XIII | ходы игроков | Camera lucida

— Вроде правильно «эму»? Как «лебединая песня»? Не знала, что страусы тоже поют песни. Честно говоря, не очень люблю чёрный юмор, извини.

Эшли обняла себя за локти, начав немного мёрзнуть от кондиционера, и с надеждой посмотрела в сторону окошка выдачи бургеров.

— Блин, где ты была последние десять лет?! — Кори не выдержал и заулыбался. — Или даже тридцать… или даже… дать рубашку?

— Да, если можно... ваш Санкт-Петербург странный, никак не могу привыкнуть. Ужасно жарко на улице и очень холодно внутри.

Эшли приняла клетчатую рубашку и поспешила укутаться в неё, пока та не потеряла всё тепло по дороге.

— Как думаешь, этот карантин, который они собираются вводить... он надолго?

В знак солидарности с климатом Кори натянул манжеты лонгслива до пальцев и по-мультяшному помахал Эшли этой импровизированной лапой.

— Говорят, что до середины апреля, но мама с папой не верят. А чуваки из школьного чата зашли на онлайн-гадания и выяснили, что он будет до первого мая и хуже всего придётся Нью-Йорку, потому что им постоянно выпадало яблоко. Но маму предупредили на работе, что эта херня надолго. До лета, может быть. Не завидую тем, кто в выпускном, — Кори хихикнул. — С другой стороны, тебе же нравится идея не ходить в школу.

— Ой, мне вообще нормально, — улыбнулась Эшли. — Я больше за отца переживаю, он не может без своих фотографий. Даже месяц без работы для него будет тяжело. Когда мы жили в Миннесоте, он на летние месяцы уезжал сюда во Флориду, чтобы фоткать туристов.

— А-а, так вы поэтому в конце концов перебрались в штат жары и кондиционеров? — догадался Грин.

Что-то вдруг проснулось в подсознании. Мужчина на крыльце, ночь в тачке Цезаря, Майк… фотографии на пропуск. Эти факты звучали как абсурд, будучи составлены в одну цепочку, однако…

…однако Кори предпочёл дождаться ответа.

— Вроде того. Он не может не фоткать людей. Это как зависимость. Мне он не даёт в руки камеру, потому что говорит, что если тебе нормально и без этого, то нет смысла и начинать. Ты тоже живёшь по принципу «ни дня без вспышки»?

При разговоре об отце Эшли снова напряглась и начала ёрзать на диване, потеряв удобную позу, которую никак не удавалось вернуть. Где уже эти чёртовы бургеры? Хоть будет чем занять руки.

Кори мог бы ответить, что живёт по чуть-чуть другому принципу, потому что ему шестнадцать и у него нет девушки, и как раз этот принцип позволяет занять руки. Но разговор снова принимал какой-то неловко серьёзный характер. Видимо, это стало проклятием всех его разговоров с Эшли Картер.

— Не-е, я не такой фанат. Так, временами. Да и я уже говорил, что больше люблю снимать природу. Это безопасней, а то в свете последних событий фотки твоего папы скоро забьют всё питерское кладбище. Я ничего такого не хочу сказать, но мы с Джен недавно угарали, что печатаем уже третий некролог с фоткой из школьных пропусков. Печальная ирония.

— Один и тот же жанр... В какой-то книге это называлось «фотоподтверждение». Как Имя-Фамилия-Отпечаток-Пальца, чтобы доказать, что такой человек реально есть... или был. «Сертификат существования». Я помню, что ты не любишь эту особенность фотографии: фиксировать реальность. Стараешься уйти от этого. Как ты это делаешь? Фотошопишь по-чёрному? Или играешь с углами и отражениями?

— Ты слишком разбираешься в философской стороне вопроса для человека, который терпеть не может фотографов, — пальцы Кори на какое-то время замерли, а потом забарабанили друг по другу с удвоенной скоростью. Он раздумывал, чувствуя, что его вот-вот прорвёт на монолог: — Наверное, это в первую очередь вопрос точки зрения. Того, что ты сама хочешь вложить в снимок. То есть… вот смотри, кетчуп.

Он выдвинул красную соску на центр столика между ними.

— Можно сделать так.

Кори переставил её на узкий подоконник. Яростное солнце Флориды било сквозь окна. Выделяло на них разводы от утренней тряпки. Вырезало из ржаво-сизого пейзажа угловатые рекламные щиты, хребты одноэтажных домов, шевелюры редких пальм и бетонное горло Девяносто второй автострады. Оранжевые лучи пузырились в мыле у канализационной решётки перед автомойкой. Внезапно они пронзили силуэт бутылки, мешая прочесть название. В своей пластиковой несуразности та вдруг превратилась из столового прибора в чёрную тень, лежащую поверх обещания новой жизни. В символ придорожных трактиров, этих извечных спутников американской кочевой жизни. В тоскливый и манящий атрибут дороги, не знающей конца. Это, кстати, было бы неправдой, поскольку Национальная система автомагистралей США ограничивается сто шестьдесят одной тысячей миль. Но всё же!

— Отклонись, — посоветовал Кори. — Ага, так. Чтобы смотреть против солнца. Видишь? Будто сам Гелиос, который мчится по шоссе, завернул почиллить с кетчупом к мисс Грейс. Я фотографирую не кетчуп, не реальность. То есть, да, я выбираю угол, но главное — я выбираю композицию и делаю такой снимок, который пытается отразить мою эмоцию, а не факт. «Фотошоп» тут не поможет. Говорят, это называется чувством кадра, — тон школьника на секунду приобрёл грустную мечтательность. — Не знаю, есть оно у меня или я просто тупой позер. Так или иначе, это первый вариант. А вот второй.

Кори взял бутылку и поставил её туда, где она стояла: на середину столика.

— Просто бутылка. Сфоткай её один раз — получишь бутылку. Сфоткай десять — получишь фотопротокол. Сфоткай сотню — получишь сто одинаковых фотографий бутылки, которые ничего тебе не покажут, кроме факта существования этой бутылки. Такими фотками ты ничью душу не похитишь. Уж скорее отправишь её в бесконечно унылый ад. Понимаешь? Подход. Намерение.

— А как же другие? — возмутилась Эшли, впервые давая волю эмоциям. — Сама бутылка, она реальна, она тоже во всём этом участвует. Да, она не живая, но она тоже создаёт твою фотографию, и она тоже несёт свой отдельный смысл, который ты игнорируешь, или пытаешься спрятать, поставив её против солнца. Твой зритель посмотрит на фото, увидит эту историю про Гелиоса, но потом вдруг осознает, что эта бутылка ведь реально существовала. Она стояла там, на подоконнике. И это главное, это реальнее, чем Гелиос. Если ты смотришь на фотку дольше пяти секунд, «приостановка неверия» ломается, зритель видит реальность. Мы обсуждали это с Майклом, про его Инстаграм и фейковую жизнь. Если бы люди не листали фид с безумной скоростью, все эти инстаграмные образы фитоняш и лайфстал-блогеров развалились бы из-за прорывающейся сквозь фото реальности.

Упоминание Майкла было таким лёгким, как будто не было никакого суицида всего три месяца назад. Но Эшли продолжала:

— Композиция, кадр — всё это лишь макияж, накладываемый на лицо реальности. Важно то, что бутылка реально была, что лучи света в какой-то момент протянулись от неё и коснулись матрицы твоей камеры, которая в этот момент тоже была там, и тебя, который поймал эти лучи. Ты не можешь этого отрицать. И зритель тоже знает это, просто не всегда помнит. А когда вспоминает, это резонирует с его реальность совсем по-другому, иногда даже сильнее, чем те смыслы, которые ты пытался вложить как фотограф. Это художники могут придумывать сюжеты, рисовать образы того, чего не было, вкладывать свои интерпретации, символизмы, писать картины, как писатели пишут тексты. А фотографы не пишут, пишет свет. Фото-графия. Фотографы редактируют, и их фотография — не просто образ предмета, понимаешь? Не образ, но уже и не часть нашей реальности. Это, не знаю, пост-реальность? Что-то, что существует, но к чему нельзя прикоснуться. Как ночное небо, на котором мы видим свет звёзд, многие из которых уже погасли, но они в миллиардах световых лет от нас и для нас они ещё живы, потому что жив их свет...

— Ваши бургеры!

На столик приземлились две летающие тарелки с громадными бургерами в бумажных конвертах. Мисс Грейс взяла поднос подмышку и удивлённо посмотрела на своих юных клиентов.

— А чего такие хмурые? Из-за карантина? А вы знаете, что со следующей недели мы открываем доставку? Тридцать минут, и любимый бургерос у вас дома, всё ещё горячий!

Слово «бургерос» звучало из уст пятидесятилетней дамы немного странно, и даже по-своему мило.

Лицо Кори медленно расслабилось. Он готовил несомненно хмурый ответ, но теперь, глядя на мисс Грейс, поневоле улыбнулся.

— Спасибо, мэм, — признательно сказал он. — Да уж… Я всегда знал, что вы лучший человек по эту сторону залива.

— Если будет нужно что-то ещё, не стесняйтесь.

Оставив молодых людей наслаждаться поздним обедом, Мисс Грейс отправилась к другим столикам.

Покачав головой, Кори заключил:

— Фотки слева, реальность справа, но легко можно отличить сфотографированный бургер от настоящего. Приятного аппетита!

— Твои глаза тоже камеры. Я имею ввиду... линза, перевёрнутое изображение... ладно, не важно. Приятного.

Эшли решила оставить свои тяжеловесные философствования и принялась за нордически-брусничный бургер. То, что он был горячим, уже прибавило хорошего настроения.

Оставив ремарку без комментариев — зачем комментировать поиски глубинного смысла? — Грин ответил более актуальной взаимностью. Некоторое время они хрустели бумажными жабо своих бургеров.

— Флушай… — мальчик потянулся за салфеткой. — Кхм, слушай, Эшли. Вкусный бургер?

Эшли испытывала небольшое затруднение, удерживая бургер в собранном состоянии. Сок от мяса перемешался с соком овощей и брусники, и начал собираться в уголке бумажного конверта, грозясь размягчить бумагу и протечь наружу. Для надёжности Эш оторвала бумажное полотенце и обернула бургер вторым слоем.

— Он очень странный, но... ты поверишь, если я скажу, что это лучший бургер в моей жизни?

— Как брусничный привет из жизни после карантина, — смущённо улыбнулся Кори. Он не мог прекратить улыбаться, и улыбался всё шире. — Это значит, что бургер только что гарантировал нашу повторную встречу здесь, когда всё закончится?

— Я точно успею по нему соскучиться, даже если карантин продлится всего две недели, как обещают. Слушай, а в Питере есть такие же крутые хотдоги? Хочу сравнить с Чикагскими. В Чикаго хотдоги целый культ! Как пицца а Нью-Йорке.

— Разве что хот-гаторы, — улыбка отказывалась проходить. — Но я знаю, где круто делают осьминогов в чернилах. Ставлю пять баксов, в Чикаго такого нет. А пока можно дать шанс вишне и киви, если бургер слишком маленький. Это точно не будет на вкус как маффин в столовой.

Откинувшись на диване, Кори ощущал себя до странности счастливым. Призрак Майкла как будто подвинулся, открыв дорогу жизни в социальной блокаде вокруг Эшли Картер. Кажется, у русского Петербурга тоже была такая дорога.

Его взгляд упал на квадратные пластиковые часы над прилавком. Стрелки на белом пластике показывали 23:30. Видимо, мисс Грейс забыла сменить батарейку…

Ну и чёрт с ней.

                * * *

Веке так в 19м было поверье, что часы жертвы останавливаются во время смерти. Правда это или нет, но в ту пятницу пластиковые стрелки в бургерной на 92й остановились навсегда: карантин продлился не две недели, и не четыре, и даже не восемь, а когда его всё же сняли, знакомая вывеска уже исчезла с фасада. Теперь на углу 92й был Старбакс. С оверпрайснутым кофе и маффинами как в школьной столовке. Стареющие миллениалы сидели там со смартфонами и макбуками, переписывались в рабочих ватсап-чатах, скроллили ленту новостей.

"Мужчина из Флориды воровал трупы с кладбища, подменяя их фотографиями."

Было что-то зловещее в этих заголовках про мужчин из Флориды. Кори было шестнадцать, он всё ещё был тинейджером, но неуклонно приближался тот день, когда и он станет мужчиной. Мужчиной из Флориды. Это было страшнее, чем сражаться с потусторонними монстрами в перевёрнутом зазеркалье. Тяжелее, чем хранить тайну про то, куда на самом деле пропал Мистер Картер во время карантина. Печальнее, чем понимать, что Эшли — единственный человек, видевший то же, что и он — переехала к матери в Чикаго (а все почему-то думали, что её мать умерла). Чикаго большой город, а Эшли всё так же избегала экраны и зеркала, так что никаких фейсбуков и тиктоков. Найти её теперь невозможно. Разве что...

Разве что она действительно очень любит хотдоги? И тогда её можно будет подловить возле того вагончика в Джексон Парке, куда она приглашала Кори. Его и (как она думала) его парня, Цезаря. Этим летом или следующим. До того, как он станет мужчиной из Флориды.