Саундтрек: ссылкаК Ивану медленно, исподволь, возвращалось сознание. Он открыл глаза и тут же сощурился от необычайно яркого света, бьющего в глаза. Любое движение причиняло боль, которая, словно медленно действующий яд, расползалась от основания шеи до лба. Он медленно, аккуратно начал вставать. Старая, видавшая виды койка под ним только жалобно заскрипела и этот противный звук, будто пилой, прошелся по ушам. Иван застонал. Ощущения знакомые – вчера он знатно напился. Помнить бы еще, по какому поводу.
Память, словно муха, попавшая в мед, возвращалась медленно. Если она ему не изменяла, то сейчас он находился в Новом Париже. А почему он здесь? Правильно, для того, чтобы найти работу. Здесь ее искать легче всего. Тем не менее, последние две недели Иван перебивался с хлеба на воду – все какая-то мелкота попадалась. А ему хотелось работу по его плечам.
Воспоминания продолжали медленно возвращаться, будто легкие волны на море в спокойный день. Вчера (или уже не вчера?) вечером он как раз проел последний медяк, размышляя о нелегкой, которая занесла его в эту глушь, как к нему подошел один тип и предложил заработать.
Как же его звали? Имя еще у него было такое, заковыристое. Вильям? Нет, не Вильям. И не Виктор… Черт его дери, как же его звали?Иван обхватил голову руками и попытался еще раз вспомнить, что с ним было вчера вечером. Он успокоился и постарался разложить все по полочкам. Местная таверна, вечер, скудный ужин, странный мужчина в потертой американской форме. Имя незнакомца само всплыло в голове.
Вилбур. Вилбур Шварц. Точно, это он.Память вытолкнула на поверхность еще одну особенность. Его паровой протез. Старый, противно шипящий, видавший виды протез кисти. И то, с какой легкостью человек управлялся с этой рухлядью. Он, кажется, заговорил первым.
Иван медленно встал с кровати и подошел к пыльному окну, гулко топая по деревянному полу. За окном была типичнейшая картина – полдень в Новом Париже. Жара несусветная, все попрятались и носа из тени не кажут. Лишь изредка кто-то поспешно пройдет по улице, стараясь как можно быстрее уйти от не в меру щедрого Солнца. Откуда-то снизу доносилась тихая мелодичная музыка. Рапсодия Нового Парижа… В этом городе жили проститутки, менялы, торгаши и прочий люд, который даже здесь умудрялся отгрызть кусок от того, что честным (или нечестным) трудом заработали другие. Пустынники заходили сюда проматывать доставшиеся им потом и кровью гроши. Ну и подштопаться, если еще было что зашивать. Спрос на медицинские услуги здесь не стихал никогда. Вот так и втягивались ребята в замкнутый круг, своеобразную ловушку, в которую день ото дня попадало все больше людей. Заработал-промотал. Заработал-промотал. Замедлил темп - сдох. Здесь от станции «Жизнь» до станции «Смерть» было совсем недалеко. Пешком можно дойти. Только некоторые предпочитали все-таки ездить. Почему-то вспомнились поезда.
Иван встрепенулся и его сердце бешено заколотилось. Вилбур предлагал ему грязную работу, однако оплата была хорошей. Пятьдесят золотых капсул. Да на эти деньжищи месяца два можно как сыр в масле кататься! Пока русич спешно одевался, в его голове еще раз повторял суть задания хриплый голос странника.
- Ты, я вижу, парень крепкий, а ешь, будто девка, которая боится растолстеть. В кармане, видать, пусто? Ну, вот что я тебе скажу, здоровяк. У меня есть работа для настоящего мужика, вроде тебя. Эй, Шер, плесни нам своей наливки! Так вот слушай…Жан спешно умылся. Вода из старого таза мерзко пахла машинным маслом. Никак опять по дешевке слили из какого-нибудь локомотива. Мужчина оделся, прихватил свою котомку, к которой сзади была приторочена кираса, подхватил ружье, натянул очки, маску, шлем и вышел.
-… и вот понимаешь, Старик нам, за то, что мы заводик-то этот захватим, обещал по полсотни золотыми на брата. Неплохо ведь, да? А вдобавок еще по две авансом каждому. Ну что, по рукам? Вот и славно. Твои две капсулы. Смотри, завтра не прозевай! Ровно к двум дня на вокзале сядешь в поезд. Где-то на полдороге, после того как Шалон проедете, заварушка начнется – наши по вагонам бегать будут, так ты сразу скажи, что от меня. Я ребят предупрежу, что ты свой – тебя-то спутать сложно. Пушку можешь в багаж сдать спокойно – все равно потом заберем. Твоя задача – жестянок поснимать еще на подъезде к заводу. Запомнил? Ну, бывай, не сильно нажирайся, а то завтра руки дрожать будут.Восточный вокзал. Единственный ныне работающий из семи парижских вокзалов. Когда-то величественное и красивое здание, сейчас представляло лишь тень былого себя. От красивой скульптуры, некогда украшавшей его крышу, сейчас остались только ноги, да часть торса с рукой, держащей копье. Правое крыло вокзала пережило пожар, посему окна там были забиты досками, а черные языки сажи напоминали о пламени, которое когда-то бушевало внутри. Иван зашел внутрь – тренькнул колокольчик, протяжно скрипнула старая дверь. На вокзале было пусто и тихо, только старый сторож в своей конторке всхрапнул и проснулся. Подозрительно посмотрел на Ивана, а затем принялся дальше спать. Шаги Ивана эхом разливались по огромному пустому залу. Он прошел через здание и вышел на перрон, на котором уже готовился к отправлению состав. Пассажирских вагонов было всего три, в самой голове поезда, все остальные были грузовые, около трех десятков. Сновали туда-сюда рабочие, проверяя все ли в порядке с вагонами, с локомотивом. Тягач блестел свежей черной краской на солнце. Издали казалось, будто бы он вспотел маслом от жары. За всем этим процессом наблюдали хорошо вооруженные люди – составы ныне никогда не отправлялись без охраны. Стоило русскому приблизиться, как к нему сразу же подошли двое в масках. Все как всегда. Свой я, ребята, свой. Один до Этена. Звякнули монеты – пять серебряных. Пушку – в багаж. С собой только пистолет. На всякий случай. С ним одним много не натворишь, а в случае чего отбиться можно. Это понимали даже местные мордовороты, посему и пропустили. Иван поднялся по узкой лесенке, прошел через тамбур и оказался в вагоне, уставленном узкими и неудобными деревянными лавками. Народу было немного – кое-кто даже улегся вдоль лавки. Это хорошо – меньше невинных может погибнуть. Иван не любил убивать. Особенно он не любил убивать зря. Ведь все люди – твари Божии, а убийство – страшный грех. Однако таким же грехом является уныние, а пуще него – самоубийство. А сидеть в Пустошах сложа руки, означало одновременно предаться и тому и другому. Мужик грузно опустился на лавку, так что та слегка прогнулась. Рядом с ним посапывал молодой парень лет двадцати, с виду похожий на итальянца. Парень приоткрыл один глаз, окинул взглядом Ивана, ухмыльнулся краешком губ и подмигнул ему. Значит, тоже свой.
Приготовления, тем временем, подошли к концу. Охранники вскочили на подмостки, подняли лесенки, ведущие внутрь вагонов. Поезд дал протяжный гудок, а затем вздохнул на полную металлическую грудь. Сначала медленно, тяжело, как дышат старики, а затем, будто омолаживаясь на глазах, все быстрее и чаще. Состав тронулся. Через несколько минут остались позади вновь обжитые кварталы, понеслись руины. Еще через десяток минут поезд покинул пределы города и полетел с новой скоростью. Стремительно проносились мимо черные, мертвые стволы деревьев, напоминающие о том, что когда-то здесь был густой лес. Затем и он окончился. Вокруг, сколько хватало обзора, был лишь сероватый песок.
Иван снял маску и ненадолго расслабился.