Судьбы людские: Гражданская война в России | ходы игроков | --- "Штабъ ФСЛО", 02.03.1917

- Мда, Василий Корнеевич... К чему же приведет эта наша революция?.. Говорят, в Петрограде матросики вовсю разбушевались. - грустно сообщил Ганурский коллеге, глядя на очередную колонну демонстрантов, от которых они укрывались в какой-то книжной лавке. Солдаты, матросы, гражданские в одном строю под красным флагом... А ведь несколько лет назад они все наверняка так же рьяно митинговали за войну, царя и Сербию.

Долго ли, коротко ли, контрразведчики добрались до штаба флотилии. Тут то и началось самое интересное. Для начала дежурный мичман отказался пропускать сотрудников контрразведки. Контрразведки! Дожили. Раньше полицейский мундир внушал страх и уважение, а теперь до чего дошло? Спустя несколько десятков минут полный злости Ганурский, чего не было с древних времен, схватился за трубку телефона.

- Барышня? Беломорское контрразведывательное управление, подполковника Юдичева... Ваше высокоблагородие, Ганурский. Видите ли, Пал Василич, мы сейчас на пропускном пункте штаба флотилии, да, на Троицком. Дежурный отказывается нас пропускать, несмотря на документы и полномочия сотрудников контрразведки. Да, даю трубку. Пожалуйста, мичман.

Слова старшего офицера возымели свое. Но против бюрократии и канцелярщины, главных врагов России, а отнюдь не германов и австрияков, бумажки БКО были бессильны. От "кабинет такой-то, этаж такой-то" поневоле хотелось разразиться матерной бранью, коей отличались городовые и приблатненные бандиты, часть которых, небось, с "любовью" вспоминали полицейского надзирателя Ганурского, сидя где-нибудь недалеко, под Вяткой. И все, абсолютно все, от контр-адмирала (или генерал-майора береговой службы, черт его разбери) до какого-то чиновничишки, будто посмеивались над ними.

Но все-таки мир не без добрых людей. В данном случае им стал некий капитан второго ранга Борис Павлович Ильин, который любезно назвал имя так нужного контрразведчикам офицера, ответственного за что-то там. И через несколько минут господа чиновник и офицер дошли до двери со скромной табличкой "Помощникъ начальника Управленія морскимъ транспортомъ".

- Мичман Калинин? Титулярный советник Ганурский, корнет Карпицкий, беломорская контрразведка. Я так понимаю, вы ведете учет всех судов, входящих в ближайшее время в порт Архангельска? Будьте любезны, предоставьте всю имеющуюся документацию - спокойным, но повелительным тоном с порога заговорил Александр Николаевич, протягивая документы.

— "Наша"? Помилуйте, Александр Николаевич. Никак не хотел бы я иметь какую-либо обобщенность с этой бессмыслицей. Страна в войне, на передовой люди гибнут, защищая Родину и родных своих в тылу, а тыл при том... Эх, — качнул головой Василий Корнеевич с нескрываемой досадой. Не было у него ни ненависти, ни презрения к революционным настроениям, просто не мог он понять их смысл и суть, и поэтому отметал и отстранялся от них, как от чего-то чуждого.

Штаб флотилии, а точнее организация труда и делопроизводства в нем, корнета немало удивили. А вослед удивлению пришло раздражение, и чем дольше мариновали его и Ганурского, гоняя по этажам и кабинетам, и отсылая от одного несведущего человека к другому, не желающему принимать на себя хоть какую-либо ответственность, тем больше злился Карпицкий. Не так, все не так должно было быть! Должны были сотрудники при одном виде контрразведчиков вытягиваться во фрунт и только что честь не отдавать, те, что гражданские. А уж содействовать всячески — и подавно...

Потому и все больше суровело лицо его, и сжималась рука вокруг пустоты вместо оставленной в гостинице сабли. Как вся эта бюрократическая волокита не была похожа на реализацию его плана, сложившуюся в голове вчера вечером! Все должно было пройти быстро и резко, как кавалерийский удар во фланг вражеским построениям, без проволочек и промедлений.

И в разговоре с Калининым корнет стал чуть позади, сохраняя тяжелое молчание, и в то же время догадываясь, глядя на усталое и раздраженное лицо мичмана, насколько работа в данном ведомстве утомительна.

После стольких мучений в долгих коридорах и пыльных кабинетах было забавно наблюдать, как меняется лицо Калинина при словах Ганурского о контрразведке: с усталого и раздраженного на удивленное и даже несколько затравленное. Мичман был явно не готов к подобному визиту, и теперь не знал, что делать. А, может быть, еще не выработал свойственную большинству чииновников реакцию на разного рода просителей. На лице молодого офицера прямо-таки читался вопрос: "Какого черта они пришли ко мне? Неужто я заподозрен в шпионаже? Господи, за что же такое наказание? Что же со мной будет?"
Словно прося молчаливо поддержки, хозяин кабинета бросил быстрый взгляд на сидевших рядом чиновников, но те сделали вид, что никаких посетителей нет и ничего их, кроме работы, не интересует: уткнулись в печатные машинки и споро застучали текст. Негласный ответ их был ясен всем - ты начальник, я дурак: вот и разбирайся сам.

Как можно более незаметно для визитеров вздохнув, офицер отодвинул стул, поднялся из-за стола во весь свой невеликий рост и представился, неотрывно смотря на Ганурского:
- Павел Григорьевич Калинин, помощник начальника Управления морским транспортом. Пра..., - он поперхнулся и продолжил, - мичман... военного времени. К Вашим услугам, господа контрразведчики.
Обернувшись к бойко печатающим подчиненным, он продолжил уже в приказном тоне:
- Господа, мне кажется, для вас сейчас самое время посетить курительную комнату. Будьте так любезны, оставьте нас минут на двадцать.

Чиновники словно этого и ожидали: быстро поднявшись и торопливо поклонившись контрразведчиками, они оставили кабинет. Дождавшись их ухода, Калинин продолжил:
- Извините, господа, что не предлагаю вам присесть: мест, увы, нет. И еще: ежели изволите, то без чинов.
Сев за стол, мичман покопался в документах, и, выудив какой-то журнал, удовлетворенно кивнул:
- Момент, господа. Сейчас все сообщу.

Пролистав с десяток страниц, Павел Григорьевич потер глаза, вздохнул и зачитал несколько монотонным голосом:
- Итак, корабли, прибывающие до 15 марта 1917: по последующим числам дата прибытия может разниться - война-с:
05.03.1917 - парусная шхуна "Александр" с грузом рыбы
07.03.1917 - британский пароход "Zillah" с грузом кардиффского угля, пароход "Епифан" без груза из Мурманска
08.03.1917 - парусно-паровые шхуны "Cristiansund" и "Gyller" из Норегии с грузом пшеницы
09.03.1917 - британский пароход SS "Balfour" и с грузом военной амуниции, парусная шхуна "Вологда" с грузом рыбы
10.03.1917 - французский пароход "Joanne" с грузом для своего посольства
12.03.1917 - британский пароход SS "Anne" и с грузом военной амуниции, парусные шхуны "Могучий" и "Рыбак" с грузом рыбы
13.03.1917 - норвежский пароход "Ægir", пустой
15.03.1917 - британский пароход "Ledy Winter" с разными грузами.
Могу ли я помочь контрразведке чем-то еще?

- Можете, мичман, можете... - пробормотал Ганурский, глядя, как чинуши перекатываются из кабинета на покурить.

Почему-то вспомнились слова, сказанные корнету в магазине: "Наша, Василий Корнеевич, наша. Теперь-то мы от нее никуда не убежим, как в девятьсот пятом. Ладно, пошли, кажется, толпа прошла."
Беспардонно переставив стулья чиновников к столу Калинина, Ганурский предложил Карпицкому сесть, что и сделал
сам.

- Давно из пехоты перевелись, Павел Григорьевич? Можно?
Взяв журнал и "братски" поделив его с корнетом, Александр задумался. Норвежец и британец, которые последние в списке, были весьма соблазнительны. Ну и лягушатник был, наверное, не плох, только вот придется разбираться с посольством, а это сейчас ни к чему. Впрочем...

-А знаете, Пал Григорьич... Будьте добры, все документы на суда... как это читается... В общем, на французский, норвежский и английский "Леди Уинтер"... да, на эти три парохода. Характеристики, груз, в общем, все, что есть. Если, разумеется, вас не очень затруднит.

Будто бы если это его затруднило, то можно было бы ничего не делать, ха.

С благодарностью кивнув Ганурскому, корнет сел на предложенный стул и с удовольствием вытянул гудевшие от бестолковой беготни по ведомству ноги.

Журнал оказался весьма полезным. Карпицкий кивнул в подтверждение слов напарника, и, в меру своих познаний иностранных языков, уточнил:
— Да, французский пароход, кажется, "Джоанна", да? А также норвежский, хм... "Эгир"?

После этого он оглянулся, убедившись, что за покинувшими кабинет чиновниками дверь заперта плотно, и вновь глянул на мичмана:
— Вы же понимаете, Павел Григорьевич, что все то, что здесь сейчас будет происходить, составляет военную тайну.

Пе... Пехоты?, - кажется, на сей раз Калинина проняло еще сильнее, чем при упоминании о контрразведке, - Господь с вами, господа, я в пехоте не служил и служить не собираюсь. С вашего позволения, - мичман ажно приподнялся, опершись на стол, - я в двенадцатом окончил Рижское мореходное училище по классу штурманов, и до мобилизации был штурманом на пароходе РОПИТа "Евстигней". В пятнадцатом меня мобилизовали на флот и сразу же направили в Школу прапорщиков флота, откуда я выпустился по экзамену в чине прапорщика по морской части.
Ну а потом меня направили сюда. Я, конечно, не раз ходатайствовал перед командованием о переводе на боевые суда - хоть на какой старый тральщик, но начальству виднее. Ну а в ноябре прошлого года я получил мичмана, - он скосил взгляд на погоны, - военного времени, и был назначен в Управление заместителем начальника. Так что, прошу уж меня простить, сапогом я никогда, - Павел Григорьевич еще раз с нажимом повторил, - никогда не был.

Выслушав просьбу Ганурского, мичман молча кивнул и зарылся в документы. Кончики ушей и щеки молодого офицера чуть порозовели: ему явно было стыдно за проявленную экспрессию. Где-то спустя пару минут работы он оторвал взгляд от бумаг и тихим голосом проговорил:
- Господа, будьте любезны подождать еще немного. Сами видите, - он развел руками, - в моей епархии документов - море, а возможностей их рассортировать, увы, нет. Вы извините, я чаю не предлагаю - у самих нет.
Сказав это, Калинин снова зарылся в документы, оторвавшись от них лишь для того, чтоб шикнуть раздраженно на вернувшихся и сунувшихся было в кабинет чиновников. Подчиненные, увидев, что суровые гости еще не покинули помещение и продолжают мурыжить начальство, сами были счастливы захлопнуть дверь. О том, что оставаться поблизости они не решились, контрразведчикам сказал удаляющийся дробный перестук каблуков.

Наконец завершивший свою "археологию" мичман вручил посетителям несколько бумаг, имеющих непосредственное отношение к интересующим их пароходам. Три бумаги, написанные от руки, были подписаны неким зауряд-военным чиновником Пасечниковым, указанным в документах, как ревизор, и были кратким описанием технических характеристик "Леди Уинтер", "Джоанны" и "Эгира". Судя по дате документов, все они уже как минимум не однократно посещали Архангельский порт - бумаги были датированы 1916 годом. За ворохом сведений, понятных только флотским, Ганурский и Карпицкий обратили основное внимание на следующую информацию:
SS "Ledy Winter"
Дата постройки: 1878
Верфь: Ailsa Shipbuilding Company
Владелец: Ohlson & Co.
Порт приписки: Liverpool
Капитан: John McMillan
Водоизмещение: 3273 тонны
Скорость: полный - 12 узлов, экономичный - 8 узлов

NV "Joanne"
Дата постройки: 1899
Верфь: Villez
Владелец: Pierre Fourier
Порт приписки: Le Havre
Капитан: Pierre Fourier
Водоизмещение: 911 тонн
Скорость: полный - 15 узлов, экономичный - 12 узлов

DS "Ægir"
Дата постройки: 1871
Верфь: Porsgrund mek. Verksted, Porsgrunn
Владелец: Wiel & Amundsen
Порт приписки: Bergen
Капитан: Alf Møller Mathiesen
Водоизмещение: 7668 тонн
Скорость: полный - 11 узлов, экономичный - 9 узлов

На слова Карпицкого о "военной тайне" офицер скупо кивнул:
- Понимаю, господа. Данная информация распространяться мной не будет.
Снова покопавшись на столе, он передал гостям две немного помятые накладные, содержащие сведения о грузе, с которым собираются прибыть в Архангельск иностранные пароходы. "Норвежец" и правда шел пустым: в обосновании прибытия указывалось на необходимость погрузки и перевозки руды, приобретенной по договору непосредственно с российским Министерством торговли и промышленности. Перечень же груза "англичанки" оказался столь обширен, что к накладной пришлось добавить еще один лист. Не смотря на объем, ничего интересного там не было - лишь всякая бытовая мелочь от обуви и платий до швейных и печатных машинок: британцы, видимо, решили сделать ставку на то, что пользуется спросом как у военных, так и у гражданских, и всегда необходимо.
Помявшись, Калинин передал и третью накладную, на которой стояла печать: дипломатический груз. Передав бумагу Ганурскому, он извинился:
- Иных сведений не имеем. За более подробной информацией вам надо обратиться во французское консульство... Только я сомневаюсь, что они дадут вам ответ.

Упоминание о "сапогах" вызвало у корнета толику симпатии к мичману. Кавалерия по роду занятий с пехотой взаимодействовала куда теснее, нежели флот, но и они смотрели на товарищей, месящих грязь на своих двоих, так сказать, "с высоты седла".
А вот дальнейшее — мало-помалу, бумажка за бумажкой, накладная за накладной, — Василий Корнеевич наблюдал все более оживленно, все менее раздраженно и вообще будто бы возвращался в свое окрыленное состояние, с которым еще утром покидал гостиницу.
— Да и черт с ним, с французом, Павел Григорьевич, — с легкой улыбкой сказал Карпицкий, глянув мельком в накладную "Джоанны". При виде документов, на поиски которых ушло столько времени в треклятой бюрократической машине, настроение его значительно улучшилось. И даже тот факт, что сведения, изыскиваемые о содержимом французского судна, оказались сокрыты дипломатической печатью, нимало его не расстраивал. Для себя лично он уже твердо определился с кандидатурой предполагаемого "живца". Британская "Леди Уинтер", как назвал ее Ганурский, или "Винтер", как для себя решил Карпицкий, подходила идеально. Судно союзников, недорогой груз, который в случае — крайнем, конечно же, и будут предприняты все необходимые меры, чтобы предотвратить его! — утраты не сильно ударит по снабжению, скорое прибытие — все параметры подходили идеально.
— Что скажете, Александр Николаевич? — спросил он коллегу-напарника, кивая на накладную "британца". — Наш?
Для себя Василий Корнеевич решил, что если Ганурский так же согласится с кандидатурой "Леди Винтер", то тотчас же он запросит у мичмана помощи в, так сказать, переоформлении груза. И так уже потеряли времени в этом "адмиралтействе"...

- Успеешь еще - чуть слышно пробормотал Ганурский. Ему то не было разницы, сапог этот офицеришка или самотоп. С высказыванием Карпицкого же оставалось только согласиться:

- Мда. Конечно, этот "Эгир" или "Ёгер" посимпатичнее в тоннаже. Но с британским будет полегче. Да и факт разгрузки хотя бы будет. В общем, идея ваша - вам и карты в руки. К тому же, вам в военных вопросах всяко виднее нашего.

— Благодарю, Александр Николаевич. Значит так, Павел Григорьевич. Нужно мне от вас следующее...
Карпицкий наклонился ближе к мичману, чуть понизил голос и, разложив документы на столе, принялся четко излагать план действий.

Под диктовку Карпицкого мичман заскрипел перьевой ручкой, записывая указания контрразведчика. Услышав первую часть плана, Калинин поднял недоумевающий взгляд на возвышавшегося над ним корнета, но, пересекшись глазами с твердым и решительным взором Василия Корнеевича, несколько смущенно отвел глаза, уткнувшись в бумагу и продолжив писать.
Пару раз, когда совершенно не флотский человек Карпицкий путался во морских терминах, Калинин тихим голосом ему подсказывал, какой оборот лучше использовать: мичман явно не собирался манкировать тем поручением, которое ему выдали контрразведчики.

Когда корнет изложил все свои планы, покосившись на молчаливо стоящего Ганурского, тот степенно кивнул, подтверждая указания спутника. Флотский чин же еще раз перечитал написанное и сокрушенно покачал головой, подняв на мужчин усталый взгляд:
- Право дело, я не знаю, зачем все это, - он кивнул на исписанный лист бумаги, - нужно Беломорской контрразведке, но даже знать об этом не хочу. Я верю, что это надо для победы, и мне этого достаточно.
К сожалению, я не уполномочен все это решать самолично - надеюсь, вы понимаете, что моя должность для этого не столь высока. Но я, господа, приложу все усилия, чтоб дать ход этой бумаге как можно более быстрее. Ежели вы изволите, я перепишу это на официальном бланке в качестве входящего официального запроса, и вы под ним подпишетесь. А я, со своей стороны, постараюсь, чтобы это не убрали под сукно. Скорее всего, наше командование свяжется с вашим руководством, чтоб подтвердить столь... столь оригинальные указания касательно корабля, ходящего под флагом союзной державы, но это, как мне кажется, не должно причинить вам неудобств.
Итак, господа, вы согласны? Мне приступать?

Кажется, Калинин оправился от первого шока, и теперь смотрел на визитеров строго и спокойно, как и подобает достойному офицеру, пускай и занимающему нестроевую должность в штабу. Попутно, излагая свои размышления, мичман достал из стопки бумаг официальный бланк ФСЛО, готовясь при необходимости заполнить его.

— Все верно, Павел Григорьевич. Для победы надо это, а подробности, думаю, в газетах сможете узнать позднее, сложив одно к одному.
Корнет перечитал написанное мичманом, размашисто черкнул свою подпись, и пытливо взглянул на Павла Григорьевича.
— Но вот еще что, господин Калинин... Бумажка эта, — постучал пальцем по столу, — сейчас становится крайне важной, поскольку в ней все концы в один узел завязываются. Поэтому вам следует напрямую с ней идти к начальству и следить, чтобы не попала она более ни в чьи руки. А потом, когда делу будет дан ход, передадите ее в наше управление со всеми документами. А сейчас, исключительно в целях конспирации, когда будете дверь за нами закрывать, сообщите во всеуслышанье, что вам жаль, что не смогли ничем помочь. Благодарим вас за содействие, и будьте уверены, незамеченным оно не останется.
Кивнув мичману на прощанье, Карпицкий проследовал к выходу.

Ганурский же ответил проще, встав со стула.

- Приступайте, мичман. Исполните все в точности - может, и станете чуть ближе к боевым судам. Честь имею.

И следом за коллегой ретировался из кабинета, оставив малость ошалевшого юношу со своей бюрократией, коей бывший полицейский наглотался за 7 лет в избытке.