Ластясь к ноге Фиделя | ходы игроков | Глава Третья В Которой Мы Можем Получить Первую Победу

А вот бегство с поля боя исключалось. Дроу оставляют в живых своих врагов только для того, чтобы потом принести их в жертву Ллос. Шкипер не должен уйти.
Джиханна поворачивается к Санте. Джиханна читает заклинание телепорта, намереваясь прихватить с тобой красноносого волшебника, догнать пингвина и убежать от Годзиллы.
Кому как, а ей сейчас эта мысль кажется крайне удачной.

Годзилле она не соперник. Раздавит - и не заметит, а вот кинется за ней через толпы пингвинов - подавит их как помидоры на кетчуп.

не закрывайте нас. мы скоро.

Время тянется. Тянется через струйку. И я думаю, что всё иногда обрывается внезапно.

Годзилла-я и парочка милых существ еще ждет.

Мы включаем паузу. Телепортация растягивается на месяц. И если ты - милая моему сердцу Джиханна успеешь - то будешь спасена. Если нет - мне станет грустно, но я выживу.

Я обязательно выживу.


Месяц.
Снова месяц.

Последний.

Мне грустно.

В моих венах – вино Я трясу головой, но не знаю, что там было раньше. Что за бред? Что за звери идут вокруг нас? Милая.
Что такое тут? Осмотрись вокруг. Ад.
Допустим время ушло и прошло. Я хочу немножко твоей боли. Твоей оргии. Представь ад в его классической форме. Кругом несчастные нагие мужчины и женщины вниз головой висят вдоль стен. Из них торчат свечи. Из мужчин по одной, а из женщин – две. Красные маленькие твари с рожками больше похожими на фаллосы, чем на козьи рога. Но ведь так надо.
Лава льется на другие тела, кожа сползает под их вопли, отрастает снова, парафин льется на эту розовую плоть, а сукуббиха дирижирует костью столетнего старика. Тот скачет на одной оставшейся ноге, умоляя отдать. Все они скачут на своих останках умоляя отдать. Но им больше никто никогда не даст.
Даже шлюха Джульетта.
Где-то на заднем плане. В честь блудницы Шекспира, собрали всех кто с ним связан. Всех кого убили ядом. Всех кто убил маму, всех кто убил папу, всех кто видел призраков и говорил с ними. А парочка с легкими наружу (но это по секрету) – даже за ними охотилась.

В центре ада есть трон сбитый из женских тел. Каждая из них распята, прибита к плоти другой. Дышат-дышат, скулят, поскуливают. Одна чуть вскрикнет и дернется – волна по всем проходит. Каждая рвется мечется пытаясь облегчить страдания. Но лишь боль.
А на троне сидит Сатана. Сидит на своем кресте девчонок перекрещенных, крещенных закрещенных гадавших на суженного-на ряженого. Не рядивших-не чаявших такого конца. А концов у Сатаны много. Как захочет – в каждую всунет чуть больше чем та принять может. Пасть заткнет. Всюду рвет-мечет своими концами-концищами. Они скулят-сосут-мычат, а он даже не посмотрит. Лишь на тебя смотрит. Лишь на Джиханну.

Джиханна видит этого самца, чувствует его похоть. Она так огромна, что всего этого Ада не хватит, чтобы вместить её. Похоть-бич, похоть-жердь твердая и горячая. Как сладко даже просто смотреть на неё. Эта похоть - абсолют, а он один из богов. Дроу не обманешь экзотичностью его вида, она умеет отличать настоящее от фальшивки. Воспитание требует, чтобы она упала ниц и дрожала перед этим богом, но он самец, мужчина.
Леди кривит губы, леди расправляет плечи, заставляя свою грудь, затянутую в доспех, упереться сосками в твердый металл. Леди позволяет похоти свободно проникать в её тело, в её мысли. Самые яркие, самые приятные воспоминания будоражат кровь, заставляя внутреннее пламя гореть ярче, а искры этого пламени танцуют в рубиновых глазах.
Заводись, сучка. Теки. Твой запах наполнит Ад. Некогда решать-выбирать, ты уже хочешь этого самца.
- Самой темной ночи тебе, хозяин притона белокожих шлюх.
Леди вонзает свой меч острием в каменный пол Ада и делает шаг вперед.
- Достойное применение никчемному мясу, - дроу одобрительно кивнула в сторону виртуозно сделанного трона.
Она не брезговала удовлетворять свои желания в присутствии столь ненавистных ей обитательниц поверхности, но как бы тавталогично это не звучало, шлюхи должны знать свое место, даже надежно к этому месту приколоченные.
- Пусть только не пищат слишком громко, это раздражает.

Девочки-белые самки завыли в голос, когда тугие, но относительно мягкие палки, внезапно стали практически деревянными. Сатана разинул пасть, высунул растроенный язык, злобными движениями слизал-выпил девчячью смазку, и окрепшие палки заходили в два раза чаще. Скулеж усиливался, а сидящий поверх клубка боли получал явное, почти физическое удовольствие. Но затем он, видимо отмечая заявку Джиханы на тишину, изящно поклонился, и от дубин отлетели отростки, схватившие красавиц за верхнюю и нижнюю губу. Растянули ротики в огромном овале. Цыпочки уже не могут кричать, но кто-то еще пытается издавать звуки. Из отростков начинается сочиться белая тугая жидкость на алые язычки девиц. Раскаленный воск заливает их глотки, трон под Сатаной ходит ходуном, но затем одна за другой они ломаются и затихают. Расширенные от боли и страха глаза смотрят строго перед собой. Это красиво.
- Иди ко мне. На коленки.
Сатана манит. Притягивает. Похотливо хочет. Ему нет никакого дела до существ-не-Сатаны. Но и Джихане ведь нет никакого дела. Так почему бы и нет?
- Твой путь будет долог?
Видимо он подразумевает всю жизнь. Или лишь короткую дорожку к богатству и власти. Бесконечной сахарной ничем не ограниченной власти. Такой, при которой даже безумие прочие воспринимают за благость ибо – ты можешь ещё хуже.

«Интересно, а член у него с шипами?»
Джиханна фантазирует и предвкушает, медленно двигаясь навстречу зову похоти, будто тянет Сатана её к себе толстыми прочными канатами. Она могла бы сопротивляться, наверное, если бы захотела. Но она не хочет. Даже не думает об этом.
Она молчит и улыбается, расстегивая пряжки тяжелого адамантинового нагрудника, мешающего не то что ходит - дышать свободно. Жертва праву называться воином. Но в этом сражении броня из металла, наделенного магией, ей не понадобится. С громким стуком нагрудник падает на все тот же каменный пол. Чуть дальше за цепочкой маленьких шажков дроу на пол падают латная юбка и перевязь для меча. Достаточно. Она хочет, чтобы он её раздел.
Бесшумная поступь прирожденной охотницы, хорошо знакомой со всеми оттенками тьмы, затихает на расстоянии удара хлыста от трона-нагих-девиц.
- Освободимся от ритуалов и условностей. Хочешь - возьми.
Она медленно оборачивается вокруг себя, давая возможность Сатане разглядеть то, что едва прикрывается туникой из паучьего шелка.
Она смотрит в его затянутые поволокой глаза и вдруг вспоминает то, что когда-то слышала от другого самца.
«Мои прикосновения должны быть первыми».

Он словно читает твои мысли. Смеется в голос. До чего же слабые людишки! А ты у нас кто, ушастенькая сучка? Эльфяшка? Ммм…какая эльфяшка. Что ты там течешь? Детские глупости? Ах-ах-ах. Ну хоть бы одна зрелая особь. Так нет. Вечно приходится драть малолеток. Кто её там дрючил? Какой-то прыщавый мальчишка? Ну что за «Мои прикосновения должны быть первыми». Кому должны? Этой подстилке должны? Таких лялек море. Себе должны? Это у твоего альфонса-импотента всякие страхи и зарубки. Правила обликом орале.

Я сказал. И так будет.

И ничего не должно. Нет ничего за спиной. Бог? Каюсь. Драл я вашего бога. Скука.

Есть только моя воля. Воля Зверя. Сильным должен быть тот, кто может быть слабым. Мальчики, слышащие шорохи за спиной должны-должны-должны. Сильный-сильный-сильный. Вот плечо-плечо-обопрись. За каменной-каменной-каменной стеной. Вах-вах-вах! Смотрите, что у меня тут выросло! Дин-дон. Его прикосновения. Какое же мнение. Ах образ рыцаря без страха и балды.

Есть только Воля Зверя. Только Зверь может быть Добр ибо ему некуда оглядываться. Ему не на что сверяться ибо Он – Абсолют.

- Какая красавица.
Встает с трона. Глаза прищуривает. Одним глазом как последнюю шлюху дерет. Другим – на бал приглашает, обещает сделать королевой, рай обещает, счастье.

Встает с боку, одна лапища ложится на талию. Вторая под тунику без спросу. На живот. Чуть сжимает, а если не чуть, то аплодисменты.

Тебе похлопать?

«Вот выйду отсюда и буду вся Ваша».
Чужие мысли-воспоминания, им не место в хорошенькой белокурой головке с заостренными ушками. То, что ценно для одной - для другого не дороже грязи под ногтями. Черты-рамки-условности как толстая кожура у апельсина, стоит только снять и тебя сожрут и косточки выплюнут.

Та, которую Сатана держит своими лапищами, раздевалась столько раз, что почти разучилась носить одежду. Брала-отдавала-брала-отдавала, любила-нелюбила-любила-нелюбила. Какой лепесток упадет последним?

Что ты будешь вспоминать перед тем, как тебя не станет? Я буду вспоминать чужие руки и шепот в моё ушко «у меня всю ночь стоял». Потому что секса было много, а таких моментов слишком мало.

Джиханна нас не слышит, она чувствует, как когти на лапах впиваются в её плоть. Чем она по сути отличается от плоти тех белых сучек на троне? Да ничем. У него есть в коллекции такие как она? Конечно есть. Ей есть до этого дело? Конечно нет.
Третья дочь четвертого дома. Сорви с неё шейный кошелек - так просто девка с щелью между ног. Все мы просто девки с щелями, покорные воли Зверя.
- Иди ко мне, животное, посмотрим так ли ты хорош, как пытаешь показать.

Черная рука с аккуратными ноготками ловит плоть. Так есть там шипы или нет?

- Я же не роза.
Глупо хмыкает Зверь. Лапища на животе превращается в клешню, проходит вверх распарывая тунику, снова обращается в тяжелую лапу лежащую промеж грудей. Как же земля тебя тянет, феечка. Сгибает назад, почти ломает. Одной пятерней сжимает за зад, другой придерживает за груди – и как всё помещается-то? А ведь уместил. Левый сосок трет что-то шершавое и горячее. Правый – холодные присоски. Не смотри, а то взглядами с присоской встретишься. Сатана изучает плоть. Глаза на пальцах фиксируют, как от незначительного движения пальцами девочка вьётся. Кончиком разтроенного языка рисует на губах дроу печать Бафомета. Приподнимает вверх тушку, Мотнув головой, раздвигает рогами нерасторопные ноги. Трет себя словно в бане губкой.
- Соку поддай.

Черные лепестки раскрываются как у цветка. Хищного, ядовитого цветка, украшенного сверху узкой полоской белоснежных волос-тычинок. Нектар цветка прозрачен, имеет тонкий вкус и терпкий аромат. Он сочится меж ножек, разрезая блестящей дорожкой Джиханну надвое, как ударом меча.
- Напиток подан, - усмехается леди, слизывая языком со своих губ все узоры, нарисованные там Сатаной.
Еще немного и она начнет стонать как те белые тронные сучки, но мольбы о пощаде этот Зверь не дождется.
Дроу укладывает свои ноги на его плечи, едва сдерживая желание разместить их прямо на рогах.

"а)
Платье щерится сразу разрезом и вырезом
ты похожа на нервную злую лису
я тебя вынесувынесувынесувынесу
и пронесупронесупронесупронесу -
бьющуюся кусающуюся - в свой неуютный дом
спрячу от узких как будто гондолы гончих
я напою тебя допьяна молоком
и отпущу на свободу - а может с собой покончу.

б)
Твою ладонь клюющие птенчики-плечики
С нескрываемой нежностью, нежностью, нежностью, жадностью.
В общем, девочка, даже более девочка,
Чем тебе кажется, может быть, и чем надо бы.
Гладишь узко, жаляще, жалобно. Кутаюсь
В эту ласку - греюсь. Дрожу отчаянно.
У тебя сумасшедший взгляд, сумасшедший пульс.
Я тебя люблю. Улыбаюсь зелено-чайно и
Щекочусь щекой. Ты скуляще тычешься в шею и
Говоришь: "Пожалуйста!" - почему-то на древнегреческом.
Я смотрю на тебя вслепую. Выигрываю сражение
С собственным отражением. Девочка, слишком девочка."
Ксения Щербино


Не язык он пустил, а гончих. Узких, терпких, самих себя подгоняющих. Сосочками языка находит сосочки. Всю находит. Нектар впитывает и гогочет. Ты ему нравишься. Мне ты нравишься. Гогочет и слегка прикусывает. Гончую в трубочку свернул – засунул вглубь. Смотрит и подмигивает. Дикая охота короля Стаха. Терпко. Сонная Лощина она такая. На грани поколений. Кто что помнит. Кто что. Шершавая у гончей кожа, словно змеиная. Да и шипит и счёкотно. Как наждачкой по лобку проходят, затем извиняются, зализывают раны. Амброзии льют, в клитор целуют, своими губами чужие да и твои губы ласкают. Словно осьминог обвивает цветочек. Словно сама похоть обвивает клитор. Втягивает в себя. Это не помпа, девочка. Это – вакуум.