На разбитых, саднящих от боли костяшках налеплены пластыри, ногти обломаны. Сплошной шрам на правой ладони, рубцы-браслеты вокруг обоих запястий, чистая работа, новобранцы будут её уважать.
Мужчина, который сидел на принесённом стуле напротив кровати, улыбнулся.
- Здравствуй, Гэби. Очень рад видеть проблеск, хе-хе, сознания в этих глазах.
Робин Мёрфи. Один из её прошлых наставников, бывший инициатор "Новых Горизонтов". Его борода лопатой успела полностью поседеть, левый глаз теперь постоянно щурился, а правый был широко раскрыт. Шрамы, которые складывались в слова "HOLD" и "FAST" на его костяшках, стали видны, когда он по привычке почесал обеими руками шею, забавно выпятив подбородок. Простой лабораторный халат скрывал связанный самим Мёрфи, кем же ещё, тёплую кофту с тигром и львом, которые держат якорь. Старый юнга. Говорили, что он пришёл из эпохи, когда открывали Новый Свет.
- Как только сообщили, что Брауна укусил криптид-змея, и база осталась без головы, я подал заявление на пост директора. Будем, хе-хе, видеться чаще, - он прокашлялся и шутливо развёл руками - Или притворимся, что мы друг друга не знали никогда, и будем общаться профессионально.
Остатки правил приличий Кавитационного Юга, чрезмерно живучие инстинкты слабо нашёптывали Габриэлле о том, что было бы правильно сейчас сорвать пластыри с разбитых кулаков и ударить по стене. После приветствия нового директора "Горячки" так сделал бы любой профессионал, верный Союзу.
- А пока я не приказал тебе печатать отчёт о миссии... Как ты себя чувствуешь? Каково пробыть там целых полгода?