Грехи отцов | ходы игроков | -- Интерлюдия - Руины и лилии

Бэрримор, периодически теряя сознание, держался в седле до последнего. Всадники галопом покинули предместья Аркадии, мчались сквозь ночь, казалось, вовсе не разбирая дороги. Вдоль лесов и полей, мимо утопающих в кромешном мраке крошечных деревушек. Это длилось много часов, на протяжении которых Белла несколько раз засыпала в седле. В конце концов, девочка окончательно потеряла ориентацию во времени и пространстве – она даже сперва не поверила, когда рыцари наконец-то остановились. Спешившись, они, ведя лошадей, продвигались по какой-то неприметной тропинке сквозь лес, после – перемахнули через невысокий деревянный заборчик, перебраться через который Сабелле помог Дункан, предварительно стреножив и оставив в лесу лошадей. Теперь над девочкой нависала тёмная громада двухэтажного особняка, в практически непроглядной тени которого утопал внутренних дворик. Бэрримор хромал и шатался, его и без того бледное лицо становилось белее с каждой минутой. В гнетущем молчании Дункан приблизился к деревянной двери неприметного заднего входа и постучал. Несколько минут ничего не происходило – после тёмные стёкла изнутри озарило неверное пламя свечи. Дверь приоткрылось, явив беглецам встревоженное лицо заспанного привратника. Только теперь Бэрримор наконец-то не выдержал и упал, на что, Дункан, впрочем, не обратил никакого внимания. Он сбивчиво вполголоса объяснял что-то слуге, то и дело указывая то на Беллу, то на лорда-командующего. В конце концов тот кивнул и закрыл дверь – шаркающие мучительно медленные шаги начали удаляться. Лишь тогда рыцарь присел около Бэрримора и как мог аккуратно перевернул его на спину.

Следующие события происходили в ещё большем тумане. Дверь распахнулась, двор заполонили какие-то люди. Женщина в ночной рубашке приобняла ничего не понимающую Сабеллу за плечи и повела её в дом. Несколько слуг суетилось вокруг, предпринимая неуверенные попытки перенести Бэрримора. Процессом руководил могучий бородатый мужчина – огромный, почти такой же огромный, как тот чудовищный варвар, только казавшийся куда более добрым. В обычных брюках и простой нательной рубашке, он хрипло рычал, отдавая распоряжения. Дункану при встрече он пожал руку, кивнув. На Беллу лишь посмотрел с интересом, целиком поручая доброй женщине заботу о принцессе.
Ей выделили целую комнату – не такую большую, как её спальня в замке, но довольно уютную, с плотными шторами и пушистым меховым ковром на полу. Женщина время от времени приговаривала что-то ободряющее, старательно взбивая подушку и расправляя постель. Она обращалась с принцессой словно с ребёнком – объясняла, что она может сложить вещи на стульчик, с жалостью улыбалась и, в качестве завершающего штриха, усадила её дракончика на подушку. В конце концов она ушла, задвинув штору и оставив на прикроватном столике горящую свечку.

Страшная ночь закончилась, с первыми лучами восходящего солнца стремительно теряли реальность ночные кошмары. В столовой Беллу уже ждал сидящий за длиннющим столом сир Дункан, который приветливо улыбнулся принцессе и поинтересовался, как ей спалось. Всё это казалось неправильным, неуместным – однако на столе около рыцаря стояла дымящаяся тарелка с яичницей, а Сабелла вдруг поняла, что не ела очень и очень давно.
Чуть позже появился тот самый бородатый огромный мужчина. Он уселся на свободное место и беззлобно гаркнул, приказывая принести ему вина как можно скорее. Он сообщил Белле и Дункану о том, что слуги нашли оставленных ими лошадей и переместили их в конюшню, что его личный лекарь, всю ночь не смыкал глаз, занимаясь ранами Бэрримора, что старый рыцарь по-прежнему слаб, однако его жизни, по всей видимости, больше не угрожает опасность.

Бэрримор поправлялся мучительно медленно – следующие несколько недель прошли практически безвылазно в этом особняке. Сперва старик и вовсе не приходил в сознание, а Беллу к нему несмотря ни на что не пускали. На Мэтта Хорнвуда, а именно так звали хозяина дома, не работали ни просьбы, ни уговоры, ни приказания. Лишь после, когда Бэрримор начал понемногу возвращаться к реальности, к нему начали пускать посетителей. За это время Белла успела привыкнуть в смешному виду сира Дункана без брони, узнать поимённо всех не слишком многочисленных слуг и познакомиться с той самой доброй женщиной, Кэтрин, которая оказалась женой Хорнвуда. Девочку не выпускали из дома, хотя сам сир Дункан время от времени куда-то уходил, а несколько часов спустя возвращался. Никто не хотел разговаривать с ней о событиях кровавой ночи переворота, никто не отвечал на её прямые вопросы. В особняке царила атмосфера выводящей из себя недосказанности.

Как легко жизнь делает виток, сменяя курс, казалось бы, нерушимых постулатов. Негласных правил, которые никто не мог нарушать.
Вот, только прошлой ночью она засыпала в своей великолепной спальне, в окружении привычных вещей, теней, которые со временем перестала бояться.. А в следующую лежит уже на чужой постели чужого дома, крепко прижимая дракончика, как последний крючок к прошлой жизни. К настоящей жизни.

Все то время, что они проделали путь к этому дому, Сабелла вела себя тише мыши и ниже травы. Она будто застыла, заморозилась, окаменела. Спокойно отдалась в руки незнакомой женщины, послушно и молчаливо позволила ей отвести себя в комнату, и также послушно сложила вещи на указанный стульчик.
Понимание и истерика нашли ее уже в кровати. Укрывшись крепко одеялом, уткнувшись в мягкую подушку, ощущая медленно уходящий из постели холод, она тихо разревелась. Глотая слезы, боясь, чтобы ее, не дай боги, никто не услышал. Грызла кулачок и ещё крепче прижимала дракончика к груди.
Если бы кто ее нашёл в это время и спросил в чем дело, она бы не смогла сформулировать свои мысли. Просто.. это было внутреннее понимание, осознание, что она потеряла нечто очень важное. Бесценное.
И потерялась сама.
В чужом доме. В чужой семье. В чужой ночи.

Утром Белла спустилась вниз в одной рубашке. Лохматая, как черт, и такая же хмурая. Опухшая после бессонной ночи в слезах, растерявшая весь свой обычный оптимизм и детскую непосредственность.
Некоторое время на рассвете она ещё ждала, сидя на кровати и свесив ноги, что сейчас придут гувернантки и приведут в порядок ее буйную шевелюру. Но никто не пришёл. А сама она управляться расческой не умела. Поэтому, в знак протеста девочка ещё больше взлохматила свои волосы у зеркала, взяла подмышку дракончика и спустилась вниз, чтобы оценить потухшим взглядом стол.
Живот предательски заурчал, но Сабелла, ни на кого не посмотрев и не отреагировав на приветствия, просто развернулась и вышла.
Разве кто-то мог понять ее?..

Первым же делом она попыталась проникнуть к сиру Бэрримору. И первым же делом наткнулась на строгость хозяина этого дома, поймавшего ее умело за шкирку и выдворившего прочь.
Это стало первым ее бунтом.
Она принцесса, в конце концов! Кто ей смеет запрещать проведать своего рыцаря?!
Ох, что она только не выдумывала, чтобы попасть за эту проклятую дверь. И пряталась, и выжидала, и маскировалась. Ползла туда ночами, громко ругалась с Хорнвудом. В конце концов это стало уже игрой в упрямство. Белла не сдавалась, не сдавались и домочадцы.
Впрочем, победить девочка не смогла, поэтому начала подкладывать в щелочку для своего друга и защитника рисунки, которые рисовала во время своего заточения. Там были и турниры, и кони, и страшный человек-медведь, от которого маленькую девочку в платьице защищал преданный рыцарь.

С удивлением для себя Сабелла нашла себе друга. С удивлением, потому что в первые дни она его и боялась, и терпеть не могла.
Мэтт Хорнвуд. Человек, на которого не действовало ни обаяние, ни положение маленькой принцессы и с которым они были в состоянии холодной войны.
Когда голодовку терпеть стало уже невыносимо и Сабелла за очередным ужином сдалась, осторожно пробравшись на кухню, она надеялась, что там никого не окажется. Но застала хозяина своего прибежища. Ретироваться было уже как-то стыдно и малышка с важным видом сама начала накладывать себе в мисочку, едва не перепутав кашу для собак с человеческой пищей.
Первые его попытки заговорить она игнорировала. Сидела молча, не отвечала на вопросы. А когда он замолчал и ее ложка пару раз звякнула в гнетущей тишине, Сабелла не выдержала. Ее будто прорвало. Она начала говорить с нарастающим темпом, рассказывая о том, как скучает по брату. Какой у неё прекрасный отец и какая волшебно красивая мама. Что они обязательно найдут ее и все станет как прежде.
Слезы текли в кашу, девочка то и дело шмыгала носом, размазывая по лицу и лохматым волосам соленую влагу.
Она и не заметила, как ей стало легче.

После этого случая Белла уже сама искала и ждала каждый вечер встречи с Мэттом. Первая боль прошла, малышка убедила себя в том, что все это временные неудобства и скоро все и правда наладится. Надо только переждать.
К ней начала возвращаться бодрость и привычный всем светлый позитив. В комплект к которому шло чудовищное любопытство.
За эти несколько недель, умирая от тоски в своем ограниченном пространстве, Сабелла успела перезнакомиться со всеми, узнав все, что только могла узнать. Вплоть до того, как звали первую собаку Кэтрин и когда Мэтт стал таким здоровяком. Она приставала к Дункану, интересуясь его прошлой жизнью. И, конечно, почти не отходила от сира Бэрримора, когда к нему наконец-то начали пускать.
В первый же раз принцесса влетела в его комнату и прыгнула на него, тут же начав щебетать о том, как она скучала, и как все неправильно, и что ей ничего не разрешают и ничего не говорят. Сотни жалоб, сотни слов в минуту. И крохотные ручки, что крепко-крепко обнимали шею старого рыцаря. Рыцаря, отдавшего больше, чем нужно было для спасения одной маленькой принцессы.

С каждым днём энергия копилась в Белле все больше и больше, а девать ее стало уже совсем некуда. Что-то она тратила на помощь Кэтрин по дому, учась впервые вытирать пыль, мыть посуду, стирать белье и даже упрашивала разрешить помочь в готовке. Что-то уходило на пролистывание книг с картинками и рисунки. На чтение вечерами для Бэрримора.
Но в итоге этого стало не хватать. Время шло, а Беллу так и держали в неведении. Смириться с этим она никак не могла.
И начала совершать первые попытки побега.

Мэтт Хорнвуд оказался отличным слушателем. Большую часть времени в ответ на излияния Беллы он просто молчал, но этот внушительный бородатый мужчина умел молчать так, что собеседники чувствовали – он действительно заинтересован, понимает каждое слово и просто не считает нужным перебивать. В следующие вечера, когда первый поток откровения Беллы иссяк, он начал спрашивать. Совершенно безобидные вопросы – об Аркадии, о драконе, о брате, Бэрриморе, Мортегане и, несколько раз, даже о Ринне. Он продолжал слушать с вежливым интересом, всё ближе и ближе подбираясь к событиям, предшествовавшим последней ночи Беллы в Аркадии.

Бэрримор поправлялся мучительно медленно. После того, как принцессу начали пускать в его комнату, жизнь в доме сразу сделалась значительно веселее. Старый рыцарь ни слова не говорил о последних событиях, он общался с девочкой в своей обычной шутливой манере, помогая Белле хотя бы отчасти вернуться в прежние времена. Сир Дункан словно неприкаянный скитался вместе с принцессой по особняку – она находила его то со скучающим видом листающим какой-нибудь толстый фолиант из библиотеки, то играющим во дворе с любимым псом Хорнвуда. Вечерами он подолгу засиживался вместе с Мэттом в столовой – после того, как Беллу уводили спать, они ещё часами разговаривали о чём-то и пили вино.

Кэтрин, казалось, и вовсе была без ума от Сабеллы. Она относилась к девочке так, как наверняка стала бы относиться к собственной дочери – детей у них с Мэттом по какой-то причине по-прежнему не было и, казалось, женщина изливала на девочку всю накопившуюся внутри материнскую ласку.
Лишь единожды, одним из последних вечеров в поместье – тогда, когда Бэрримор уже начал достаточно уверенно вставать на ноги, Хорнвуд, сильно перебравший с вином, начал, обращаясь к Сабелле, не столько слушать, но говорить.

Они ужинали наедине в утопающей в полумраке гостиной. Тихо потрескивали тлеющие поленья в камине, Хорнвуд со стуком опустил пустую чашу на стол и отстранённо уставившись в пустоту, произнёс:
– То, что сделал этот пёс Мортеган и остальные чудовищно. Непростительно, – Белла видела, как медленно сжимается в кулак могучая ладонь Мэтта. – Он предал друга, предал короля, предал Аркадию. Отплатил кинжалом за годы покровительства и доверия. У него много сторонников, но, гораздо больше, других. Многие любили Роберта, многие его по-настоящему уважали. В Аркадии остались верные люди. Они опустили головы, ушли в тень – но мало кто из нас сможет спать спокойно, видя Мортегана на троне. Он наверняка понимает это, принцесса. Он сделал всё для того, чтобы не допустить неминуемого.
Хорнвуд яростно громыхнул сжатым кулаком по столу и, внимательно посмотрев на Сабеллу, невесело усмехнулся.
– У старого короля ещё остались друзья, принцесса, – он назвал Беллу принцессой впервые за эти недели. – Их куда больше, чем думает Мортеган. И, если время придёт, мы выйдем из тени.

При первой же возможности Сабелла сбежала. Слуги занимались своими делами и не обращали внимания на девочку, привыкшие к тому, что она постоянно бесконтрольно бегает по поместью. Кэтрин отправилась за покупками в город, Мэтт тоже уехал куда-то по своим непонятным делам. Сир Дункан корпел над какой-то очередной малоинтересной книгой в библиотеке, в то время как Бэрримор тревожно дремал. Белла набросила на плечи накидку – ту самую, королевскую, в которой она бежала несколько дней назад из дворца. Она вышла за ворота и беспрепятственно оказалась на улице. Вокруг сновали неизменно спешащие горожане, по мощёным улицам то и дело проносились мчащиеся невесть куда экипажи. Около храма сидели с протянутыми чашками калеки и нищие. Никто не обращал внимания на целенаправленно бредущего куда-то ребёнка. Белла же отдалась на волю течения – шла туда, куда стекались толпами горожане, к центру городка, площади. Там уже собралась внушительная толпа, поверх голов которой принцесса не могла разглядеть практически ничего. Впереди, в самом центре, на скорую руку сколотили трибуну. На деревянном столбе около неё гордо развевалось чёрное знамя с белыми лилиями – несколько стражников в тех же цветах внимательно изучало притихших людей сквозь щели-прорези шлемов. А молодой человек на трибуне, герольд, громогласно вещал, сообщая публике королевскую волю. Он говорил о том, что в «связи с трагическими событиями» на следующей неделе, во вторник, наконец-то свершится долгожданная коронация. Говорил о том, что герцог Альберт Мортеган любезно согласился с мнением большинства и, после нескольких недель тяжких раздумий, готов объявит о своём согласии принять неподъемное бремя власти. Белла слышала, как люди шептались вокруг, но высказывать своё мнение открыто никто не осмеливался. Герольд объявил о начале формирования нового корпуса – внутренней гвардии, созданном специально для борьбы с угрозой безопасности королевства и изменниками, приглашая всех желающих попробовать свои силы в качестве новобранцев.
Сабелла вздрогнула, когда на её плечико тяжело опустилась чья-та рука. Задрав голову и обернувшись, она увидела густую бороду и хмурый взгляд Мэтта Хорнвуда.

Несколько дней спустя Бэрримор объявил о своём намерение двигаться дальше. Весь вечер Кэтрин суетилась и собирала в дорогу какие-то вещи, пихая в том числе Белле деньги, шёлковые носовые платки с инициалами «К. Х.» и даже какие-то книги. Наутро было заметно, что большую часть ночи женщина плакала.
Бэрримор и Дункан сложили броню и экипировку в мешки, которые навьючили на подаренных Хорнвудом лошадей. В обычных непримечательных дорожных костюмах они мало походили на блистательных гвардейцев Его Величества, лишь болтались по-прежнему на бёдрах ножны с мечами, да Бэрримор предусмотрительно надел тонкую кольчугу под простую рубаху. Он крепко пожал хозяину поместья руку и, как мог уверенно, улыбнулся.
– Куда вы отправитесь, Бэрримор? – поинтересовался Мэтт.
– На восток, – с улыбкой ответил старый рыцарь без колебаний. – У меня есть друзья в предместьях имений Торнхельма, да и вряд ли они станут искать нас в той стороне.
Хорнвуд, поразмыслив, кивнул. Он пожал руку Дункану, опустился на колено около Беллы.
– Удачи, маленькая принцесса. Тебе она пригодится куда больше, чем нам.
Кэтрин обняла Сабеллу и разрыдалась. А минутой позже оба всадника уже ехали по улице к западной окраине города. На этот раз девочка сидела в седле перед Бэрримором, рана которого по-прежнему доставляла тому неудобства, вынуждая держать поводья левой рукой.

Несколько часов спустя, далеко за пределами города, на перекрёстке посреди соснового леса, всадники остановились и спешились. Дункан и Бэрримор переглянулись.
– Я мог бы поехать с вами, – не слишком решительно предложил рыцарь, но старик в ответ лишь качнул головой.
– По одиночке мы будем привлекать меньше внимания. Нужно залечь на дно, затаиться.
Сир Дункан вздохнул. Приблизился к Белле, посмотрел на неё, ободряюще улыбнулся.
– Мой меч всегда останется верен вам, Ваше Величество, – заявил он полушутливо.
И, явно пряча эмоции, резко обернулся и запрыгнул в седло. Сир Дункан направлялся на юг. Бэрримор же, в одночасье отказавшись от идеи двигаться на восток, взобрался на коня и двинулся в совсем ином направлении. Теперь он ехал на север.

Как привыкнуть к новому миру? К новой постели и новым стенам вокруг? К людям, которых она совершенно не знала? Как привыкнуть к потери и смириться с тем, что есть рана, которая никогда не заживет?
Сабелле повезло. Она была в том возрасте, что помогает сгладить углы, найти быстро новые точки опоры. И ей повезло вдвойне - ведь ее сейчас буквально окружили заботой и пониманием.
Малышка быстро привязалась к своим новым друзьям. К молчаливому и угрюмому Мэтту, в котором быстро разглядела верного добряка. Того, на кого можно положиться. Она любила рассказывать ему о своей жизни и в итоге осмелела достаточно, чтобы залезать ему на колени и засыпать там, словно котёнок.
С особой теплотой относилась она и к его жене. Кэтрин. Тоскуя за маминой лаской, девочка льнула к этой женщине за тем, чем она была готова делиться с осиротевшей девочкой.

Нет, грусть и тревога не прошли.
Даже после пробуждения сира Бэрримора Белла не чувствовала себя более в полной безопасности. Ее часто преследовали кошмары о том полу-звере полу-варваре. О криках во дворце. О падающих гвардейцах. Эти кошмары не давали покоя и часто ночью девочка приходила к своему рыцарю, стараясь бесшумно и осторожно лечь под его бок, чувствуя себя так более защищённой.

Та откровенная речь в тихом полумраке кухни надолго запомнилась ей. Вошла в душу и осталась навсегда, свернувшись чем-то тёплым и приятным. Тогда Сабелла смотрела на Мэтта широко распахнутыми глазами, не понимая половины из того, что он говорил. Но запоминая.
И вздрогнув от удара кулака об стол, девочка вскинула гордо голову, сверкнув острым взглядом.
- Король - мой папа. И никакой Мортеган его не заменит.

Бредя по улицам города в своей королевской накидочке, маленькая принцесса чувствовала какое-то непонятное волнение. Страх и ужас. Словно из каждого переулка, из-за каждого угла на неё смотрят злые глаза. Будто стоит только раз оступиться и случится что-то непоправимо-ужасное. Что-то кошмарное.
Она шагала в своих походных ботиночках и сжималась в комочек, растеряно натыкаясь на людей, прошмыгивая под их ногами. Пока не добралась до площади, где и началось ее первое осознание взрослой жизни.
Слушая слова герольда, Сабелла белела все больше и больше, сжимая ручки в кулачки. Она не понимала, как так. Что за чепуха? Почему Мортеган берет «бремя королевской власти»? Ведь король ее папа. Ее отец!
Она уже готова была крикнуть это, выскочить вперёд, но на плечо легла тяжелая рука и малышка вздрогнула, увидев Мэтта. Сжав губки, она позволила ему уводить себя прочь, не смея больше сопротивляться. Только оборачиваясь обратно, чуть не свернув шею.
- Для моего блага? - Тихо спросила и не узнала свой голос. - Для моего блага?! Что с папой?! ЧТО С ПАПОЙ?!

Прощание оказалось неожиданно болезненным. Маленькая принцесса успела привязаться к этим людям. Она ходила за Кэтрин хвостиком, помогая собираться. Прощалась с псом, долго сидя с ним. Ворчливо спрашивала у Бэрримора почему это им так срочно надо ехать и почему они не могут остаться здесь подольше.
Обхватив шею хозяйки дома ручками, Сабелла к ней прижалась и погладила по волосам. Будто успокаивая.
- Все будет хорошо, - храбро и уверено сказала, а потом глянула на Мэтта. Губки ее снова сжались и девочка подбежала к гиганту, обхватив его за ногу.
- Вот, это тебе, - буркнула, протянув плетённый ремешок из кожаных ленточек, который сделала от скуки на досуге.
Сабелла долго махала рукой, доставляя неудобства сиру Бэрримору, а затем, шмыгнув носом, повернулась и тронула поводья.
- Я могу повести. Правда-правда.

Она крутила головой и наслаждалась видами дикой природы. Глубоко вдыхала запах сосен и совсем не ожидала очередного подвоха. Когда мужчины спешились и стало понятно, что и с сиром Дунканом надо прощаться, Сабелла топнула ножкой.
Да что ж это такое!
- Нечестно, - засопела она, глядя на Бэрримора, а затем перевела взгляд на вспорхнувшего в седло рыцаря, что поклялся ей в верности.
- Стой!
Догнав, девочка долго переминалась, сомневалась, но все-таки протянула ему свою самую дорогую драгоценность - игрушечного дракончика.
- Чтобы не грустил. А я уже взрослая, мне не надо больше. Только заботься о нем.

Снова оказавшись в седле, Белла покосилась через плечо на сира Бэрримора.
- Куда мы едем?

Сир Дункан, услышав окрик, остановился. Спешился с лошади и присел около девочки на колено. Когда Белла протянула ему дракончика, тот, казалось, несколько удивился. Принял игрушку с почтением, внимательно посмотрел на принцессу, невесело улыбнувшись. Глаза рыцаря странно блестели в свете восходящего солнца, выдавая истинные эмоции Дункана. Он потрепал волосы девочки, промолвив при этом:
– Будет исполнено, Ваше Величество, – и вскочил на коня, устремляясь по дороге на юг.

– На север, – откликнулся Бэрримор, помогая Белле снова забраться в седло. – В по-настоящему безопасное место. В предгорья Невердаара, к самой границе Аркадии.
Лошадь, фырча, скакала вперёд, а девочка, глядя на смыкающиеся над дорогой густые кроны могучих деревьев, на ходу вспоминала.
Как плакала на плече у Хорнвуда Кэтрин, глядя вслед отъезжающим всадникам.
Как сам Мэтт с улыбкой принял протянутый ему самодельный ремешок из кожаных ленточек, поблагодарив девочку и посоветовав ей на прощание грамотно выбирать друзей и быть осторожнее.
И, наконец, как мужчина уводил её за руку домой с той переполненной людьми городской площади. Как Мэтт вёл её, пока девочка затылком чувствовала на спине неприязненные взгляды солдат Мортегана в чёрных плащах. Она продолжала спрашивать Хорнвуда, требовала ответов. И он дал ей ответы.
– Его Величество Роберт Рейневан убит варварами из диких земель, боевая группа которых вместе со своим предводителем обманом под видом переговорщиков проникла в королевский дворец. Подкупленные владыкой соседнего королевства заговорщики устроили в тронном зале настоящую резню, во время которой погибла Анна Рейневан, королева, и множество других придворных особ. Рыцарь королевской гвардии Оакхарт с несколькими другими гвардейцами-ренегатами проник в детскую наследного принца Тристана и хладнокровно зарезал ребёнка во сне. Бывший лорд-командующий королевской гвардии, некто сир Бэрримор, с несколькими изменниками похитил законную дочь короля, Сабеллу Рейневан, и сбежал из столицы. Есть все основания полагать, что девочка уже мертва или в самом скором времени будет убита. Лишь благодаря доблести людей герцога Мортегана, барона Торнхельма и придворного чародея Октавиана варваров и изменников, планировавших государственный переворот, удалось остановить. Это официальная версия произошедшего, маленькая принцесса.
Хорнвуд улыбался, но его улыбка куда сильнее напоминала гневный оскал.
– Но ты ведь знаешь, что там случилось на самом деле, не так ли?

Убежища Бэрримора они достигли спустя несколько дней изнурительного пути. Сабелле, не привыкшей к отсутствию удобств и длительным переходам, приходилось непросто. Оно представляло собой небольшой и крайне уютный с виду каменный домик среди заснеженных высоких предгорий, у самой излучины стремительной и потрясающе прозрачной горной реки, которая, пенясь, несла свои воды вниз, на равнину. Там, внизу, в нескольких милях от домика, раскинулась небольшая живописная деревушка, посещение которой Бэрримор Белле строго-настрого запретил. По ту сторону реки, почти невидимую переправу через которую отмечала цепочка круглых камней, высился роскошный сосновый лес. А если Белла задирала голову и смотрела вверх, ещё дальше на север, то видела вздымающиеся к небесам заснеженные пики Невердаара, настолько высокие и неприступные, что при одном только их виде сразу как-то становилось не по себе.

Жизнь изменилась. В распоряжении Беллы теперь оставался лишь Бэрримор, небольшой запас старых книг и раскинувшаяся вокруг первозданная почти что суровая северная природа. Почти каждое утро начиналось теперь на рассвете – старик шёл во двор и сноровисто орудовал топором, заготавливая на сутки дрова, растапливал печку и начинал что-нибудь готовить на крохотной кухоньке. Белле повезло – ей досталась отдельная маленькая и уютная спаленка с выходившим прямо на неприступные горы окошком.
Раз в несколько недель Бэрримор надевал чёрный плащ с капюшоном и спускался в деревню, чтобы пополнить припасы. Судя по всему, у него имелось в распоряжении достаточно денег. Свои доспехи в тряпичном мешке старый рыцарь забросил под кровать, меч в ножнах лежал и пылился на подоконнике. Сперва старик пытался развлекать и максимально контролировать девочку, однако очень скоро осознал тщетность собственных усилий и махнул рукой, предоставляя Белле свободу исследования.
Он посадил её напротив себя за столом и, убедившись, что завладел целиком и полностью вниманием девочки, требовательно произнёс:
– Запомни, принцесса. Теперь ты Белла. Просто Белла. Не Сабелла Рейневан и даже не Сабелла, а Белла.

Время пролетало достаточно незаметно. Одним зимним утром Бэрримор с улыбкой заговорщика подсел к мирно пьющей свой традиционный утренний чай девочке и, подмигнув, предложил попрактиковаться с ним в фехтовании, гордо выложив на стол сделанные им собственноручно деревянные тренировочные мечи.
Бэрримор часто уходил на рыбалку или охоту, добывая пропитание – и, со временем, начал предлагать Белле присоединяться.

Однажды утром, гуляя по заснеженному и девственно чистому зимнему лесу, девочка забралась значительно дальше своих изученных и исхоженных троп. Она услышала жалобный визг и, подобравшись поближе, обнаружила пушистого серого пса, почти щенка, чья задняя лапа была зажата в установленном кем-то неизвестным медвежьем капкане. Животное отчаянно рвалось и скулило, снег вокруг ловушки покраснел, пропитавшись кровью. Белла не знала породы собаки, но внешне та походила на миниатюрного волка.

Мир пал. Сабелла, что цеплялась за свою правду и своё прошлое, за тоненькие ниточки надежды, осознала это впервые на той площади, когда ручку ее сжимала крепкая рука Мэтта. Когда слова его вонзались в уши, а сознание едва ли не уходило.
Папа мертв. Мама мертва. И брат тоже.
Правда обрушилась на неё слишком внезапно и малышка споткнулась, потеряла равновесие, растерянно повисла на руке своего защитника. Столь же растеряно и тихо извинилась, направляясь дальше. Сосредоточившись только на простых движениях.
Топ-топ. Переставлять ножки. Вперёд и вперёд, не оглядываясь.
Папа, мама и братик...
- Знаю, - шепотом, сквозь слезы ответила тогда Белла. Вытерла глаза и сжала кулачок. - Знаю. И не забуду.
Предателей и изменников, истинных цареубийц. Тех, кто ворвался в ЕЕ дом, неся смерть. Пригретых змей, показавших жало. Глаза в тенях и лживые языки.
Она не забудет.

Прошлое осталось далеко за спиной. Растворилось с плачущей Кэтрин и напряженным Мэттом. Свернуло за угол вместе с конем сира Дункана.
Впереди лежало будущее. Затерянное в укромной долине, посреди величественного леса, подоткнутое грядой невероятных гор, уходящих вершинами к богам.
Белла долго привыкала к новому быту. Привыкала к тому, что о ней больше не заботятся нянечки или милая Кэтрин. Привыкала к самостоятельности и одиночеству, враз навалившемуся на маленькую девочку, лишенную прошлого, отсечённого от всего, что было ей любо. Передав своего драгоценного дракончика сиру Дункану, Сабелла словно приняла для себя это важное решение - теперь она не принцесса. Теперь она только девочка и будет ей до тех пор, пока не придёт время расправить крылья.
А оно придёт. Она точно знала.

Ее кошмары почти закончились. Свежий воздух и близкое присутствие Бэрримора хранили покой, вселяли какую-то уверенность. Малышка лучше спала ночами и довольно быстро привыкла к их новому убежищу, получая искреннее удовольствие от новых впечатлений.
Она никогда не нарушала запрета Бэрримора и не пыталась спускаться к городку. Люди... Люди перестали ее волновать и занимать. Люди таили в себе предательство, опасность и зло. Скрытое зло.
Лес был куда надежнее и понятнее.
Сначала девочка уходила недалеко, боясь заблудиться. Осторожно гуляла по окрестностям и привыкала к дикой природе, наблюдая за птичками, белками и зайцами. Училась ходить тихо, училась «видеть». Давалось ей это не особо удачно, но она не унывала и вскоре сама повисла на Бэрриморе, прося научить ее читать следы и охотиться.
Жалость к милым зверушкам закончилась там, где начался голод. Мясо не появлялось волшебным образом на столе, девочке пришлось увидеть, как сдирают шкуры, сливают кровь и разделывают туши. И вскоре она уже просила охотиться вместе.
На рыбалку Белла ходила с таким же восторгом. Это была возможность посидеть на берегу и завалить Бэрримора очередной порцией своих бесконечных вопросов и рассказов. Белла замкнулась в себе, но рыцарь оставался тем единственным человеком, с которым она оставалась прежней. Она делилась с ним своими скромными прогулками и путешествиями, активно помогала по дому и с огромным восторгом приняла предложение обучиться сражаться на мечах.
В ней сидело что-то. Что-то, что она пока не понимала. Что-то, жаждущее крови и мести, жаждущее справедливости.
И ради этого Белла была готова стараться изо всех сил, каждый день и даже больше, лишь бы уметь постоять за себя. Она больше не хотела бояться.

Тем морозным утром она увлеклась откапыванием съедобных корешков из-под снега и ушла слишком далеко. Внимание ее привлёк скулёж и крики боли. Крики животного. Обрадовавшись возможной легкой добыче, девочка сразу рванула туда, но вовремя одернула себя и настороженно подкрадывалась последние метры. Когда перед ее взором предстал щенок, поливающий кровью снежную насыпь, Белла хмуро оглянулась по сторонам, словно боясь что откуда-то выскочит владелец капкана. Но время шло, животное билось в агонии, а никто другой не подходил.
Чем-то этот волчок напоминал ей ее саму. В родном лесу угодивший в предательский капкан, оставленный и брошенный, совсем одинокий.
Поджав губки, девочка поискала какую-нибудь толстую и крепкую палку, подходя к щенку.
- Тише, не вой, - серьезно сказала, - я знаю что больно. Но надо потерпеть.
Она подошла без страха и протянула руку, готовая к тому, что ее сейчас тяпнут за пальцы. Надо было как-то прижать его, чтобы он не метался еще больше... И она рискнула, второй рукой с помощью палки и «рычага» разводя капкан.
- Вот так. Не скули. Нельзя плакать.
Она сама шмыгнула носом и сняла платок, перевязывая малышу рану.
- Надо быть сильным.
И подняла его, чтобы отнести домой, тщательно заметая следы.

В жизни вдали от дворцовой суеты нашлась своя прелесть – да, теперь вокруг Беллы не было десятков людей, к которым можно было приставать со всевозможными поручения и расспросами, зато вокруг её нового домика раскинулась в своей первозданной красоте суровая северная природа.

Девочка тратила дни и недели на исследование окрестных лесов, с интересом овладевала искусством рыбалки, а несколько позже – охоты. Сперва было непросто убивать живых и ни в чём не виновных обитателей леса, однако запасы Бэрримора были вовсе не безграничны, а старику, к которому так до конца и не вернулась подвижность руки, с каждым месяцем всё труднее давались выходы в лес.

Почти каждое утро Беллы теперь начиналось с сеанса учебного фехтования – размахивать мечом оказалось значительно веселее, чем учить скучную геральдику и читать пыльные книжки. Самодельный лук Бэрримора сперва и вовсе приводил девочку в почти детский восторг. Новая жизнь настолько значительно отличалась от старого быта, что помогала отвлечься. Было так просто забыть о прошлом, заглядываясь из окна крошечной комнатки на монументальное и непоколебимое величие заснеженных гор.

Бэрримор, правое плечо которого так до конца и не восстановилось, то и дело начиная ныть в плохую погоду, к счастью, умел превосходно орудовать мечом и левой рукой. Эти занятия явно доставляли старику удовольствие – он учил её сражаться так, как сражался он сам. Учил медленно, осторожно, неизменно выигрывая их каждый тренировочный поединок и иногда, забавы ради, ей поддаваясь. Уроки явно не проходили даром – сама того не замечая, Белла становилась сильнее, быстрее. Она не видела этого, но с каждым днём победа давалась Бэрримору с чуть большим трудом.

Со временем Белла начала самостоятельно выходить на охоту – сперва старик беспокоился, однако видя, что девочка отлично управляется с кинжалом и луком и, кроме прочего, даже не думает вопреки его запретам спускаться к деревне, расслабился, начав отпускать её в лес в одиночку на целые дни. Когда Белла возвращалась и, сияя от гордости, выкладывала несколько зайцев на дощатый стол, он, улыбаясь, кивал и называл её маленькой беспощадной охотницей.

Освобождённый щенок сперва испуганно огрызался – домой его Белла дотащила не без труда. На визг и скулёж из хижины вышел Бэрримор – он, конечно же, ни стал упрекать девочку, а, моментально оценив ситуацию, ушёл внутрь за кипячёной водой и бинтами.

Когда щенок начал бегать по комнате, гордо щеголяя перебинтованной лапкой, Бэрримор так и вовсе растрогался от крайнего умиления. Пёс оказался ласковым, пушистым и очень приятным на ощупь – ночами он скулил, запрыгивая на кровать Беллы и начинал тыкаться горячим влажным носом в лицо девочки. Свою хозяйку он обожал – быть может, таким образом благодарил за спасение. Быть может – просто нуждался в ком-то, кому мог бы всецело доверится. Так или иначе, но щенок очень скоро стал полноценным членом семьи, сопровождая Беллу на каждой вылазке и превращаясь со временем в гибкого поджарого полуволка.

Месяцы шли, сменялись года, выветривались из памяти события прошлого. Если кто-то и пытался искать Беллу, то всем их попытки оказались провальными. Никто не беспокоил бывшую принцессу в её тайном убежище – её новым и единственным другом стала природа.