Д - Дискомфорт | ходы игроков | ШУТ "День Всепрощения"

...а на последок хлопнули железным кругляшом в лоб звонко, и я вошёл в Ум.

Пока вы пребываете в размышлениях праведных и самосозерцаниях душеспасительных, жизнь на корабле идет своим чередом, мудрые командиры мудро командуют, ответственные старшины ответственно следят за исполнением, а всякие там матросы-утырки, в меру своих убогих сил, старательно исполняют. Но и в этом деле случаются досадные накладки, одну из которых вы и имеете возможность слышать. Вредный старшина изловил морского пехотинца и пытается припахать того к большой приборке.

- Да не буду я этого делать, не для того меня Родина готовила, чтоб я, как матросня ваша, палубу драил.
- Опа! А для чего ж тогда тебя Родина готовила?
- Беспощадно карать врагов веры! Насаждать добро и эту, как ее, гуманность, неумолимо всепрощая всех несогласных! Короче - могу бить, могу не бить!
- Ты че, боец, два раза на берег высадился, и героем из Книги священной себя ощущать начал? Бегом палубу драить!
- Ага, щас, с меня потом вся рота спросит.
- Утомил ты меня. А по ебалу?
- Пхах. По ебалу? Ну, попробуй старшина, попробуй.

Вы слышите негромкий, но очень неприятный шорох, похожий на тот, что издает клинок, когда его тянут из ножен, и тут же смачный звук удара, а затем палуба глухо вздрагивает под весом упавшего тела.
- Говорил же, могу бить, могу не бить.


Тем не менее работа делается, и через некоторое время вы слышите, как топчутся босые ноги по палубе, и как елозит по ней тряпка, под злобный от невозможности орать, шепот старшины, выводящий бессмертные слова:
- Бегом, суки-падлы, бегом! Беговее падла, что же ты, сука, так медленно дергаишьси!? Пока палуба не полизана, палуба считается грязной! Я за службу полизал, и вы у меня полижете! А ты полюби палубу, полюби, сука! Это же пааалуба!


Ближе к вечеру все потихоньку устаканивается, и у простых морячков находится время на задушевные разговоры.
- Сперва конечно неприятно как-то. Наскочили, загнали не пойми куды. Кораблей-то до того в глаза не видал. Опять же, всю родню поубивали, тоже как-то нехорошо.
- Ага, нехорошо.
- Но жить-то и тут можно.
- Чё уж, можно.
- Дома-то бывало день в поле пашешь, потом сухарик погрыз и живешь мечтами о будущем урожае. Ну, кто-то живет, а кто-то и доходит от жизни такой.
- Это да.
- А здесь кормят три раза в день, обувают-одевают, да еще и выслуга лет, ну, пока не убьют.
- Точно, пока не убьют.
- Опять же, в дом терпимости заходишь, монетками звенишь и девкам грешным - "Кто тут царь и бог?!", а они тебе "очевидно ты!"
- С монетками-то да, можно оттянуться культурно и возвышенно.

Такие вот дела. Что у вас в камере, что морячков над ней, у всех в жизни случается разное. И те кто посмышленей, рано или поздно подмечают, что у медали всегда две стороны. А иногда и больше.

Сценка поучительная на глазах разыгралась, куполом тишины милостиво прикрытая. Потому как вряд ли такое звуковое сопровождение явилось бы усладой для ушей человеческих. Хотя, с другой стороны, вопли грешника, за неверие свое наказываемого, должны музыкой в ушах звучать. Значит, недостаточно веры?
Недостаточно, выходит.
И вколачивается вера в ребра, в кости, в суставы с хрустом, в плоть с гематомами, и в голову прямо — с пластиной железной.
Чтоб неповадно было, значит.
Значит, неповадно будет.

— Главный, не главный... Следующий, кто накосячить захочет, будет лично мной удушен. Сразу ли, или попозже чуть — как получится. Просто чтоб ввиду имели.
Пробурчал негромко, но четко в паузу меж разговоров, чтобы все услышали. Буднично так, больше отлеживанием собственных травм занятый, нежели модуляцией угроз в голосе.

Вздремнуть бы.

Обсудили случившееся, назначили виноватых, определились с наказанием за повторные проступки, ну или хотя бы попробовали все вышеперечисленное сделать. Особого понимания найти не удалось, как впрочем и особого недопонимания не случилось, но почти все высказались, а значит время потратили не зря.

А потом не до разговоров стало, потому что, плыли-плыли и приплыли. Гавань, порт, разгрузка живых и мертвых. Вас, само собой, на эту самую разгрузку и определили, в который раз позабыв спросить хочется вам что-то разгружать или таки нет. Невнимательные кругом люди, а может недостаточно еще в вас истинная вера чувствуется, вот и не спрашивают. Полдня мертвяков, доходяг и всяких сумасшедших с кораблей таскали, насмотрелись на них вдоволь. Не все так легко встречу с колоколом перенесли, как вы. Ох, не все.

Зато погуляли, ноги размяли, воздухом подышали несвежим, тут, как и в баронском порту, запахи местами были не из самых приятных. Да чего там не из самых приятных, откровенно гнусные были запахи.
Поглазели краем глаза на базу перевалочную, имперскую. Чисто муравейник, людишек много, кораблей много, товаров и всяких сооружений хитрых много, и даже кой-какой порядок присутствует, Стражей Благочестия поддерживаемый. Хотя, конечно, в вопросах порядка до муравьев местным еще расти и расти.

А потом построили всех пленных на плацу, рядом с портом, и осмотр учинили, причем с каждого корабля пособники вперед тех выставляли, над кем была наибольшая работа проделана. Вы-то грешным делом надеялись, что от вашего корабля это вы и будет. Хоть где-то первые. Но жестокая судьба подлого своего отношения к вам не изменила, - поставили вас во втором ряду. Правда, когда рассмотрели, что за время плавания с людишками из первого ряда сделать успели, как-то передумали вы в первый ряд рваться. Ну его на хрен. Всепроститель храни, стать таким вот передовиком всепрощения калычным.

Под негромкие разговоры пособников, ждали когда на осмотр построенных возжелает явиться особоуполномоченный имперский интендант Руфус. После часа ожидания, стали слышны звуки приближающегося оркестра, который выводил что-то очень сложное и возвышенно-прекрасное, и потому оставлял вас равнодушными. Пособники однако оживились:

- Во, едет. Щас начнутся понты дешевые. Чо там в прошлый раз-то было? Руку заменил на щупальце серебряное?
- Не-е, это в позапрошлый. В прошлый - окуляры на полголовы из цельного сапфира, и вместо нижней части тела - механическая приблуда о восьми ногах.
- Мда, с жиру бесится, как из столицы его выпиздили.
- И не говори. Чует видать, что недолго куражиться осталось.

Тем временем на плац вступили грозные телохранители Руфуса, размерами лишь немного уступающие чудным мимулийским зверям с двумя хвостами, и железом всяческим, смертоносным, увешанные с ног до головы. Затем прислуга, лепестками роз дорогу кортежу усыпающая, глашатаи, прославляющие интенданта на разные лады, за ними оркестр подтянулся, что-то совсем уже небесное наяривающий, и наконец носильщицы обнаженные, красоты неописуемой, внесли на плац трехэтажный паланкин, на первом этаже которого многочисленная свита располагалась, на втором фаворитки текущие, а на самом верху, за кружевными пологами, очевидно, возлежал сам интендант, вам пока невидимый.

На ваш варварский вкус, очень достойное получилось появление, местами непонятное и от этого только выигрывающее. Сразу понятно, что деньжищ и власти у этого интенданта много, а забот - мало. Другими словами, красиво жить не запретишь. Ну и дальше в том же духе все продолжалось, еще часов несколько. Оркестр исполнял, глашатаи нахваливали Руфуса не переставая, многочисленная свита носилась кругами, всё и всех проверяя и подсчитывая. В общем, работали люди в поте лица.

Когда же все было исполнено и в походные колонны вас построили, случилось явление Руфуса народу. Распахнулись пологи кружевные и взлетел над ними прекрасный юноша, в изящном черном брючном костюме, нитями серебряными и золотыми изукрашенном, сапожках черных же, и диадемке-обруче, так густо бриллиантами инструктированной, что обычному человеку переломало бы шею такое вот украшение. Ну и крылья, да, огромные, белоснежные. Правда махать ими Руфус явно ленился, что впрочем, в воздухе висеть ему никак не мешало. Взлетел, в общем, и воззрился на вас, нежно-розовой аурой светясь и помаргивая, а также распространяя вокруг себя благостную свежесть и запахи приятнейшие.

Паузу выдержал, как положено, вашим изумлением и растерянностью явной насладился, и возвестил, страшной красоты голосом, огромные клыки при этом продемонстрировав:
- Ну что, чипиздрики, поехали?

Прибыли, значит. Что удивительно, в остатке плавания не встретились больше ни чудища морские, ни флот вражеский, например, или там погодные явления нехорошие тоже не возникли. Кэйхилл, за время пути, отлежался, да выспался. Так что в порт выходил с новыми силами. Коими святоши и воспользовались по назначению. Разгружать, значит, живых и мёртвых. Ну, Билл разгрузил. И слова даже против не сказал никому. Всё лучше, чем под куполом невидимым опять от боли загибаться, хм. Так что был Башка, в этот раз, удивительно аккуратен с церковным имуществом. И плевать, что оно, в основном, на двух ногах было.

А потом построились опять. Ну, Кэйхилл без проблем и это осилил. Ну а что, дело-то привычное. После запахов портовых полной грудью задышал. И ждать стал. И ещё ждать. И ещё. Видать и здесь, всё как у людей. Начальство не опаздывает, начальство задерживается. Дождался наконец. С открытым ртом церемонию поглядел. Носильщицы впечатлили особенно. Всё ж, при всех недостатках Империи, бабы здесь красивыми оказались. А интендант разочаровал. Всё ж, при всех тех дифирамбах, что оркестр исполнил, ожидал Билл увидеть мужика могучего, как минимум. А тут пацан с крылышками. Вздохнул Башка. И, как идти сказали, пошёл. Дело-то привычное.

Дернулась цепь, чем-то ударило сверху и наступила темнота. Оливер очнулся не скоро. А когда очнулся, долго не мог придти в себя, не сразу понял, что произошло. А когда понял, то завыл страшно и горестно, красоту свою неземную загубленную оплакивая. Впрочем, вскоре вой его прекратился, а потом и всхлипы.

Смирился, наверно. Особо не разговаривал, только мрачно молитвы на стене читал и недоброе думал. Ничего такого конкретного, но очень хотелось кого-то задушить. Или горло там перерезать. Просто чтобы судороги увидеть. Увидеть, что кому-то хуже, чем ему.