Эпоха Перемен | ходы игроков | Гарпий Васильевич

Просыпаешься от лая. Прикормыш голос подал. Зимой прошлой прибился. Облезлый был - страх. Хромал, дрожал весь. Отмыл его, откормил. Вот теперь и расхлебывай любовь собачью - чуть кто поедет мимо - вылетает из-под ворот и радостно обтявкивает. Видать, в Няшу кто-то поехал. Рыбаки, с ночной рыбалки, что ли?
А, впрочем, не подними псина суматоху - все равно проснулся бы. Ночи уже прохладные стали, осень. Вот, под утро, и начинает рука ныть. Неприятно так. Возраст.
Маша какой-то компресс советовала. Да запамятовал. А сам себя не полечишь - никто и не почешется.
Утро славное. В окна свет вливается - розовый, утренний. Рано еще, даже куры молчат. Но сон прошел, значит надо бы подниматься. Ворота поправить - на прошлой неделе дождило, намокли доски, повело их.
А к одиннадцати часам пассажирский прибудет, 92-й. Значит в полодиннадцатого Геля притарахтит, на своем зеленом, четыреста двенадцатом. И Машка. И газеты сегодня привезти должны. Вот ведь сколько всего сразу. Только успевай считать.

Ранние лучи пробивались сквозь занавески и расползались по полу точками и полосочками. За окном заливался Кощей. Прижилась приблудная псина. Сам с болот пришел зимой. Гарпий только и рад ему был, а то зимними вечерами скучно, одиноко. Темнеет рано, во дворе-огороде толком ничего не сделаешь. А тут хоть какая компания. Куры-то дуры. Не интересно с ними. Долго думал как пса назвать. Сначала хотел Тузиком окрестить, а посмотрел на него. Облезлый весь, в лишаях, пришел. Тощий. Какой тут тузик, так семерка трефовая в лучшем случае. Трефовая, потому что крест на нем можно было ставить. Но ничего оклемался. Вон как звонко горланит. Потом думал Шариком звать. И опять же, взглянул на пса, какой там шарик. Шерсти клоки торчат, лапы тонкие дрожат, хвост, и тот облез. Не шарик, а многоугольник какой-то. Вот и назвал Кащеем. Пес с радостью откликался. Откликался на всех, кто мимо решил пройти. Скорее всего от того, что редко кто тут ходил. А ныне, смотри, с утра кто-то бредет.

Гарпий посмотрел на часы. Старые с кукушкой. Те показывали без десяти девять.
- Тьфу ты, - сказал смотритель и встал, вернее сел, на край кровати. Забыл спросонья, что часы второго дня встали. Батарейка того. Геля должен сегодня привезти.
Потер руку. Ноет предплечье, зараза. Погода что-ли меняется. Кащей что-то не унимался. Встал-таки окончательно Гарпий, потянулся. Широко, с удовольствием. Быстро оделся, да во двор. Здесь на березе умывальник висит. За ночь до краев налило. Водица хороша, прохладная. Остатки сна смылись на березовые корни. Ветра почти не было. Солнце тепленькое. Приятно.

Кащей вынырнул из-под забора и виляя хвостом побежал к хозяину. На пол пути остановился. Сел. Развернул свою башку в сторону калитки и еще пару раз гавкнул.
- Что ты разтявкалась, псина - Гарпий потрепал Кащея по загривку, - пойдем посмотрим, что там.

Он не спеша двинулся в сторону ворот. Надо выйти на дорогу посмотреть. Заодно ворота глянуть. Собака семенила следом.

Утром хорошо. Бодрость в теле такая разливается. На весь день грядущий зарядка. Солнце гладит шею и плечи – и руке полегче становится, вроде как.
Подошел к воротам – оглядел хозяйственно. Подтесать кое-где придется. И петли подкрутить. А так ничего, постоят еще долго. Тебя переживут. Прищурился, заметив движение - вдалеке, уже за следующим холмом. Подпрыгивая в облачке пыли, несется «бобик». Из Ульяновского полетел. Участковый, Василий Николаевич. Больше никто на таком не ездит. Что ж случилось то?
Заквохтали, захлопали крыльями куры, все еще закрытые в курятнике. Выпускать пора. Кащей, уже позабыв о растревожившем его автомобиле, потянулся, изогнувшись дугой. Затем еще раз, вытягивая уже передние лапы. Помахал хвостом, преданно глядя в глаза. «Жрать давай, хозяин, а?»

Гарпий проводил взглядом "бобик", пока тот не потерялся в рельефе. Чей-то он так рано поскакал. Обычно раньше двенадцати не проезжает, да и то не каждый день. Раньше, давным-давно, дом участкового стоял тут же неподалеку, меж двух поселений. Экономили власти, значит. Но как только торжественно назначили первого участкового, тот не прожив в этой пустоши и пары недель уехал в Ульяновское. Мол там и народу больше и вообще. Так и повелось, что участковый там живет. А дом так и стоял пустой. Пока не сгорел, лет этак, тридцать назад. Гарпий, когда только сюда устроился, часто туда ходил, за материалом. Там лист металла найти или еще чего. А теперь уж и фундамента не осталось, все растащили. А станция так и стоит. Ее то не перенесешь в другое место.

"Интересно, куда это он в какой час? Ну да Геля приедет расскажет, чего себе гадать...", - с этими мыслями смотритель вернулся на свою территорию. Открыл курятник, водицы налил им. Пару яиц забрал. Вот тебе и завтрак. Несколько кур деловито вышли во двор. Кощей подошел к их бадье и стал жадно лакать воду, но стоило Гарпию отойти за угол, бросился за ним. Так они вместе и вошли в дом. Гарпий закинул на электрическую конфорку почерневший чайник, предварительно, на слух, проверив если ли в нет вода и откинул половичок на кухне. Под ним был люк. Погреб. Покопавшись внизу, он извлек большую кость. Со вчерашнего супа. Специально на утро спрятал. Кощей даже визгнул от удовольствия. Получив завтрак, пес выбежал на улицу.

"Опять под крыльцо забьется, нашел себе столовую..." - улыбнулся сам себе смотритель. Глянул на часы, которые с вечера на столе оставил. Еще пару часов до приезда Гели с Машей. Можно спокойно позавтракать и обойти пути, как всегда перед приходом поезда. Снова улыбнувшись он достал из погреба банку варенья. Клубничное. В горячий черный чай пару ложек. Очень повышению настроения способствует...

Кащей выскочил торопливо, его преисполненный простой собачьей благодарности, мечущийся хвост, зацепил колесо «Камы» стоящей в коридоре. Старенький, потертый, когда-то салатного цвета, а теперь – равномерно бурый велосипед, с корзиной прикрученной к багажнику и совершенно не нужным звоночком на руле, протестующе качнулся, но устоял. Лишь звонок тенькнул.
Первый глоток чая мягко согревает, прокатываясь теплой, ароматной волной по горлу. Второй сделать не успеваешь – тревожно дребезжит старый, дисковый еще, телефонный аппарат, подвешенный на стене в прихожей. Звонят по этому номеру в основном из Управления. Ну и немногие местные знакомые. Кто ж еще.

- Ты только глянь Кащеюшка, день-то какой громкий, - буркнул смотритель псу, остервенело грызущему под столом кость, - бывает, что за весь день лишнего звука не дождешься, окромя птиц. А тут и этот решил напомнить...
Это он уже показывая на телефон рукой, не отпуская чашку. Кащей, замер во проеме входной двери и поднял голову и немного склонив ее на бок посмотрел на телефон. Тот снова разразился звоном. Впрочем, через секунду, все же кость взяла верх над собачьим любопытством.
Гарпий встал и неспешно добрел до аппарата. Он к нему никогда не спешил подходить. Коли кому надо, обождут. Да и вообще он давным давно отвык спешить. Куда здесь спешить-то. Только на тот свет что. А туда раньше времени не хочется. Чашку поставил на стол, рядом с телефоном, предварительно сделав еще глоток. Сам на табуреточку примостился. рядом. Телефон не унимался.
- Станция "Ульяновская", говорите, - привычными словами начал он разговор с пока еще неизвестным собеседником.

- Гарпий Васильевич, утро.. хм.. доброе.
Женский голос незнакомый, уставший и тревожный.
- Это Управление Южной ветки, Кормильцева. У нас ЧП, проседание грунта на двести восемнадцатом километре. Полотно разрушено, так что вы пока составов не ждите.
Вздох в трубке.
- Сейчас бригады на местах, будьте на станции, мы вас поинформируем, когда что-то будет известно. Все понятно?

Ай-яй-яй, - качая головой ответил Кормильцевой Гарпий, - эка напасть. Понятно-то оно понятно, да что ж стряслось-то? Ведь месяца три назад только высокая районная комиссия по нашей дороге проезжала. Специально готовились. Даже мне станцию покрасили. По фасаду, что к полотну.

Женский голос звучащий из трубки был приятен слуху и смотритель с удовольствием бы побеседовал по телефону подольше. К тому же, кажется, гостей он сегодня не дождется. Ведь как только он договорит с этой барышней нужно будет набрать Геле. Что б не тащился сюда зазря. Все злой будет, если не предупредить. Даже не поговоришь с ним толком. И газет значит не будет свежих.

Гарпий горько выдохнул в трубку, как только добрался до этой мысли. Кащей вместе с костью подошел подставив свою голову под руку. Гладь мол, нечего так вздыхать горько...

Кормильцева вздыхает. Любопытно, сколько звонков она сегодня уже сделала, и сколько еще сделает?

- Да я откуда знаю-то? - Голос ее повышается несколько более, чем следовало бы, для приятной беседы - Инопланетяне прилетели наверное, и разобрали шпалы. А может, просто, в геодезическом отделе у нас ослы сидят. Станции подкрасить к приезду комиссии - это пожалуйста. А карту топляков и плавунцов составить грамотно - лет десять уже, как некому. Ждите, что я вам еще сказать то могу? Было распоряжение, станции сотрудникам не покидать,до хм... распоряжений. Вот так. Хорошего.. мда.. дня вам, Гарпий Васильевич

И трубка загудела. Басовито так и жалостливо немного.

- И вам... - начал было Гарпий Васильевич, но его оборвали гудки.

- Вот так-то псина, - продолжил он почесывая собаку, - ждите, говорит распоряжений...
Он встал и бросив трубку на рычаг, вернулся к столику на кухне. Тот стоял у самого окна, из которого открывался вид на немудреное огородное хозяйство. И небольшой пролесок за забором. Чай уже поостыл. Совсем немного, но любовь смотрителя к горячему, чуть обжигающему напитку, заставила его немного поморщится и долить себе кипятку. Кащей же, выполнив свой собачий долг перед хозяином, вышел вон, аккуратно переступая через упавший велосипед. Гарпий Васильевич остался один. И это заставило его еще раз глубоко выдохнуть. Особенно по газетам он грустил. Отчаянно не хватало ему их. Когда можно сесть на лавку под яблоней и не спеша пролистать только полученные экземпляры. Там глядишь и что почитать найдется. Так за своими думками он и просидел следующие минут десять глядя в окно. И только когда чашка опустела вернулся к телефону.

Набрал карандашом номер, слушая как звучит диск аппарата возвращающийся на исходную позицию. И так пять раз. Потом еще порция гудков, пока в трубке не раздался хрипловатый голос.
- Алле!

- Геля! Здравствуй. Тут такое дело. С Управления позвонили. Сегодня составов не будет, - он не надолго замолчал вспоминая точные слова девушки, - пока что не будет. Сказали ждите особых распоряжений.
Эта формулировка ему нравилась, что-то было в ней из доброго прошлого, хотя почему именно из доброго, сам сказать не взялся бы.
- Так что вам наверное зазря ездить не надо. Если пойдут поезда, я тебе позвоню...
И выслушав ответ, он добавил.
- А что это Василий Николаевич к вам поутру попылил? Стряслось у вас что?

Геля, на той стороне трубки, закашлялся. Ты даже можешь представить, как он, стоя босой, одной рукой держит трубку, а другой озадаченно почесывает лысеющие волосы.

- Во дела-а. Ну да я заеду просто так тогда. Чайку попьем. Че я делать то дома буду? Привык уже туда-сюда кататься. А так Машка какую работу все равно найдет

Он хохотнул

- А, да, кстати, она тут тебе какую-то настойку сварила, руку врачевать. Тем более завезти надо.

Затем, выслушав твой вопрос об участковом, вновь кашлянул

- Не знаю, вроде тихо все. Ну, пока к тебе ехать - как раз поспрашиваю. Мда-а-а. Ошарашил ты меня. Это ж теперь и я безработный выходит? Ну лады, приеду - обмозгуем. Давай, Васильич, не тужи..

И, выслушав, твое прощание повесил трубку.

И то славно, хоть будет с кем парой слов перекинуться. Его многолетний стаж подсказывал, что если уж что поломалось на их старой железке, то ждать можно долго. Хотя последнее время все ж чуть быстрее стали. Десяток лет назад ему пришлось пять человек чаями поить чуть целый день. По радио все время передавали, что починка почти устранена и поезд вот-вот придет. А народ-то пугливый. Боится домой вернутся, вдруг поезд пропустишь, да и что туда сюда мотаться, коль вот-вот подадут. Так десять часов и промаялись. Зато и забор в тот день он обновил и грядки перепахал. Надо ж людей занимать чем-то. Не сидеть же сложа руки...
Мда. И взаправду, не сидеть же.
Он покосился на телефон. Кто ж тебя, леший, знает когда ты звякнешь вновь. Смотритель с определенной долей изящества потянулся, крепко зевнул и, покряхтев от стрельнувшей боли в руке, встал. Хорошо будет, если Машкина настойка руке поможет. Конечно у нее все настойки ого-го, но все же руки не лечат. Голову бывает, но руки. Хотя кто ее таланты поймет, мож и вычитала где.
Гарпий Васильевич заглянул под крыльцо. Кость лежала, но пса не было. Тогда мужчина громко свистнул. Откуда-то из-за дома, со стороны станции послышался лай. Смотритель улыбнулся и пошел на звук. Надо было попросить Кощея посторожить телефон, давно его выучил, как зазвонит, надо лаять и бежать искать хозяина. А самому пока суть да дело, обойти станцию. Проверить что все окна целы, даже те что фанерой забиты, двери заперты, а надпись обращенная к путям не покосилась. Ведь это фактически единственное, что видят любопытные пассажиры, когда их скорый замирает здесь на минуту-другую...

День разгорается над тобой. Холодная синева утреннего неба светлеет, наполняясь желтым теплом неторопливого осеннего солнца.
Налил в миску курам воды свежей. Насыпал в лоток зерна. Маловато осталось. А скоро холода, букашки всякие попрячутся - а на одной траве куры быстро отощают. Придется в корм кукурузу добавлять. Надо бы Гелю попросить - пусть договорится в Няше, чтобы привезли пару центнер зерна - как раз на зиму запас сделать.
Согнувшись в двое, забрался в курятник, собирая яйца. Восемь штук. Значит снова, парочка, решила схитрить. Обошел сарай, где стоял ржавый, проросший бурьяном, остов уазика, списанного невесть когда. И точно. Находишь вытоптанное в траве гнездо в котором покоится еще парочка тонкокорых, словно светящихся изнутри яиц.
Двор подмел, занялся воротами подтесал кое-где рубанком. Петли подкрутил и смазал.
Фанера на окошках сидит чуть неровно - дожди прошли, от влаги покоробило. Но, к счастью, подложенный полиэтилен все еще закрывает щели, не давая ветру и ночному холоду попадать внутрь станции. Покрасить хорошо бы. Вот только, какой цвет выбрать - непонятно. Станция снаружи, когда-то белая, теперь бурая стала. Не считая, подкрашенного к приезду начальства, фасада. Впрочем, заколоченные окошки на фасад и не выходят. Так что - никто их не увидит. Хоть крась, хоть картины вешай.
Устал. Рука почти не ноет, только постреливает боль в ней иногда. Кащей успокоился, дрыхнет на крыльце. Ухо его подергивается, лениво отгоняя таких же ленивых мух. Вот она, доля собачья.
Достаешь из кармана часы - оказывается уже два часа почти. И в такт мыслям твоим - звук мотора. Но - не Геля. У того драндулет так звучит - ни с кем не спутаешь - до сих пор 80-м бензином заправляется. Раритет по нашим временам. Говорят, в городе сейчас его и не купишь.
Из-за холмов вылетает уазик Ломоносова. Несется участковый, обратно теперь уже. И Кащей, тут как тут, в дыру под воротами проскочил - и на улице уже, стойку занял азартную. Пригнувшись к земле. Ни дать, ни взять - в засаде. Ждет гостя.
Долго ждать не пришлось. Пару раз скрывшись из виду, автомобиль вырулил на кусок асфальтовой дороги, тянущийся на полсотни метров в обе стороны от станции и, облаиваемый Кащеем, затормозил возле тебя. Мотор заглох и псина, тут же, успокоившись, с чувством выполненного долга, принялась помахивать хвостом, обнюхивая ботинки выбравшегося наружу представителя власти.
Василий Николаевич потрепал хвостатого по загривку. Затем шагнул к тебе, протягивая широкую ладонь.

- Здорово, Григорий!

Вот ведь. Лет уже сколько знакомы - а называет тебя Григорием отчего-то. А лицо его, не степенное, как обычно. Растерянное. Жмет твою руку, вызывая в ней еще одну колющую вспышку боли. И кивает куда-то в сторону Няши.

- Тут у нас ЧП, Васильич. Даже два сразу. Ну одно - то по твоей части, может тебе и звонили уже. Насчет рельс. А вот второе - вообще черт знает что. Люди пропали, понимаешь ли. Туристы какие-то. Ты смотри, может на тебя выйдут.

И он хмыкает, словно сомневаясь одновременно и в том, что сюда могут приехать какие бы то ни было туристы. И в том, что заблудившись, они способны будут выйти к станции.