El Americano | ходы игроков | Акт II: Проблемный клиент

Пино ловко перехватил снаряд в воздухе.
– ... а я и не ожидал, – признался он, прищёлкнув языком. – Muchas gracias, señor.
Мальчик спрятал прощально сверкнувшие на солнце часы в карман. Из него же он извлёк мятую бумажку – обещанную «премию» – и протянул её Вудсону:
– Запомни, американец: Пино с Восьмого октября всегда держит слово, – немного насмешливо сообщил свой полный титул юный вымогатель. – И не переживай так, ничего бы мы тебе не сделали. Луиза просила, хотя я предлагал выкинуть тебя голым на улицу. Тебе, кстати, прямо через мост. Иди и увидишь генеральский дом, не потеряешься и не перепутаешь.
– Скажи ему, – напомнил Хуан. Складывалось впечатление, что ребята нимало не стеснялись ни импровизированного ограбления с соблюдением видимости приличий международного торгового права, ни признания Пино в первоначальном замысле.
– А, да, любезность за любезность, – непринуждённо ухмыльнулся Пино, похлопав себя по карману с мини-Кроносом. – Сейчас звонила наша общая подруга. Говорит, через пару минут после нашего ухода в «Сан-Сальвадор» заходил мужчина. Спрашивал про тебя, давал деньги. То есть, не прямо про тебя, но интересовался тем гринго, который только что слинял. Луиза сказала, что выглядел как опасный малый. Так что следи за жопой, если кому денег должен.
И Пино отступил с дороги, открывая Вудсону беспрепятственный путь к слегка покачивающимся на воде пластиковым блокам.
– Или найди нас, – вдруг добавил Хуан. – В фавеле Мадана мы решим проблемы такого щедрого сеньора.

Шон тихо вздохнул, наблюдая как его часы исчезают в кармане местного оборванца. "Ничего, так надо",- попытался успокоить себя американец, глядя на наглую рожу Пино, протягивающего ему мятых пять песо. Уебок малолетний. В какой-то неуловимый момент Шон напрягся, готовый рвануть вперед и одним хорошим ударом сломать юнцу челюсть, а там уже и до Хуана добраться, а потом скинуть обоих поплавать в грязную "лужу" под мостом...но, как не странно, не постижимым образом Вудсон взял себя в руки так же быстро, как начал распаляться. Не иначе как магическое влияние трезвого образа жизни.
Шон протянул руку и принял деньги от Пино - сделка была завершена. Каким бы долбаебом сейчас себя не ощущал бывший спец.агент УБН, дело было сделано.
- Я запомню, что Пино с Восьмого октября не трепло. Скажи свой контакт, и может быть мы встретимся вновь, - Вудсон слово бы и не слышал самонадеянного заявления мальцов о том, что они ничего не стали бы с ним делать в случае сопротивления. - И передавай привет сеньорите Луизе с моими наилучшими пожеланиями.
Запомнив телефон, продиктованный пареньком, Шон не затягивая попрощался с парочкой и двинулся к мосту лишь после этого выудив насвет коммуникатор Экю и вбив туда полученную последовательность цифр, обозначив их как "Пино-часы". Хорошо владеть самоиронией, правда? Что ж, теперь оставалось самое интересное - Генеральская дочка. Или нет и самое интересное впереди - навесной мост? Задержавшись перед шатким сооружением на секунду или две, Шон кинул последний взгляд через плечо, туда где он оставил Пино и Хуана, а затем сделал первый шаг. Кто, интересно, проявил внимание к его скромной особе настолько, что интересовался им в баре? Конечно, иностранцы в данном районе редкость, возможно, это была лишь стандартная проверка от полицейских в штатском...Надо будет потом спросить у Экю насколько такое могло быть.

Педро Вильянова, которого все называли просто Пино, был сыном приезжих из сельской глубинки острова. До семи лет он рос в деревне настолько бедной, что грамоте учился в церковной школе. Спасаясь от голодной смерти, его родители переехали в столицу. Отец Пино поначалу пытался найти работу, но потом бросил и день ото дня пил всё больше. Семью тащила на горбу мать, которой хватало воли к жизни и любви на троих детей и две работы. Больше всего в жизни Пино хотел, чтобы его мама стала счастливой. Когда он подрос, друг детства – Хуан – привёл Пино в банду. В тринадцать лет мальчик впервые взял в руки оружие, но, слава богу, ещё не успел никого подстрелить.
Пино вырос не только красивым, но и довольно смышлёным, его любили девочки, а среди «бандитов», многие из которых были старше его от силы на пару лет, он стремительно набирал авторитет. Он торговал наркотиками и прикрывал проституток около улицы Восьмого октября, но почти все деньги приносил домой, стараясь выгадать момент так, чтобы не застать там отца. Луиза была права – Пино и правда был хорошим мальчиком, но неуклонно близился тот день, когда ему станет проще выстрелить, чем договориться.
Правда, сегодня он не настал.
Подросток проводил широкую спину американца долгим взглядом, где смешались классовая ненависть и зависть к человеку из богатых краёв. Но этот не выглядел так, как выглядит большинство сумасшедших туристов, рискующих сюда забредать. Этот американец был другим.
– Мне показалось, он крут... – пробормотал Хуан, с облечением убрав ладонь с рукояти ножа.
– А мне нет, – засмеявшись, Пино приобнял его за плечи и потащил обратно в бездну переулков. Подозревал о том Вудсон или нет, но сегодня он приобрёл грозного союзника в фавеле Мадана.

Мост пружинил под ногами, норовя вильнуть в сторону и вызывая неприятные ассоциации с болотом. Немудрено было и упасть в зеленеющую прямо в щелях меж блоками воду (о поручнях строители-самоучки благополучно не подумали), но уже через минуту Шон преодолел многометровое препятствие и вновь твёрдо стоял на земле. Хижины на другом берегу были хижинами в самом прямом смысле слова: сложенными из кирпичей, покрышек и досок, накрытые плетёными крышами в духе зонта в «Люсьенаге» или даже обычными автомобильными тентами. Ютились здесь свежеиспечённые иммигранты или отбросы настолько несчастные, что жалость к ним сменялась брезгливым зоологическим любопытством. Детишки у моста перекрикивались на местном диалекте, далёком от цивилизованного испанского или хотя бы безобразной смеси английского и португальского, однако и этих мест коснулась островная политика. На одном из врытых в землю брёвен, служивших наплавному мосту якорями, краснел знакомый плакат с чёрным силуэтом в берете, поднявшим к краснознамённому небу кулак. В городе, вспомнилось Шону, он никогда не видел этих листовок: наверное, их срывали с завидной регулярностью. А может быть, даже придумали соответствующую службу по срыванию плакатов, назвав её министерством контр-пропаганды или информационным агентством...
Так, мысленно развлекая себя, он брёл посреди пыльной дороги. Пино не дал ему никаких ориентиров, даже не сказал, что ему искать. И когда Вудсон готов был со вздохом признаться себе, что маразматическая карусель ещё не кончилась, он увидел её дом. Он понял это шестым чувством, не отдавая себе отчёта, как и почему. Просто при взгляде на приземистую, ничем не отличающуюся от других халупу, волоски на затылке пошли дыбом.
Перед ним доживал последние дни шедевр бюджетной архитектуры: кажется, то были четыре кирпичных столба, к которым попросту привалили достаточно большие жестяные обрезы, а сверху положили тростник и пальмовые листья. Перед дверями в хижину стоял пустующий пластиковый стул, рядом – миска для собачьей еды, вылизанная как сапоги штурмбаннфюрера.
Не это заставило сердце Вудсона забиться быстрее, и даже не приоткрытая дверь. Нет. Что-то было там, в темноте хижины, подсвеченной из глубины багровым светом. Что-то тревожное.
Он поймал себя на том, что стоит на месте как вкопанный.
Перед порогом дома Генеральской Дочери белел выложенный меловой пылью полукруг. Над дверями висела связка засохших до черноты листьев. На стенах едва виднелись нацарапанные перочинным ножом каракули. Маленькие детали поочерёдно складывались в полотно Иеронима Босха и словно зазвучало вновь предостережение Луизы...
... последний шанс повернуть.

Забавно, экстерьер дома Генеральской Дочки, а это был именно он, Шон не испытывал и толики сомнений по этому поводу, не был украшен людскими черепами, высушенными тушками летучих мышей, подвешенных за лапки где-нибудь под крышей, ни масок-вуду и прочей атрибутики, которая возникает в голове у рядового гражданина, когда он слышит про ямайскую магию. Ничего подобного, но вот Вудсон стоит как вкопанный и понимает, что от этого места у него волосы поднимаются дыбом! "Лучше бы были черепа и маски",- посетовал про себя бывший УБНовец и снял шляпу, вытирая пот с лица и нервно оглядываясь по сторонам с каким-то потаенным желанием уцепиться за что- нибудь, хоть что-нибудь, чтобы свернуть в сторону - найти предлог и свалить, но как на зло ничего такого не было.
Вудсон нахлобучил шляпу обратно на голову и пару раз сжал ладони в кулак, собираясь с мыслью и стараясь лишний раз напомнить себе, что вся эта вуду-шмуда - выдумка суеверных аборигенов, полная херь, годная чтоб пугать простаков, да туристов. У Шона есть вполне конкретное дело, которое нужно выполнить и раз уж судьба привела его к этому дому, он пройдет данным путем до конца! Не зря же он оставил ром в тумбочке возле кровати...
Глубоко вдохнув душное марево, что звалось тут воздухом, Вудсон сделал первый шаг, тут же второй и третий, желая сейчас только по быстрее закончить здесь и свалить из этого гнилого района обратно, ближе к центру.

Мелованный круг у входа не остановил капиталистического демона, и Шон Вудсон канул в темноту. В лицо дохнула смесь сотни трав и десятка специй: тяжёлая, манящая, насылающая сладкий дурман. Как гонг в китайском монастыре загудели виски, но желания бежать на улицу не возникло. Скорее наоборот, как в хорошей бане захотелось поддать жару, хотя глаза Вудсона уже щипал пот. Чувство духоты сменилось приятной истомой, да и солнце наконец-то осталось в сияющем прямоугольнике за спиной. А потом дверь медленно закрылась сама по себе, намертво отрезав шум улицы. Словно не в утлую лачугу шагнул бывший агент, а в подземелье испанского форта.
– Проходи. Не топчись у порога, – мягко прозвучал её голос из темноты. Вытянув руку, Шон убрал зазвеневшую вуаль из множества невидимых бусин и колокольчиков, и оказался в единственной комнате хижины. Посреди неё, в яме из спёкшейся глины, неярко тлели угли. От установленного над ними котла поднимались еле различимые в темноте клубы дыма, и оказавшегося источником кружащего голову аромата. С каждым новым вздохом дышать становилось всё легче, как будто лёгкие Шона очищались от многолетней никотиновой плёнки. И в такт язычкам пламени танцевали тени.
– Духи сказали о тебе. Ты пришёл.
Алые отблески играли на загорелой, блестящей маслянистым потом спине. Ведьма, юная совсем девушка, сидела на корточках, спиной ко входу, и даже не повернула головы. По её плечам разливалась густая грива тёмных волос, и лишь самые бёдра закрывала тщедушная повязка из грубой рогожи. В остальном же Генеральская Дочь была совершенно обнажена. Была ли ведьма красавицей иль чудовищем, но приглушённый свет очерчивал соблазнительно-тонкие изгибы её силуэта, тактично оставляя простор фантазии. Мышцы полных ягодиц, отчётливо видимых Шону, перекатывались под загорелой кожей, когда она медленно раскачивалась в такт слышимой лишь ей одной мелодии. Только золотые браслеты, много браслетов и цепей, сверкали на щиколотках и запястьях.
– Садись... садись, старый друг.
В комнате не было другой мебели, кроме циновки на противоположной стороне костровой ямы. Изнутри стены и даже потолок закрывал густой ковёр сушёных листьев, связками вывешенных на протянутых параллельно полу верёвочках. Старый матрас и ведро с дождевой водой – вот всё, что виднелось вне полуосвещённого углями круга в центре.
Зель-Шанх, Генеральская Дочь, неотрывно глядела в огонь.

Он замер, прям как минуту назад на улице, только на этот раз не страх сковал его члены, а...мимолетное желание, подобное искре огня, срывающейся вверх от своего источника для стремительного, но краткого полета. Хотя, иногда, случайная искорка становится очагом пожара. Вудсон успел уже позабыть, каково это инстинктивно возжелать женщину, а не бутылку с ромом.
Он взял себя в руки не сразу, впрочем и морок длился не дольше, чем взгляд опытного оперативника скользил по изгибам незнакомого ему тела. Шон снял шляпу, не потому что было жарко, отнюдь, но потому что помимо него здесь находилась женщина и следовало соблюсти хоть какие-то нормы. Вудсон поймал себя на мысли, что вся эта недосказанность в образе ведьмы, по крайней мере с его угла обзора, напоминало ему нечто из прошлого, но американец никак не мог вспомнить что именно... И даже высказывание про духов, предупредивших ведьму, не так удивило его,как её слова о старом друге.
- Мы знакомы? - Сглотнув внезапно скопившуюся слюну, Шон неспеша обошел негритянку справа, выбрав для себя место на циновке, как раз там где он мог полностью разглядеть её.

Генеральская Дочь не пошевелилась, чтобы хоть как-то скрыть наготу. Она не стеснялась Вудсона: наоборот, с откровенной демонстративностью словно подставлялась его взгляду, давая рассмотреть себя во всех деталях. Как сытая тропическая кошка, с вальяжным удовольствием позирующая перед объективом фотоохотника, ведьма сидела у огня, позволяя жарким теням служить единственной неверной защитой от сильного, крупного мужчины перед ней. Будто чувствовала, как всё горячее становится нить эквилибриума, протянувшаяся сейчас между ними, и наслаждалась этим. В её поведении и жестах отсутствовала вульгарная помпа бесстыдной развратницы, просто... это был её мир. Она жила в нём такой, какой хотела жить. Она, плоть от плоти африканских легенд, и не могла быть другой. И совершенная законченность её образа подавляла.
Взгляд Шона скользнул от ровного как доска живота выше, к поблёскивающим в затвердевших сосках колечкам пирсинга, и остановился на лице, наполовину скрытом волосами.
Он определённо видел её впервые. И всё же...
– Конечно, – Генеральская Дочь вскинула голову и Вудсон, что называется, утонул в огромных чёрных глазах. Они без преувеличений казались огромными, а радужка почти скрылась за ненормально расширенным зрачком: казалось, что под веками девушки вырыты два колодца прямиком в ад. – Хозяин перекрёстков всех знает, всех видит. Увидел и тебя.
Руки ведьмы нежно украшали соломой маленькую куклу с такой же крохотной крестьянской шляпкой на голове, зажатую между стоп. На разведённых коленях краснели многочисленные ссадины и ушибы.
– Боишься?

Случилось две вещи: хорошая и плохая. Хорошая заключалась в том, что Вудсон ошибся с расовой принадлежностью ведьмы. С переднего плана, когда он смог более детально разглядеть её, она выглядела скорее как метис, полукровка, экзотический запретный плод...впрочем, отчего же запретный? И отчего такие девушки начинают заниматься такой хуйней как магия вуду? Заглядывая в бездонные колодцы её глаз, Шон мимолетом подумал:"А была бы она столь экзотична, носи она какое-нибудь легкое платице, прогуливаясь вдоль пляжа? Да, милая девушка, но таких много...а ведьм мало...". Американец с трудом мог вспомнить о своей главной цели, для чего пришлось переключить мыслительный процесс из одной головы в другую. Но вернемся к плохой стороне медали: пытаясь ответить ведьме "нет" на её последний вопрос, Вудсон вновь замер, сидя скрестив ноги перед Генеральской Дочерью. Плохие новости заключались в том, что Шон не мог понять, почему с ним происходит вся эта херня, когда по близости находится эта самочка. Причем в любовь с первого взгляда бывший спец. агент верить отказывался.
- ...нет, - выдавил из себя Вудсон и тут взгляд его опустился ниже живота Дочки, пока не уперся в соломенное чучелко в шляпе. В маленькой, мать её, соломенной шляпе! Шон с шумом выдохнул и до боли сжал челюсти не зная кому чувству отдаться: страху, гневу...похоти?- А ты, ведьма? - вдруг спросил он, упершись взглядом в её лицо. Голос его был сейчас тверд как...впрочем, сравнения здесь не уместны.

– Боюсь? – Генеральская Дочь аккуратно загнула поля шляпки-панамки на кукле. – Боюсь ли... Не знаю-знаю, старый друг. Я слушаю и я отвечаю. Когда Они говорят, нельзя бояться. Иначе Барон придёт за тобой.
«Бояться нельзя», инстинктивно это понимал и Вудсон. Он мог буквально ощущать это давление, или ауру, как угодно. Как будто ты вошел в клетку со львом и, стоит сделать один неверный шаг, король зверей растерзает тебя.
– Почему же ты называешь меня «старый друг»? Я впервые вижу тебя и никогда прежде не слышал... – Вудсон неспешно вел беседу. Несмотря на то, что вопросов было хоть жопой жуй, ему казалось, что спешить нельзя, никак.
– Духи знают тебя. Кружат-кружат вокруг, хотя ты не можешь их видеть. Они окружают тебя. Узнают тебя. Шепчут откровения, – образ ведьмы на мгновение подёрнулся в клубах дыма, – и я знаю тебя, как знают они. Я помню тебя. Или того, кто был тобой. Людям из другой земли это трудно понять. Но духов не обманешь.
Ведьма улыбнулась.
– Не обманешь и меня.
– А я... я здесь не за этим, – с небольшой паузой ответил Шон после короткого раздумья. Он чувствовал, что ему становится всё сложнее сконцентрировать взгляд на лице ведьмы: мешали то ли отблески огня на влажной груди девушки, то ли ещё что-то. К тому же эта витиеватая речь про духов, из которой американец понял чуть больше, чем ничего…
– Если духи такие всезнайки, значит, ты знаешь, зачем я пришел, – негромко констатировал Вудсон, заканчивая ходить вокруг да около. – Ты дашь мне то, что я хочу?
– А ты сам знаешь, чего хочешь, Шон Вудсон? – Генеральская Дочь резко придвинулась к огню, невыносимо гибким движением опустившись на колени.
Сверкнуло золото украшений, последние тени сгинули прочь, больше не укрывая первобытную красоту ямайской ведьмы, а угли ярко вспыхнули, сделав мрак за пределами освещённой зоны вдвое гуще. Ведьма буквально всем своим естеством, своим телом будила животные инстинкты, и речь сейчас шла отнюдь не о самосохранении. Дыхание Вудсона участилось, стало глубоким, взгляд не мог оторваться от женщины, а Шон и не думал это скрывать. Может, об этом она и говорила: «Не обманешь и меня»? Странное ощущение примешивалось к похотливой части американца, вышедшей из дрёмы: ведьма играет им. И это... будоражило ещё больше! Спецагент чувствовал, что наконец-то просыпается после алкогольного сна – ни дать ни взять спящая красавица, которую поцелуй превращает в Джеймса Бонда.
– Да, ведьма, я знаю, – твердо заявил Вудсон, всеми силами стараясь не показать удивления, когда она произнесла его имя. Позже он будет охуевать, но сейчас нужно шагать дальше, только вперед. Не меняя позы и лишь немного подавшись ей навстречу, Шон продолжил:
– Если у тебя или твоих чертовых духов есть цена – назови её, и перейдем к делу...
Зель-Шанх ласково щёлкнула куклу по носу.
– Сколько упорства! Цена, дела… А ведь ещё прошлым утром ты едва мог заставить себя встать на ноги. Давай проверим, как далеко ты способен зайти, чтобы вернуть уважение к себе, – повисла пауза. Колдунья смотрела в угли так долго и пристально, словно видела там совсем не умирающее дерево. Вудсон уже открыл рот, но ведьма заговорила вновь:
– Да, проверим. Я расскажу тебе. Расскажу по старой памяти, о которой ты не помнишь. Расскажу, что несчастный человек, которого ты преследуешь, запутался в себе. Он сломлен, напуган, его снедает отчаяние.

Магнетический тембр её голоса дразнил уже проснувшиеся в Вудсоне глубинные тёмные порывы. Он, измотанный внутренней борьбой, с трудом фокусировался на смысле слов, представляя себе, как бросается на неё, вжимая в земляной пол. В сладких дрёмах вставали всё новые образы, и вот ведьма уже не сидит перед ним, а танцует, извиваясь у огня. Движениям её по-змеиному гибкого тела вторит звон бубенцов на ногах. Уже и не хотелось слушать: встать, схватить её за горло, когда в хрупком жесте она запрокинет руки к потолку! Сломать её, раздавить, изнасиловать.
– Мигель Вобо живёт в страхе. Он выбрал друзей, которые опаснее ядовитых пауков. Он выбрал не ту дорогу, хотя я советовала ему, отговаривала его. Он связался с «Ла Сомбра», не зная о тенях, что стоят за их спинами.
Сердце билось в оглушительном ритме, щёки побагровели и Вудсон не замечал, как нещадно сминает в пальцах свою шляпу. Он мечтал, чтобы ведьма закричала.
– И теперь его дни полнит тягучий ужас! – хриплый голос Генеральской Дочери надломился в экстазе, котёл изверг брызги и пар. – Он ждёт смерти! И я не могу его уберечь от того, кого он боится. Кауфманн! Запомни имя! Бойся его, как боишься своего прошлого...
- Вобо... «Ла Сомбра...» страх... – как завороженный шептал американец, а сам думал лишь о том, как силой овладевает этой смуглой ведьмой: самец, который берет то, что хочет
Огромные глаза остановились на нём, остекленев. Среди дыма и огня иллюзии и реальность смешались воедино. Ноги Вудсона свело от напряжения. Шляпа в правой руке окончательно превратилась в скомканный кусок ткани, рот чуть приоткрылся… он не моргая следил за движениями гибкого тела перед собой, а желание достигло пика. Во рту пересохло, но он ничего этого не замечал – её голос остался единственным, что мог слышать Шон.
– Кауфманн! – с низким рыком выдохнул Вудсон и начал подниматься. Неторопливо, хоть и желал накинуться на женщину прямо с места, предчувствуя скорое удовольствие.
– Теперь иди ко мне, отдай мою плату. Или убирайся прочь.
В этой провокации Шон уже не нуждался.
Не церемонясь, он резко, с силой, притянул её к себе. Она хотела этого? О да, сейчас она получит своё сполна. Генеральская Дочь застонала, пытаясь вырваться, но это только разожгло ярость Вудсона. В этом мире естественным, само собой разумеющимся было лишь одно. Шон схватил её за смуглые руки и бросил на землю, без стеснений срывая последние клочья одежды. Соломенная кукла, забытая, покатилась в сторону. Не заботясь о пуговицах, Шон почти содрал с себя рубашку, не давая ведьме подняться. Он почувствовал, как её руки тянут вниз шорты и движением ног помог освободить себя. И вот Вудсон навис над ней, озаряемый сиянием углей: словно бы огромная тень, исходящая неистовой страстью. Мускусный запах её тела перемешивался с травяным дымом, застилая взор. Шон не хотел и не собирался быть нежным любовником, его почти лихорадило.
И, наконец, эта тварь закричала. Она билась под ним, пытаясь вырваться, но куда там – Шон упёрся коленом в нежную кожу бёдер, оставляя синяки на память, раздвинул её ноги в стороны, и с силой опустился сверху. Он вошёл в девушку со всей жестокостью, вогнав напряжённый почти до боли член как можно глубже. Ногти колдуньи оставляли кровавые борозды, полосуя спину и ягодицы, а крик захлебнулся в полном мазохистского наслаждения стоне. Они слились переходящем в укус злобном поцелуе, затем ещё одном. Потом Шону стало плевать на поцелуи. Полностью открывшись ему, распластанная на земле, Генеральская Дочь не могла сопротивляться: ей оставалось только кричать от томительной боли, вознося Шона Вудсона к вершинам победоносного наслаждения.
А услужливое подсознание бывшего специального агента заботливо расставляло важные слова ведьмы по полочкам, чтобы мистер Животное потом вспомнил, зачем посетил дом Генеральской Дочери. Но даже подсознание вскоре поглотил красный туман слившихся в неистовой агонии тел.

Шон не помнил, когда он выбрался на подгибающихся ногах из дома колдуньи. Он чувствовал себя выжатой тряпкой, выжатой в самом буквальном смысле. По ощущениям, он только что оправился от тяжёлой, выматывающей, но приносящей невыносимое удовольствие болезни. Даже руки дрожали, а идти было положительно невозможно. Он не мог вспомнить, как же ему удалось с трудом, кое-как, натянуть на себя шорты, оставив Генеральскую Дочь безжизненно валяться у огня, едва дыша.
Улица встретила его первыми признаками прохлады и катящимся к горизонту солнцем: стали длиннее тени, и предзакатный рыжий свет не так резал глаз. Пытаясь вздохнуть полной грудью, Вудсон не смог – и без сил рухнул прямо в пыль, не обращая внимания, что рубашка даже не может сойтись на груди. Плевать. Его мотель располагался в районе немногим лучше, там – да и вообще на жаркой Санта-Кларе – никого этим не удивишь.
«Плевать».
Как выброшенная на берег рыба он хватал ртом воздух, потом привалился спиной к стене чьей-то хижины, запрокинув голову. На его счастье, улица была пуста и Вудсон мог, в тишине и покое, чувствовать, как по спине и бёдрам прокатываются волны саднящей боли: кожа превратилась в одну большую царапину. Нижняя губа распухла от варварских поцелуев, а мысли и вовсе мутились.
Безумно хотелось рома, но на сей раз не маниакальным желанием алкоголика. Просто хотелось выпить и выпить много.
На прощание ведьма с трудом прошептала ему вслед, что не забудет его подарок. О чём бы она ни говорила, но Мигеля Вобо так и не удалось найти. Зато у него была фамилия. Ничего не говорящая ему немецкая фамилия.
На этом Шон Вудсон провалился в глубокий и спокойный сон прямо там, где лежал.

А Зель-Шанх, ведьма, лесной демон, отрешённо глядела в потолок и глаза её были глазами глубокой старухи. Она давно не чувствовала себя настолько счастливой.

Шон Вудсон ощущал себя выброшенной на берег рыбой, лишенной своего возможности дышать. Конечно, всё было не так плохо, но во рту было так сухо, будто кто-то научился перемещать пустыню Невада по кусочкам в рот людям. Шон попытался сглотнуть, но слюны не было, и это вызвало лишь резь в горле, отчего он закашлялся. Американец попытался облизать губы, но язык был как терка. Шон тихо рассмеялся, окинув пространство вокруг себя мутным взором, осознавая что свалился прямо на улице: вот он дом ведьмы, вот соседняя хибара, а на улице меж тем уже было светло...Такого секса у него, пожалуй, не было никогда в жизни. Вудсон поднял левую руку, чтобы проверить время, но, блядство, не смог это сделать по объективным причинам. Обматерив про себя Пино, бывший УБНовец запустил руку в карман шорт, чтобы, слава яйцам, обнаружить коммуникатор на месте. Семь утра...пиздец...
Шон попытался подняться, но ноги свело судорогой и он скривился от боли. Подтянув ноги к себе, американец потер задеревеневшие икры, стараясь вернуть хоть какую-то подвижность конечностям. Боль была такая, что Шон поблагодарил Бога, что уже сидит, но она отступала, медленно, но верно. Выудив из кармана пачку сигарет, Вудсон решил закурить. Хоть что-то, пока к нему возвращается способность ходить. Только сейчас он заметил, что на рубашке не хватает нескольких пуговиц. Вудсон хмыкнул и кинул взгляд на жилище Зель Шанх, пытаясь припомнить, кто из них двоих так невзлюбил одежку гринго. Хорошо хоть шорты, вроде, целы... Вудсон затянулся, почти сразу выдыхая сизый дымок. Всё-таки, хоть он и ощущал себя паршивей некуда, была какая-то сладостная истома в нем - эту ночьку он точно долго ещё не забудет.
С трудом поднявшись на ноги, Шон побрел к навесному мосту, не оборачиваясь на жилище ведьмы. Пришлось разобраться с хитрым девайсом, чтобы запустить GPS и попытаться сориентироваться на местности, что было не просто в текущем состоянии. Пересилив желание умыться в грязном "ручье" под мостом, американец двинулся по улочкам фавелы Мадана обратно,в сторону забегаловки, где всё началось. Путь был неимоверно долгим: он брел подгоняемый жаждой, ища любой случай, чтобы попросить какого-нибудь местного о воде. Минуты сливались в часы, а часы,казалось стали днями, бесконечный однообразный пейзаж грозил свести Вудсона с ума. Он уже толком и не помнил, как оказался в такси. Пока старая колымага, что изображал из себя кэб, несла его прочь от этих трущоб, Шон пытался разобраться в чертовом девайсе Экю, чтобы отправить последнему сообщение через какой-то там сервис: "Был у ведьмы. Вобо связался с Ла Сомбра, ведьма назвала имя - Кауфманном. Есть информация?"
Оказавшись в номере, Шон первым делом выудил на свет запас рома - без этого сейчас было не обойтись, никак. Всё тело саднило, каждое движение приносило боль, на спине вообще, казалось, не осталось живого места. Он сделал большой глоток из бутылки, затем ещё один...ром по прежнему оставался его верным проверенным другом. Боль по тихоньку притуплялась, на смену ей приходила какая-то легкость. Нет, сегодня, определенно, до вечера он точно ничем уже не сможет заниматься. Шон снова приложился к бутылке, стремительно перетекающей в его глотку. Становилось приятно, все заботы отступали...веки сами собой закрылись, в темноте внутреннего взора вырисовывалось смуглое тело, изгибающееся под неслышный ритм, Шону начало казаться, что он слышит её приглушенные стоны.
Бутылка рома, почти пустая, выпала из руки Вудсона, покатившись по полу, пока сам американец погружался в спасительное забытье.