Ластясь к ноге Фиделя | ходы игроков | Тюрьма Гротеска. Или для Гротеска.

Мне очень трудно начать это повествование. Комендантом всё начинается. С него родимого.
Чувствуете? Я вот сижу и ломаю голову, как объяснить, что речь не про Фиделя? Комендантом начинается эта история.
Чем-то вроде «Комендант подошел к камере и оценивающе оглядел заключенного». Но ведь это не Лидер Острова Свободы, а обычный мелкий испанский чинушка. Как донести пропасть между этими двумя?
И решение найдено.
Где-то в далекой-далекой Кубе сам великий всеми любимый Комендант ждал доклада об успехах.
А в близкой-близкой Испании ненавидимый и презираемый окружающими комендант тюрьмы Вальдеморо ждал раскаяния от бельгийского мальчика. Мальчик сей был матерым рецидивистом-уголовником из Бельгии, но комендант был уверен, что если хорошенько поднажать, а дыбу подкрутить, то этот мальчонка расскажет как трескал баварские сосиски подглядывая за девчонками в раздевалке. А потом коменданте бы глумился над несчастным, поскольку не было раздевалки и девчонок. Были только сосиски. Сосиски и баварский мальчик.
К сожалению коменданте, дыб тоже не было.

А следовательно никто не знал о тайных мечтах этого не высокого покрытого с ног до головы прыщами человека. Он допрашивал Гротеска, то и дело сплевывая мокроту. Плевок часто оседал на сапогах самого вопрошающего, но того это не расстраивало. Он давно смирился с текущим положением дел.
- Так зачем ты, Бельгийский Монстр, приехал в нашу мирную и любимую страну?

Задал вводный допрос комендант. Комендант никогда не задал бы этой глупости. Но то кубинский Комендант, а это испанский комендант. А как говорят в Одессе: «Это две большие разницы!»

Бельгиец задумчиво следил за истекающим слюной испанцем. Казалось он слушает, но на самом деле его внимание было сосредоточены на капельках разлетающихся в разные стороны изо рта. Но вот капельки перестали лететь. Пора ответить.

- Я слышал в вашей стране отличный климат и встречаются интересные собеседники, - ответил Гротеск. Резкий немецкий акцент резал слух.

- Вам когда-нибудь говорили, что вы выразительный человек, комендант?
Бельгиец приподнял уголки губ, обозначая улыбку. и задал новый вопрос.
- Но почему вы так ограничиваете себя? Оковы воздержания вовсе не укрепляют дух - они стирают грани личности.

Комендант с маленькой буквы поморщился.
- Что ты имеешь в виду?
Сказал он, перемешав эту короткую фразу в наборе местных ругательств в такой пропорции, что получился печатный лист, если бы нашелся человек, не стесняющийся это напечатать.

Вы были наедине. Только ты и он.
И он мог ломать комедию, и не казаться смешным. Так он считал.
- Что ты имеешь в виду?

На самом деле, не имеет никакого значения, что имел в виду Гротеск. Потому что приходит манга.

И кабинет для допроса начинает заливать легкий полумрак. Это когда за окном уже 12 часов ночи, но белой питерской ночи. Солнце скрыто облаками и тебе не уснуть. Ты задергиваешь занавески. И приходит полумрак.

Жертва насмешек Гротеска в глубине души была живым человеком. Это живой, был забыт и выброшен за ненужностью, но он всё-таки был. Ему осточертела эта унылая тупая злая работа. Точнее сказать, что ему было стыдно за неё. Стыдно за себя, что он достиг только её. Стыдно за преданные мечты. Но самое важное, что ему было безумно жалко того, что он никогда не сделает. Это не совсем мечты. Он ведь обещал себе еще мальчишкой. Он давал клятвы. На библии. На дохлой кошке.
И не сдержал.
И не сдержавшись, он исходится в крике:
- Что ты имеешь в виду?!

- Тебе.. не.. комфортно.., - раздельно, по словам произносит бельгиец.
Гротеску насрать на этого человечка. Если этому человечку настолько насрать на самого себя, что он дошел до такого состояния, с какой стати это должно беспокоить Гротеска.

- Комфорт - основа успеха.
Бельгиец и правда выглядит расслабленным, сидя на драном табурете и глядя на бешено орущего коменданта снизу вверх.

- И никто ничего тут не поделает. Всем на тебя насрать, если тебе самому на себя насрать. Мне тоже на тебя насрать, но ты можешь быть выразительным. А от быть выразительным один шаг до творить. Творить - высшая степень поклонения себе. Творят всегда лишь для себя.

- Понимаешь?
В глазах Гротеска мелькает жалость. Словно пощечина. Бельгиец поднимается. Он высок, он может подавлять, когда хочет. И он давит. Безжалостно режет императивом, свинцом впечатывая слова в коменданта.
- Нужно сделать что-то для себя. Не скулить, не рыскать в поисках подходящего места, не выжидать момента или возможности, а сделать. Сейчас. Здесь. Немедленно. Не оглядываясь. Для себя.
И вот когда кажется нет больше мочи выносить тяжесть этих слов, он протягивает съежившемуся человеку надежду.
- Станет легче. Знаю.
Три искренних слова, а потом Монстр уходит, оставив высокого бельгийца с ужасным акцентом. Сейчас он совсем нестрашен, просто наблюдает за комендантом. Ему любопытно...

Кричи! Что бы рот рвался!
Что бы хоть один прохожий!
Стыдливо обернулся,
Делая вид,
Что читает рекламу.

Кричи каждому!
В самое ухо!
Почти в засос вопи!
Пока не пройдут мимо.
Пока их спины видны -
Кричи!

Огромными словами!
На облаках!
Домах!
Разных храмах!
Кричи!!!

Захлебывайся.
Не прекращай попыток.
Кричи без голоса.
Кричи, теряя сознание.
Кричи.

Умоляю.
Денег сую.
Обещаю радости.
Кричи!

Не шепчи Брейвиком.

*******************

Комендант поворачивается к тебе спиной. Он не хочет с тобой разговаривать. Должен, но не хочет.
- В чем тебя обвиняют? На твой взгляд, почему ты здесь?
Выцеживает он нехотя.

Бельгиец пренебрежительно дернул плечами.
- Хотя меня подобные вопросы не занимают, отвечу, в надежде на ответную любезность.

Улыбка.

- Итак тюрьма для Гротеска. Опуская газетные формулировки, все дело в людях предпочитающих поворачиваться спиной. Не могу их особенно винить, ведь им было бы весьма неуютно, окажись мы, скажем, в одном клубе. Я, кажется, напоминаю им о том, что они желали бы забыть. Полагаю в последнем и кроется по их мнению моя вина, в чем они врядли признаются даже самим себе. Довольно банально.

Он состроил гримассу и

- Раз уж разговор зашел о тюрьме. Чья воля привела сюда Вас?

- С вами хочет повидаться один человек. Не знаю почему.
Комендант стал холоден. И пытался быть неприступным. Положение было щекотливым, а нервы уже ни к черту. Террориста задержали по-сути в профилактических целях. Разведка доложила, что готовится какая-то гадость. Странная формулировка «гадость», но какая есть. Какая-то гадость и руководство решило задержать Гротеска до окончания Большой Корриды. Правда до неё еще четыре месяца, но ведь можно сказать и «всего четыре месяца».
А сумма которую предложил незнакомец – это очень большая сумма. А риск – очень большой риск. Страшно – очень страшно. Но с другой стороны, а что терять? И споря сам с собой, комендант шел по уже принятому решению.
- Тот человек просил. – комендант запнулся – просил попросить у тебя: «Расскажи мне о ветре».

Этот пожилой человек чувствует себя глупо. Но чёрт возьми, ведь пять минут позора – и может быть наконец-то всё будет хорошо. Какой тупой вопрос. Зачем этот вопрос? Что за игру затеял незнакомец? Лишь бы начальство не узнало. Или из своих кто-нибудь не сообщил. Никому нельзя верить. И может этот незнакомец – проверка его лояльности? Но почему такой странный вопрос? Я не понимаю. Надо отказаться раз не понимаю. Я ведь уже пару раз прогорел на бирже. Но такая возможность. А чем я рискую? Да с моим опытом-то ничем. Хотя возраст. Кому я нужен с моим болячками? Но почему всё так глупо? И этот. Что они от меня все хотят? Господи. Ведь не было печали. Пока не явился этот.

- А скоро солнце свободы засияет и западный ветер овеет эти государства, так что же станет с тиранами?, - закрыв глаза, с улыбкой декламирует бельгиец. Что-то в его голосе заставляет эти слова звучать. Но звучат они не для коменданта.

Короткая пауза.

- Что-нибудь еще, герр комендант?, - спрашивает Гротеск. Краткость формулировки и подчеркнутое внимание к собеседнику лучше любых намеков указывает на то, что бельгийца начинает тяготить этот разговор.

- Ничего.
Хмуро бросил он и вышел.
Затем передал твой ответ кому надо.
И этот Кто-Надо – пришел.


Лицо вошедшего человека казалось очень грустным. Он не улыбался, а под глазами были слезы. Нарисованные слезы выглядели очень натурально и блестели как живые. Глаза человека тоже блестели, что свидетельствовало о живости ума и наличие такового. Глаза чистые-чистые. Ни пятнышка от протирания ими монитора. Такие глубокие-глубокие, что дна не видно. Пустые то есть. Но не дуростью, а просто себя забываешь, пока падаешь. Растворяешься и становишься частью этой пустоты.
Руки тонкие. Холенные. Аристократические. Ни грязного пятнышка под ногтями. Ни царапинки, ровная белоснежная не испанская кожа, под которой едва-едва видны тонкие узорчатые венки.
Сам он не высок, но и не сказать что низок. Стройный. Изящный, словно с картинки. Одет в почти девичью блузку и слегка протертые узкие джинсы. В одном ухе сережка в форме распятья, но без Иисуса. Но видно, что на кресте что-то или кто-то был. А теперь и его не стало.

- Здравствуй.

Голос тоненький. Не сказать, что писглявый, но тонкий и слегка тихий. Словно мус из банки тянешь. Такая тонкая ниточка за основной ложкой идет. Ты тянешь-тянешь, а ниточка всё тоньше, но не рвется.

- Сразу к делу. Мало времени. Я хочу, что бы ты помог мне в одном деле. Ты в этом мастер, и мне нужна твоя помощь.

Гротеск сразу ныряет в бездонные глаза. Медленно тянутся секунды. Но вот он возвращается. С удовольствием встряхивается и поднимается. Мягко обходит вокруг юноши, на несколько мгновений задержавшись за его спиной. Он не спешит, он наслаждается. Смакует. Едва ощутимо касается подушечками пальцев распятия. Лицо бельгийца не скрывает удовлетворения. Он наклоняется, вдыхая запах юноши и почти касаясь его уха губами, тихо шепчет.
- Мой вопрос. Тебе.
- Расскажи ...то что важно.

Юноша печально не улыбается. Он пару раз моргает, а затем выдавливает коротенькое:

- Прямо здесь? Я могу освободить Вас, если согласишься. В конце-концов деньги уже уплачены.

Легкий румянец от своей самонадеятельности. Пока ничего особого. Но много важного.

*
Гротеск морщится. Он неудовлетворен и не скрывает этого. - Вывести из тюрьмы ты хотел сказать, - снова режет воздух лающий акцент.. - Для того, чтобы я оказал тебе услугу.
**
Бельгиец улыбается. В его улыбке ирония, но тепла больше.
- Впрочем, это весьма мило с твоей стороны оплатить мой билет, оказывается я успел забыть это восторженное ощущение в груди, когда за меня платят.
***
Гротеск оценивающе смотрит на юношу.
- Ты хорошенький. Но незнакомец.

- И у стен есть уши.
Было сказано только.

Затем они покинули тюрьму под удивленные взгляды жандармов, и стыдливое сопение коменданта. Потом была молчаливая поездка в дорогущем лимузине. Затем пересадка в грязную-замызганную машину с шашечками и тонированными стеклами. Даже пассажирские сиденья были отделены от водителя тонировкой. Только закрыв дверь на кнопку и когда машина тронулась, твой спутник позволил себе несколько расслабиться. Всю поездку в лимузине, он был предельно собран и оглядывался так, словно что-то украл в супермаркете, а теперь гадает была ли блефом табличка на входе «Улыбнитесь! Вас снимает скрытая камера!»
А теперь он расслабился. Он еще не улыбается. Впереди серьезный разговор, но мышцы уже не так напряжены. Блузка снова спокойно скрывает его изящное, и как мы выяснили всё-таки накачанное тело.
- Как видите, я не человек с Востока. По-этому перейдем сразу к делу. Ваша задача – убить короля.
Он замолчал, достал заныканный между сиденьями батончик Twix, вытащил из упаковки штучку, а остальное протянул тебе. С наслаждением откусывая маленькие кусочки сладости, он продолжил:
- Но не просто убить, а сделать это эпично. Это должно быть как театральное действо. Во время большой корриды обязательно будет какое-нибудь центральное событие. То, что натянет нервы зрителям. Я хочу, что бы в момент, когда шпага пронзит быка, или человек взовьется на рогах. Я хочу что бы в этот момент сердце короля тоже пронзила шпага. Сделаете это вы своей рукой или направленный взрыв вытолкнет её в сердце – мне всё-равно. Вот так вкратце.
Он смущенно улыбнулся тебе.
- Король ещё очень молод, юн, свеж и наивен. Но это не должно вас останавливать.
Поняв, что сказал какую-то глупость, он едва заметно покраснел.
- Если вы отказываетесь – то тюрьма с радостью примет вас обратно. Уверяю, что это в моих силах и всё под контролем. Соглашаетесь и справляетесь с работой – что вам нужно? Деньги? Я слаб в этих делах. Назовите свою цену.

Батончик почти съеден. Краешки рта у юноши измазаны шоколадом. Он доедает последние кусочки и едва заметно урчит от удовольствия.

- Все это безусловно крайне захватывающе, но мы по прежнему незнакомы, - скучающим голосом ответил Гротеск, глядя в окно..

- Что ты имеешь в виду?

Спросил человек, изучивший досье Гротеска еще неделю назад.

Представь себе ты едешь в автобусе, - со вздохом отвечает бельгиец.
- К тебе подходит кондуктор - симпатичный такой паренек и любезно предлагает оплатить за тебя проезд. Удивительно - верно? Не то чтобы тебе это путешествие не по карману, но приятно. Он предлагает тебе место поудобнее, а потом, вдруг, предлагает убить тебе испанского короля...
Гротеск картинно изгибает бровь и делает собеседнику приглашающий жест рукой, предлагая развить тему дальше.

Юноша с тоской посмотрел на тебя.
- И ты Брут.
Больше он не стал ничего говорить. Постучав костяшками по разделительному стеклу, он дал понять неведомому водителю, что надо поворачивать обратно к тюрьме. Что договориться не удалось. Что этот человек нам не подходит. И мы в нем ошиблись. Что электрический стул давно заждался своего Человека. И вот этому весело потрескивающему другу Гротеск и расскажет, что у него такие большие яйца, что их приходится носить в руках. Усевшись поудобнее, так что бы ремни не сильно пережимали вены на запястьях, он поведает, как его просто так освободили из тюрьмы. Как он сначала внезапно и нелепо попал туда. Явно по произволу властей. Как его милостиво спасли. Стул заворчит, что «ты меня не любишь. Ты хотел убежать». Гротеск украдкой почешет ножку старого приятеля, что бы тот не бурчал, и ласково прошепчет: «Мы всегда будет вместе, ведь я так люблю хамить своим спасителям и наглеть на глазах».
Машина почти подъехала к воротам тюрьмы. Ещё есть краткий миг, когда можно засунуть свои непомерные понты куда-подальше, забыть, что про правило «если ты игрок http://l.dm.am/, то ты не уязвим, у тебя огромный член и тебе плевать на логику событий». Ещё есть краткий миг вспомнить о жизни и смерти. Вспомнить о том, что умирать никто не хочет, особенно не за грош. Вспомнить о том, что в ролевой игре важно не «выиграть», а отыграть свою роль. И твой собеседник это знает. И если надо умереть – он умрет. Но только когда это надо.

Я ненавижу дроу с кодексом самурая. Я ненавижу уличных шалав заканчивающих фразой «а потом мы сделали Это». Я ненавижу маговоиновхилеров с отмычкой-всё-скрывайкой, сапогах-убегайках и плащом-накрывайкой.

В этом мире герои не живут. Они живут в легендах. Людской памяти. Но не тут.
Тут живут цепкие мальчики и понятливые девочки.
Посмотри в окно.
Нравятся весенние девочки?

Мне тоже.

- Нужно быть немножко Цезарем чтобы говорить такое, - ответил, смеясь, Гротеск.
- Внутри себя, не лимузина.

Откровенно говоря бельгийцу было просто лень. Да пожалуй ему по силам было бы организовать покушение на короля. Но зачем? Исполнителей потом всегда подчищают. Потом подчищают чистильщиков. Так раза 3, может 5, может больше - зависит от паранойи заказчика. Четырых-месячная отсрочка ничего решала. Гротеск конечно не был творцом, его даром было разрушение символов. Но как и творец он нуждался во вдохновении. Сомнительный выбор - уйти безвестно или оставить после себя дряную мазню, растратив последние дни своей жизни ради ...
Бельгиец критическим взглядом окинул юношу и выловил таки нужное словечко - "замарашки."

Человека, которого в прессе некоторых стран величали «Бельгийский Монстр», передали обратно полиции. Юноша не смотрел ни на обреченного, ни на не скрывающего радости коменданта. Ведь для того сложилось всё как можно удачнее. Он получил денег и ничем не рисковал. Практически ничем.
Но последний заказ странного Господина вполне совпадал с желанием самого коменданта. А полученная сумма доказывала, что смерть юноша ценит гораздо выше жизни. Как минимум чужую.

Не теряя времени Гротеска ведут по широким хорошо освещенным коридорам. Девушки несущие в руках папки с документами улыбаются ему, а одна даже подмигивает. Они задерживаются у кулера с водой, поскольку одному из конвоиров захотелось пить. Он подносит пластиковый стаканчик к губам Гротеска. Тому трудно позаботиться о себе самому с наручниками за спиной. Подержав стаканчик секунд десять, конвоир убирает его, не проверяя отпита ли хоть капля. Они заходят в большую комнату набитую лампами дневного света. Даже зажмуриваешься, хотя и коридор был светлый. В комнате стоит электрический стул и четыре человека. От стула к каждому из присутствующих выведен пульт с одной единственной кнопкой. Сам стул и не стул вовсе. Массивное кресло с очень высокой спинкой. Крепкие и явно цельные подлокотники с крепежами для рук. Основание в виде подставки с такими же креплениями. На левый край кресла небрежно повешен шлем соединенный с устройством толстым зеленым проводом. Ничего лишнего, но больше чем принято.

Гротеска усаживают на стул. Он понимает, что пользуются этим устройством не часто. Это не дедукция и логика. Просто до предела обострившаяся интуиция. Браслеты на руках и ногах беззвучно защелкиваются, пресекая последнюю попытку к последней глупости.

Один из четверых снимает шлем со спинки кресла. Второй, тяжело вздохнув, подходит и крепко-крепко берет голову Гротеска так, что бы не оставить последнему ни единой возможности уклониться от возлагаемой миссии. Все происходит очень рутинно, и лишь холодок электрода, прикоснувшегося к выбритой макушке, дает хоть какие-то краски и ощущения.

Возлагавший замирает на мгновение, пытаясь что-то вспомнить. Кивает своим товарищам и снимает шлем. Руки напарника тут же фиксируют снова голову. Тянется минута ожидания, пока человек что-то ищет за спинкой стула. Наконец он достает руку с губкой пропитанной соляным раствором. И шлем аккуратно одевается на место.

Они оба отходят за свои пульты. Конвоир подходит к креслу и специальным ключом активирует систему электропитания.

- Всё готово.

Его слова органично вплетаются в тишину, поскольку они так же холодны как электрод, и так же четки и ясны – как лампы над головой.

Мужчины кивают друг другу. И каждый нажимает свою кнопку.

Только одна из них подаст заряд, но все гуманистические тонкости уже не имеют значения.



Есть только крошечный миг для последней мысли.

Да и он почти растаял.

Где-то далеко на востоке считают что последняя мысль - это очень важно. Именно она определяет кем станет человек в своей следующей жизни. Подумаешь о Господе и воспаришь, о дерьме и ... Не будем акцентироваться на нем в этот момент..

Бельгийцу на эту чушь наплевать, не факт что он вообще о подобном знает. В его голове просто тихо звучит мелодия. Какой-то расхожий мотивчик времен юности. Кажется именно тогда он выбрал. Гротеск не пытается вспомнить слова, ведь он их никогда не знал. Просто слушает, вспоминая себя. Давно не представлялось такой возможности. Немного горько от осознания, что стремясь к лучшему стал немного хуже. Но ведь смаковать можно и горечь?

Интересно.

Что тебе приснится.