Бал ста королей | ходы игроков |

Есть черный тополь, и в окне - свет,
И звон на башне, и в руке - цвет,
И шаг вот этот - никому - вслед,
И тень вот эта, а меня - нет.


В воздухе кружил снег, пушистыми хлопьями оседая на крыши машин и зонты прохожих. Едва долетая до земли, снежинки таяли, превращаясь в лужи.Но дух весны уже незримо присутствовал в городе. Был ли он в мимолетных улыбках прохожих, предвкушавших последние зимние выходные или в цветочных лотках, на которых появлялись уже тюльпаны и нарциссы. Скоро, совсем скоро сменятся тяжелые теплые шарфы на легкие палантины, а плотные пальто на легкие плащи. Но почему-то в этом году весна не несла обновления. Все было, как всегда. Люди, машины, новые коллекции за яркими витринами магазинов. Скоро появятся туристы, которые предпочитали ранние поездки, чтобы застать пустые музеи. Жизнь шла своим чередом, делая очередной оборот на привычной спирали.

Пустая квартира. Домработница придет только через два часа, муж в очередной командировке. Он очень важный сотрудник, без него не обходится ни один проект бурения на шельфе. Все его мысли в последнее время - о новой платформе. Все его разговоры о том, что летом он уедет на месяц и Марго придется одной ехать в отпуск, но зато она может выбрать любую точку мира.
- Ты же мечтала о Греции? Вот и езжай. Я не люблю развалин, значит не испорчу тебе удовольствие, - с улыбкой говорил он, подкладывая Маргарите очередной буклет. Его секретарша считала своим долгом подсказать начальнику и его жене все, что угодно.

Но дом все равно оставался пустым. Огромная квартира в центре, в старинном доме - предмет зависти многих. Еще был, потолки больше трех метров, с идеально сохранившейся лепниной, окна, выходящие на Старый город. Родители мужа не мало в нее вложили, чтобы сын и невестка были здесь счастливы. Не подумали лишь, что выверенный интерьер не принесет радости туда, где душам было пусто.

Милый мой друг, моя история довольно скучна и слишком обыденна, чтобы о ней рассказывать. Сколько таких бродит по свету - не сосчитать! И все они - тени, плетутся по набережной, склоняются над водой, смотрят на свое тоскливое отражение и отворачиваются, не находя в глазах своих того ясного света, что поражает счастливая душа. И я - одна из них.

Моя история начинается с тех незапамятных времен, когда я еще девчонкой пускала кораблики по ручейкам весенней Риги. Ах, Рига. Душа моя навек преданна тебе. И как, скажи мне, угораздило ее, эту маленькую девчушку оказаться в тюрьме собственных суждений и людских догм? Крепкое надежное плечо, финансовая независимость, учтивость и уважение в семье - все эти слова столь же чопорны, как и эти высокие статные стены моей камеры, моей клети, в которой я живу.

Ах, этот дом чудесен! Зря я так о нем. Он должен был привести меня в восторг, когда я впервые вступила на его порог, но этого не случилось. Сколь высоки не были стены, они были. И вся эта лепнина, вся эта стать и роскошь были лишь украшением моей несвободы. Впрочем, что для меня несвобода, для других - рай! Жить в таком доме, да с таким мужем - чего еще может желать женщина? Хм, действительно, чего?

Временами, я бреду по сонной Риге и размышляю над этим вопросом: чего мне еще желать? Я не люблю возвращаться в свой дом, не люблю ведущие к нему тропы, не люблю силуэт мужа, спешащего на встречу. Я не люблю. Я не люблю все, что меня связывает с моей жизнью по рукам и ногам. Но это такая огромная тайна, размером с целую вселенную, о которой я не в силах ни кричать, ни шептать. И я чувствую, как тону в пучине собственного бессилия. Темные воды печали подступают к губам и я слабо улыбаюсь мужу. Вот я и вернулась, дорогой..

Он показывает мне буклет. Греция. Афины. Скульптуры и развалины. Предлагает ехать одной, ведь у него очередная командировка. Я не нахожу слов, чтобы ответить. Мотаю головой и смущенно улыбаюсь. Я совсем не знаю, что мне чувствовать, я совсем не понимаю, что я должна чувствовать. Испытывать радость? Восторг? Для меня это пустые слова. Я давно не испытывала этих чувств. Актеры в театрах играют их слишком фальшиво. Я всматриваюсь в их лица, пытаясь прочувствовать их счастье, но ничего не выходит. Они чужие. Эти актеры и эти эмоции. Все чужие, все далекие. И я сама от себя безумно далека.

- Мне нужно подумать, - шепчу я в ответ, всматриваясь в яркие буклеты. Они неестественно радостные, такие, что хочется смять и выкинуть в ближайшую сточную канаву, чтобы расползлись и исчезли из серого моего мира, будто и и не было их, не существовало.
- А там на улице канареек продают! - вдруг выпалила я и замерла, - Они такие желтые, маленькие.. - уже чуть тише продолжаю, - Красиво смотрятся на фоне этой слякоти и луж. Не хочешь взглянуть?

А он любил. Муж. В его чувстве мало было пыла, которого ждали юные девушки и еще меньше восторга юнцов. Супруг Маргариты обожал ее тихо, окружая всем возможным комфортом, всем возможным удобством. Он почти не мешал ей жить. Просто... каждый день он возвращался домой, рассказывал, как прошел его день, мало отличавшийся от всех предыдущих. И утром уходил в другой мир. Там не было места Марго, но муж этого не понимал. Не чувствовал, что каждый раз оставляет ее одну, и его жизнь продолжалась, он чего-то достигал, а нить ее жизни терялась в кривых улочках старой Риги.

- Да что тут думать? - улыбнулся муж, отворачиваясь, чтобы включить кофеварку. - Это же Греция. Мифы, легенды. Забавные греки, - он понятия не имел на сколько забавны греки. Муж редко ездил куда-то отдыхать, даже свадебное путешествие могло не пересечь границ Латвии, если бы свекровь не подсуетилась, решив, что необходимо отправить детей подальше от холодной Балтики. Лазурный берег был выбран даже без согласования. "У моей знакомой там чудесный домик, не отказывайтесь!" щебетала свекровь. Она была так рада, что ее сын наконец женат.

- Канареек? он словно не сразу понял кто это. - Ты хочешь птичку? - муж был удивлен, как случалось всегда, когда речь заходила о каких-то не практичных вещах. - Я кофе варю. Ты прямо сейчас хочешь пойти? Правда хочешь? - засуетился он.

Марк любил ее. Марго это прекрасно знала и чувствовала. Только от осознания этого ей не становилось легче. Она не могла любить его сильнее, чем выходило. Родной человек. Марк уже давно стал родным человеком. А может никогда большим и не был. Марк был олицетворением отцовской заботы, порядочности и надежности. А Марго этого было отчаянно мало. Бывало, она просыпалась среди ночи и слушала его дыхание, и не возникало в ней ни нежности, ни ласки. Его дыхание было для нее данностью. Вот он лежит рядом и спит. И не более чем. Спящий муж. Человек, который заботится о ней и живет рядом. Рядом. Не с ней. А она рядом с ним. Такое взаимное существование близ друг друга. Они попьют кофе рядом, не вместе. Они будут думать каждый о своем, они будут смотреть каждый в свое окно и видеть разный пейзаж. Они живут разными жизнями, болеют разными чувствами, и никак не могут объединить свои жизни. Все только рядом, но никак не вместе. И сейчас он отпускал ее в Грецию одну, ибо у него были совсем другие планы и цели, совсем иные желания и взгляды на дорогие сердцу Марго вещи.
Она уже давно смирилась с тем, что одинока в семейной жизни. Признать это было тяжело, но необходимо. И однажды она признала это, и пейзаж за окном стал унылее прежнего, и по Риге прокатились долгие моросящие дожди. Рига праздновала ее одиночество. А Марго плакала вместе с ней.

"Ты хочешь птичку?"
Канарейка в его глазах была лишь птичкой. Его практичность никогда не изменяла ему. Желтая птичка, и не более чем. Прихоть жены, которую он с легкостью может исполнить. Ему не важно, почему так важна эта птичка для нее, не важно и то, почему Марго хочет показать ему этих желтых птиц на фоне сырой Риги. Он видит в ее словах только прихоть: купи птичку. Хотя о покупке она даже не заикалась.
- Я кофе варю. Ты прямо сейчас хочешь пойти? Правда хочешь?
- Нет, - опустила глаза Марго и слабо улыбнулась, - схожу туда сама, когда ты уйдешь на работу. Пей кофе спокойно. А на счет Греции я действительно должна подумать. Такие вопросы быстро я решать не умею.
И она тихонько удалилась в свою комнату. Ей хотелось остаться одной, наедине со своими беспокойными мыслями.

Желтые канарейки не давали ей покоя. Они были тревожным символом в ее жизни. Такие яркие цветы на серой мостовой. Такие беспокойные, такие манящие своей яркостью. Будто что-то иное стучалось в ее серую жизнь, и Марго влекло к этому, влекло к этой опасной новизне, как бабочку к огню.

Разум, вскормленный увещеваниями родителей о правильной жизни, судьбами подруг и одноклассниц, воспитанием и всей культурой, шептал, что это очень много - благополучный дом и родной человек рядом. Что это все очень правильно и так должно быть. Но почему этого было так мало? От чего не радовало ничего, а сердце, подобно известной героине Джейн Остин требовало ярких всепоглощающих чувств?
Марку печали жены было не понять. Он связывал ее вялый настрой с погодой. Все устали от зимы, холодной и серой. Если бы Маргарита только заикнулась о том, что хочет куда-то на солнышко, он сделал бы все. Но сам остался бы дома, потому что нельзя просто так взять отпуск, потому что жил по графику.

Иногда Марку удавалось уловить что-то в голосе Марго. Ведь знал он ее очень давно и она тоже была родным человеком. Не предметом мебели или чего-то еще, Марк понимал, что ему повезло и что его супруга хороша не только красотой. Каждый день он возвращался домой, где ему было хорошо. Стабильно, спокойно, так как Марк мечтал.
- Я думаю, что канарейка будет прекрасно смотреться в гостиной, - сказал Марк, удовлетворенный тем, что на стылую улицу ему все же идти не придется. За это он был признателен и готов выполнить любой каприз. Даже обнаружить вечером в квартире клетку с канарейкой.

По негласной традиции Марк разливал кофе в две чашки, доставал из холодильника сыр и творог, накрывая стол для завтрака. Он считал этот ритуал важной частью их семейной жизни, как и совместный ужин. Но тогда на стол накрывала Марго. А после завтрака он уезжал на работу, чтобы исчезнуть из жизни Марго, напоминая о себе лишь смской в обед.

А торговец с канарейками не уходил, зазывая покупателей. Маленькие птички ежились в своей клетке, поблескивая глазками и щебеча сто-то. Жаловались на холод и шум. Пытались увернуться от пальцев детей, которые тянулись к ярким созданиям. Довольно скоро осталась только одна птица - крохотная, распушившаяся, чтобы хоть чуть-чуть согреться и жавшаяся в дальний угол клетки, чтобы укрыться от ветра. Черные глазки смотрели с тоской, совсем, как человек.

По измученной влагой брусчатке Риги спешила взволнованная женщина. Она едва запахнула пальто, кое-как повязав шарф. Каблуки ее строгих дорогих сапог выстукивали тревожную арию ее души. Она неслась туда, куда стремилось ее сердце. Желтые фонарики на угрюмой серой улице. Они не давали ей покоя. Она была зачарована их светом, очарована их тоской. Их почти всех раскупили.

Маргарита едва помнила, как выскочила на улицу, едва не сбив мужа. Она отказалась от завтрака и совсем позабыла о путевке. Она не попрощалась с Марком и не сказала, куда спешит. Ей нужна была эта желтая птичка как воздух: она поняла это слишком неожиданно и остро, чтобы суметь взять себя в руки, чтобы попытаться хоть что-то взвесить. Желтый круг на сером фоне. Птицы символизировали перемены. Безумные перемены, которые всегда пугали ее, от которых она бежала, как от огня, скрываясь за трехметровыми стенами своей башни, за широкой спиной своего отстраненного мужа. Маргарита всю жизнь стремилась к покою и сейчас понимала, как погибает, погребенная под этой пылью уверенности в завтрашнем дне. Погибает, задыхается, чахнет..

Вот уже последний поворот до птиц. Сердце тревожно отбивает чечетку. А может она зря так спешит? Может стоит как следует обдумать столь поспешный шаг? Ведь это не игрушка, это живое создание. Может канарейкам не нравится запах ландышей, что стоят у них в гостиной? Может они ужасно крикливы и привередливы? Маргарита поворачивает за угол и встречается глазами с торговцем. Клетка пуста.

Какая же она дура! Эти желтые птицы были чем-то куда более важным, чем просто птицами. Они были символом перемен, тем, что заставило бы ее очнуться. А теперь клети были пусты. Она растерянно приближалась к клеткам, чувствуя теперь, что плохо подвязала шарф и завтра наверняка сляжет с температурой. И вдруг блеснуло желтым. Быть может, показалось? Маргарита всматривается и наконец видит: в самом дальнем углу клети осталась последняя птица. Крохотная, маленькая, совсем как она сама. Одинокая, испуганная, уставшая.

- Будьте добры, канарейку, - не слыша себя, произносит Маргарита, во все глаза разглядывая желтую птичку. Протягивает деньги торговцу, не в силах оторваться взглядом от ее птички.

Последнее, что видела Марго в квартире - улыбка Марка. Порой он вел себя так, будто его жена - капризный ребенок. Вот сейчас птичку захотела, вот и бежит бегом. Совсем как маленькая девочка, которой позволили купить куклу, о которой та мечтала.

Прохожие удивленно оглядывались на бегущую женщину. Не часто по улицам такие бежали - ухоженная, красивая и встревоженная. Это вызывало беспокойство. Одна горожанка средних лет окликнула Маргариту по-русски, спрашивая, не случилось ли чего.

Маленькая птичка, тоскливо сидящая в большой клетке. Красивая, изящная. Легко было почувствовать родство с ней.
Продавец этого не видел. Он был рад, что последнюю птичку покупают и он может пойти домой, в тепло. Радость его была так велика, что за пару евро он отдал еще и клетку, чтобы "юной леди" было удобнее нести.

- Как жаль, что такую красоту заключают в клетку, - услышала Маргарита глубокий голос совсем рядом.
Высокий мужчина лет сорока, в дорогом костюме и зонтом-тростью стоял рядом с лотком и внимательно рассматривал девушку. От этого взгляда становилось не по себе, он словно насквозь все видел. И совсем не ясно было, о чем он говорил. Почему-то казалось, что не о птице.
- Погода совсем не подходящая для таких нежных созданий, - незнакомец раскрыл над Маргаритой зонт и тут же, как по волшебству, пошел дождь, холодный, сильный, мерзкий. - Вы позволите проводить вас?

Маргарита не заметила улыбки Марка, как и не обратила внимания на окликнувшую ее русскую женщину. Все ее существо стремилось к птичке, и каково же было ее облегчение, когда продавец с радостью согласился продать ей желтый огонек и даже вручить клетку в придачу. И правда, как она не подумала о том, что у нее даже клетки не было? Ах, Маргарита. Не зря, наверное, Марк считает ее капризным ребенком. Так загореться покупкой могла только она, милая нежная Маргарита.
И когда за спиной раздался вкрадчивый незнакомый голос, Маргарита здорово стушевалась. Сей миг покупки был для нее священен: она пробежала с полгорода, стремясь к чему-то необходимо новому, и вдруг кто-то незнакомый становится свидетелем ее обнаженного в желании существа. Как она могла допустить это?
Марго испуганно оборачивается, в стремлении противостоять незнакомцу. Как он посмел врываться в ее мир своей неосторожной фразой? Как смел нарушить этот божественный миг ликования от приобретения желтой надежды среди этой серой городской хмари?
Но и тут ее настигает оторопь. Высокий статный незнакомец в дорогом костюме - все это было мелочью по сравнению с тем, как смотрел на нее он и о чем говорил.
Кажется, он видел не только ее, но и всю ее жизнь насквозь. И говорил он совсем не о птичке. Он говорил о ней, о Маргарите, и о ее клетке, в которую она собирается поместить и эту желтую канарейку. Но как же.. нет-нет.. все это ей лишь кажется. Она не станет искать подсмысла там, где его наверняка и нет. И Маргарита уже хотела поспешить прочь от этой странной встречи, унося с собой желтую птаху, когда незнакомец раскрыл над ней зонт и будто околдовал ее. И если бы даже этот удивительно подходящий дождь не начался, она бы все равно направилась с ним под его зонтом по этим слякотным улицам города. Что-то важное было в этом незнакомце, что-то, что она не могла объяснить, но лишь чувствовала. И это важное влекло ее к нему, как с полчаса назад не дало пройти мимо птиц и не позволило забыть о них по возвращению домой. В воздухе витало незнакомое ей доселе чувство свободы и пришедшие с ним под руку чувства эйфории и опасности. Щеки Марго горели, а руки холодели от волнения, но она безропотно шла подле незнакомца.
- Буду признательна, - услышала она свой ответ.

Наивность Маргариты нравилась Марку, это все знали. Ему, серьезному и ответственному, казалось, что супруга вносит в его жизнь все, что нужно, чтобы существование не казалось серым и унылым. А ради этого Марк был готов вытерпеть все, даже канарейку.

Незнакомец нисколько не выглядел виноватым. Он осознанно заговорил именно в этот момент, в столь важный и почти священный.
Мужчина был красив, но как-то не по-хорошему. Точеные черты лица, резкие, прекрасно очерченные, будто кто-то рисовал его тонким стержнем, прищуренные глаза разного цвета - карий и голубой. Не самая большая редкость на свете, но все равно удивительно было видеть именно такого человека. В средневековье его назвали бы слугой дьявола. И вот ведь странность - стоял он посреди древних стен, в которых запросто могли бы сжечь.

Птичка в клетке притихла, посматривая на людей глазками-бусинками. Она замерзла уже и жалась поближе к Маргарите, пытаясь уловить немного тепла сквозь решетку.
- Неудачное время для таких хрупких созданий, - незнакомец предложил Маргарите руку. В его движениях, взгляде и особенно голосе было нечто знакомое. Словно Марго встречала его уже однажды, и доверяла. Он не нес угрозу, обещая безопасность и покой. - Я прошу прощения, что не представился. Мое имя Бран Балор. Но вы, Маргарита, можете звать меня Бран.