[Victoriana] Мэрилебонская мумия | ходы игроков | Ману

Ману проснулся с ужасной головной болью и ощущением, что какое-то мелкое насекомое пытается заползти к нему в рот. Мысли путались, глаза не могли нормально сфокусироваться на окружающей обстановке, да ещё и руки настолько затекли, что их зверолюд практически не чувствовал. Выплюнув какого-то жука, Ману с большим трудом привстал и обнаружил, что находится не на барже доктора Мортимера, не в поместье Ады, а в какой-то тёмной сырой камере, куда лунный свет проникал через крошечное отверстие в одной из стен под самым потолком.

События, повлекшие его появление в столь необычном месте, Ману помнил с трудом. Накануне вечером он как обычно отправился к своей леди, срезал ей цветов, прождал полчаса, пока из дома не вышел огромный как медведь мужчина с густыми бакенбардами, и лишь затем прокрался внутрь. Леди Ада была заметно расстроена, но не желала говорить о причинах своего беспокойства. Вместо этого она подарила Ману в знак своей "признательности" за его помощь в деликатных делах небольшой кулон, волшебный, судя по всему. Внутри хрустального кулона постоянно сыпался песок, как в песочных часах. Благодаря магии этот процесс был бесконечным, неважно находится кулон в движении или покоится в одном месте. Всё, что произошло позднее, Ману не помнил. Не помнил он даже как покидал, и покидал ли вообще, дом Ады.

Одежда зверолюда была при нём, даже платок-румал был на месте, но вот его экзотический для этих мест кинжал, иглы, отмычки и подаренный кулон кто-то, кто вероятно и бросил его в камеру, позаимствовал. Нормальное зрение постепенно возвращалось к Ману. Он смог наконец осмотреть во всех подробностях это место. Душная тесная камера с крепкими каменными стенами 10 на 15 футов, без нормальных окон и с одной-единственной дверью, наверняка запертой. На голом полу лежала солома и больше ничего.

- Любишь поспать, да? - раздался вдруг неприятный старческий голос с хрипотцой.

Ману всмотрелся в источник и наконец заметил какого-то старого человека в чёрной рваной одежде, из-за недостатка света сливавшегося со стеной. Старик был грязный, заросший, беззубый, очень неприятный на вид. Такие иногда являлись на приём к доктору Мортимеру, сея вокруг себя смрад и грязь. Что-то блеснуло в тощих руках старика. Приглядевшись, Ману неожиданно узнал свой подарок - волшебный кулон.

Сырой смрад подземелья ударил в ноздри Ману и даже не поняв его разумом, холодными жилами своего усталого тела Нараян уже чуял, где находится. Это амбре ни с чем не спутать, приправлено оно затхлым индийским жаром или промозглой сырой гнилью Альбиона - тяжкий как кандалы воздух со вкусом ржавого железа и человечьего отчаяния наполняет собой тюрьмы от западного края земли до восточных песков, от тёплых южных морей и до северных гор.

Распластавшись спиной по холодному камню стены, молодой человек медленно свёл руки на груди и повёл плечами, разминая суставы - гипнотически медленная волна прокатилась от левого плеча, через предплечье, кисти сомкнутых рук, к правому предплечью, плечу и вернулась через грудь. Движение отдалось болью отучившихся двигаться мышц, но Ману был рад этой боли - это медленно просыпается застоявшаяся кровь, разнося с болью движения по телу жизнь.

- И ты тоже здравствуй, незнакомец, -

По платку на своей шее Ману уже понял, что видит перед собой не собрата из Бхарат, но одного из варваров, населяющих эти холодные земли: забрав кулон, индус не оставит жертве румал.

Старик что есть мочи завопил при резком приближении Ману, но крик этот быстро оборвался. В остальном его немощное тело не сопротивлялось напору туга, обмякшее и безжизненное оно упало на пол. Ману вернул себе кулон.

За дверью послышались шаги, от которых голова индийца закружилась, из раны на голове побежала кровь. Пока снаружи кто-то звенел связкой ключей Ману не нашёл в себе сил сдвинуться с места, занять лучшее место. Как сквозь туман он видел лицо мужчины-европейца в дорогом костюме-тройке с револьвером в руке. Его лицо со свежим вертикальным шрамом через правый глаз показалось знакомым. В голове стали всплывать смутные образы-воспоминания - то же лицо, но без шрама, кричащая от боли Ада, звук выстрела, удар ножа-рампури, дикая головная боль, кто волочёт обмякшего Ману из охваченной огнём комнаты, в центре которой связанная Ада, горящее поместье, темнота. Взглянув на мёртвое тело, человек со шрамом ухмыльнулся и нацелил револьвер на Ману, но сильнейшее головокружение и гравитация заставили индийца упасть на холодный каменный пол безо всякого выстрела. Последнее, что он почувствовал перед тем, как отключился, это хруст ломающегося под весом его тела подарка-кулона...

...Тишина, темнота, сырость, какое-то мелкое насекомое пытается залезть к нему в рот. Ману инстинктивно сплёвывает, приподнимается и оглядывает комнату мутным взором. Всё та же тесная камера, дверь вновь заперта, на пороге никого нет.

- Любишь поспать, да? - раздался уже знакомый неприятный старческий голос с хрипотцой.

Всё тот же старик, живой и здоровый, на том же месте, где оставил его Ману. И вновь кулон с песком в его руках.

Фантомная боль от разрезающего кожу битого стекла растеклась по пальцам, когда Ману разминал затёкшие мышцы. Старик снова заговорил, повторяя только что услышанную молодым узником фразу, как старый грязный попугай, и мысли, доселе мешкавшие по разуму Ману, забегали стаей злых красных муравьёв, уцепившись хитиновыми жвалами за лакомый кусочек надежды.

- Ещё бы. Любезнейший, вы в курсе что это за место? И не хотели бы его покинуть... досрочно?

Старик поигрывал с кулоном Ману в руках, совершенно не стесняясь присвоения чужого имущества.

- О, это моя камера, мистер ящер, - с беззубой улыбкой ответил старик. - Не самая комфортная, но всяко лучше пансионата для стариков, куда меня устроил Саймон. Мне здесь даже нравится, и пёсику моему тоже. Правда, Лорд? Дай лапу дружок. Молодец!

Сумасшедший старик положил кулон на каменный пол и принялся поглаживать воображаемого пса.

- И действительно, достаточно неплохое жилище. Поверьте, мне есть с чем сравнивать. Не слишком много света, зато и дождь не докучает слишком сильно, -

Мягким вежливым тоном начал Ману, снимая очки и протирая линзы тканью платка.

- Правда с развлечениями, наверное, не всё радужно, но тут я могу вам помочь, сэр, -

Вправленное в металл стекло поймало своей гранью лунный свет и блеснуло в полутьме, маня помутневший от душевной болезни взгляд безумца.

- Это довольно интересный фокус, друг мой. Присмотритесь - стекло и свет луны порой творят настоящие чудеса... -

ловкие пальцы Ману поворачивали линзу то так, то этак, покачивая лунный огонёк в гипнотическом танце. Молодой целитель терпеливо, подобно выжидающей свою добычу змее, влёк сознание своего сокамерника раствориться в своём голосе и блёклом сиянии ночного светила.

Сумасшедший старик оказался во власти лунного света, отражённого линзой очков, в полной власти Ману. Прикажи ему сейчас гипнотизёр отгрызть себе руку, он бы послушно исполнил приказ.

- На эти несколько минут, пока Морфей обнимает своими нежными руками твоё сознание, друг мой, пусть эта камера станет тебе уютым тёплым домом. Почувствуй, как расслабляется твоё немолодое тело в мягком кресле у камина, как после глотка хереса теплеет кровь и отступают хвори и тревоги. Как музыку слушай мой голос, -

Убедившись, что владеет вниманием своего товарища по несчастью оказаться в наводнённом насекомыми каземате, Ману продолжал:

- Поведай мне, что за тюрьма имеет честь считать тебя своим квартирантом? Где это место и как здесь оказался я, мистер Ящер? -

Под гипнозом старик говорил как нормальный здоровый человек. Видимо, часть разума, ответственная за его помешательство, была усыплена. В результате продолжительной беседы он многое поведал загипнотизировавшему его "мистеру Ящеру".

Звали этого старика Тобиас Фробишер. Много лет назад он был видным членом Гильдии и доктором чародейства. В его обязанности входило изучение и уничтожение артефактов языческого и демонического происхождения. Лет десять назад старик из-за чрезмерного взаимодействия с опасными чарами двинулся умом, после чего его сын Саймон отправил его в пансионат для стариков. Несколько недель назад незнакомец, принявший облик Саймона, вернул его из пансионата, привёз в этот заброшенный двухэтажный дом на отшибе в западном пригороде Лондона. Человек с револьвером, который и выдавал себя за Саймона, и его напарник "костяной маг" всё это время пытались выбить из старика информацию о нескольких предметах, которые в своё время попадали к нему в руки - мече для жертвоприношений времён пиктов и проклятом венце Эборака. Оба предмета являлись некромантскими артефактами, истинных свойств которых Тобиас так и не открыл, но он спас их от уничтожения, сочтя их в большей степени историческими реликвиями, чем опасными магическими предметами. Венец он отдал на сохранение своему юному ученику Мэттью Хуперу, а меч через их общего знакомого оказался у герцога Лавлайза, покойного мужа леди Ады, на закате лет увлечённо коллекционировавшего и бережно хранившего всевозможные ценности. При этом похитителям ничего не удалось узнать из бессвязного бреда старика, хотя они его пытали, но искусством гипноза очевидно не владели. Уже несколько дней старика просто держат в подвале дома, навещая лишь раз в день, дабы покормить. Почти сутки назад они приволокли Ману и бросили его на каменный пол.

Посмотри на него, Ману . Что ты видишь? Это ли Тобиас Фробишер? Нет, это безымянная человеческая развалина, подобная остову корабля, некогда рассекавшего моря под звучным именем и флагом, что гниёт теперь на дне, во мраке, медленно пожираемый морскими тварями. Этот старик отдал жизнь и сам разум на службе Империи Заката, чтобы в благодарность получить грязный сырой подвал, гнилую еду и скорую смерть от пыток. Горек твой пир, Альбион!

Для себя Ману уже решил, что если суждено этому человеку умереть сегодня, он погибнет как маг Тобиас, джентльмен и учёный, от ножа или пули, а не издохнет как полуживой кусок человечьего мяса, который поприветствовал молодого Нараяна в этом месте.

Ещё немного распросив старика о его жизни и перепитиях последних недель, Ману аккуратно сложил очки во внутренний карман жилета, снял пиджак и закатал рукава грязной от пота и тюремной гнили рубашки. Отстранённого перебирая в уме мысли о незавидной участи своего сокамерника, молодой целитель разминал пальцы перед самой сложной в своей жизни операцией - голыми руками, без лекарств и мистической силы Ману Нараян собирался излечить сидящего перед ним безумца.

Уложив Фробишера на соломенную постель, сняв лохмотья, закрывавшие шею и плечи старика, он соскрёб с его кожи грязь пучком сухой травы и тонкими сильными пальцами стал массировать дряблую старческую плоть Тобиаса - позвоночник, шею и седую голову.

- У меня есть для тебя две новости, друг мой. Первая довольно печальна - ты, к сожалению, страдаешь расстройством духа, которое подтачивает твой разум и пожирает личность. Вторая несёт благую весть - в моём лице тебе повстречался целитель, способный справиться с твоим недугом, -

Тихий и уверенный голос Ману не оставлял пациенту и тени сомнения: перед ним человек, который знает что делает, и намерен довести дело до конца.

- Причина, по которой твой разум помутился, заключается в диссонансе разума и сердца. Мануальная техника, которой ты подвергаешься в данный момент, поможет открыть канал связи между этими двумя сферами твоего духа, подобно тому как спиритический сеанс связывает живых и тех, кто населяет мир загробный. Как только я трижды хлопну в ладоши, ты проснёшься и болезнь отступит. Тем не менее, даже мне не под силу отменить все те годы, что ты страдал от безумия - чтобы уравновесить твой дух и разум, я поселю в них лёгкую одержимость. Отныне твоей страстью станет игра на гитаре. Инструмент станет для тебя объектом вожделения, подобно желанной женщине, игра же будет приносить удовольствие творца новой жизни. Страсть и душевное пламя будут разливаться по струнам и через самые твои пальцы, сквозь руки и плечи, потекут в основание шеи, где чёрным льдом перекрывает связь разума и сердца твоё старое помешательство. Сей лёд под гнётом страстей будет таять и в опредённый момент исчезнет полностью, стоит тебе только заиграть в удовольствие, особенно сразу после сеанса этой мануальной техники. Ты снова будешь тем, кто с гордостью именовал себя магом на королевской службе - сэр Тобиас Фробишер, учёный муж, сын Альбиона.

Закончив процедуру, Ману поднял старика на ноги и поведал, как собирается поквитаться с их тюремщиками:

- Сейчас я заткну ту дыру в стене, что заменяет нам окно. Комната погрузится во мрак. Ты будешь стоять вон в том углу, справ от двери, я притяюсь слева. По моему сигналу ты издашь истошный крик, чтобы привлечь внимание похитителей. Сюда явится один из них, со светом и при оружии. Тебе отведена опасная роль - окликни его и тут же падай ниц. Вероятно, он выстрелит в темноту на твой голос. Я нападу на стрелка сзади и сделаю остальное.

Когда Тобиас, утвердительно кивнув, в ответ на предложение Ману, займёт своё место подле двери, свет в камере уже померкнет.

- Начинаем, сэр Фробишер, -

Ману был хорош в своём деле, очень хорош, но сделать за час то, на что у лучших психиатров Старого Света уходят годы, ему не удалось. Да, он достучался до воспоминаний Фробишера, пробился сквозь пелену его безумия и вынес наружу его воспоминания. Но состояние, в котором оказался старый чародей, походило на полусон, в котором все процессы мозга, в том числе вызывающие помутнение рассудка, замедлены, достучаться же до центров, ответственных за логическое мышление и движение, мистеру Нараяну не удалось. Да и с исцелением безумия старика он тоже не справился, более того, пришёл к неутешительному выводу, что этот индивид окончательно потерян, ему осталось лет меньше, чем потребуется западному врачу на хорошую терапию.

Но план оставался в силе, лишь претерпел незначительные изменения. Когда было нужно, старик закричал пусть и под напором Ману, вовремя скрывшегося в тёмном углу. За дверью послышались шаркающие шаги, несколько слов, которые не удалось разобрать, ключ поворачивался в замке, и его звук вызывал у Ману ощущение дежа-вю. Дверь наконец открылась, на пороге застыл человек, не спешивший однако входить в тёмную комнату. Скрытый во тьме ящер ждал, пока человек не достанет лампу и шагнёт в неизвестность. Старик, как и ожидалось, привлёк внимание мужчины с револьвером, одно мгновение и он уже во власти румала, во власти Ману. Выстрел в пустоту, затем ещё один - вот и всё жалкое сопротивление.

Приправленное тонкой ниточкой злости, отчаяние разливается по моим нервам - от дрожащщих пальцев в побелевшие от напряжения ладони и ставшие вдруг неподъемными плечи. Где-то внутри меня с хлёстом разорвалась струна и вмиг рассекла моё самообладание: старик промолчал. Весь искуссный арсенал сложных ментальных техник, все неимоверные напряжения гипнотических сил - ничто, стеклянный вакуум в безмозглых, пустых глазах измученного и мёртвого уже в умирающем ещё теле Тобиаса Фробишера. Я наблюдаю своё страшное, омерзительное в своей гадости творение и ногти вгрызаются в чешую ладоней - мои клыки смыкаются со скрипом перенапряжённых в досаде челюстей. Я приветствую растекающуюся по рукам боль. Я пью свой яд.

Доза действует отрезвляюще. Заставив своё неплослушное вдруг одеревеневшее тело плавно перетечь волной и сбросить с плеч напряжение, как змея сбрасывает старую кожу, я хлёстким эхом порванной струны выбиваю из старика крик. Скоро по коридору послышаться опасливые шаги, с металлическим лязгом щёлкнет взводимый курок, с подозрительноо знакомым звуком провернётся в замке ключ и застонут, открываясь, ржавые петли нашего с Фробишером узилища.

Нет. Я здесь один.

Тобиаса здесь давно уже нет. Он шагнул куда-то дальше, оставив оплывающие следы в этой сырой мерзкой грязи, свой покалеченный разум и полусдохшее тело.

Револьверный лай дважды слепо пробьёт темноту, тело стрелка трепыхнётся в тугом кольце румала и одним полутрупом в камере станет больше. Перочиный нож сделает ещё одну дыру в старом кожаном ремне, что голодной змеёй обовьёт шею охотника за старыми чародеями и молодыми ящерицами. Он останется там, за запертой дверью, заключённый в сон пережатых артерий - медленно гнить в апартаментах покойного Тобиаса, чьё тело я посадил за стол перед запертой дверью. Стеклянный взгляд вперивается в темноту, где мои быстрые пальцы погасят свет лампы, вынут стекляшку с огнедышащей водой и спрячут в жилет замолчавшие часы.

Стекло с горючей водой и огнедышащее железо в моих руках как два бесстрастных инквизитора ждут суда над безбожным колдуном, готовятся осветить эту ночь ярким auto da fé.

Оставив свою душную темницу, Ману продолжил свой путь к свободе. Его камера была последней в этом лабиринте смерти и отчаяния, но далеко не единственной. Когда-то это место было обычным подвалом, где прежние хозяева дома хранили свои запасы, но кто-то несколько лет назад сделал из подвала тюрьму. Шесть камер насчитал Ману, пока шёл к выходу. За незапертыми дверьми он обнаруживал совершенно пустые помещения, покрытые многолетним слоем пыли и затянутые паутиной, или видел то, что осталось от других пленников, кому повезло куда меньше чем ему - лишённые плоти скелеты, оставшиеся от пира крыс и мух.

Коридор поворачивал дважды, сначала направо, потом налево, и вот долгожданный выход - лестница, ведущая к массивной двери. Нараяну потребовалось немало усилий, чтобы заставить створку открыться бесшумно, но у него то получилось. Он оказался на первом этаже заброшенного дома, была ночь, холодный ветер гулял по пустым и холодным комнатам, много лет назад лишившимся обитателей. Никаких источников света, никаких следов присутствия людей. Ману вошёл в гостиную, где ещё сохранялась какая-то мебель - два изорванных дивана, бывших когда-то замечательными вещами, кресло с оторванной спинкой, останки которой можно было увидеть в камине. Ветер хлопал входной дверью, за которой виднелась свобода. На верхнем этаже под весом человеческого тела вдруг скрипнула половица.

Прохладная кожа моих рук обнимает нагретое жаром пламени стекло и таящуюся в нём горючую воду. Кровожадному стеклу не терпится ощериться оскалом из трещин, с обрекающим звоном разбиться о каменный пол и высвободить керосинового ифрита, огнедышащего палача. Мои холодные жилы медленно уносят жар раскалившегося от выстрелов железа маленькой машинки, по нажатию рычажка выплёвывающей смерть в дозах горячего свинца. Маленький стальной барабан хочет провернуться на своей оси, маленький молоточек едва сдерживается, чтобы не высечь искру, что подпалит порох и пошлёт пулю, с громом и искрами, словно судейский молот, закрыв дело костяного мага ярким auto da fé в исполнении вырвавшегося на свободу ифрита.

Стекло, железо, керосин, свинец и порох - верные подданые Империи Заката шепчут мне: "сожги его живьём". Вздох - и я готов последовать их бесчеловечному совету, но память щекочет мои ноздри запахом копоти, гари и дыма в объятой пламенем комнате леди Лавлайз, тнимает слух неизбывной болью её криков, когда она погибала в огне. Выдох - и я спокоен как обычно, моё холодное сердце бьётся ровно, будто тикающие часы.

Lacertilia, Sauria - так мне подобных зовут толстые умные книги в библиотеке Десмонда. Холоднокровные. Пресмыкающиеся. Ящерицы. Я бесстрастно кладу пистолет в карман. Тени в углу комнаты прячут склянку с томящимся в ней джином. Мои холодные пальцы пропускают сквозь себя холодный шёлк румала. Я обращаюсь к своим самым надёжным союзникам - терпению и тишине. Рано или поздно костяной маг спустится вниз или уснёт - тогда два моих самых верных слуги, шёлк и лезвие, сделают своё дело.

Ожидание затягивалось, а "костяной маг" с верхнего этажа всё не шёл. Шаги по комнате прекратились, теперь нос Ману улавливал отвратительный запах табака и душистых трав, дымом от которых этот мерзавец наполнял лёгкие, а заодно и весь дом. Ядовитый смрад, заменявший нужный для дыхания воздух, должен был убить его рано или поздно. Пожалуй, слишком поздно, у Ману не было столько времени. Впрочем, возможно эту дрянь он и не курил, а использовал как часть магического ритуала - практикующие чёрную магию западные чародеи были для индуса вдвойне загадкой. Запах вскоре улетучился, а человек, судя по жалобному скрипу древних пружин, прилёг на кровать. Рана на голове вдруг напомнила о себе, в глазах потемнело, в черепе застучало, ноги сами собой подкосились. Но это быстро прошло.

А дальше произошло то, чего Ману не ожидал. Через входную дверь в дом явился незнакомец. В обрывках своих воспоминаний Нараян видел уже эту похожую на медведя фигуру в цилиндре и чёрном плаще с густым меховым воротником. Громко клацая концом дорогой трости по деревянному полу, незнакомец сделал пару шагов, осматриваясь по сторонам, но, конечно, не замечая надёжно спрятавшегося за остатками мебели Ману, и выкрикнул так, что весь дом сотрясся от его громогласного голоса, звучавшего совсем не по-британски.

- Лестер! Чжэн! Я вас долго буду ждать.

Наверху раздались шаги и вскоре по лестнице спустился невысокий страшно худой человек с характерным для китайцев выбритым лбом и длинной косой. Помимо его азиатской причёски ничто не выдавало этническую принадлежность - ведь на нём был хороший европейский костюм, а лицевые черты были скрыты под сложнейшей татуировкой, покрывавшей всё его тело и представлявшей собой скелет человека, зачем-то нанесённый на кожу. Видимо, этому "костяному магу" не хватало лишь занятий некромантией, он решил ещё и добиться максимального сходства с покойником.

- Где Лестер? - грозно спросил огромный человек и "китайца", макушка которого едва доходила ему до уровня груди.

- Не знаю, сэр, - произнёс "костяной маг" дрожащим голосом с явным китайским акцентом. - Должен был караулить пленников.

Глаза великана зло вспыхнули и он решительным шагом направился ко входу в подвал, рявкнув азиату:

- Стой здесь и смотри в оба.

Когда темнота накрыла Ману с головой, утопив разум в черной глубине боли, отчаяние и страх двумя стальными лапами схватили его за горло и Нараян едва не закричал, взмахивая руками, как утопающий, в бессильной попытке выбраться на поверхность. Но панический приступ длился лишь мгновение, это была всего лишь боль. Одна из вещей, которые никогда не оставляли молодого Ману, куда бы ни направил он свои стопы: она жила на лезвиях ножей, в шёлковых складках румала, на кончиках лекарских игл и даже в мягком насилии гипнотического взгляда. Боль неотделима от жизни: пока ты жив, ты чувствуешь боль.

Пока чувствуешь боль, ты жив.

Спасительная ниточка мыслей, которыми Ману успокаивал своё сознание, оборвалась с громогласным появлением в доме нового гостя. Нет. Этот человек здесь - хозяин. Он тот, чья воля заточила Фобиаса, сожгла Аду и наградила тебя раной - руками Лестера и этого татуированного китайца. Они ему - как тебе твой нож и румал. Сталь режет плоть, ткань зажимает горло, но убивают не они, чужестранец. Убиваешь ты.

Пора.

С быстротой кидающейся на добычу змеи и тихо, как тень, Ману накинул удавку на горло Чжена, пока тот пялился в спину своего хозяина. Слишком громкий, чтобы что-то расслышать, бегемот вряд ли обернётся на сдавленное клокотание в горле чщедушного китайца, которое утонет в скрипе двери и звуке громких шагов. Как только с некромантом будет покончено, Нараян, зная ценность секунд, собирался нагнать великана в темноте подвала, когда тот будет колотить руками в запертую дверь камеры. Стальное дуло ствола войдёт под массивное колено и свинцовая пуля прошьёт плоть и изнутри раздробит чашечку коленного сустава. Бегемот не умрёт от этой раны, но боль скрутит его как удав жирного барана.

Шаги Ману были беззвучны, даже половицы в этом старом доме не отреагировали на его быструю и лёгкую поступь. Секунда-другая и за спиной незадачливого китайца возник убийца. Чжэн не успел ничего подумать и предпринять, как на его горле сомкнулся замок. Ещё пара секунд и слабое татуированное тело без признаков сознания опустилось на пыльный пол. Первая часть плана Ману удалась на славу и он, продолжая свой смелый замысел, направился следом за огромным человеком.

Преследование этого "бегемота" было ещё более простым заданием, ведь тяжёлые шаги гулом разносились эхом по всему подвалу. Прыти большого человека в чёрном можно было позавидовать, при своих габаритах он умудрялся развивать неплохую скорость, так что Нараян нагнал свою жертву у двери своей камеры, в которой сам очнулся не так давно. Здоровяк как раз смотрел на безумного Фробишера и связанного человека, которого Ману обезвредил первым, когда в его колено упёрся револьвер. Хлопок выстрела, непривычная дрожь в руке ящера и пуля, пробивающая колено врага.

Лёгкой победы не получилось. Здоровяк пошатнулся, почти завалился вперёд, но с неожиданной от человека его размеров ловкостью он упёрся в каменный пол тростью и лихо развернулся на здоровой ноге. К удивлению Ману незнакомец с бакенбардами не выл от боли, а со спокойным лицом глядел в лицо Нараяна.

- Неплохо, - неожиданно произнёс человек, ощупывая пробитое колено через дырку в дорогих брюках. - Неплохо, но глупо. Попробуешь ещё что-нибудь, или теперь мой ход?

Последний вопрос сопровождался злорадной усмешкой. Незнакомец, который весил вдвое больше чем Ману, отбросил трость и крепко встал на обе ноги, размял мощные плечи и сжал руки в кулаки.

Живя в городе из камня и смога, Ману имел некоторое смутное представление о машинах, измеряющих время. Одна из таких лежала сейчас, покалеченная, в кармане его жилета. Множество вцепившихся друг в друга крошечных латунных зубов на мелких латунных колёсиках абсолютно непостижимым для ящера образом вращали стрелки, определяющие время. Ход, щелчок, чёрная стрелка шагает на деление по кругу, нарезая время на мелкие ломтики, которые аборигены зовут секундами. Не удивительно, что западный демон в теле западного человека говорил о ходах - он, так же как и прочие обитатели Альбиона, жил в этом странном, рассечённом времени: тик - мой ход, так - твой ход.

Для самого Ману время текло непрерывно и плавно, подобно тени в солнечных часах. Как тень, он не дожидался своего хода, чтобы действовать. Тихое холодное железо ножа заменило в его пальцах горячую клацающую зубьями механизмов сталь, чтобы, описав в темном воздухе подвала пируэт, болью войти в одержимое бесом тело.

Достигнет железный снаряд своей цели или нет, Ману было уже безразлично. Не став дожидаться конца "хода ножа", он уже летел прочь из непроглядного мрака подвала в разбавленную звёздным светом полутьму гостиной, где, залитая тенями, его терпеливо дожидалась горючая вода в тонкой стеклянной склянке.

Сделав хороший глоток керосиновой отравы, целитель запер смрадную гадость во рту. Когда с шиком одетый в дорогой костюм бегемот опомнится и кинется в погоню за своим недавним пленником, Ману поделится с ним этим угощением, выплеснув весь остаток на его лицо, горло и роскошный меховой воротник.

К сожалению, в этом скромном жилище, Ману, ты гость хоть и желанный, но бедовый: оба слуги полузадушенные, без сознания лежат на полу, единственная лампа уже вряд ли будет светить, опасный безумец, запертый до твоего появления в подавле, свободно гуляет по дому. По крайней мере, господин Нараян, ты можешь развлечь хозяина этого места представлением, вроде того что на улицах Дели дают факиры, завораживая пляской огня местных зевак. Лишь доберись до свечей или спичек в комнате наверху и воочию убедишься, как засияет лицо господина в чёрном, едва ты выдохнешь сноп пламени на его смердящую от керосина одежду, мокрую от керосина кожу.

Ману здорово преуспел в своей работе в Лондоне, вернее сказать, он здорово преуспел, выполняя поручения герцогини Лавлайз. Говоря новомодными спортивными терминами, изобилующими в речи благородных джентльменов и в газетных статьях, своим успехом он был обязан тому факту, что был игроком совсем иной лиги, играющим по совсем иным правилам. Но сейчас он столкнулся с тем, кто как и он, был из совсем иной лиги. Большой мир, тот, что лежал за пределами родной Индии, хранил немало секретов и тайн. Живя в столице этого большого мира, Ману открыл лишь малую часть из них и обычно ему хватало благоразумия не связываться с тем, чего он ещё не постиг. В этот раз всё произошло иначе - зависимость от обстоятельств, ограниченные временные сроки и недавняя утрата не надавали мыслить абсолютно трезво и заранее просчитать свои шансы. Нараян ввязался в опасную игру, где риск всё проиграть был предельно высок.

До сих пор ему удавалось вести счёт в этой игре, но везению наступал конец. Воспользовавшись столь глупо отданной в его руки инициативой, Ману за долю секунды разработал план и без промедления принялся воплощать его в жизнь. Вот только план стал давать сбои с самого начала. Кинжал он метнул на славу, да и цель была просто отличная - огромный неподвижный человек с фактурой медведя. Но это "бегемот" с грацией кошки увернулся от летящего в него кинжала, который звякнул о каменную стену и упал на пол. И тогда Ману побежал, справедливо полагая, что в скорости он даст сто очков вперёд своему сопернику. Вот только соперник никуда бежать не собирался. За спиной ящер слышал незнакомые слова, казалось, не принадлежавшие ни к одному известному человеку языку. Магия, худший враг любого, кто ей не владеет.

Коридор вдруг показался лабиринтом, сердцебиение обычно предельно хладнокровного Ману невероятно ускорилось. Он понятия не имел, что это за человек, что это у него за магия и чем она обернётся для него. Но, к своему сожалению, быстро узнал ответ на последний вопрос. В середине коридора Ману вдруг оступился и чуть не упал, но следующим шагом он оступился вновь, а на ещё один шаг он был уже не способен. Оценив ситуацию, Нараян обнаружил, что пол стал вязким как смола и что он медленно но верно погружается в него. Хуже всего был тот факт, что вырваться из этого зыбучего песка никак не получалось, даже цепляясь за всё ещё твёрдую стену. Сзади послышались шаги.

- Не с тем ты связался, парень, - раздался голос незнакомого соперника, который торжествующе улыбался. - Но ты мне нравишься. Ты довольно талантлив. Мне бы пригодился человек вроде тебя.

Deus Ex. Как-то так или подобным клацающим как звенья цепи именем в больших пыльных томах Десмонда о греческом театре звались подобные вещи. Непреодолимая сила из ниоткуда.

Ты всё сделал правильно, Ману. Тканью в своих руках ты легко расправился с двумя, даже тремя джангали, но последний оказался чем-то иным - бхута из сумеречных земель по ту сторону Дувра. Будь он обычным смертным, боль засевшая в его колене свинцовым червём уже выходила бы из глотки криком во всю мощь его бычьих лёгких.

Но даже бхута остаётся обычным самодовольным варваром, и у тебя ещё найдётся немного монет, чтобы их блеском залить джингали глаза, пока будешь искать для его волшебного горла особый, волшебный нож.

Молодой Нараян шумно выдыхает воздух, упирая руки в узкие стены коридора. Прямой горящий взгляд немигающих глаз ящерицы прошивает подвальный мрак. По каменным стенам вёрткой ящерицей скачет приправленный сарказмом смех:

- Неужели? Похоже я здесь не один такой, -

Переведя дух, Ману громко щёлкает позвонками шеи, оглядываясь вокруг.

- Оба твоих прихвостня полузадушенные валяются в пыли, твоё колено теперь будет шагать со свистом от новой дыры, а твой пленник исчез из своего каземата. Да, тебе бы пригодился кто-нибудь, кроме тех шутов, что имеют незаслуженную честь называться твоими слугами, джингали, -

Плечи лекаря напряглись, силясь не дать ему глубже увязнуть в жиже, в которую превратился каменный пол.

- к тому же у тебя есть пара монет, чтобы мне заплатить. Первая - жалкий медяк. Я хочу чистой смерти для Тобиаса Фробишера, отставного чародея и защитника Альбиона, отца недостойного его имени сына и хранителя тайн. Вторая - золото правды. Я хочу знать, зачем ты убил леди Аду, безутешную вдову Лавлайз? Неужели тебе не хватило той старой побрякушки, которую твои слуги вынесли из её дома?

Последние слова Ману говорил с надрывом, шипеньем и хрипом, обнажая клыки и глядя на бхута исподлобья, будто готовясь к прыжку.

- за твои деньги я, потерявший всё бесвами, готов предложить тебе свой навык и те слова, что ты так долго и безуспешно пытаешься вынуть изо рта старого чародея, -

- О, ты не нанёс непоправимого вреда, не волнуйся, - странный собеседник Ману подтянул штанину на раненной ноге и осмотрел пробитую пулей в двух места ткань. - Разве что один еврейский портной сдерёт меня круглую сумму за новые брюки.

Громила с тяжёлым вздохом искреннего сожаления вернул штанину на место. Полученная им тяжелейшая для любого человека рана, казалось, совершенно не волновала незнакомца. Он был поразительно расслаблен, словно ничего необычного в этой душной темнице сейчас не происходило.

- Давай же наконец познакомимся, Ману Нараян, - из-под густых бровей на ящера был обращён взгляд чёрных как безлунная ночь глаз. - Меня зовут Алексей Борозский и очень давно являюсь поклонником твоего таланта. Видишь ли, твоя покровительница, "безутешная вдова", использовала тебя слишком расточительно. Скольких ты отправил на тот свет по её указке? Впрочем, это не имеет значения. Понимаешь, в любой деятельности важен порядок, и так уж получилось, что в той сфере, куда неосмотрительно влезла Ада Лавлайз вместе со своим ручным тугом-душителем, порядки устанавливаю я. До определённого времени я благосклонно относился к герцогине, с улыбкой наблюдая за её попытками укрепить своё положение твоими талантливыми руками, как родитель с улыбкой наблюдает за первыми шагами своего ребёнка. Но она перешла незримую границу, когда ввязалась в гонку за артефактами и из назойливой мошки превратилась в больно жалящего комара. Надеюсь, ты понимаешь, что личные мотивы в этой печальной истории не играли никакой роли.

Алексей сделал шаг на поверхность разожженного пола, который под его ступнёй вдруг стал твёрдым. Довольно хмыкнув, чёрный человек продолжил двигаться к выходу. Он ловко обогнул Ману, протиснувшись вне досягаемости его цепких пальцев. Оказавшись у лестницы, Борозский добавил:

- Старина Фробишер и те двое давно сослужили свою службу. Дарю их тебе в качестве жеста доброй воли. Уверен, тебе не составит труда выяснить, как меня найти. Вместе мы добьёмся многого, Ману Нараян.

Ману хватило выдержки выслушать колдуна молча, пока тот изрыгал самодовольство пополам с тщеславием, сохраняя хладнокровие - одно из благословений рода Sauria. Но стоило тяжёлым шагам тщеславного джингали стихнуть за дверью старого дома, как злое горячее шипение с клёкотом вырвалось из глотки Ману - через стиснутые зубы ящерицы наружу прорывалась бессильная злоба. Он прокусил себе язык и солёный вкус собственной крови ненадолго притупил сознание, но вскоре и этого уже было недостаточно: заточённый в зыбучий камень юноша кричал в голос, проклиная бессмысленную жестокость страшных людей обезумевшего Альбиона. Ману кричал, пока голос не покинул его, после остался один только хрип и катящиеся по грязной чешуе его лица слёзы.

Придя в себя, ящер долго перекатывал в уме жгущие сознание угли мыслей, обжигая разум: чтобы найти хорошего слугу он заживо сжигает его предыдущего хозяина, бросает кандидата в застенок и при встрече дарит ему судьбы своих предыдущих слуг! Чего он ждёт от своего нового слуги, кроме ножа в спину? Самопожирающее безумие - это цена за колдовское могущество, которую заплатил гнилой громила?

Даже задыхающийся в отчаянии бесвами не протянет руки к тому, кто считает своих слуг вещами, вроде денег в своём кошеле. Сегодня он хочет купить меня за двух недоносков, завтра расплатится мной за волшебную побрякушку, вроде той, из-за которой гнил в камере Фробишер - разве можно ударить больнее?

Мы добьёмся многого... О да! Ты уже многого добился, колдун, а мне хватит того, что я добью тебя. Если я откушу от тебя кусок, он зарастёт обратно, как дыра в твоём колене? Тогда твоё тучное тело станет настоящим пиром для крыс.

Когда зыбучий камень отпустил колени Ману, его руки всё ещё тряслись и он занял их делом, чтобы отвлечь разум и успокоить дух. Он вынул свою одежду из окна подвальной камеры, облачился, и, насколько возможно, привёл себя в порядок.

Украшенный своим новым ремнём вокруг горла стрелок был не без труда доставлен в гостиную, где составил компанию своему точно также одетому по последней моде этого дома коллеге алхимику. Бледные, неподвижные, полумёртвые, они сейчас так сильно походили друг на друга, даже несмотря на разительный контраст телосложения, происхождения и культуры. Смерть выравнивает всех, пусть даже это всего половина смерти.

Комната наверху оказалась настоящим кладом. Заморская еда, тепло и свет - то, что нужно старику, попавшему в самую глупую передрягу своей жизни. Если ты уже пережил пытки за то, чем готов был поделиться, едва только я поблестел тебе в глаза стеклом, то заслуживаешь по крайней мере ужин в достойной компании.

Маленький столик украсят миски со снедью, приглушённый свет свечей и тусклый блеск столовых приборов. Захватив с собой горящий под стеклом в странной западной лампе керосин, Нараян спустится вниз за гостем этого своего маленького неуютного дома. Дверь камеры со скрипом отвориться и Ману почтительно возьмёт отставного чародея под локоть:

- Добрый вечер, сэр Тобиас. Пройдёмте наверх. Кушать подано.

Помутившийся рассудок Фробишера своеобразно воспринимал действительность. Ещё недавно приветливо, осведомившийся у Ману о том, любит ли он поспать, потом замкнувшийся в себе после жаркой стычки, а появление его мучителя, и вовсе вогнало старика в ступор. Он забился в углу душной камеры, где чувствовался многовековой запах смерти, въевшийся в сами стены. Приближение освободившегося из каменного плена Ману старик встретил невнятным бормотанием, отворачивался, инстинктивно закрывался руками. Прикосновение холодных ладоней ящера не прибавило ему спокойствия. Лишь когда старый чародей покинул впервые за долгое время мрачное подземелье, его страх несколько поутих, с интересом он разглядывал скудный интерьер разорённых комнат, становился на цыпочки, чтобы выглянуть в окно, за которым, впрочем, не открывалось мало-мальски интересного вида, даже пару раз улыбнулся своей почти беззубой улыбкой.

- Спасибо тебе, Саймон, - вдруг изрёк Тобиас Фробишер, похлопав исхудалой ладонью по руке Ману у своего локтя. – Ты хороший мальчик. Я никогда в тебе не сомневался.

Когда запах горячей еды ударил в ноздри старика, он и вовсе расслабился, заулыбался во весь рот. На Ману он глядел как на самого близкого в жизни человека. Усевшись за стол, он вновь взглянул на своего спутника. На этот раз он выглядел словно верный пёс, спрашивающий разрешения перед тем, как приступить к еде. Осознав где-то в глубине своего истерзанного разума, что этот пир для него, Фробишер набросился на еду с жадностью, какой Ману не видел даже у индийских малолетних босяков, которых сердобольный иноземец угощал излишками еды со своего стола. Старик не умел есть палочками, просто хватал всё голыми руками. В какой-то момент он оторвался от ужина китайца и с благодарностью посмотрел в глаза Ману.