Weiche Wände meines Hauses. | ходы игроков | Die Heiligkeit der Sünde.

      Лицо утопленника было похожим на восковую маску. Неудачную восковую маску. Серая обескровленная кожа раздулась, впитав солёную воду, и плотно облепила череп там, где её ещё не коснулись морские падальщики. В щеках мертвеца зияли рваные бреши, через которые был виден жуткий оскал и изредка мелькающие клешни поселившегося в его глотке трупоеда. Одетый в форму лейтенанта юноша словно парил в ледяной морской воде, отринутый пучиной и водной гладью, обречённый на веки дрейфовать неприкаянным трупом. Кристофер слишком хорошо знал это лицо, чтобы принять искалеченного морской живностью и солёной водой юношу за кого-то другого.

      Внезапно, бледные веки трупа дрогнули и в Кристофера впился холодный взгляд остекленевших глаз. По белым распухшим губам пробежала судорога, мертвец разомкнул их и прошептал... что? Солёные воды поглотили его проклятие, так и не дав ему сорваться с мёртвых уст, заглушив нарастающим грохотом. Неведомая сила увлекала Кристофера вверх - к светящемуся сквозь мутную гладь небу. Яростный, ненавидящий взгляд провожал его. Взгляд мертвеца.

      Море вытолкнуло Кристофера и сквозь лопнувшую пелену на него обрушился грохот механизма и лязг цепей. Со слухом вернулось и остальное. Первым - боль, саднившая в запястьях и лодыжках, в которые нещадно вгрызалось железо оков; после - яростное жжение в груди, требовавшей глотка воздуха; затем - отупляющая усталость. Распятый на колесе, он завис вниз головой напротив неподвижно застывшей женщины в бледном халате, отмеченным пятнами крови замученных жертв. Изучающий взгляд карих глаз впился в Кристофера, казалось, выворачивая сознание мужчины наизнанку. Немка поправила выбившуюся из причёски чёрную прядь и, едва заметно, поджала тонкие бледные губы.

      - Итак, Мерло, - пронзил слух стальной голос, - Как твои успехи?

      Женщина сунула руку в карман халата и, достав оттуда деревянный портсигар и коробок спичек, закурила, пуская дым пациенту в лицо.

      - Всё ещё тянет к ужасному полу?

      Лейтенант, почему ты преследуешь меня? Разве недостаточно я просил прощения? Разве недостаточно страдал? Отчего ты всплываешь в моей памяти? Ты виновен в своей смерти, не я! Я не принуждал тебя ни к чему, но почему же тогда я чувствую за собой вину? Почему совесть съедает изнутри?
      Мне жаль тебя, лейтенант, твою погибшую молодость, погибшую красоту. Но я боюсь тебя. Что может упокоить твой дух? Почему Бог не прощает меня и не даёт тебе свободу? Я каждый дьявольский день думаю над этим. Почему Бог не заберет к себе всех мертвецов, что преследуют меня?
      Потому что Бога нет и есть лишь Дьявол. И нет надежды на Рай, нет надежды на спасение. Это все чёртов обман, так хитро продуманный. Мы созданы лишь страдать и страдать мы будем вечно и даже смерть не станет нам спасением. Тебе, лейтенант, не стала …
      Я даже не помню его имени. Что может сильнее говорить о моей душе, чем факт, что я не помню имени человека, погибшего из-за меня. Его звали … К черту, это бесполезно. Даже имя твое приносит мне страдания. Черт побери тебя, лейтенант. Черт побери меня.

      И тогда меня вытолкнуло. Я почувствовал как лекие наполняются воздухом, как кровь приливает голове. И как руки и ноги стонут от боли. Прикован к колесу и женщина передо мной. Смотрит так, что внутренности превращаются лёд. Мне становится страшно. Я полностью в её власти и потому боюсь. Может, кто-то другой бы на моем месте смог бы дерзко ей ответить. Может быть кто-нибудь даже в лицо плюнул, из принципа. Я знал таких людей. Сейчас лежат в земле, скорее всего съеденные червями. Одни от войны. Другие от последствий войны. Когда-то и я мог бы совершать такие поступки, но сейчас мои кишки слишком тонки.

      - Фрау, - мой немецкий не очень хорош, учили меня немецкие солдаты и в основном матерщине, - я не понимаю о чем вы. Между нами недопонимание. Зачем колесо, зачем оковы? Я не монстр.

      В голове уже столько крови, что глаза вот-вот вылетят из глазниц. Дым сигареты раздирает легкие. Руки и ноги хотят отвалиться, но не могут, будучи прикованными к колесу. Все тело - одна сплошная боль.

      И я боюсь, что это далеко не конец.

      Нацистка зло сощурилась. Ответ пациента явно не пришелся ей по духу. Судя по всему, женщине не нравились такие игры.

      На бледных губах молнией сверкнула улыбка. Ухмылка. Очень нехорошая ухмылка, не обещавшая подвешенному ничего, кроме боли. Жуткой, раздирающей на части плоть и сознание агонии. Она любила такие игры. Немка выпустила сизое облако прямо в лицо Кристофера. Глаза ожгло едким дымом, а ноздри - крепким табаком. Женщина поднесла окурок к лицу пациента и с наслаждением затушила об его щёку. Сквозь накрывшую сознание лавину агонии, Кристофер почувствовал, как его ухо обдало горячим шепотом:

      - Всё ещё предпочитаешь играть с мальчиками, Мерло?

      Сквозь пелену слёз Кристофер увидел, как размытый силуэт немки дёрнул рычаг. В уши ударил грохот шестерён и звон цепей. Колесо тронулось. Мужчина почувствовал, как его макушка коснулась водной глади, как прорвала солёную пелену. Он всё больше погружался в холодную воду. Слишком быстро. Мучительно долго. Вода обожгла глаза, хлынула в ноздри. Боль стальными иглами впилась в мозг. Он тонул.

      Взвод мертвецов. Неприкаянные утопленники, повиснув в полумраке солёной воды, наблюдали за его погружением безжизненными взглядами стеклянных глаз. Они вытянули ему навстречу вздувшиеся от соли синие руки. Десятки ледяных пальцев облепили Кристофера, раздирая на нём одежду и плоть, разрывая его на части, впиваясь в брюхо и выпуская кишки, круша жилы и кости, стискивая лёгкие. Лейтенант осторожно держал его трепетавшее сердце в своих почерневших ладонях. Мертвец взглянул в глаза Кристофера. Его обглоданные губы дрогнули, растянувшись в невыносимо ужасной улыбке. Утопленник сдавил бьющееся в агонии сердце, с наслаждением стискивая ледяные пальцы...

      Лязг цепей. Грохот шестерён. Сквозь журчащую воду, струями стекающую по его телу, Кристофер различил силуэт немки. Она курила, придерживая рычаг.

      - Чем-нибудь меня порадуешь, Мерло?

      Боль жуткие вещи делает с людьми. Со мной. Окурок обжег лицо, но эта боль была привычна. Тлеющий огонек впился мне в лицо, как когда-то пули, и хоть приятным я бы это не назвал, но все было терпимо. Но вот ледяная вода ...
Огонь мне был не страшен никогда. Даже если он был испепеляющим. В молодости я прыгал через костры на празднования, потом была война и пролетающие мимо горячие пули, взрывающиеся рядом снаряды, горящие домишки, из которых приходилось доставать раненных товарищей. Огонь стал старым добрым врагом, к которому я привык. Но не холод.
На Родине морозы были редкостью, да и морозными считались лишь дни, когда замерзала вода. Такое случалось нечасто.
А потом был марш в Польшу. Чем дальше на Восток, тем больше в душе поднимался страх перед холодом. У нас не было теплой одежды, а тела не успели привыкнуть. Начало ледяного кошмара. Он продолжился в России, зимой, когда были ужасные морозы. Тогда и родился мой подлинный страх. Я не мог скрыться, даже под кучей шинелей. Ресницы превращались в маленькие сосульки. Пальцы норовили обморозиться, но мне повезло. Многим моим товарищам - нет.

      И снова мертвецы окружили, раздирая мое тело. Я беззвучно кричал, невольно глотая холодную воду. Хотел умереть, прекратить страдания, но этого не случилось. Но как так может быть? Все это было страшным нереальным сном. Мертвецы, что разрывали меня на куски, но я не умирал. Немка, знающая мой самый страшный секрет, который я никому не говорил. Это все был жуткий кошмар, который никак не заканчивался. Когда меня начали поворачивать обратно, я вложил все свои силы в один волевой рывок ладонями, пытаясь освободиться от оков. Мои мысли не были чисты и порыв мой не был смелостью. Лишь животная попытка вырваться на свободу, ударяясь в стенки моей клетки.

      Металлические скобы поддались, натужно заскрипев лопающимися заклёпками... На краткий миг так показалось. Стальные полосы жадно вгрызлись в запястья, разрывая бледную кожу, ослепляя разум вспышкой боли. Истощённое пытками и голодом тело снова безвольно повисло, выгнувшись на колесе механизма, изобретённого безумцем. Он давно не спал, ел только безвкусную жижу, а всё то время, что мужчина был в сознании, он помнил только бесконечные пытки, которые немка язвительно называла "процедурами". Пытки. Её лицо. Снова пытки.

      - Ну, ну, мой хороший... - тонкие пальцы впились в щёки Кристофера, надавливая на свежее пятнышко ожога, - Сердишься на мамочку? Я желаю тебе только добра... зачем ты так?

      Левая её ладонь соскользнула со щеки, прошлась по шее, груди, выше... Пальцы сомкнулись на безвольно болтавшемся хозяйстве пациента. Немка хитро сощурилась и, скривив губы в деланной обиде, прошептала:

      - Как так? Совсем ничего?

      Она явно хотела сказать что-то ещё, но внезапно вся комната потонула во тьме.

      - Проклятый генератор... - сквозь зубы процедила нацистка.

      Немка долго шуршала тканью плаща, что-то выискивая в карманах. Затем, спустя несколько десятков секунд поиска, тишину прорезал металлический щелчок и последовавший за ним скрежет. Во тьме снопом разлетелись искры, на мгновение рассеивая густой чёрный туман, а затем вспыхнуло пламя, обжигая глаза ярким светом. Плясавший на кончике фитиля зажигалки язычок бросил танцующие блики на лицо немки, изборожденное тонкими нитями морщин. Она явно была взволнованна и недовольна.

      Плеск воды заглушил ленивое потрескивание пламени. Лицо Кристофера обдало мелкой водяной пылью, мимо скользнуло что-то белёсое и влажное и устремилось к немке. Она резко, пронзительно взвизгнула и внезапно пропала из виду, а спустя мгновение вниз скользнул и затрепыхавшийся в ужасе огонёк. Послышался громкий плеск. На этот раз Монтихо обдало ледяной солёной волной, наполнившей ноздри и рот воды. Язычок пламени высветил дрожащую поверхность бочки и с плеском исчез во тьме.

      Несколько мгновений ничего не происходило, а затем раздался скрип выскальзывающих из древесины гвоздей и Кристофер рухнул в воду.

Рой мыслей не давал сосредоточиться на происходящем. Неужели трупы в моем разуме смогли спасти меня от злобной твари? Или же это лишь передышка и вскоре прийдут и за мной? Что было то белесое, что утащило немку?
Я растерялся. Мороз воды замедлял мысли, а скорость развивающихся событий делала все вокруг еще быстрее обычного. Зато, где-то глубоко внутри того, что некогда было моим сознанием, затеплилась надежда на спасение.
И я, собравшись с силами, поплыл наверх.

      Холодные мёртвые пальцы сомкнулись на его лодыжках. Мужчина явственно ощутил просачивающийся сквозь кожу гной, тонкой плёнкой покрывавший ладони мертвеца.

      Он не дёрнул мужчину к себе, увлекая в бездну безумия, напротив, мертвец толкнул заплутавшего было во тьме Кристофера. Мужчина почувствовал, как взмывает ввысь против воли холодных солёных вод, как тонкая плёнка воды натягивается под его напором, лопается. Кристофер вынырнул из огромного корыта, во тьме схватив воздух и край бадьи.

      Тьма и тишина приняли его. Лишь вкрадчивый всплеск падавших капель тревожил их безграничную власть. Ничто не тревожило больше Кристофера. Мертвецы остались в Бездне потешаться с живой ещё немкой. Пока живой.

      Я не мог сказать, было ли это добродетель от моих мертвых кошмарах, или же они решили оставить меня в живых, чтобы мучения мои продолжались намного дольше. С трудом верилось в свою свободу, с таким же трудом верилось, что это должно приносить мне радость. Кости ныли, кожа покрылась мурашками от холодной воды и сырости вокруг, темнота колола глаза сильнее, чем солнце в безоблачный день. Какая же это милость тогда? Какое же это спасение?

      Я посмотрел в корыто. В разуме возникло стойкое желание опустить голову под воду, упереться руками в край бадьи и ждать, когда смерть заберет. В конечном итоге, возможно мне повезет в Аду встретится с этой немецкой сукой и заставить ее страдать также, как страдал я.

      Не знаю, что меня остановило. Хотя, скорее всего обычный страх. Так уже привык к нему, что даже не замечаю, как он сдерживает. Можно ли сказать, что я трус? Ответ для меня очевиден. Но это давно уже не волнует мою душу.

      Сейчас бы отдал ее за факел или хотя бы спичку … Что-то начало жужжать в голове, застрявшие мысли бывают как назойливые осы или пчелы, когда ты снуешь возле их роя. Огонь, он должен быть здесь, ведь я видел огонек … Точно! Огонек зажигалки! Куда она могла упасть? Молю, пусть не в воду. Иначе темнота проглотит меня, как могла проглотить вода.