| |
|
|
-
=) Ты ведь понимаешь, что теперь, почувствовав кровь, вредный хоббит ни за что на свете не откажется от "некроманта"? =)
|
-
Азал'Лан проснулся!
-
Очень атмосферно описал)
|
|
– Иоганн, черт возьми, провал голосования по аграрному вопросу, это в том числе и ваша вина! – Все же не выдержав, бешено взревел Отто, на язвительный комментарий богемца – Перед вами было даже не одно, а два предложения, одно из которых полностью поддерживало ваш драгоценный "Национальный Бастион"! И вместо того чтобы поддержать одну из сторон, вы упорно пытались настаивать на каких-то компенсациях для богемских помещиков! И теперь, когда либералы и народники призывают вывести против ваших драгоценных помещиков войска и жандармов, вы продолжаете повторять что-то про "косточки"! Придите в себя! Никто кроме вас не будет поддерживать раздачу королевских земель или денег богемским дворянам! В конце концов, вы аллеманский офицер! Разве субординация и единоначалие для вас ничего не значат?! – Распалившийся фон Винклер, вытащил из кармана френча белый платок с вензелем и промокнул широкий лоб, тяжело дыша после чего развернулся в сторону Оболенца и Фальтенберга... и незамедлительно вновь заревел раненным медведем
– Я клянусь Господом нашим Иисусом Христом на небесах и Матерью Его, Пречистой Девой Марией, что если я услышу ещё одно предложение кого-либо "вешать", то первого повешенного будут звать Рудольфом, а второго Огюстом! Вы вообще не в том положении, чтобы выдвигать какие бы то ни было требования, Фальтенберг! Аллемания требует вашей отставки! Вас поймали с поличным помогая террористам! И точно также как мы не будем раздавать землю дворянам, я не собираюсь её забирать! Очнитесь, господа либералы и народники! Ни армия, ни жандармы вам не подчиняются! Консерваторы и патриоты не собираются покидать это правительство, так что либо вы усмирите свои утопические мечтания и пойдете на компромисс, либо вы покинете его первыми! И возможно вперед ногами!
Оглядев своих коллег безумным взглядом, генерал тяжело вздохнул, поскреб пальцами шрам на щеке и уже куда спокойнее и тише продолжил
– Черт возьми, почему вы просто не можете понять? "Реформаторы" предлагают разумный компромисс и их поддерживают другие политические партии. Я предлагаю принять это предложение! Преобразуем "Белую партию" в новой форме! Иоганн, вы же всегда последовательно выступали за изменение их взглядов! Что же насчет товарищей социалистов и либералов, которым противны уступки дворянству – я предлагаю передать коронные земли крестьянам, бесплатно, без всяких займов и продаж! Фальтенберг, вы рискуете потерять министерский портфель вообще, а я всего лишь предлагаю вам перейти в министерство просвещения и отдать Драмм пост министра иностранных дел! Небольшая перестановка, в которой никто не пострадает! Фон Штнирер! Если вы так против компромисса с реформаторами, то может изменить свое мнение, когда узнаете что я предлагаю вам место главы правительства! Против вас богемцы не пойдут, не так ли? А Его Высочество займет ваше место, разумеется не теряя своего статуса как регента. Герцог, уйти с поста главы правительства, будет лучшим способом вывести из под удара вашу репутацию и репутацию новой власти, прошу вас, согласитесь на это решение ради правительства и ради будущего Аллемании!
|
|
-
Прям такое трогательное беспокойство! А то man of steel на man’е of steel вокруг.
-
Почему, почему всё сводиться к кровопролитию?
war...war never changes
-
+
|
– Господин Рихтер!
Громоподобный бас Отто настиг Александра когда тот уже покидал дворец. Обернувшись свеженазначенный министр финансов увидел поистине выдающееся зрелище – монументальная фигура генерала фон Винклера, в развевающейся за плечами меховой шубе, в окружении вооруженного конвоя, с удивительной для таких размеров и возраста стремительностью, приближающаяся к несчастному экономисту. Нависнув всем своим колоссальным ростом над Рихтером, усатый гигант... неожиданно протянул чиновнику огромную ладонь в черной перчатке и прочувствованно затряс руку Александра в стальном рукопожатии, второй рукой хлопнув по плечу
– Ещё раз выражаю вам свою благодарность. Сегодня вы приняли правильное решение. Не думайте, что я там для красного словца сказал, про судьбу Родины. Вы очень верно там сказали, Аллемания сейчас стоит на краю пропасти. Если мы не удержим – рухнет. Мы сейчас как спартанцы при Фермопилах – последний заслон под натиском тьмы, дикости и хаоса. И я видел, как тяжело вам далось это решение. Рад что вы нашли в себе мужество его принять. Поверьте, я в долгу не останусь – Фон Винклер склонил лобастую голову и заговорщически зашептал
– Я вам вот что предлагаю. На следующей крупной сессии правительства, я предложу в первую голову решать экономический вопрос – на мой взгляд вполне разумное требование. Куда мы без экономики? Вы, насколько мне известно, человек в своем деле разбирающийся, крепкий профессионал, наверняка у вас уже есть наработки по решению этой проблемы. Так вот, я полностью поддержу любое ваше предложение по этому вопросу. КАК будет решаться вопрос, КАКОЙ будет программа, КТО будет исполнителем – полностью на ваше усмотрение. Не стесняйтесь брать из бюджета по максимуму – на первых порах правительству нужен будет эффектный успех, так что лучше будет потратить больше нужного, чем пожидиться. И эта эффектная победа будет НАПРЯМУЮ связана с вашим именем! А от себя я обещаю не только лично приложить все усилия для воплощения вашего плана в жизнь и полное содействие моего министерства, но и то что я также постараюсь уговорить фон Штнирера и фон Гданау, голосовать за ваш проект, каким бы он ни был. Его Высочество как и вы рыночник, я полагаю вы сойдетесь во взглядах, а Иоганн Каспар согласится поддержать любого, кто поддержит его "Национальный Бастион", так что думаю особой проблемы собрать большинство не составит. Ну что, как вам идея?
Теперь была уже очередь фон Винклера ловить Владислава-Целестина в дворцовых коридорах, ради того чтобы перекинуться парой слов. Крепко пожав герцогу руку и похлопав по плечу, пряча в усах добродушную ухмылку, Отто вальяжно протянул
– Ну что, вышло неплохо для первого заседания, не так ли? Не отдали страну на поругание Оболенцам и Фальтенбергам сегодня – даст Бог доживем и до дня коронации! – Генерал гулко расхохотался, но отсмеявшись стремительно посерьезнел, что означало переход к практической части разговора
– Однако, почивать на лаврах пока рано. В политике, как и на войне, первоначальные успехи, необходимо немедленно развивать. И сейчас нам требуются "Буря и Натиск". Другими словами, первое значимое решение правительства, должно быть громкой победой. Мое предложение: На следующей большой сессии, постановить первым решение экономического вопроса. В конце концов, как говорят господа социалисты, экономика это базис, а остальное надстройка, так что даже товарищу Фальтенбергу не найдется что возразить – Отто вновь коротко хохотнул – Далее, предложить разработку программы по решению кризиса Рихтеру. Он конечно канцелярская крыса, но видно что дело свое знает. Пускай возьмет из бюджета сколько надо для решения, лучше потратится побольше, но получить громкую победу и одобрение народа, чтобы люди видели что новая власть не просто решает проблемы старой, но делает это наилучшим образом! К тому же, как и Ваше Высочество Рихтер рыночник, так что наверняка, успех его программы станет поводом ослабить государственный контроль над экономикой. Что скажете?
После заседания фон Винклер первым делом подошел к фон Штниреру, крепко стиснув его ладонь в рукопожатии и благодарно кивнув
– Спасибо за помощь, господин фон Штнирер. Не допустили худшего, уберег Господь. Даст Бог, удастся сохранить и монархию, и церковь и страну. Но радоваться пока рано. Все же правительство в котором в роли министров баба, франк, полоумный социалист, приспособленец из бывших и только три здравомыслящих человека, напоминает автомобиль без горючего – со стороны ещё смотрится прилично, да вот только поедет вряд ли. Взять хотя бы ваш "Национальный Бастион". Мы с вами, да фон Гданау конечно понимаем важность защиты страны от внешних угроз. Но что баба может насоветовать по управлению армией? А этот Фальтенберг, небось вообще пацифист-пораженец, которому дай волю он армию и вовсе расформирует. Надо привлечь колеблющихся на нашу сторону. Предлагаю: на следующем крупном заседании, я предложу первым делом решать экономический кризис. Вы меня поддержите. Оно в конце концов и логично – без крепкой экономики, мы сильную армию не построим. Войско как известно марширует на своем животе. Этот Рихтер, конечно канцелярская крыса, да ещё и небось казнокрад, но дело свое знает. Пускай решает вопрос на свое усмотрение, взяв столько бюджета сколько запросит. Но взамен – следующим заседанием выдвинем на обсуждение ваш "Бастион" и потребуем от него предоставления вам такого же карт-бланша. Что думаете?
– Господин Оболенц!
Отто нагнал Оболенца уже на ступенях ведущих из дворца. Облаченный в плотную меховую шубу, предохраняющую его от угасающего, но все ещё хладного дыхания уходящей зимы, фон Винклер и без того человек крупный, казался похожим на вставшего на задние лапы медведя. На фоне же невысокого Рудольфа, Отто и вовсе смотрелся аки Голиаф перед Давидом. Тем не менее, сейчас этот исполин с высоты своего роста смотрел на франка хотя и неприязненно, но как на равного
– Не буду юлить и ходить вокруг да около, Оболенц. Я не испытываю к вам либералам-роттенморгенистам особой симпатии, однако лучше уж вы, чем бомбисты-народники. Сферы деятельности наших министерств часто пересекаются – давайте работать вместе, а не толкаться локтями. Предлагаю заранее прийти к соглашению по важнейшим вопросам и последовательно проводить соответствующую политику. К примеру, понимаю как для вас, как для франка важен национальный вопрос. Решайте его на ваше усмотрение, я поддержу вас на голосовании. Однако же со своей стороны надеюсь что вы не тронете отношения между Государством и Церковью. Помогите мне сохранить большую часть наследственных привилегий дворянства – и я уступлю вам в решении земельного кризиса. Сохраните запрет на радикальные левые партии – и я соглашусь с вашим мнением по рабочему вопросу. Что думаете?
– Происходящее легко было предвидеть – Угрюмо бросил фон Винклер, едва зайдя в зал заседаний – Однажды добившись своего огнем и кровью, толпа теперь видит бунт и мятеж, как решение любой проблемы. При этом её разумеется ничуть не интересует, что для решения фундаментальных вопросов, государству требуются стабильность и контроль, поскольку в хаосе и анархии бунта, решить ничего нельзя. Хамы, привыкшие добиваться своего оружием и насилием, будут делать это, до тех пор пока им не дать укорот на единственном языке который они понимают. Требуется показать этому вооруженному сброду, что новое правительство не собирается поддаваться угрозам и что оно держит столицу, а значит и всю страну, в стальной хватке. Ваше Высочество, отдайте приказ и я и мои полицейские за день разгонят этот вооруженный сброд, казнят его зачинщиков, арестуют подстрекателей и наведут порядок. После этого мы можем в спокойной обстановке заняться причинами случившегося. И я имею ввиду не только продовольственный кризис – Отто бросил выразительный взгляд на Огюста
– заняться работой в рамках своих обязанностей для повышения её качества и роста личного влияния;
Если кто-то там баламутит моих жандармов – значит надо брать дело под личный контроль, чтобы чего не случилось
|
|
|
|
|
|
|
-
Я приятно удивлён. Я честно просто ждал, что Трезен убьёт мудрого старика. А он, оказывается, решил устроить римлянам второй акт игры Ryse Son of Rome, где надо идти в хтонические чащобы и сражаться с демоническими варварами, неся потери и превозмогая, чтобы спасти важного пленника! 11 из 10 =)
|
|
|
|
|
Когда Федрос выходил из шатра, он одобрительно улыбнулся своему собрату по котерии, обертусу Ливелию, но лишь скользнул взглядом по лицу Поликарпа, в адрес которого ещё совсем недавно мироточил елеем. Монах хоть и был цимици, однако ему было положено лишь то, что ему было положено, в отличие от собрата Ливелия. Когда же Федрос вышел из шатра, лицо михаэлита застыло в безэмоциональной сосредоточенности.
Он обошёлся без герольда, но возглавил отряд афанатов, вооружённых копьями и щитами, а сам сел на белого жеребца, взяв в руки лишь свой червлёный каплевидный щит с изображением двуглавого орла — символа своей пафлагонской провинции, где Федрос был протоспафарием. Орёл был выкован из золота и служил одновременно и гербом, и стилизованным умбоном. Голову Федроса украсил заострённый шлем, окованный золотыми узорами, что сочетались с блеском чешуйчатых доспехов, жёлтых, с красновато-медным отливом. За спиной развивался плащ ромейского красного цвета. Ходил миф, что красный цвет был выбран древними римлянами, чтобы на нём не была видна кровь, и потому его иногда называли «сангиной». Впрочем, персы называли его «гюлз», что означало «роза», и Федроса почему-то трогало это сравнение. Любовь и кровь — две вечные темы поэтов.
За Федросом ехал аквилифер. Он нёс лабарум, увенчанный не совсем традиционной хризмой. На богато украшенной ткани ниже были изображены Константинопольские Патриархи Троицы: Архангел Михаил, Дракон и Антоний, вышитые золотом (последний, будучи иконокластом, не оценил бы этот иконодульский жест, но он был мёртв и больше не мог ничего возразить). Ниже были закреплены пять фалеров, по количеству каинитов в котерии «Медного быка». Их было три изначально — о Тавросе, Ливелии и Федросе, но совсем недавно Федрос распорядился добавить ещё два, о Константине и Дионисие. Он долго думал, прежде чем решиться на этот поступок, особенно из-за Дионисия, фалер которого он вообще хотел сначала выполнить в серебре. Но позже Федрос отказался от этой идеи — с серебряным фалером лабраум выглядел как-то... второсортно. В итоге фалер Дионисия остался золотым. «На вырост», убедил себя Федрос.
Михаэлит подъезжал неспешно, разглядывая противника, что Господь послал им в качестве испытания. В цимисхе было что-то пугающее, но совсем не то, что испугало бы рядового воина. Федрос не дрогнул ни при виде огромного роста, ни от вида монструозно-извращённой плоти. И варварские регалии в виде драгоценностей и дорогих доспехов не впечатляли воина, выросшего и прожившего две жизни в Константинополе, богатейшем городе, столице цивилизованного мира. То было другое. Варварский вождь будто бы прошёл от британских островов через земли галлов, славян, булгар, печенегов, гуннов, скифов — словом, всей Европы, явившись воплощением всего того дикарства, что творилось в тех землях, подбираясь к Царьграду. Но не чтобы принять его благодатный свет, а чтобы разрушить всё светлое, что было создано здесь.
Когда вождь этих дикарей приказал Федросу остановиться, михаэлит слегка поморщился... и подбодрил коня продолжить ход. Не до́лжно варвару указывать ромею, что ему делать на его земле. Только подъехав на такое расстояние, чтобы не приходилось напрягать голос, Федрос соизволил остановить коня.
— Я Федрос, крови Афанасия, что крови квизитора Петрония, что крови архангела Божьего Михаила, Архистратига святого воинства ангелов и архангелов, правителя Константинополя. На его землях вы сейчас стоите. И я здесь, чтобы узнать почему.
|
Июль 1682 г.,
Поветлужье,— Нет, нет! — громким полушёпотом отбивалась Алёнка, отстраняя от себя Игната, перехватывая за запястья бесстыдно блуждавшие по её холщовой рубашке руки. — Ну чего ты, чего, Алёнушка… — не понимая смысла своих слов, почти не слыша себя сквозь жаркую колотьбу в голове, шептал Игнат ей в волосы, в ухо. — Отстань! Отстань, я говорю! — Алёнка вырвалась, вскочила с пышной горы зелёного, упоительно пахучего сена, оставив Игната лежать в глубоком мягком провале. Раннее, но уже по-июльски знойное солнце било через щели в стенах сарая, бросая на утоптанный, замусоренный травинками земляной пол резкие весёлые тени. Под высоким тёмным потолком из твёрдого известнякового гнезда вылетела ласточка, чёрной стрелкой пронеслась между балками и ловко выпорхнула на солнечный простор двора. — Ну и зачем ты так? — с досадой выдохнул Игнат, закладывая руки за голову, откидываясь в бездонную мягкость сена. — Ты ж всё равно мне обещана, какой же в том позор? — Обещана, а обещанного знаешь, сколько ждут? — уперев руки в бока, сказала Алёнка. — Три года! А тебе не три года ждать, а до мясоеда всего: вот после Воздвиженья повенчают, тогда и… а пока жди! — После Воздвиженья! — с мукой воскликнул Игнат. — А ещё Петров день не прошёл! Алёнушка, давай к попу никонианскому в Пыщуг убежим! Он таких как мы хоть когда свенчает, пост-не пост, лишь бы щепотью покрестились! — Ты что говоришь такое? — возмутилась Алёнка. — Так это ж для вида! — принялся объяснять Игнат. — Для вида перекинуться в никонианство, потом назад! Грех есть, но небольшой, так много кто делает! — А брат твой тоже для вида в Макарьевском живёт? — строго спросила Алёнка. Это был больной вопрос: брат Игната, Семён, был в расколе — точнее, он-то считал, что в расколе была его семья, а сам Семён примкнул к истинному православию — со щепотью, «Иисусом», ходом противосолонь, — всем тем, что в Раменье проклинали как ересь. Мало того, Семён ещё и стал монахом в никонианском Макарьевском монастыре, взяв себе имя Филофей. Это висело тучей, несмываемым пятном над семьёй Игната. Игнат помнил, как Семён отрекался от семьи, в последний раз придя домой, как кричал на него безжалостный, страшный в гневе отец, как колотил его пудовыми кулачищами, а Семён безропотно терпел, только закрываясь. Наконец, отец сорвал с шеи Семёна бронзовый крестик на гайтане, заявив, что вероотступнику такого креста не полагается, и выгнал Семёна в зимнюю сугробистую ночь. Крестик этот теперь носил Игнат. — Что брат мой к Никону подался, за то он ответ на Страшном суде нести будет, моей вины тут нет, — насупился Игнат. — Ладно, ладно… — смягчилась Алёнка, отошла к сухой деревянной стене, где лежала котомка, которую она принесла из её деревни, Никольского, и достала оттуда лестовку, покрытую чёрным лаком, отделанную засушенными рябиновыми ягодами. — На вон, подарок тебе, — вручила она лестовку Игнату. Тот хотел было схватить девушку за руку, притянуть к себе, повалить на сено, но Алёнка с готовностью увернулась: — Чего выдумал?! Вон, молитвы читай лучше. Читай да дни считай: чай, быстрей и пролетят! — Алёнка подхватила котомку и вышла из сарая, бросив через плечо последний лукавый взгляд. — Перевёрнутый мир качался в багровом тумане: бортик телеги сменился очертаниями жутко знакомого двора, который Игнат узнавал и боялся узнавать. Игнат надрывно мычал, силясь выплюнуть туго выпучивший щёки кляп, старался высвободить руки, но без толку: вязать узлы отец умел. — Отче, его сразу туда? — спросил отец, держа извивающегося Игната на плече. — Сразу, сразу туда, сыне мой, — откликнулся невидимый из-за широкой отцовской спины старец Иннокентий. — Не бойся, там мягонько: свежего сена настелили. Игнат увидел перед собой чёрную дыру погреба в земле, деревянную приставную лестницу и с судорожным, животным надсадом завизжал от ужаса. Отец снял Игната с плеча, перевернув (от головы как волной отхлынуло) и, с усилием подняв под мышки, спустил в страшный тёмный провал. Игнат больно упал на мягкое, с отчаяньем огляделся по сторонам: ничего не видать, только светлый квадрат люка над головой. — И ты, Марфушка, полезай, полезай, — мягко сказал отец Иннокентий матери. — Куда мы лезем, мама? — спросила маленькая Параша на материных руках. — На небо лезем, донюшка, на небо… — колыбельным голосом откликнулась мать, спускаясь по лестнице. — А почему небо в погребе? — наивно спросила Параша, и мама порывисто, судорожно вздохнула, прижимая дочь к груди. — И ты, Фёдор, давай слезай, — сказал Иннокентий отцу. — Чуток времени дай, отче, — попросил отец. — На небушко погляжу в последний раз. — Чего глядеть-то, Фёдор! — настоятельно подстегнул его старец. — Наглядишься ещё: чай, туда и идёте все! — А может… — неуверенно попросил отец, — может, огнём всё же лучше, а, отче? — Огнём! — как маленькому ребёнку, принялся разъяснять старец Иннокентий. — Огнём оно конечно, куда как проще, Фёдор! Раз, и на небо с дымом! Да только на вашем роду-то грех тяжкий, вам отстрадать за него надо! Ничё, ничё, не боись, полезай, вон туда, полезай, сыне, — в просвете люка появилась фигура отца. — Ты не бойся ничего, главное, а страшно станет — псалмы читай! Я вам и свечечку оставлю! Размашисто перекрестившись, отец тяжело начал спускаться в подвал. — Игнат сидел в морильне. Это страшное слово Игнат долго боялся произнести, сказать себе: я в морильне, меня сунули в морильню, откуда нет выхода живому, откуда только через неделю крючьями вытаскивают из смрадного, застойного мрака бледное, безжизненное тело издохлеца. Игнат не понимал, сколько прошло времени: теперь время измерялось не движением солнца, наступлением и отступлением ночи, а усилением духоты, жажды, переменой настроения в тёмном, холодном, душном, смердящим мочой, калом, дымом, прелым сеном погребе. Сперва Игнат мычал, плакал, орал, извивался связанный, и от этого плакала Параша, мама её успокаивала, а отец, сидя в середине погреба с маленькой сальной свечкой, водил пальцем по строкам псалтыря, ровным голосом без выражения читая псалмы один за другим: мама слабо ему вторила. Потом Игнат забылся мутной дрёмой, его развязали, он проснулся, потягиваясь, сперва не понимая, где он, а когда понял, увидел дрожащий огонёк свечи, пляшущие тени, чёрный силуэт сгорбившейся мамы, пергаментно-жёлтое в свечном свету лицо отца над книгой, его мерный бубнёж… Игнат рывком набросился на отца, повалил свечу, поджёг сено (морильня сразу красно осветилась) — но сгореть им было не дано: сухого сена было мало, огонь быстро затух, и они с отцом вдвоём в темноте мутозили друг друга, катаясь по полу: мама и Параша жутко, по-звериному кричали, визжали, выли. Наконец, расползлись по разным углам. Отец ещё молился по памяти, мать тоже. Потом она перестала, потом он. Параша хныкала, плакала, просилась наружу, описалась: в морильне резко запахло мочой. Потом отец, как ни в чём не бывало, присел в углу: запахло ещё и калом. Становилось всё душнее: дышать спёртым, зловонным, влажным воздухом теперь нужно было полной грудью, с усилием. Молитв уже никто не читал, только часто, громко дышали, как собаки. Очень хотелось пить. Потом мама с передыхами начала ругаться на отца — кажется, первый раз в жизни Игнат слышал, как тихая, всегда идущая за отцом мама зло костерила его страшными словами, вспоминала какие-то обиды из юности: к Игнату прижималась голая, плачущая, холодная и липкая как лягушка Параша, а Игнат, лёжа в тёмном удушливом смраде, сквозь подступающее головокружение с невыносимым отчаяньем думал, что вон, сверху там жаркий июльский день или, может, свежий дождь, или звёздная ночь, — что угодно, а ещё там сверху где-то Алёнка, которая даже не знает, что сделали с ним, Игнатом, не спросив, и от этого сам тихо выл, скрежеща зубами. Потом, когда мама уже обессиленно лежала где-то в углу, тяжело, хрипло дыша, отец предложил подсадить Игната, чтобы тот с отцовых плеч открыл люк. Игнат знал, что люк в морильне приваливают глыбой, но, конечно, согласился: забрался отцу на плечи, как в детстве, толкал неподъёмную крышку, налегал плечом — всё без толку. Сверху было, кажется, чуть проще дышать, и, уже понимая, что ничего не выйдет, Игнат не спешил говорить отцу, стараясь остаться чуть подольше наверху, припадал губами к краям люка, воображая ток свежего воздуха через щели, — а потом отец грохнулся в обморок. Потом отец очнулся от обморока и позвал почему-то Парашу. Параша лежала рядом с Игнатом, и Игнат попробовал было её растолкать: девочка не отвечала, холодная уже не как лягушка, а как камень. — Параша умерла, — разлепил ссохшиеся губы Игнат. — Слава Богу, — медленно ответил отец. Игнат на четвереньках в густой, сплошной темноте полез выяснять, умерла ли уже мама. Мама была жива: сидя на корточках, она облизывала влажную земляную стену морильни. Начал делать то же и Игнат. Потом мама тихо опустилась на пол, подгребла к себе охапочку сена и замерла так. Сколько потом ещё времени прошло? Игнат не помнил: он лежал в непроглядной, пляшущей химерными всполохами в глазах черноте на гниющем сене, уже не ощущая ни смрада, ни духоты, даже не дыша, а лишь медленно перебирая в пальцах подаренную Алёнкой лестовку, отсчитывая непонятные промежутки времени. Сколько раз он полностью перебрал сухие красные зёрна в ледяных пальцах? Он и сам не знал. — Игната больно подцепили за ногу и вниз головой поволокли наружу: он давно уже увидел, как открылся в потолке люк, как хлынул оттуда ярчайший, слепящий свет, но не мог пошевелить ни одним членом и вот теперь больно ударялся лбом, рёбрами о края люка. Только когда его, безжизненного как деревянная кукла, вытащили наружу, Игнат изо всех сил напрягся и с усилием сделал отчаянный, рвущий лёгкие вдох головокружительно пахучего воздуха. — Живой! — удивились вокруг. — Живой! Тут живой! Скажите воеводе скорей! Живой парень тут! Игнат сделал ещё одно усилие и хрипло, как через узкую прореху втягивая воздух, вдохнул ещё раз, пошевелил глазами. Вокруг него стояли бородатые люди в красных кафтанах с галунами. Игнат снова напрягся и сделал ещё вдох. — — Эк ты, хлопец, запаршивел весь, — сказал Тимофей Тимофеич, дородный, бородатый мужчина в вышитом кафтане, сафьяновых сапожках, с чёрной плёткой у богато изукрашенного пояса. Он подошёл к скрючившемуся на табурете Игнату, по-отечески накрыл его плечи стареньким побитым молью тулупчиком. — Весь чуть не синий, а смердит от тебя как — хуже, чем от пса! — Шутка ль? — поддакнул воеводе дьяк, за неимением стола расположившийся с листом бумаги и пером у колоды для колки дров во дворе морильни. Вокруг всё было бело первым, свежим снегом, крупно выпавшим накануне и сейчас густо лежащим крупными хлопьями на ветвях, в тенистых углах. — Неделю или сколько в этой яме просидеть, ещё слава Богу что жив остался. Э, парень, — обратился он к безразлично смотрящему в пустоту Игнату, — ты сколько там сидел-то? — Я не помню, — сипло, почти беззвучно отозвался Игнат. — Откуда ему помнить, балда! — обратился к дьяку воевода. — Тебя туда посади, как будешь день от ночи отличать? — воевода присел на корточки перед Игнатом, заглядывая ему в лицо. — Так из какой ты деревни-то, малой? — Из Раменья, — тихо ответил Игнат. — Из Раменья, значит? — участливо спросил воевода. — Так Раменья-то с лета нет уж: гарь была! Игнат не знал, что сказать, и промолчал. — Ну-ка, — обернулся Тимофей Тимофеич, — достаньте-ка из клетки этого старца вшивого! Откуда-то, где в стороне толпились стрельцы с лошадьми и телегами, привели старца Иннокентия, избитого, со спутанными седыми волосами и запекшейся губой. — Ну чего, расколоучитель, — внушительно обернулся к нему воевода, поднимаясь с корточек. Тимофей Тимофеич подошёл к старцу и, схватив за кустистую седую бороду, рывком поднял его безвольно повисшую голову, обратив её на Игната: — Чего скажешь? Когда парня с семьёй заморить решил? Заложили они тебя, да? — Э, не, — жутко усмехнулся старец. — Я ж говорил тебе, эту морильню я ещё под Петров день замкнул! За неделю до гари это было. — Что несёшь, балда! — воевода без размаха ловко ударил рукой в перчатке по щеке старца. — Парень вон живой: что он, святым духом там питался три месяца? — Не-е-е, — протянул старец, щерясь беззубым окровавленным ртом, — не святым, уж верно не святым! Что-то в его голосе было таким, что заставило безразличного ко всему Игната поднять голову, взглянуть на старца: старец смотрел на него водянистыми, бледными глазами из-за спутанных седых волос, а Игнат с первым по-настоящему сильным за многие месяцы чувством понял, что старец когда-то испытал то же, что Игнат сейчас, и что старец понимает, что Игнат это понимает. Поэтому он так и пах всегда — с неожиданным, с силой продравшимся через многомесячную коросту безразличия, прозрением понял Игнат, — потому и синюшный цвет лица у него всегда был, потому старца Иннокентия утопленником и кликали по деревням: да только не утопленником он был, а издохлецом, как и Игнат сам теперь.
-
Здорово!!
-
Страшненькая история начинается.
-
Если таких постов в игре наберется пяток, все было не зря.
-
Жутко и многообещающе. Я не уверен, что готов к тому, что будет дальше – но уверен, что это будет интересно.
-
Пробирает.
-
Очень хороший концепт для вампира. Украду для кого-нибудь из своих будущих персонажей в WoD/CoD.
-
Ну, это очень круто
-
Это письмо от меня, Игната, твоего самого большого фаната!
-
нормально так
-
Жутко. Но написано талантливо, респект.
-
Очень здорово! Прекрасный язык!
-
За красоту и интересный стиль подачи истории
-
Это прекрасно
-
Нет, ну ты мастер конечно, чего уж там. Вот прям мастер.
-
Основная проблема этого поста, в том что все прочие посты в комнате, будучи очень даже неплохими сами по себе, выглядят совершенно неубедительно в сравнении. Такое сложно перекинуть.
-
Игната - с возвращением.
По-прежнему: смесь омерзения и восторга. Иванов, который первым приходит на ум, нервно курит в углу.
|
ЧАСТЬ 1,
в которой наши герои за ужином при свечах будут обсуждать
забытые пирамиды, древние сокровища и планы экспедиции.
Но всё обернётся совершенно не тем, чем кажется...Лима, Перу
18 марта 1921 года, пятница_____________________  Долгие дни путешествия в Лиму, наконец, подошли к концу. Атлантический океан, Карибское море, Панамский канал, Тихий океан... Казалось бы, не настолько уж и далёкое путешествие, если посмотреть на ваш маршрут на глобусе, но при перечислении всех этих безбрежных масс воды, которые вам довелось пересечь, чтобы добраться до бухты Калья́о, названной в честь портового городка, который неумолимо поглощала с каждым годом разрастающаяся Лима, - создаётся впечатление, что вы совершили кругосветное путешествие. Достаточно уже морского воздуха, достаточно постоянной качки, которая не ощущалась сознательно, но очень сильно и заметно воспринималась вестибулярным аппаратом и желудком, о чём последний время от времени напоминал приступами тошноты и дискомфорта внутри; вам хотелось уже ощутить твердь под ногами, вдохнуть полную грудь воздуха, не перенасыщенного солью, и ощутить свободу - свободу быть вольным пойти, куда глаза глядят, а не от одного борта лайнера до другого. Порт Кальяо оказался таким, каким вы его и ожидали увидеть - шумным, людным, тесным, душным, пропитанным ароматами рыбы, водорослей, табака, мазута и немытых подмышек, с редкими вкраплениями запахов местной кухни - пряно-кисло-сладких, незатейливых, но при этом вызывающих непреодолимое желание отведать и полакомиться, пусть даже и прежде, чем сойти на берег, вы сытно позавтракали на лайнере, который доставил вас сюда. Поражало преобладание метисов и людей с индейскими чертами лица - светлокожие (да и темнокожие, если уж на то пошло) если и встречались, то лишь один на добрых два десятка низкорослых, кряжистых, смуглых и раскосоглазых перуанцев, самой распространённой отличительной чертой которых, помимо волос цвета вороного крыла и тёмно-карих глаз, были настолько короткие шеи, что казалось, что вы внезапно попали в какое-то царство, в котором обладать длинными шеями было признаком дурного вкуса и тона. Воспользовавшись помощью стюардов, которые провожали пассажиров, выстроившись в ряд на пристани возле трапа, вы разузнали, как вам добраться непосредственно до Лимы - хотя это и без того было легко определить. Столица Перу, которая уже почти столетие наслаждалась независимостью от Испании, полукольцом опоясывала Кальяо, поднимаясь над ним, поскольку располагалась на пологом склоне предгория Анд. Эти горы... Непостижимо величественные, невероятно прекрасные и пугающе-зловещие, нависали над Лимой и Кальяо, перекрывая добрую треть небесного свода с севера на юг, бросая синевато-сизую тень на многомиллионную Лиму. Эти горы, видевшие расцвет и закат многих древних цивилизаций, эти исполины, безразлично наблюдавшие за пожарами, геноцидом и разбойничьим грабежом, в саван которых укутала эти земли Конкиста почти четыреста лет тому назад, эти невероятные массивы земли и камня, скрывавшие в своих недрах драгоценные камни и металлы, а также следы культур и народов, чьи даже имена давным-давно канули в Лету... Несмотря на то, что при виде Анд вы ощутили, как холодок пробежал у вас по спине, эти горы были поистине красивы той неповторимой красотой, которой может похвастаться лишь природа, и которую никогда не суждено будет передать человеческой рукой, управляющей движениями кисти по холсту - или затвором фотографической камеры. Лима, некогда представлявшая жалкое зрелище, как и большинство городов, только-только обретших независимость от испанской короны, высушенная, выдавленная, как апельсин, из которого выжали все соки на усладу желающего позавтракать европейца, в последние пару десятков лет преобразилась, став одним из самых развитых - и продолжающих развиваться - городов Латинской Америки. Всё, чем могли бы похвастаться мегаполисы Европы и Северной Америки, можно было отыскать здесь... почти всё, но даже это "почти" - это вовсе немало. Город, бывший домом для более чем двух сотен тысяч человек, город растущей экономики и бурлящей светской жизни, город процветающей торговли и больших перспектив на будущее - всем этим была Лима, и туда-то вам и нужно было. Там вас ждало начало невероятного, как вам хотелось бы верить, приключения, которое сможет кардинально изменить вашу жизнь. Что ж, не стоит откладывать начало этого предприятия в долгий ящик - пора отыскать отель Маури, в котором Огастес Ларкин, руководитель экспедиции, к которой вы примкнули, забронировал для вас комнату...
|
Кто ты, всадник?
Блоха первая
Ваш путь начался в Хуаресе.
Вы – воин Меча Каина. Ваша стая способна на куда большие вещи, чем сожжение камарильских pendejo.
От ваших клыков и серебряных пуль сдох не один перевёртыш.
И… puta madre, как же вас пьянит кровь этих зверей!
С каждой удачной охотой на шавок в пустыне кровь, будь она скота на двух ногах или на четырёх, блекла для вас, становилась тухлой водой, в которую наплевали и помочились. Даже диаблери тех chungo, кто смел бросать вам вызов, возбуждало не так сильно, как выпитый досуха волк-оборотень у ваших ног.
У вашей не-жизни существовало два исхода. Подохнуть в очередной схватке с этими монстрами и быть забытым среди бесчисленных солдат Шабаша. Или же выйти победителем в охоте на столь опасного зверя, что офицеры и священники секты будут приводить вас в пример птенцам, как воплощение храбрости и силы.
Однажды у вас появился шанс выбрать самый правильный из них.
Обычно перевёртыши бьются до последнего вздоха. Но не тот дряхлый волк, стаю которого вы расстреляли и распяли на скалах той ночью. Сошедший с ума от горя и растерявший всю честь от пыток, старик решил обменять свою жизнь взамен на секрет.
В пустыне Сонора, среди песков и скал, есть могила. Зверь, что похоронен там ещё до рождения Христа, был существом невероятной мощи и свирепости. Свора щенков, которым старик указывал путь, пыталась добраться до него и взять хотя бы песчинку его силы. Но даже песчинки хватит, чтобы раскалывать горы. Пока ваши братья хохотали и седлали лошадей, чтобы четвертовать старика, вы молчали и слушали. Ведь, судя по словам пленника, тот древний зверь был настолько силён, что кровь из его ран льётся водопадами до сих пор.
С той ночи вы, единственный смельчак из всей стаи, скачете к пустыне Сонора. Ваш конь быстр. Ваша винтовка заряжена серебром. Ваши капканы смазаны ядом.
А старый baboso, которого вы пощадили, шаркает впереди с крепкой верёвкой на шее. Как собака на поводке, он ведёт вас к могиле древнего чудища. Возможно, к вашей собственной могиле, возможно, в песках Соноры вы не найдете ничего кроме засады других перевёртышей.
В любом случае, вы собираетесь выпить столько волшебной звериной крови, сколько влезет в ваше не-мёртвое тело.
Что при вас:
- "Танцор", вороной жеребец-гуль.
- Winchester Model 1873
а) Магазин на 12 патронов
б) 8 кубиков на урон
в) Скорострельность - 1
г) Расстояние - 300
- Серебряные пули для винтовки (13 шт.)
- Цельнометаллические пули для винтовки (12 шт.)
- Colt Dragoon Model 1848
а) Барабан на 6 патронов
б) 5 кубиков на урон
в) Скорострельность - 2
г) Расстояние - 30
- Пули для револьвера (12 шт.)
- Капканы на крупную дичь (3 шт.)
- Банка с ядом для капканов
- Верёвка (10 м.)
- Нож
- Коробок спичек
- Фляга с водой (0.5 л.)
Блоха вторая
Ваш путь начался в Рино.
Вы были грешны, как человек, и продолжили очернять свою душу, как Проклятый.
Однажды вы совершили настолько мерзкий и жестокий поступок, что не смогли себе его простить.
Все связи с прочими Сородичами были оборваны. Неважно, встретится вам невинный скотовод или же пыльный бандит с револьвером наперевес, вы взяли с себя клятву не трогать смертных и не вкушать их крови. Вы осели в пустошах, вдали от самого развратного и алчного города Невады, где и случился ваш непростительный грех. Многие ночи размышляли о своей жизни и не-жизни, молились Господу и читали Библию. Искали ответ, достойны ли вы остаться холодным и вечно голодным мертвецом, или же стоит осмелиться выйти навстречу солнечным лучам.
И когда ваши мысли об Окончательной Смерти почти вытеснили инстинкты греховного хищника, когда вы, заливаясь кровавыми слезами, остались снаружи убежища незадолго до рассвета…
К вам явился ангел.
Вы плакали не от стыда, а от восторга. Лик слуги Божьего, его укрытое белым одеянием бесполое тело, его величественные белые крылья – вы не видели ничего более чистого и прекрасного. Но звук его голоса, подобный звону хрусталя, будто заставлял ваше мёртвое сердце биться заново.
Ангел сказал, что Господь простил ваши грехи. И собирается сделать вас человеком.
Источник с живой водой, говорил ангел, находился в глубинах пустыни Сонора. Долгий путь туда усеян препятствиями и созданиями Дьявола, которые попытаются помешать вам, как только почуют стремящуюся к искуплению душу. Что ещё хуже, другие потомки Каина тоже скачут к источнику, желая его осквернить.
Но вам не нужно было страшиться опасного путешествия. Ангел поведал, что молитва Господу и распятие, купленное вами в Рино незадолго до ухода в изгнание, поможет изгнать угрожающее вам зло и прочие преграды. Самое трудное, ваше раскаяние, уже позади, улыбался вам ангел. Осталось сделать несколько шагов навстречу прощению Божьему.
С той ночи вы, окрыленный радостью и благоговением, скачете к пустыне Сонора. Ваша лошадь послушна. Распятие греет вашу мёртвую душу. Стигматы на ваших щеках и ладонях кровоточат.
Ангел приходит к вам во снах и звонко смеётся. Шепчет вам, что его зовут Кемуэль. Подбадривает вас, что такое чудо Господь дарует лишь одному Проклятому в столетие.
Скоро вы будете прощены. Несмотря на козни Дьявола.
Что при вас:
- "Милашка", серая кобыла
- Деревянное распятие
- Библия
- Коробок спичек
- Верёвка (10 м.)
И ещё кое-что о вас:
- Вы получаете четырёхочковый недостаток "Стигматы". Через божьи метки крестов на ладонях и щеках постоянно идёт кровь, а значит перед каждым рассветом вы теряете дополнительный БП. Кроме того, это делает практически невозможными открытые передвижения среди людей и вызывает серьезное беспокойство у других Сородичей (сложность бросков на Социальные действия увеличивается на 2).
Блоха третья
Ваш путь начался в Сан-Диего.
Вы – служитель в иерархии калифорнийской Камарильи. Кажется, ещё немного, и вы станете заметной фигурой в глазах старейшин.
Войска Шабаша, не-мёртвыми реками текущие из Тихуаны, были хорошим подспорьем обрести солидный статус.
Сражениями на подступах к городу, диверсиями в тылу или же умелым руководством неонатами вы срывали многочисленные штурмы этих фанатиков. Неорганизованные стаи, потерявшие человеческий облик, только свирепели от поражений и боролись за право выпить вашу душу. Когда вы обломали им клыки, отродья, что умнее и хитрее, пытались настроить против вас близких соратников и охотились за кровью вашего стада. В конце концов, они вовсе стали мешкать с атаками. Чем вы и воспользовались, предложив Принцу план молниеносного штурма Тихуаны.
Успех затуманил вам голову. Воинских подвигов было недостаточно для прочного статуса в обществе сородичей. Одна ваша ошибка, и старейшины смахнут вас с шахматной доски своих интриг, как очередную пешку. Поэтому вы осмелились смахнуть Принца Сан-Диего первым. Будь это заговор или «случайная» пуля в поднятой перестрелкой пыли, вам удалось и это. Город, полный человеческого стада, оказался в ваших руках.
Однако когда один хищник разгрызает второму глотку, третий, что терпеливо ждал, грызёт первого.
Этим третьим хищником оказалось «Общество Пяти Солнц». Смертные. Факелы, ружья, деревянные колья и знание обо всех убежищах сородичей в Сан-Диего – вот что было у тех, кто воспользовался затяжной войной Камарильи и Шабаша. Ваш во многие разы увеличившийся домен стремительно пустел при дневном свете. Практически все, кого вы знали, погибли.
А вы… Вы были спасены лошадью.
Спасаясь от тайного общества охотников вместе со слугой-гулем на окраинах пустыни Сонора, вы встретили странное животное, которое будто ждало вас. На шее и боках лошади вы увидели белые шрамы, выстраивающиеся в сложный узор. Карта. Карта Соноры. Тонкая линия на ней петляла между изображениями гор и каньонов, оканчиваясь жирной точкой в глубине пустыни. А вокруг этой точки старые шрамы выстраивались в слова.
«Los muertos caminan aquí bajo el sol sin arder».
Паршивая шутка охотников, подумали вы, ведь «Общество Пятого Солнца», скорее всего, прибыло из Мексики. Но так экстравагантно запугать единственного сородича и завести его в ловушку – слишком для смертного ума. Тогда что же это?
Не важно. Вам необходимо бежать. А эта лошадь приучена к седлу.
С той ночи вы, спасаясь от охоты, скачете к пустыне Сонора. Шрамы вашей лошади служат картой. Ваш гуль готов отдать за вас жизнь. В вашей сумке хранятся динамитные шашки.
Очень плотный, не пропускающий солнечные лучи, саван позволяет вам двигаться даже днём. Не стоит давать преследователям фору даже среди безлюдных песков. Когда-нибудь они выдохнутся и плюнут на эту гонку. А вы спокойно найдёте путь в Финикс. Разумеется, у вас там есть хорошие знакомые.
Или же стоит проверить место, где мёртвые ходят под солнцем, не сгорая?
Что при вас:
- "Чудак", рыжий жеребец
- Colt Peacemaker (2 шт.)
а) Барабан на 6 патронов
б) 6 кубиков на урон
в) Скорострельность - 2
г) Расстояние - 35
- Пули для револьвера (36 шт.)
- Шашки динамита (5 шт.)
а) 5 кубиков на урон от одной шашки, снижается на 1 за каждый ярд от эпицентра взрыва.
- Чёрный противосолнечный саван
- Нож
- Коробок спичек
- Верёвка (10 м.)
- Фляга с водой (1 л.)
- Запас еды на сутки
И ещё кое-что о вас:
Вас сопровождает слуга-гуль. Будьте честными, воздержитесь от создания машин для убийств с пятью точками в стрельбе и фехтовании.
Атрибуты: 6/4/3
Способности: 11/7/4
Так же гуль располагает следующим снаряжением:
- Colt Dragoon Model 1848
а) Барабан на 6 патронов
б) 5 кубиков на урон
в) Скорострельность - 2
г) Расстояние - 30
- Нож
- Шашка динамита (2 шт.)
а) 5 кубиков на урон от одной шашки, снижается на 1 за каждый ярд от эпицентра взрыва.
- Коробок спичек
Блоха четвёртая
Ваш путь начался в Ют-Маунтин.
Вы – тот, кого народ ютов называют Холодными Судьями.
Когда ваши клыки стали острыми и голодными, а кожа перестала выносить солнце, вы ни разу не опозорили своё имя.
Блудницы, пьяницы, предатели, воры и убийцы были обречены ждать часа, когда вы придёте за ними и поглотите их кровь, отправляя чёрные души к Великому Духу. Чтящие традиции и закон юты лишь покорно склонялись перед вами невредимыми, однако тех европейцев, что были честны и невинны, вы также не смели лишить жизни. Такова была ваша задача. Обескровить зло и пощадить добро.
Эту задачу объяснил ваш учитель, такой же Холодный Судья. Вырвав вам глаз и пожертвовав его сонму подземных духов, он навсегда запретил вашему сердцу биться и даровал вам магическую силу крови, приводящую в движение мёртвую плоть. Вы ясно видели в ночном мраке, могли поднять тучную корову над головой, оборачиваться в волка и срастаться с землёй.
Но задача становилась трудной, когда в побеждённых и загнанных в резервации ютов появлялись «Хуаны». Так ваш учитель называл пьющих кровь мертвецов, которые прибыли вместе с европейцами, ничего не знающих о предназначении Холодных Судей. Всё, что было нужно Хуанам – есть и развращать, чтобы есть ещё больше. А значит, Хуаны должны быть сами съедены в наказание.
Вы ощущали необычайный трепет, когда до остатка пожирали их кровь и души. Азарт и желание испытать это чувство ещё раз заставляло вас выслеживать Хуанов даже за пределами резервации. Вы позволяли себе мечтать, что когда-нибудь вы пожрёте душу Каина, который, по словам ваших порочных жертв, был самым могущественным из них.
Однако уход от родной земли и от вашего учителя был ошибкой. Воспользовавшись вашим отсутствием, смертные слуги Хуанов вогнали в сердце учителя деревянный кол и сожгли на костре.
Вы разделались с каждым, кто участвовал в убийстве. Но ваше холодное тело было полно горечи от утраты.
Пока вы не нашли утерянный глаз.
Вывалянный в песке, но блестящий при свете, как драгоценный камень, вы нашли его среди вещей вашего учителя. Странный импульс побудил вас вставить его обратно в глазницу. И тогда звёзды в ночном небе указали путь. На юг.
Смертные старики из племени возрадовались этой новости. Ведь на юге находилась пустыня Сонора – место, откуда прибыл в земли ютов ваш учитель. Именно там он познал законы Холодных Судей и научился управлять силами крови.
С той ночи вы, полные горя и отчаянной решимости, бежите к пустыне Сонора. Ноги волка несут вас быстрее любой лошади. За вашей спиной лук и топор. Ваш заколдованный глаз мерцает зелёным, когда общается со звёздами.
Глаз помогает видеть вам не только путь в загадочную родину учителя. Звёзды рассказывают об истинных натурах людей и опасностей, что прячутся среди песков. Желания и планы духов, танцующих между мирами, непредсказуемо вспыхивают в небе. Но вы понимаете, что стоит быть осторожным с этим зрением.
Вглядываясь слишком долго в звёзды, можно ослепнуть.
Что при вас:
- Короткий лук
а) 3 кубика на урон
б) Расстояние - 90
- Топор
а) Сила+2 кубиков на урон
Ещё кое-что о вас:
Вы можете выбрать любой клан, однако четыре точки дисциплин вы должны потратить на Превращение. Эта дисциплина заменит вам любую из клановых дисциплин.
Ваша аура чернильно-чёрная от множества актов Диаблери.
Блоха пятая
Ваш путь начался в Финиксе.
Вы – дитя Примогена, когда-то стоявшего в начале колонизации сородичами Нового Света. От Мексики до Канады, каждый старейшина хотя бы краем уха слышал о нём.
Гораздо меньше не-мёртвых слышали о вас. Если в Элизиуме произносят ваше имя, то поминают вашего сира.
Вас тяготила эта слава. Вам казалось, что рычаг давления на солидного Примогена в политических интригах, да жертва сплетен завистливых Гарпий – единственный ваш удел. Хоть сир озаботился о обучении Дисциплинам, хорошим манерам среди мертвецов и правилам поведения при встрече с люпином, вы не могли осуществить свои амбиции в тени колосса.
Парадокс в том, что когда блистательный Примоген пропал без вести, вы не посмели вздохнуть спокойно.
Пока на свободное место в совете города пытались усесться сразу несколько претендентов, вы публично объявили о расследовании. И ощутили, как подавляемая долгие десятилетия злоба и воля клокочут в вас. Не заинтересованные в возвращении Примогена сородичи, которые пытались остановить вас, не пережили столкновения. Старейшины, уважавшие вашего сира, наконец всерьёз обратили на вас внимание и не стали путать вам карты. А Капелла Тремеров предоставила вам три рябиновых кола, покрытых магическими силами. Вам пришлось очень дорого заплатить за них, однако это оружие стоило всех расходов, особенно заряженное в ваш колометатель.
Цепочка улик привела вас вглубь пустыни Сонора. Смертные рассказывали о некоем странном господине, что ночью проходил в этих местах. Но дальше, среди кактусов и колючих кустарников, идти было бессмысленно. Надеяться на удачу и случайно наткнуться на сира в безлюдных пустошах вы не желали. Но удача всё таки улыбнулась вам.
В пересохшем русле реки вы нашли флягу с запиской на боку.
«Пей осторожнее».
Вы сразу узнали почерк сира.
Сделав небольшой глоток, вы тут же начали плеваться. Внутри была чёрная вязкая жидкость, которая пролилась на карту окрестностей в ваших руках. Мистические чернила сами собой выстроились в линии, точки и фигуры. Вы наблюдали, как пунктир, проходящий через обозначения гор и каньонов, оканчивается жирным крестом.
Но секрет фляги, оставленной сиром, был куда хитрее. Ровно час спустя жидкость в ней обновлялась и постоянно меняла свои свойства. Чистая вода, которой можно напоить свою лошадь, горючее масло, медленно сохнущий прозрачный клей и даже кровь, похожая на звериную. Вы не смогли разгадать принцип, по которому происходят превращения, но убедились, что ваше путешествие стало куда легче.
С той ночи вы, уверенный в успехе своих поисков, скачете к пустыне Сонора. Ваша лошадь не боится жажды. Ваш колометатель заряжен снарядами, которые сами прокладывают путь к сердцу врага. Ваша магическая фляга от случая к случаю кормит вас не хуже подвернувшегося по пути смертного.
Если ваш сир жив, вы больше не будете прозябать в тени колосса.
Если же он мёртв… Вы найдёте, кто виновен в этом. И место Примогена останется за вами.
Что при вас:
- "Задира", гнедая кобыла
- Колометатель, схожий с арбалетом по действию
а) Сложность стрельбы - 8
б) 5 кубиков на урон
в) Скорострельность - 1
г) Расстояние - 25
- Магические рябиновые колья (3 шт.)
- Colt Peacemaker (2 шт.)
а) Барабан на 6 патронов
б) 6 кубиков на урон
в) Скорострельность - 2
г) Расстояние - 35
- Пули для револьвера (30 шт.)
- Офицерская сабля
а) Сила+2 кубиков на урон
- Магическая фляга
- Нож
- Коробок спичек
- Верёвка (10 м.)
- Бинокль
- Зеркало
- Компас
-
NICE!
-
В этот раз просто почитаю, но интригует как всегда!
-
Крутая завязка. Чувствуется высокий уровень мастерения
|
|
-
Это самая внезапная жесть, что я видел! С одной стороны, поделом Драгшану. С другой - даже как-то жалко.
-
Не считая постов моих со-игроков, я остался крайне недоволен этой партией.
-
Я как фанат трепещу от столь яркого финала наиярчайшего персонажа! =)
-
-
Лютейшая жесть! Немного напомнило финал парфюмера.
-
Радость-то какая!.. Одной пакости на земле меньше!
-
Bueno
|
Аарон слушал бога внимательно, старясь запомнить каждое слово, и не забывая постоянно кивать в знак понимания. Однако, чем дольше говорил бог, тем сильнее из самых глубин сердца мальчика звучал другой голос: тонюсенький и едва слышимый голос совести. Похоже, ему сейчас нужно было отправить часть пленников в качестве наживки. Отправить на смерть одних, чтобы спасти других и себя самого. И это доставляло дискомфорт.
Бог был мудр, он заботился об Аароне и знал, что поступить иначе нельзя. Все эти пленники и так должны были умереть, не сегодня так завтра, не завтра, так через неделю. То что кто-то из них все равно умрет при побеге - это лишь дань неизбежному. Но то что другие спасутся - это полная заслуга Аарона и его могущественного бога. Они вернутся в Гринест, и каждый узнает, что сын Вуда - великий герой. Пацаны со всех улиц начнут искать дружбы с ним, звать в свои компании. Но не каждого он подпустит к себе, только тех, кто проявит максимальную лояльность. И даже Майка должна будет показать чуть-чуть лояльности. Весь город будет прославлять Аарона, все будут его любить и гордиться. А отец скажет, что он и мечтать не мог о таком могучем сыне.
Вот только тот самый голосок совести никак не унимался - отправить кого-то на верную смерть, разве так поступают герои?
-- Что дальше, что дальше, - раздраженно ответил на вопрос чужака мальчик, -- Начали бежать - надо бежать до конца. Ну или попробуй рассказать кому-то, как этот сам сдох, а потом как отстегнулась твоя цепь -- тоже сама, - с этими словами Аарон взял ключи у последнего из пленников и засунул себе в карман, а найденную фляжку с брагой протянул чужаку, -- Хана тебе уже, что не придумывай. Вот, напейся хотя бы напоследок.
Аарон оглядел всех и прикинул шансы уговорить кого-то взять роль "приманки". Сам бы он с удовольствием отправил двух нытиков: "старожила" и этого вот "чужака". Раз они смирились со своим рабством, так пусть и будут рабами. Вот только как же быть с совестью... А что совесть? Он совсем еще ребенок, мальчишка. Он не обязан думать за всех. Благодаря его магии эти люди получили шанс спастись, но теперь они должны думать как вытащить детей и стариков из лагеря, а не ныть тут о своей печальной судьбе.
-- Таким стадом мы стражу не пройдем. Мой бог-покровитель сказал, что шанс есть только у тех, кто пойдет первыми. Наблюдатели устали и пока поймут, что происходит, вы сможете затеряться среди холмов. Но только человека три-четыре. Остальные же, кто сильно истощен, могут попробовать спрятаться вон там среди палаток и надеяться что их не найдут. Ну а найдут - казни не миновать.
Аарон вдруг пошатнулся и осел на землю, демонстрируя головокружение:
-- Общение с богами отнимает много сил, к сожалению придется и мне остаться тут. Ну а вы, кто чувствует что сможет пробежать хотя бы милю - спасайтесь, - мальчик обвел пальцем всех, но только избранные услышали шепот чародея в своей голове: "Если хочешь жить - останься рядом со мной. Я точно попаду в Гринест. И все кто верит в мою силу - тоже".
|
|
|
|
|
|
|
Открыв глаза, он пытается осмыслить увиденное, осмыслить происходящее с ним (с кем с ним?) и вокруг и тут же жалеет об этом. Осознание утери самого себя бьет с силой кузнечного молота, паническая судорога проходит по его телу, и будто пойманный с поличным таракан он начинает суетливо озираться, смешно переступая то туда, то сюда в попытке понять, куда надо бежать. Длится это, правда, всего одно бесконечно долгое мгновение всепоглощающего экзистенциального ужаса, за которое он выгребает из той дыры, что зияет на месте его памяти, все, что там только есть. Хотя нет, не "Он". Не просто безликое “Он”. Там в глубине, на самом дне черепа ещё что-то осталось. Что-то, что когда-то было очень важным. Осадок. Нагар на стенах котла, который не отмоешь, сколько не старайся.
Покрытая струпьями красной краски дверь родительской халупы, грязные и голодные лица других детей, изуродованные отчаянием лица взрослых, голод, страх. Пятый. Пятый ребёнок. Лишний рот. Ненужный ребёнок. Пятый, да. Квинт. Его детское имя. Улица, холод, драки с другими такими же человеческими крысятами за еду и кров, боль, унижение, злоба. Хитрость, принципы, выработанные для звериной среды, сталь в руке. Не воспоминания, нет. Тени практически забытых образов, отражение дыма в зеркале, миражи. Будто пытаешься вспомнить, что видел в опиумном сне.
Точно, сон! Квинт спешно дергает себя за серьгу в правом ухе и тут же кривится всем лицом, но не столько от резкой боли, сколько от разочарования. Не сон, или, по крайней мере, такой сон, в котором может стать чертовски не комфортно. Пальцы его в попытке восстановить память о собственном облике вспахивают непослушные вихры, пробегают по острому носу, тонким губам, жесткому подбородку и вдруг останавливаются на глубоком каньоне рассекающего правую щеку шрама. Хотя нет, не шрама, а “Шрама”. Да. Его уличное имя. Вспомнить бы еще, какая сука его им наградила, и вернул ли он должок.
За те секунды (минуты? годы? эоны?), которые Квинт потратил на осознание себя, еще пара незнакомцев, бывших ему сейчас чем-то вроде “товарищей по несчастью”, пришла в сознание, но легче от этого не стало. Эльф в шляпе (кстати, а где, мать ее, его собственная чертова треуголка?) все еще был в шоке, а разряженный полурослик, которого “Шрам” поначалу принял было за ребенка, собирался драться. Интересно, кого он там ждал из тумана? Кошку? Туман, кстати, как раз поглотил еще пару разделяющих их метров, и Квинт, наконец, понял, что же не давало ему покоя с первой же секунды пробуждения: в тумане что-то извивалось. Хотя нет, не так. В ТУМАНЕ! ЧТО-ТО! ИЗВИВАЛОСЬ!
– Да какая нахер разница, где мы! Тормошим остальных и валим. – зло гаркнул Квинт, отступая от надвигающейся пелены, и, хватая за рукав ближайшую к себе фигуру с правильным количеством рук и ног. – Хватит тупить, бро, надо ноги делать.
-
Типичное челексианское пренебрежение халфлингами. =) Расизм - это по-лавкравтиански, да.
-
Я почему-то не удивлен, что персонаж выбрал самый адекватный ситуации вариант действий. И реакция на то, что В ТУМАНЕ ЧТО-ТО ИЗВИВАЛОСЬ радует. Замечательный пост, в общем.
|
|
|
-
Я ставлю этот плюс потому, что Вертиго сказал, что ему чрезвычайно важно мое одобрение. Он прибег к шантажу, чтобы заполучить его. Я могу это одобрить.
|
00
Дверь вела на очередные мостки, идущие по периметру перемычки между башнями моста. Стальная решетка пола холодила ноги. Открывался вид на мост – сотни метров стали, медленно ползущий в обе стороны поток машин, причем со стороны падения женщины асфальт дороги постепенно освобождался от автомобилей. Видимо, заставило водителей остановиться, создавая пробку.
Совсем рядом была двухмаршевая лестница вниз, идущая, скорее всего, до самого основания моста.
10
- Угу. – Всхлипнула девушка. Никаких признаков того, что она была знакома Руди. Водитель, тем временем, вернулся в автобус, раздраженно кинул аптечку куда-то в сторону и сел на место. Дверь медленно закрылась, и по салону пробежала дрожь заводящегося двигателя.
17
Ощущение, что сейчас была совершена ошибка. Идущее откуда-то из глубины подсознания. И молчание в ответ. Не глухота – по прежнему сливались воедино шум автомобилей, голоса людей и непонятное гудение. Похоже, доброхоты, позаботившиеся о святом отце, когда тому стало плохо, просто не знали, что сказать.
Внезапно мрак, окутывающий мир, затрясся и покрылся паутиной трещин, расположенных в неестественно геометрически правильном порядке. Квадраты, треугольники, шестиугольники, семиугольники… синий пульсирующий электрический свет пробивался сквозь них, будто стараясь достичь глаз священника – и его разума. Это было неприятное ощущение, в первую очередь для органики глаз, отреагировавшей на раздражение конвульсивным сокращением глазодвигательных мышц. Зато, спустя еще несколько мгновений, первый квадратик мрака не выдержал напора света и растворился в нем, открывая священнику маленький, но отчетливо различимый кусок мира. За ним последовал еще один, и еще… через секунд десять осталась ли черная зазубренная корка по краям глаз, мешающая лишь боковому зрению.
21
Взгляд склонившейся над ним женщины снова наполнило беспокойство. Губы плотно сжались, после чего, взглянув в зеркало заднего вида, где отражалось лицо Томаса, она спросила:
- Репетиция? Это именно спектакль.
88
Развернув лодку, "Джеймс" направил ее к маяку. Мощные гребки приближали его к берегу, и уже можно было наметить несколько неплохих мест для схода на сушу, как…
21. 00. 88. 17. 10.
…Звук и давление достигли пика. "Руди" мог только смотреть, как соседка по сиденью шевелит губами, обращаясь к нему, "Питер" пропустил следующие слова Томаса, священник и неслучившийся самоубийца перестали слышать гул машин, а гребущий "Джеймс" - удары весел об воду. И, внезапно, вибрация исчезла, а вместе с ней и непонятное гудение.
Мир приобрел неестественно синий оттенок, как будто кто-то убрал из него все красные и зеленые цвета или за доли секунды покрасил его синей краской. Потом каждый атом его начал вибрировать, подскакивать вперед и назад, менять цвет от стопроцентно синего к черному через серый и обратно, пошел рябью и шумом, подобно утратившему сигнал старому телевизору. Рябью, сквозь которую проступала новая форма. Пока еще бесцветная, окруженная маревом, но уже подавлявшая своей колоссальностью. Овальный объект размером со стадион, зависший над мостом и протянувший к нему бесцветные щупальца. Какое-то движение в нем и вокруг него. Вспышка света, окрашивающая весь мир, кроме объекта и доступных взгляду очертаний тела наблюдателей, красным цветом. Мир вибрирует и фиолетов. Такая же, но несущая зелень. Мир белый. И эту белую пелену постепенно, кусочек за кусочком, будто снимает с глаз невидимая рука.
Возвращаются и стертые шоком звуки. Но не одни – к ним примешивается непонятный, чуть слышный гул. Иной, чем раньше, состоящий из тысячи элементов. Стрекот, шелест, лязг, звук движения воздуха, треск разрядов электричества, шорох движений каких-то мелких существ. Сперва это ощущается остро, но потом неестественное тонет в океане обычного.
Но только звуки. Нечто, зависшее над мостом, никуда не исчезает. И объяснения ему нет – пока что. Память, или, вернее, инстинкт, говорит, что и не будет – во всяком случае, полного. Оно громадно. Оно неповторимо. Оно комплексно и едино. В покрытых бронзой и позолотой механизмы, будто взятых из какой-то стим- или клокпанковской новеллы, крутятся шестеренки, двигаются поршни и рычаги, звенят цепи и время от времени выпускают белый пар трубки, расположенные вокруг гигантских резервуаров. Рядом сплетаются воедино десятки трубок, прокачивающих разноцветные жидкости к пульсирующим полупрозрачным коконам, внутри которых угадываются очертания съежившихся в позе эмбриона созданий. Вокруг перемигиваются сотни электронных ламп, вышедших из употребления десятилетия назад, которые протирают чем-то охлаждающим миниатюрные паукообразные биомеханические существа. Более совершенные вычислительные устройства, очевидно, сокрыты глубже, там, откуда сквозь покрытые инием решетки регулярно выбрасываются в воздух облачка синего газа системы охлаждения. Облачка, которые немедленно смешиваются с неестественно неподвижными серыми тучами, зависшими над некоторыми участками объекта.
Выхлопы плазмы из сотен сопел, багровые, синие, фиолетовые и бесцветные, удерживают колосса в воздухе – но не только. Невооруженным взглядом с моста невозможно увидеть, что находится ЗА ним, но «Джеймс» видит, что оно, кажется, не целиком находится в реальности – там, где должно было быть какое-то продолжение, есть лишь дрожащий, будто от жары, воздух. Время от времени от него пробегают волны, заставляющие колыхаться небо – или, по меньшей мере, восприятие неба через преломляемый ими воздух.
Вокруг носится несколько отполированных до зеркального блеска металлических сфер, диаметр каждой из которых не меньше пары метров. Каждые несколько секунд одна из сфер спускается вниз и зависает над скоплением машин, после чего возвращается обратно.
-
На самом деле, несмотря на то, что она была так преждевременно завершена, то была хорошая партия. Вовлекающие описания, выдержанный стиль. Я должен признать все это, даже вопреки нашим последующим расхождениям во взглядах.
|