Холодная осень Нью-Йорка [Карнавал тлена] | ходы игроков | Магазин DRiMZ

Такси ехало медленно. Во всяком случае, так показалось Давиду, привыкшему, что нью-йоркские таксисты обычно водят весьма лихо. Быть может, им с Энтони попался единственный неторопливый водитель в этом сдвинутом городе.
Наконец машина остановилась возле магазина DRiMZ. Погашенные окна сейчас казались громадными черными провалами, за которыми, быть может, скрываются иные миры. Однако здесь Давиду было спокойно. Здесь, если можно так сказать, он был дома. Его спокойствие передалось и Энтони, вылезшему из машины вслед за Дримроудом. Кроме них, возле магазина не было ни души.

Душное такси, пропахшее, наверняка, доброй половиной ньюйоркцев, умчало за угол свет своих габаритов, оставив нас вдвоём на серой пустынной мостовой. Красный неоновый огонь освещал тротуар, яркой дорожкой отражаясь в небольшой чёрной лужице. Дорожка тянулась к моим ногам, пропадая размазанным тусклым пятном на моих старых ботинках. Я приподнял носок правого и тихонько притопнул им по мостовой. Подумать только - они же ровесники первого небоскрёба - New-York World Building. Вот только где он сейчас? Эти ботиночки пережили и небоскрёб, и даже знаменитую королеву Викторию. И я их пережил. Посмотрим, на много ли...
Оторвав взгляд от прошлого, я искоса посмотрел на Давида.
- Ну что, пойдёмте внутрь? Или у Вас есть ещё какие-то интересные дела в городе?
Я встал на узкий бордюр небольшого газона возле торгового центра и, расставив руки для равновесия, стараясь держать баланс, пошёл в сторону служебного входа, словно по тонкому канату.
- Вот интересная штука. Ведь Вы можете сделать из меня точно такую же обезьянку с литаврами, если захотите, - обращаюсь я к Давиду, не отрывая внимания от "каната". - Наверняка многие, кто хоть чуть-чуть про нас знают, думают, что так оно и есть уже. Я всё никак не могу к этому привыкнуть - мир так быстро меняется, и его нравы меняются тоже. Как можно вот так хладнокровно играть чужими чувствами и доверием? В мои времена это казалось дикостью. А сейчас... это норма уже не только среди Собратьев.

...

Скользнув взглядом по выгоревшему от ярких электрических огней небу, мои глаза натыкаются на чёрные грани затмевающего собой пол-небосвода монолита: этот левиафан с чешуёй гладких стёкол подмял под свою стальную с бетоном тушу целый квартал, огни его реклам, сжигают темноту, заставляя меркнуть созвездия, а в чреве его уместился бы маленький город - рукотворный монстр беззвучно давил на окружающие здания своей архитектурной пустотой. Тяжёлой, чёрной пустотой. Почти как чёрная дыра где-нибудь над другим гаризонтом... Другие дома сторонятся его, предпочитая держаться на расстоянии аэродромной ширины парковки или вообще в другом квартале, будто опасаясь, что чудовище поглотит и их. Страх старых зданий почти ощутимо витал в затхлом ночном сквозняке между их стен: эти камни видели, что стало с теми, кто имел неосторожность оказаться по соседству с Дримроуд Плейс... когда это ещё так называлось.

Вырванный из холодно-безразличного потока своих мыслей фразой Энтони, его бравым жестом, я спокойно подхожу к служебной двери и скармливаю электронному наркоману замка его любимую пилюлю:

- могу, -

с чуть заметным шёрохом дверь отворяется в полутёмный обезличенный коридор: как везде в этом огломерате потребления здесь царят яркие светлые покрытия и мощные галогеновые лампы - это старый трюк: он поднимает людям настроение, заставляет их ощутить прилив бодрости, подумать, что всё не так уж плохо и в карманах найдётся ещё пара долларов на какую-нибудь дребедень... даже всякая дешёвка в таком ярком свете кажется неотразиомой, если подать её на нужном блюде в нужное время. Наши шаги тонут в гулком колодце длинного коридора, оседая на пол негромки, рм эхом, которое тут же растерзают кондиционеры своим непрекращающимся гулом:

- а ты можешь потянуться ко мне тенью, когда мы одни, погрузить комнату в туман, связать моё тело теми же нитями, которыми ты держишь своих кукол и взять мою кровь - всю и без остатка, растворив её силу в своём голоде. Ты знаешь как великолепно это ощущение, ты уже тонул в его водах.

ещё одна облитая жёлтыми предпреждающими табличками пластиковая перегородка - и томная прохлада служебной лестницы подхватывает нас своей тишиной, пока мы взбираемся в мой маленький "офис" на седьмом этаже

- Возможно, многие, кто знает о тебе больше остальных, удивляются что ты этого ещё не сделал. Нас с ними отличает не наша нравственность и не наши принципы - эти такие же переменные эфемерные вещи как дым над тлеющей сигаретой - но... грех. Ты знаешь, что такое грех, Энтони?

очередной злектронный замок полуиспуганно пищит при виде полупроводникового амулета и мы попадаем в освещённую старыми лампами полумглу моей берлоги: комната не велика, но в ней очень удобно заниматься всем, до чего могут дотянуться руки: стол, заменяющий верстак и набор инструментов стоит в центре, вокруг - хаос из простой и удобной мебели, лотков и полок, книжных шкафов и старых автоматов, что в свой век продавали конфеты и газировку тем, кто нынче питается разве что только через капельницу. Венчал весь этот бардак тускло сияющий бронзой и медью музыкальный автомат, медленно дожидающийся, когда его разбудят, чтобы достать постаревшую музыку из его виниловых недр - такой же мафусаил как я...

Бордюр закончился. Сойдя с него, я ныряю в открывшуюся в туше Левиафана Потребления нору вслед за Давидом, и закрывшаяся дверь отрезает нас от внешнего мира. Звуки наших шагов отскакивают от стен тёмных коридоров – застенков волшебного и сверкающего гипермаркета. Тут целое царство, мрачное и неизведанное, как катакомбы Нью-Йорка. Это часть здания мне никогда особенно не нравилась.
"Взять его кровь?" - я усмехнулся. "Что за вздор. Хотя... Безумие - кто от этого застрахован?"
- Да, наша с Вами жизнь подобна любви двух скорпионов - опасная и непредсказуемая.
Мы продолжаем идти по "Критскому лабиринту", поднимаясь по бесчисленным лестницам и огибая несметное количество углов. И вот, наконец, уютная комнатка моего друга приветливо распахивает свои двери. Тихий полумрак приятно обволакивает тело и душу, сбивает суетную страсть насыщенной непонятными событиями ночи. Я падаю на мягкое удобное кресло, вытянув ноги и проваливаясь в его заботливые объятия. В нём сразу вспоминается бабушка. Нет, моя бабка, Мисс Джейн, давно вытерлась из памяти, словно старинная картина, хранившаяся на солнце. Мне вспомнилась просто абстрактная бабушка, которая могла бы сидеть в этом кресле в белом чепчике и, почти задремав, машинально довязывать носок из собачьей шерсти.
- Грех? Грех бывает разный. Я знал одного парижанина, который, видя отвернувшегося лоточника на базаре, всегда говорил: "Ну грех не украсть!", и был по-своему прав. Грех, похоже, тоже вещь эфемерная и относительная. Так что я вряд ли угадаю, о каком грехе говорите Вы, мой друг.

Я медленно качаю головой, мысленно роясь в ворохе полузатухших воспоминаний, как в старом альбоме с пожелтевшими фотографиями:

- ты говоришь о словах. Но суть - грех начинается там, где ты начинаешь относиться к людям как к вещам. Переступив эту грань, все твои дела, вся твоя жизнь становится грехом перед собой: неслучившимся богом. С этого начинается бесчеловечность...

встав их кресла, сделав несколько уверенных шагов к музыкальному автомату и скормив тому пару старых четвертаков, что медленно ржавеют тут с конца двадцатых, я выбираю один из тихих вечерних джазов, застывших на виниловых бороздках бережно хранящихся в стареющем металле. Когда пластинка закрутится под стальной иглой, я уже буду втягивать в свои мёртвые лёгкие опасный аромат пороха и фосфора, что хрянятся в одном из старых жестяных шкафов вместе с кислотами, ядовитыми металлами и прочей пиротехникой, которая так исправно служит мне последние три четверти века.

- ты уже решил, что тебе понадобится? Придётся сделать копию твоего лица и вряд ли ты найдёшь подходящее зеркало. Ну что ж, у меня всегда есть быстрозастывающий алебастр...

мои слова тонут в низком баритоне давно умершего джазмена, пока мои руки почти походя, без суеты, сноровисто делают смесь.

Старый железный монстр опять заскрежетал противными трубами, сливающимися в странный мотив с шуршанием пластинки и каких-то дргих инструментов. Я едва заметно улыбаюсь.
"Любопытно, догадывается ли Давид, что больше джаза меня раздражжает только рэп, хоть мы и знакомы... сколько?.. лет сорок? Вряд ли. Он бы не стал включать. Но ему нравится. Значит, потерплю. И потерплю с удовольствием".
Я поднялся из мягкого кресла - пора было приниматься за дело.
- Да, часть инстументов есть у Вас, а остальная мелочь всегда со мной, - я небрежно махнул кончиком туфли в сторону валявшегося в углу рюкзака.
Туфля... "О, боги! На мне всё ещё надет этот дурацкий костюм!"
Я аккуратно снимаю с себя этот маскарад, в котором разыгрывал чопорного, приличного и почтенного вампира, и вешаю на плечики, возвращая Давиду. Это дорогой костюм, к тому же не мой.
Облачившись в привычные старые, как я сам, штаны, я придирчиво осматриваю инструменты.
- Только рубанок подточить бы... И мне нужно дерево. У Вас есть?

...