Evil Medieval: The Punishers | ходы игроков | ЗАСТАВА ДВОРФОВ

Урка Костёр

Очертил защитный круг и сразу же пламенеющая линия встала стеной огня, заслонив тебя от всякого посягательства пылко и надёжно. Огонь всегда был тебе другом. Прерваться ли этой дружбе сегодня или длиться во веки веков? Решил, что ещё посражаешься. Сформировал между скрюченных пальцев огненный шар: сначала собралось упругое тепло, потом всесжирающий жар, потом расцвёл рыжий цветок — живой и колышущийся. Не в силах терпеть его больше, метнул в стену горящих блеском разноцветных щитов. Лок'Тар!!!

Унгал

Ты нормальный орк. А нормальный орк — это всегда уже почти героический орк. Взмахнул косой, таких же нормальных карликов отгоняя, обрычал с ног до головы их. Выдернул из груди меч и выбросил. Другой из горла, морщась, достал. Славно. Хлюпает в лёгких кровь. В сапогах. Вынул ещё один клинок из пуза — заскрежетал противно о кирасу, выползая неохотно, сытый и красный. Выбросил его в сторону: погнулся о твой хребет. Славно...

Хрумш

Стрелы продолжают бить в тебя.

Урргаш

Хирдманы пробили тебя копьями насквозь, изрубили топорами в лоскуты. Потом они сбросили тебя на камни моста. Лежать в луже чёрной крови и погуржаться в озеро боли, пока ты не достиг его вязкого, тёмного дна.

Чынхыз-Кхан

Без островерхой шапки и без тела, ты больно прокатился по белым камням моста, грязным от следов ваших лап и дворфской крови. Потом ты ударился о булыжник и соскочил с края в пропасть, вращаясь. Стеклянные глаза успели увидеть далёкие туманы. Голые скалы. Воду тёмной, холодной реки.

Общее

Арбалетчики решили извести Десятиликого. Они натерпелись от него страха, но увидели, что он смертен — болты вышибают из него кровь, значит могут вышибить жизнь. Они дали по нему два дружных залпа с криками "Штирб, Цейнгезихтихь, ШТИРБ!!!" Один болт сгорел в защитном кольце огня. Второй выбил воздух и кусок кровоточащего лёгкого из груди.

Мечники окружили Унгала с косой. Их оружие высекает искры из его брони, но не может её проломить: даже разбитая в нескольких местах его кираса крепче их клинков, когда он не даёт подойти для выверенного удара. Он держит их на взмахе косы от себя, всегда готов отхватить голову или руку. Рычит. Вращается. Но они терпеливые волки. Они умеют дождаться момента, когда урук окружён...

Хирдманы замерли перед разломом моста, затормозили с криком. Один сорвался со скользкого от крови края, но бородачи схватили его за косы и за топор, выволокли обратно — улетел в пропасть только его ало-золотой щит. Дворфы бранятся и плюются от злобы: препятствие!!! Один за другим они отступают назад для разбега и начинают прыгать через провал. К шаманам на той стороне.

Наливаются злобой красные глазки на непропорционально маленькой голове орка. Друзей не видно, товарищей не видно. Только дварфские рожи вокруг. Думаете, что взяли, думаете, что знаете как оно дальше будет? Не бывать такому. Не бывать.

Разбигаются мелкие дварфики из под могучего удара. Не везет.

Пора! Побегал с большими-зелеными, было здорово! Но они умерли, и Урке пора уходить. Убегать!
Снова в канаве жить и есть ерунду. Но это недолго. Есть лагерь карателей - без карателей. Есть вкусные деревеньки хумансов. Разное есть. Есть-есть. Вот только есть гномов больше не стоит пытаться - твердые!
- Пока всем!

– Больше крови Жраку в пасть! – орёт гоблин на кернов и окружает, окруживших Унгала, подло вырезая и загрызая их на пару с волком, пока сопливая молодёжь сосредоточенно выжидает промашки от орка.

Духи неохотно, но отзываются. Поднатужился Гор-Горот, порвал серую пелену завесы на низко надвинутом небе, увидел, как сверкают в черноте мириадами звезд глаза предков. Почуял, как становятся рядом с ним их незримые тени, подпирают дрогнувшего шамана плечами, возвращают в ослабшие руки СИЛУ.
- Славно! - гудит Гор, расправляя плечи. Лишь двое воинов осталось против армии коротышек, но это все неважно, пока орк жив - он сам себе армия. Молвит шаман Слово Силы, и ветер уносит его через разлом, к крепости, исцеляя от ран, наполняя мощью одного из последних уруков.
Карлы со щитами и топорами уже близко, старый орк видит приговор в блеске их топориков. Да, старик Гор уже не тот воин, что прежде, едва ли выстоит в прямой сшибке, но кое-что он еще может.
Шаман снова застучал посохом, и нечто из подгорных недр вторило этому ритму. Тяжелые слова, срываясь с губ, дробили в крошку камень и заставляли дрожать скалы.
- Вы! Не! ПРОЙДЕТЕ!

Унгал

Ты вжухаешь косой, но каждый вжух без толку: карлики поразбежались, порасступились. Трупы неосторожных товарищей научили их — они косятся на их культи и отдельно лежащие головы и не подходят к тебе близко. Но ты видишь, как блестят их глаза и горят щёки, и воинственно топорщатся бороды. Они смотрят на тебя, как на пирог с говядиной после недельного голода. Как на кружку холодного пива после дневной жары. Они уже ДЕЛЯТ тебя в своих тугих тупых дворфских умах. Уже прикидывают, как убить тебя раньше всех. Как отсечь тебе голову первым и поднять повыше.

Урка Костёр

Ты развернулся и побежал. Камни бьют в ступни при каждом прыжке, битва гремит и ревёт за спиной. Сердитые крики дворфов. Рык орков.

Рвак Большое Кромсало

Волк зарычал. Шерсть слиплась, глаза горят, из пасти валится пена. Вы прорвались мимо хирда во двор только чудом: хирдманы столкнули вас в пропасть с моста, но ты ухватился за край и схватил волка. Они промчались в погоне за шаманами. Ты выкарабкался кое-как и вытащил волка за шерсть. Вскочил в седло и ринулся во двор крепости, пока кто-то из хирдманов не оглянулся или арбалетчики не сделали вас дырявей, чем вы есть. Мечники со щитами кружат вокруг Унгала, как стая блестящих чешуёй хищных рыб. Кажется, моргни — и бросятся рвать его. Ты сломал их план: растерзал волком одного, разрубил лицо ятаганом второму, оттолкнул третьего, завертелся в седле, снимая им головы налево и направо.

Гор-Горот

Вдохнул жизнь в Унгала — напряг для этого волю так, что заломило глаза. Он ещё поживёт. Ещё свалит врага. Взглянул на лезущих через пролом хирдманов — прыгают один за другим, блестя бронёй, как на нерест. Теснятся. Произнёс звучные слова. Застучал посохом.

Общее

Кряжи хрустнули. Камни вздрогнули. Эхо грозное — меж вершин поёт. То не буйный дух. То не сель говна.

Общее

Башня грохочет вываливающимися из кладки камнями. Не камнями даже — КУСКАМИ породы, из которых сложена безумными строителями-воителями. Мост хрустит и плавает, будто кисель. Вот-вот он ВЕСЬ обрушится со всеми, кто на нём стоит.

Рвак и Унгал завалили во внутреннем дворе целую гору перспективной дворфской молодёжи: лучшие из лучших с мечами лежат теперь кровавыми кучами в виде сизых кишок, бледных голов с открытыми ртами и некрасивыми от всей этой грязи бородами. Орк и гоблин тяжело дышат, оглядывая то, что наделали. Это были Враги с большой "В". Время для громогласного АГЫЗА, но оба так устали, что только сипло дышат и вращают налитыми кровью глазами.

Арбалетчики дворфов оказались настолько свирепы, что даже наклонившаяся башня не отвлекла их от кровавого спорта: теперь они ВСЕ стреляют по убегающему Урке — Десятиликий уходит прямо на глазах, этого нельзя допустить, хоть гори, хоть УМРИ!!! Они выпускают по нему залп за залпом, орут, один от азарта свистнул — неприлично для дворфа. Два болта хрустнули в спину убегающему шаману. Один проруби позвоночник. Другой долбанул в основание черепа. Мир для Урки перестал быть каменным и серым. Он стал чёрным и постепенно начал становиться багровым. На самом краю зрения. Будто что-то горящее и подвижное подходит оттуда. Откуда-то из-за спины.

Хирдманы ловко перемахнули на тот край к Гор-Гороту, но понятия "тот край" и "этот край" стали усилиями шамана очень зыбкими: рушится всё. Щитовики сбили Гор-Горота с ног и изрубили на куски. Они развернулись в сторону башни, но вышла заминка: одни бросились в одну сторону, другие в другую. Звенят цепи, все орут. Если они не соберутся для рывка, погибнут все, падая в пропасть — мост едва держится, опоры треснули, плывут.

– Сми-е-и-е-и-е-рть кровавая! – визжит как сирена гоблин и несётся ураганом на арбалетчиков на еще недавно хромом волке, дерёт их пастью и ятаганом да так, чтобы кровяка всё в глаза остальным летела, целиться мешала. А коли сам гоблин в середину кернов ворвался, то с промахов, того и гляди, своих попрошибают.

Мечники кончились, но арбалетчики еще смеют поднимать голову. Смерть им!

Чувствует Унгол поддержку сородичей, заростают раны его. Не видит он то, что твориться за пределами стен. Он карает и только лица караемых сейчас есть тут для него.

Зог! Зог! Зог!

Рвак Большое Кромсало

Прорвался к кернам по каменной лестнице через вихрь болтов. Волку разбило выстрелом морду, тебе сбило шапку. Врубился в первых кернов, пока те опустили оружие. Но они оказались не трусами: выхватили ножи, положив арбалеты. Сами бросились на тебя с "казадами". Зарубил самого ретивого из них: твой "нож" длиннее.

Унгал

Ушлый гобл на волчаре обскакал тебя: убил всех вокруг, пищит, машет ятаганом во все стороны, ворвался в башню и судя по крикам режет там арбалетчиков. Побежал туда же, чтобы не отставать.

Общее

Орк и гоблин-на-волке вырвались на вершину башни: закопчёную огнём, с обвалившимися зубцами и трупами. Они вынырнули туда все в крови и боевом пылу. Дворфы ждали их и поспешили разрядиться: два болта прошили Рвака насквозь. Один попал в горло, другой прямо в Большое Кромсало. Он упал из седла, крича, а потом хрипя что-то воинственное. Волк бросился на карлов со злым "гррррр!" но и его уложил стальной вихрь. Зверь не успел издать ни скуля, только лёг тяжёлой грудью на подломившиеся лапы и закрыл глаза. Десяток болтов лязгнули по кирасе Унгала, вышибли искры и оставили вмятины, но могучуий орк цел. Он надвигается на стрелков, угрожая смахнуть их вниз одним могучим ударом.

Хирдманы бросились к башне с падающего моста. Камни обрушаются следом за ними, улетают в пропасть прямо из-под поднимающейся пятки. И всё же резвые бородачи сумели впрыгнуть с падающего моста в крепость: они вытянули последние ряды за цепи и сразу же ринулись в башню, где кипел бой. В один миг они железным караваном прогремели по ступеням и оказались наверху. Первое, что открылось им — широкая зелёная мишень "УНГАЛ-УРУК". Они громогласно крикнули что-то о том, что дворфы сила, но Унгал не смог этого понять: язык карлов был незнаком ему, а мысли были направлены на стрелков. Он успел обернуться на пол-головы, когда град топоров обрушился ему в спину.

Застав Унгала в расплох, хирдманы смяли его в одно мгновение. Сбили шлем, повалили на землю и раскроили голову.

Общее

Так закончился северный поход клана Карателей, известных как Степные Головорезы. Ни храбрый Кхан, ни чудовищная Грыха, ни десять лиц Десятиликого не вернулись из него. Напрасно хумансы-разведчики слали Императору депеши с мольбами о войсках. Напрасно тревожились приграничные стражи эльфов за свои леса. Великий и страшный клан сложил головы в Ничьих Горах.

Но история Карателей причудлива. Они уже бывали в прошлом и ещё будут в будущем. Меняются лица и имена, но вольное общество орков, живущих местью, возникает порою само собой, будто из смутной памяти ныне живущих о легендарных делах тех, кого уже нет.

В ту пору, как отгремел в Куз-Даруме рык последнего орка, другой орк — седой, но огромный и крепкий, спускался с Ничьих Гор в направлении Лагеря-в-Степи. Он был Карателем, знавшим первых из них — и старого Гнурла, и храбреца Урука, и злодея Урргаша, и молодого Чынхыза в ту пору, когда тот ещё не был Кханом. Он, вместе с Гнурлом, на заре их истории был вторым шаманом отряда, бывшего тогда лишь братством друзей — ещё не племенем. Зов сородича заставил его покинуть Великую Степь и отправиться домой, на Север. Но он поклялся вернуться.

Его путь лежал через Ничьи Горы и дальше, вниз, к золотой великолепной равнине — прекрасному дому южных кланов, у края которого Каратели поставили лагерь. Не знал Моргуш ни о последних делах Карателей, ни о побеге их из эльфийской неволи, ни о битвах с хумансами, ни о страшной их гибели в тисках дворфских гор. Но помнил свои слова, с которыми попрощался: "Добыть вам славы у этой границы, а мне сюда возвратиться — не минет и одной зимы". И он вернулся искать своих братьев, с которыми задумывали они в молодости поход на самого Эльфийского Короля, на Хуманса-Императора, в паучьи пределы чернильных земляных эльфов...

Но что предстало взору его, когда возвратился он в Степь? Обожжённый разваленный частокол. Торчащая сиротливо Брутальная Башня. Пустая Царь-Юрта, с занавеской которой тоскливо играет ветер. Вороны взлетели с костей при его приближении: волки стали гостями на свиноферме, едва племя вышло за порог. Увидел Моргуш и много странного: огромный котлован, вырытый непонятно зачем, по причудливой южной прихоти. Гигантский расколотый чёрный камень. Похоже, спящий. Они могли просто уйти в поход.

Но сердце твердило одно: Карателей больше нет.

Дорога исполнения обещания привела одинокого шамана в этот лагерь, как всегда в таких путешествиях – без усилий. Ноги шли сами в эту сторону, потому как орки мыслят одинаково. В этом Моргуш успел убедиться не раз за свою долгую жизнь. Хоть он и не был, как старик Сухарь, ровесником Горам и самой Степи, но повидал Северянин достаточно что бы быть уверенным. Это нужное место! И кривая вышка, и ветхая Царь-Юрта пропахшая дымом насквозь, и даже частокол из брутальных деревьев – в каждом предмете узнается родное, карательное. Отсюда только в набеги и ходи. Хоть к эльфам, хоть к хумансам.

Но сердце бухает молотом в груди, неймется ему. Отбивает оно черную тризну старым зеленым друзьям. Замер истуканом каменным шаман, от злости прикрыв глаза рукой. Крики воронья и шелест вольного ветра. "Раз так, то время камлать – души погибших собратьев звать" – решил Моргуш, что был скор на решения и справедлив. Будь он только скор и уже бежал бы мстить, не зная кому и зачем. Лишь бы напоить душу кровью вражеской...

Вытащил топорик точеный, сверкнул лезвием об солнца диск и нарубил с горелого частокола щепок на кострище. Собрал свиные кости в охапку за два гребка могучих лап, диких трав, что успели пробиться сквозь затоптанный сородичами хлам, собрал осторожно в пучок. Притащил всего к черному камню с резьбой. Духи знает почему, но тут было правильное место – шаманское. Настроенное! Настругал премелких лучин – как рыбьи кости, сухого мха из котомки достал, ударил огнивом о секиру. Раз, другой. Задымил костер, забилось новорожденное пламя среди копченых щепок дубовых. Дым стелиться среди пустых и выгоревших под солнцем юрт, словно побитый пес хуманский: кривой и не смелой походкой. Уселись вороны на башню, смотрят с интересом.

Дождался Моргаш пока займется доброе пламя, по северной привычке не доверяя капризной погоде. Скоро юный огонь осмелел, заматерел – жадно пищу древесную глотает. Тогда шаман и запел, низко-низко. Без слов и смысла, ровно. Как его когда-то учил старый Гнурл признавший в молодом буйном оркинге, собрата по ремеслу. И духи откликнулись на зов, заволокло небо тучами. Поднялся ветер. Громыхнуло отдаленно. Кинул горсть костей свиных в пламя, чтобы были сыты и благосклонны духи. Запалил травы в самокрутку свернув – дым вздохнул полной грудью. Провалился в транс, как в омут. Тело там далеко сидит и поет, аж земля подрагивает. Камушки на алтаре нервно подскакивают от вибрации. А Моргуш в земли мертвых идет. Спросить совета у погибших друзей. Узнать их желания, того кому отомстить.

Первым нашел его Гнурл, давно уже старик умер от эльфова копья. Указал после разговора путь. "Орки, как дети" – каркает кривой орк напутствие собрату-шаману. И растаял позади тенью туманной. Дальше идет Моргуш иным миром упруго. Вот и Урук, с духом-волком борется. В шутку, не всерьез. Мигнул трижду ловец в нужную сторону, ничего не сказал. Горло у него разорвано клыками. Значит следом погиб. Причудливы земли духов, вышел недавно шаман, а словно год прошел. Устал, присел на камень и пот утер. Под камнем смятый шлем с одним шипом лежит и орк изрубленный на щите, то Урргаш. Кряхтит, смеется. Злобно поглядывает из-под бровей. Все он рассказал шаману. Дварфы! Кхан, сокровища и ОГР. Закончился их поход. Встал Моргуш, дальше идти, но нет уже щилд-орка и камня того нет. Одна крупная голова в шапке восточной клыки скалит. Вода бежит по ногам ледяная. Дымкой все заволокло молочной.

– Мстить ли мне за тебя и племя? – спросил ожидая "Агыз!", по старым временам знакомый сразу услышать, но молчит кхан без тела – глазами вращает. – Молчишь?!
И сказал Чынхыз что его снедает теперь: жена, да дети-сироты. Не вернулся к ним батыр-орк, не принес голову барсову с глазами-сапфирами и мешок тяньга на новую юрту не принес. Не до мести ему, пустое это. Так понял его Моргуш Северянин. На зов песни пошел в обратный путь, а по дороге мертвые орки в ряды встают. Неисчислимые. Незнакомые лица. Кивают сочувственно. Ты один шаман, думай сам.

Все видение развеялось когда волчья луна из-за туч выглянула игриво. Затекло тело. Заломило старые раны. Давно прогорел костер. Тишина и вой вдалеке. Ночь.

Задумался Моргуш. Суров он был и стоек. Осилил бы собрать буйные головы в отряд Карателей новый. Кто-кто, но он – смог бы! Но стоит ли того оно? Глубоко размышлял, до самого рассвета сидел молча. Но как только первый красный луч восхода в прищуренные глаза проник, встал.
– Агыз! – говорит, не время для мести. Больше чем все слова старых товарищей, орков толпа его впечатлила что провожала его обратно. Скольких же потеряли племена, раз за кромкой не продохнуть от мертвых? Так скоро вольная земля перестанет родить новых орков. Того и гляди вымрет народ буйный. Не дело то. Кому кроме шаманов, стоит о будущем кланов думать? Некому. Время отложить свой топор мелочной личной мести, да взять учеников.

В полдень уходил шаман Моргуш с покинутого поселения, нес собой тяжелый сундук с золотой тяньга для кхановой жены, в овражке неподалеку откопал его. Где же лучше ученики как не в родной юрте ловкого кхана? Да и женщину надо успокоить. Не вернется больше Чынхыз, ждать нечего. Не стало тут Карателей более. До срока.

– До срока, – шепчет шаман под нос вторя мыслям, в степное море трав глядя из-под руки. Не оглядываясь дальше пошел. Тяжело ступая, грузно.
Решил и решил. А там уж куда Лок`Тар выведет! С духами говорить, работа для шамана. Только недавно понял, как не хватало ему того. Нет, не так.
Как не хватало его пригляда среди племен раньше. Гибнуть и воевать каждый орк может. А ты поди с духами поболтай...