Northern Cross | ходы игроков | Древо веры

Колокол отметил полночь. В звучащих молитвами сумерках люди спешат к хорам, бесшумно ступая по полу. Начинается долгий день монаха. Час за часом, он будет протекать в ритме утрени и заутренних служб, первого, третьего, шестого и девятого канонических часов, вечерни и повечерия. День монаха, но не воина. Жизнь человека божьего, но не не-жизнь булавы господней.

Мейнард очнулся когда солнце давно скрылось. Большинство из братии почивали после сытных блюд, или крох поста. В зависимости от своих обетов. Утолив красную жажду, “грешниками”, воин услышал стук трещотки и деревянных сандалий. Сторож. Странно, но ни одному брату не мешала эта трещотка. Более того, по легенде однажды не услышав треск и стук сандалий, братия проснулась и поймала вора, который зарезал сторожа и лез в сундуки. Молчаливый сторож зашел в комнату, и указал сперва на свой лоб, потом на пояс, а потом на икону на своём поясе.

"- Помолись, и ступай к нашему Аббату."

Словно услышал рыцарь. Хотя конечно, ни звука не вылетело из рта монаха. Кажется этот брат, дозволял себе лишь три слова в день, не считая молитвы. Но за время жизни в монастыре, он заучил больше пяти сотен знаков и мог в случае нужды общаться ими. Мейнард конечно такое количество не запомнил, но вполне мог понимать большинство братии. Особенно если они не частили, и “говорили” попроще.

Аббат ждал рыцаря в своей клетушке, иначе келью наверху и не называли. Крыша её была сделана из толстого мутного стекла и решетки. Зимой там было холодно, летом жарко, но всё равно это помещение использовалось как кабинет.

- Я ждал тебя. Слышал ли ты о том что происходит в землях простых людей. Говорят, в лесах у реки видели костры. Говорят племя с земель датских, хотя я не верю, хватит и наших язычников, повесили доброго христианина. Утром крестьяне сняли, а заместо молодого парня висит червивый труп. Говорят крестьяне бьют поклоны волку с коровьими рогами, чтобы он убрал дождь. А рыбаки молятся барану с волчьей головой чтобы он пригнал рыбу. Говорят.

Старый священник закашлялся в край куколя.

- Говорят. Но я не знаю что из этого правда.

И вновь очередная ночь, полная все тех же невеселых размышлений. Враги на востоке, враги на западе, враги на юге, враги на севере. Враги в самой Риге и за ее стенами. Орден, ищущий не торжества католической веры, но собственной выгоды, вероломные датчане, обуянные гордыней и мечтающие о славе крестителей Terra Mariana, не-мертвые, плетущие свои интриги вдали от глаз простых смертных… Что и говорить, врагов у рижского епископства хватало с избытком. Но что бы ни стояло на пути истинно верующего, с Божьей помощью он все одолеет. Примерно таким образом рассуждал Мейнард, когда становилось уж совершенно невмоготу и казалось, что предприятие епископа Альберта обречено на неудачу.

Но стоит ли во всем полагаться на высший промысел? Ведь каждый знает, что Господь лучше помогает тем, кто сам заботится о своем благополучии. Увы, в своем теперешнем состоянии Мейнард едва ли мог сделать многое. Теперь не сможет он ни возглавить рыцарский клин, на полном скаку врезающийся в нестройные ряды местных язычников, ни взлетать по шаткой лестнице на стены вражеской крепости, ни вдохновлять крестоносцев на новые славные деяния. Конечно, Мейнард мог войти во второй эшелон борьбы с язычеством, выслеживать затаившихся жрецов и смутьянов и внушать страх в сердца тех, кто не внял благой вести. Но… это дело для сиволапых крестьян, а не для славного отпрыска рода фон Зуэрбееров. А значит следовало найти другой способ поддержать верного слугу Господа.

В политике и интригах Мейнард силен не был, предпочитая честную сталь паутине лжи и обмана, поэтому в игры ночных обитателей Риги соваться очень не хотел. Зато рыцарь много знал о войне и сражениях, в частности знал он и то, что войны выигрываются не в последнюю очередь золотом. Фураж для лошадей, расходы на доставку крестоносцев из всего христианского мира в Ригу, амуниция и вооружение – все это стоило очень и очень немало. А поскольку владыкам земным глаза застила алчность, и они постоянно гадали, какую сторону поддержать, чтоб соблюсти собственный, отнюдь не благочестивый интерес, необходимо было искать другие источники дохода.

К несчастью, в землях язычников ни золотых, ни серебряных приисков не обнаружилось, зато хватало пушнины, рыбы и корабельного леса. Не самый худший стартовый капитал, однако, чтоб его выгодно сбыть, нужно было наладить торговлю с самыми отдаленными странами – в той же соседней Дании хватало своих сосен и зверей. Мейнард пытался убедить братьев – цистерцианцев поспособствовать ему в этих торговых начинаниях, но вредный аббат отвечал невероятно уклончиво и явно не горел желанием превращаться из монаха в торговца. Не-мертвый рыцарь полагал, что и этой ночью речь пойдет о янтаре и кораблях, но ошибся.

- Благословите, святой отец – кротко попросил Мейнард опускаясь перед монахом на колени. – Воистину, это недобрые вести. Однако не могу сказать, чтоб подобное меня сильно удивило. Ибо разве не сказано в Писании «иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то; иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло, и, как не имело корня, засохло»? Не мне спорить с отцами церкви, но всякий знает, что священники из земель датских, по прекраснодушию ли своему, или по незнанию народа этих земель несут благую весть стремительно, но не смотрят, глубоко ли укоренилась она в сердцах вчерашних язычников. И дьявол, видя, что скоро воины Христовы вырвут из терниев язычества еще один край, плетет свои козни пуще прежнего. Но с верой в сердце и молитвой мы одолеем их. А что же дурного в кострах у реки?

- Мир всем. Да прибудет во веке веков. Аминь.

Возложив на каинита знамение, аббат с кряхтением уселся на кресло. Возраст давал о себе знать. Как и часы молитв на холодном камне, и работа в кабинете-клетушке без жаровни.

- Да, с прискорбием я вспоминаю о местных людях, но и испытания посылаются нам в награду. Сколько местных жителей веруют лишь на словах, а на деле язычники, а то и мерзкие дьяволопоклонники. Смотри рыцарь, смотри на это.

Сперва аббат вытащил из корзины рядом со столом, длинную цепочку с медальоном сделанным из крупной серебряной монеты. С одной стороны был крест и латинские буквы, с другой клубой змей что лежали так что собирались в череп.

- От стрел. Снята с воина церкви которого проткнули дротиком насмерть.

Маленькая сумочка наполненная вонючей кашицей.

- Молюсь что это он забыл лакомый кусочек перед боем, в ином случае это гркховный амулет. Все это игрушки, не более. За это надо наказывать как детей. Но вот это...

На стол легла чаша полная мух в черной жиже.

- Эту мерзость, мне доставил гонец приора Климента. Часть полей, как убранных, так и нет, заполнилось такой гадостью. Ямы с этой субстанцией горят словно сухой трут. Поля не в ведомости церкви, но все же это событие не может пройти мимо нас. Я уже отправил Клименту десяток достойных всадников, и два десятка пеших мужей

Аббат тяжело вздохнул.

- Посадить человека на на коня, не значит получить рыцаря или всадника. Прошу тебя, выступи туда. В конюшнях остались еще кони. Я могу выделить тебе проводника и пару монахов покрепче. Моя душа беспокойна, и я боюсь братья что я послал не справятся, если враг не будет прямо перед ними.

Сперва накрыв чашу крышкой, и закрепив её с помощью маленьких зажимов, аббат спрятал чашу.

Предоставленные свидетельства ужасного богохульства мало впечатлили рыцаря. В конце концов, с чем-то подобным он уже неоднократно сталкивался, правда, виденные им амулеты предназначались скорее для убийства врагов и защиты самих язычников. Нужно ли говорить, что против воинства Христова они мало помогали балтским племенам? Куда больше Мейнарда интересовало, почему всяческие демонопоклонники предпочитали для изготовления своих талисманов такие отвратительные субстанции. Разве не разумнее было выбрать для вместилища даров тех сил, которым они поклонялись, вещи аккуратные и красивые, сработанные с мастерством и уважением, вроде маленьких ладанок, резных фигурок и тому подобных вещиц? Но нет же! Комья грязи, мухи, черви и змеи, глаза и пальцы убитых – и это еще наиболее приличные составляющие амулетов язычников. Личная теория рыцаря гласила, что дьяволу, несомненно являвшемуся этим людям под различными личинами, было куда милее видеть, как творения Господа превозносят грязь и уповают на защиту навоза. Ну да ничего, недолго нечистому осталось радоваться!

- Разумеется, святой отец. Я отправляюсь немедленно. Кто старший над посланными тобой людьми?

Уже направляясь в конюшню, Мейнард в который раз задумался, насколько хорошей идеей было давать скромным цистерцианцам под управление такие большие и важные земли. С них бы вполне хватило небольшого примонастырского хозяйства, достаточного, чтоб не нуждаться ни в чем, но в то же время и не слишком погружаться в дела мирские. Будь самой большой проблемой братьев-монахов щука, которую чья-то злокозненная рука запустила в садок с аббатскими карпами, и будь у этих земель достойный господин, правящий ими железной рукой, жить тут было бы куда лучше. Но где же найти достойного и верного рыцаря, способного насадить на этой земле христианство и не прельститься соблазнами мирскими? Вот и приходится рижскому епископу принимать, мягко говоря, спорные решения. Ну да ничего, будет на то Господня воля – и Мейнард поможет вразумить мерзких язычников и покарать неверных.

- Людвиг из Кельхайма. Только его я и могу назвать славным всадником. Он уже стар, но рука его тверда как и в прежние времена, а вера крепка. Он... Он в курсе твоего состояния и твоих обетов принесённых перед ликом Его.

Получив ещё одно благословение, Мейнард направился в конюшню освещённую факелами. Монастырь спал, лишь трещотка сторожа была слышна вдали. Кони, в том числе и каинита, были засёдланы и накормлены. Мальчишка конюх, стоял у яслей с красными глазами. Казалось что ещё час бодрствования и он упадёт прямо на затоптанное сено, и уснёт. Пара монахов больше напоминали небритых разбойников в рясах. Впечатление только усиливалось дубиной и молотом. Хотя за стенами монастырей совсем не все были невинными ангелами. Да и путь к богу был открыт для всех грешников. В том числе и таких, у которых руки по локоть в крови. Проводник, тщедушный парнишка из местных, был обвешан шкурками мелких зверей, перьями, какими-то пучками трав, крестами. Лошадь у него было карликовая, некрасивая и какая-то излишне мохнатая. Пробурчав молитву, один из монахов открыл ворота и маленький отряд тронулся в путь.

Судя по путанным объяснениям проводника, он смог бы доскакать до монастыря без них, но с ними никак. Поэтому путь лежал сперва по тракту до Риги, потом не дойдя до города следовало повернуть и идти по тайным тропкам. Потом по краю леса, а уже там спрятаться в охотничьей землянки у реки. То что землянка была контрабандисткой, а не охотников кажется поняли даже кони. После землянке следовало пойти бы дальше днём, но коли уж дело тайное и святое, то проводник пообещал что будет спать на крыше и заботится о конях, а рыцарь с монахами пусть молятся. После дневной молитвы, как солнце зайдёт, проводник доведёт вниз по реке до нужного места, а там или в монастырь или по мосту в деревню, пусть сами господа решают.

Путь прошел мирно и спокойно, всего с одной обстановкой во время которой монахи облегчились и подкрепились захваченными припасами, а проводник попытался подстрелить из небольшого самострела что-то в кустах. Что-то издало звуки похожие на мяв кота, только увеличенного раз так в десять и сбежало в лес. Стрелу проводник так и не нашел, и ныл остаток дороги, пока один из монахов не кинул ему крошечную монетку в утешение.

Землянка была ямой с крепким деревянным сводом и деревянными же колоннами. Сверху всё поросло дёрном, и если бы не проводник, найти это место было практически невозможно. Разве что только чудом божьим. Разломанные бочки, остатки ящиков и сено послужило постелью монахам и рыцарю. Очнулся Мейнард из-за ругани наверху. Монах объяснял проводнику что нужно подождать пока проведший всю ночь на коне, и день в молитвах, благородный воин востановит силы вечерним сном.

При упоминании об излишней осведомленности Людвига из Кельхайма Мейнард недовольно повел плечом. Такие разговоры казались ему неуместными. Разве говорят монаху, принявшему обет поститься, пока последний неверный не обратится в христианскую веру, что-то вроде «мы в курсе твоего состояния, брат наш»? Разумеется, нет, это дело лишь монаха, Господа, да еще может быть отца-эконома, или кто там нынче у смиренных братьев заведует выдачей рационов.

Сказать по правде, Мейнард думал, что добираться им предстоит не так далеко. Возможно, в ближайшую деревню, или еще в какие окрестности. Но увы, земли цистерцианцов были невероятно обширны и затемно они никуда не добрались.
- Ну ну, довольно добрые христиане, ссориться. Не так уж я и устал. Помолимся, да и продолжим наш путь.

Если уж и можно было назвать кого добрым христианином, то явно не проводника. Хотя не суди и не судим будешь. Вдруг вера дикаря в кресты была чистой и вечной, а перья, шкурки да травки были запасами для жизни в лесу. Мало ли. В любом случае, проводник накинув капюшон сложил руки и встав на колени принялся что-то быстро под себя бормотать.
Братия басили совместно гимны. Явно была видна практика. После молитвы, ещё больше недовольный проводник, вывел лошадей к реке.

Проводник попытался напоить свою лошадь из реки, но лошадь отказалась. Тяжелый, густой запах шел от воды. Древесного масла, и немного крови. Но запах крови был не настоящий, и не вызывал никаких чувств у Мейнарда. Берег кое где, был покрыт чем-то вроде грязи.

- Плохо. Совсем плохо. Торопится надо.

И проводник пустил лошадь галопом. Десять минут рискованного путешествия, но проводник оказался мастером. Ни одна лошадь не подвернула ногу, не оступилась.

- Плати давай. Чуть немного мало. Я хорошо довёл, теперь или по мосту туда. Там деревня. Или по дороге туда. Там монастырь. Там ваши спят. Или не спят.

Мейнарда всегда забавляло, как легко можно прервать любой спор всего одним словом. Помолимся! - и самый матерый кастелян, только что готовый драться за каждый медяк, благочестиво возводит глаза к небу, перебирая четки. Помолимся! - и рыцарь, уже занесший меч для удара, преклоняет колени рядом с вонючим свинопасом, которого только что едва не развалил от плеча до пояса. Воистину, чудодейственна сила религии, пусть и греховно думать о подобном.

- К чему такая спешка, любезный?! - не особенно дружелюбно осведомился Зуэрбеер, поигрывая парой медных монет. - Доведешь нас до монастыря и там получишь деньги.

- Ага, знаю знаю. Доведу, а в награду тумак. Клянися великим поводырем что делал дома из камня, и что был сыном бога. Его именем что не обманешь! И что отпустишь. Не хочу я тут быть. Вода не вода. Земля плохая. И муха ночью летает, хотя спать должна. Ночью уйду.

Проводник пригнулся к шее лошади, цыкнул и прислушался.

- Ваши едут. Стоим тут. Плати, плати давай добрый человек.

Действительно, через некоторое время со стороны дороги раздался шум копыт, ржание, лязганье железа. Освещая, хотя нет скорее слепя себя и успокаивая двумя факелами, к мосту двигалась процессия из шести конных воинов. Некоторых их них Мейнард уже встречал в монастыре. У каждого щит был украшен крестом, а к седлу было прикреплены пара дротиков с перекрестием как у рогатины.